Мы все такие странные. Живём в вечном ожидании. Зимой мысленно торопим лето, летом скучаем по осени. Слишком много надежд вкладываем во временные промежутки и никак не научимся жить мгновениями. ©
— Это был твой бывший? — спросил Иван, когда они с Хабенским уже ложились в постель. Весь вечер он улыбался, шутил и делал вид, что всё в полном порядке, хотя в душу уже заполз коварный червячок ревности. Янковский давал себе слово, что ни за что не влюбится опрометчиво, бездумно, что не кинется «в омут с головой», но, видимо, влюбиться можно только так. Остальное — суррогат. Если уж отдаваться чувству, то целиком, со всей душой, не жадничая. Их с Костей отношения набирали обороты, чувства парня становились горячее, и он понимал, что в случае расставания ему будет очень больно. А страдать совершенно не хотелось. Они ещё ни разу не говорили о бывшем Хабенского. Тот просто сказал, что его прежние отношения закончились недавно, что он хотел бы забыть их. — Да, — глухо ответил Костя, укладываясь на подушке поудобнее. — Не скучаешь по нему? — Нет, — честно ответил мужчина. Видеть Сергея было неприятно, волнительно, но скучать он не скучал. — Не буду врать и говорить, что ничего не почувствовал, когда его увидел. Ещё прошло слишком мало времени. Но отношения умерли, их не воскресить. Такой ответ вполне устроил Ивана. Парень лёг рядом, внимательно рассматривая лицо любимого. В эту секунду его смартфон отчаянно зазвонил. — Блин… — пробормотал Янковский, нехотя вставая и подходя к креслу, на котором лежали его джинсы. Вытащив трубку, он увидел на голубом экране слово «Мама». — Алло? — Ванечка, я пишу тебе сообщения, ты не отвечаешь. Ты в порядке? — голос женщины звучал несколько озабоченно. — Привет, мам. Да всё в порядке — я просто закрутился, заказов много… — Янковский подошёл к огромному окну, открывающему вид на ночную Москву. — Что-то случилось? — Отец хочет видеть тебя в субботу на ужине. Иван чуть не выронил трубку из ладони, из-за чего пришлось до боли её сжать, удерживая около уха. Чёртов отец! Этот человек хотел контролировать сына, буквально следить за каждым его шагом. Когда Ваня решил пойти в художественное училище, Филипп всячески внушал отпрыску, что тот бездарность, неумеха, что руки у него растут из жопы. Сейчас Янковский сам не понимал, как выдержал эту травлю, как справился с нападками и давлением отца. Филипп Олегович мечтал, что его сын станет финансистом или маркетологом и пойдёт работать к нему (тот был директором по маркетингу в крупном холдинге, входящем в ТОП-5). Но нет. После окончания школы Ваня поступил в МГАХИ имени Сурикова. Было тяжело — отец отказался финансировать бунтующего сына, деньги подкидывала мать, которой после этого то и дело влетало от мужа. Понимая это, однажды Иван сказал ей, чтобы она больше не переводила ему средств. В то трудное время ему здорово помог Тихон — его первая любовь. Как давно это было… Целых восемь лет назад… Не так давно Жизневский написал ему письмо в «Вконтакте». Они не общались много лет, Иван понятия не имел, как живёт его бывший, где он, что с ним стало. И тут… выстрел из прошлого. «Привет, Вано. Блин… Хотел как-то пошутить, но подумал, что не надо. Ты ж опять примешь всё за шутовство и мысленно пошлёшь меня нахер, ибо я понимаю, что ты мне не ответить. А жаль. Я скучаю. С-ку-чаю. Это не прикол, не блажь, нет. Я часто вспоминаю наши с тобой отношения и ту «хрущёвку», из которой открывался вид на ВДНХ. Помнишь, сколько песен мы выучили, сидя на подоконнике и распивая бутылку полусухого на двоих? Сколько засосов оставляли на телах друг друга, когда улица утопала в июльском дыме сигарет? Тогда я не понимал, как ты мне важен, я думал, что ты всегда будешь рядом. Я не просто не забыл тебя, я всё ещё люблю тебя. Поверь, мне требовалось мужество, чтобы написать тебе это. Чем больше времени проходит с нашего расставания, тем яснее понимаю, что ты — то настоящее, что я проебал. Я был идиотом, инфантом, много кем. Знаю. Я пытаюсь меняться. И я готов, слышишь? Готов стать таким, как надо. Правильным, умным, зрелым, как ты хочешь. Я хочу, чтобы ты дал мне шанс. Дал его нам. Хотя бы не блокируй — на ответ я и не надеюсь. Я буду писать тебе, пока ты не скажешь «да». Тебе… Я любил тебя? Боже, конечно же, Я любил. Но не так, как народ любит музыку и вино. Если я был ранением, ты был — белый бинт, Между жизнью и смертью связующее звено. И от этой любви можно было сойти с ума. От себя самого навсегда совершить побег. И я дал себе слово: за месяц создать роман, Где не будет ни строчки, Написанной о тебе. Я творил день за днём, Я писал обо всём подряд, Мой роман превращался в бессмертную ленту слов. Так прошло сорок дней. И однажды под вечер я Окончательно понял: роман, наконец, готов. Но когда я открыл его, сделав глубокий вдох, Залегла сеть морщин в уголках потемневших глаз. Ведь на каждой странице, Исписанной от и до, Было имя твоё, повторённое сотни раз». Тогда сердце Вани дрогнуло и он закусил кулак, чтобы не нажать на кружочек аватара Тихона и не оказаться на его странице. Он просто вышел из Сети... Это было за три дня до знакомства с Костей. В общем, о совместном ужине с отцом не могло идти и речи — парню совершенно не хотелось видеть родителя, который снова затянет свою песнь о женитьбе сына. Иногда Иван представлял, как тот отреагирует, когда узнает, что его сын бисексуал с серьёзным уклоном в гомо… И ему становилось и страшно, и смешно. Наверное, он просто убьёт своего отпрыска. Зачем ему «такой»? — Алло? Ваня, ты меня слышишь? — Слышу, мам. Я в субботу не могу — занят. — А ты не забыл, что у него день рождения? Надо быть, милый. Это ведь всего один вечер, — женщина откровенно просила. — Ну ладно, — сдался Ваня, который был очень благодарен матери и не мог поступить иначе. — Во сколько нужно быть? — В семь. Ты умница, мой хороший. До встречи. — Целую. Янковский бросил смартфон на диван и потёр волосы, которые тут же взлохматились и встали торчком. — Зовут на домашний ужин? — улыбнулся хирург. — Да, — тоскливо ответил парень, возвращаясь в кровать и прижимаясь к мужчине. — А ты не хочешь… — Хабенский обнял Ваню одной рукой и влажно поцеловал в губы. — Не хочу, — согласился тот, укладывая голову на грудь любовника. — Отец меня никогда не понимал — классика. Хотел, чтобы я стал маркетологом или финансистом и работал у него. Хотел меня женить. Короче, хотел всё решать за меня… — Я бы мог поехать с тобой, — ухмыльнулся Костя. — Да ты что? — округлил глаза Иван. — Если он узнает, что я сплю с мужчиной, он меня… кастрирует, наверное. Он яростный гомофоб. — Бедный. — Я или он? — тихо рассмеялся Янковский. — Он. Многое теряет, — хохотнул Хабенский. Иван рассмеялся громче и отлепился от груди хирурга, потянулся к его губам. Поцеловал вишнёво, вкусно, сладко. А потом улыбнулся тепло и нежно. Эта улыбка сводила мужчину с ума. — Я с понедельника выхожу на службу. Буду работать в обычной городской больнице, — сообщил Костя, с трепетом глядя в светло-карие глаза своего молодого любовника. — Ого! Это подвиг, я считаю! — Да ладно тебе… — А что, нет? Имея твой опыт, ты ведь работал в лучшей частной практике, пойти в простую больницу на среднюю зарплату — это… шаг. Реально, — совершенно серьёзно сказал Янковский. — Я рад, что ты меня одобряешь, — тихо сказал Костя и вплёл пальцы в непослушные и густые волосы Вани. Тот зажмурился и почти замурчал, очень напоминая в эти мгновения кота. Ваня, Ваня… Он был собранным, зрелым и вместе с этим дурачился совершенно по-детски, а улыбался так открыто и душевно, что у Хабенского ёкало сердце. Иван был молод душой, но он не был инфантилен, и это очень подкупало хирурга. Он никогда не мог подумать, что отношения со столь юным человеком могут быть такими наполненными. Костя чувствовал, что может положиться на этого парня, что тот не продаст и не предаст. В нём была та же мягкость, что и в Серёже, но о том Хабенский старался не вспоминать, чтобы меньше болело. Да и смысл думать об ушедшем поезде? Он бы мог поиграть в благородство и подумать что-то вроде: «Будь счастлив с ним, Сергей, раз со мной не вышло», но эгоизм бы не позволил. Уход Безрукова сильно задел самооценку и внутреннее «Я» Константина. Поэтому лучше было не думать… — Я люблю книги Сафарли, многие растаскал на цитаты. Знаю, что некоторые считают его глупостью, попсой, но не, я не согласен, — сказал как-то Янковский, когда они вместе с Костей шли по Арбату и пили кофе из чёрно-синих картонных стаканов. — Это мой любимый писатель. — Не читал, но фамилия знакомая. Хочу услышать хоть одну цитату. Давай, — улыбнулся Хабенский. Впервые за долгое время ему хотелось улыбаться. Впервые за долгое время он просто улыбался и чувствовал умиротворение. — Ветер нашёптывает истории, которые должны быть рассказаны. Чтобы кто-то где-то перестал боятся себя и понял, что ты никогда не один, — процитировал Янковский и сделал глоток кофе, глядя вперёд. — Красиво… — И жизненно. Знаешь, я люблю книги. Мне всегда хотелось затеряться в чьих-то историях. И, самое странное то, что я терялся в них, находил ответы на свои вопросы. Чёрт, да я находил в них всё то, о чём не мог спросить у мамы или отца! — Иван слегка покачал головой и убрал движением руки густую чёлку назад. — Давай ещё какую-нибудь цитату. — Не жалуйся на травмы детства, они были у всех. Не ной, что не встретилась любовь, — какая гармония с любимым, если ты не знаешь себя? Не сокрушайся, что твой талант недооценен, спроси себя: достаточно ли ты любишь труд? Не разрушайся от расставаний, не теряй себя вместе с ними. — Прекрасно, — искренне заметил Хабенский. — «Твои» люди остаются с тобой, как бы ты ни ныл, каким бы ором ни орал, как бы ни пропадал. Они просто есть, они рады тебе открыть дверь, протянуть руки, разделить бутерброд. — Ты согласен с этим? — Да, — с уверенностью ответил Иван. — То есть, «твой» человек вытерпит всё? — Получается, что так, — сказал Ваня и взял прохладную ладонь Константина в свою. Тот внимательно посмотрел в глаза парня и сжал его руку. Пахло кофе, весной и чем-то крылатым, нежным и лёгким, с ароматом розовой воды.***
Олег сел на край кровати, на которой лежал Безруков, отвернувшийся к стене и обнимающий подушку. — Ты как? — негромко спросил Меньшиков. Накануне они встретили Хабенского с его новым любовником (в чём не могло быть сомнений, ведь вскоре голубки начали открыто целоваться), и хоть Сергей и никак не обсуждал и не комментировал случившееся, Олег прекрасно видел, что мужчина переживает. — В порядке, — отозвался Серёжа, поворачивая голову к Меньшикову и укладываясь на другую щёку. — А ты? — А со мной-то что будет? Ведь это ты вчера увидел бывшего возлюбленного, а не я. — Всё к лучшему. — Ты уверен? — Теперь да. Всё равно у нас не клеилось — может, тот парень будет… более терпеливым, — сказав это, Безруков слегка улыбнулся. — В таком случае, думаю, пришло время тебе узнать кое-что, — пристально глядя в глаза мужчины, сказал Олег. — Что же? Звучит интригующе… В карих очах мелькнуло что-то горячее, острое и немного болезненное. Кофе с перцем. И Меньшиков чувственно произнёс: — Я люблю тебя, Серёжа. Безруков сглотнул, внимательно глядя в лицо Олега. На шутку это вовсе не было похоже, да и Сергей не был слепцом или кретином, чтобы не ощутить то тепло, что возникло между ними за последние дни, но он и понятия не имел, что всё так серьёзно. — Люблю давно. Ещё с тех самых пор, как уехал. Я потому и уехал, что не мог быть с тобой в одном городе, зная, что ты женат и счастлив с Верой. Я боялся встреч и ужасно желал их. Сердце Сергея пустилось вскачь. Мужчина медленно сел, не переставая смотреть на Олега. — Я понимаю, что всё это звучит довольно… неожиданно, но… я хочу сделать тебя счастливым, хочу, чтобы ты был моим. Со мной. Согласен ли ты? Голос Меньшикова звучал бархатисто, мягко, обволакивающе… — Я… — Сергею хотелось столько сказать, столько спросить, но все слова и вопросы вдруг показались полной чушью. Все, кроме одного: — Согласен. Олег выдохнул свободно и легко, и только сейчас Безруков понял, что мужчина очень волновался, говоря заветные слова. Они синхронно потянулись друг к другу и слились в поцелуе. Нежном и тёплом, каким и должен быть первый поцелуй. Чуть позже они лежали на кровати и просто балдели от тепла тел друг друга. Рука Сергея лежала на животе Олега. Тот поглаживал кисть любимого, чувствуя, что наконец-то в его жизни всё правильно. Всё так, как должно быть. — Ты бы хотел остаться здесь? Мы можем переехать. Раз уж начинать всё с чистого листа, — мягко произнёс Меньшиков и посмотрел в глаза Серёжи, в которых было томление и больше не было грусти. — Мне нравится эта квартира, но идея с переездом тоже отличная. Так я смогу внести свою лепту в покупку, у меня ведь есть деньги на карте — остались после развода, — ответив на взгляд, полушёпотом ответил Безруков. — Славно, тогда переедем, а эта квартира будет запасной. Будем сюда захаживать, когда появится на то настроение, — улыбнулся Олег и снова поцеловал Сергея. Как долго он этого желал! Сергей лизнул язык Меньшикова, нежно целуя его в ответ и наслаждаясь ароматом его парфюма. Хотелось раствориться в этой ласке. — Хочешь кофе? — спросил тот, когда дыхания стало слишком мало. Он бережно погладил Серёжу по щеке, как самую важную драгоценность. Впрочем, тот ею и был. — Да, — улыбнулся Безруков, чувствуя себя совершенно счастливым. Проводив Олега взглядом, он блаженно растянулся на кровати и облизал губы. Начиналась новая жизнь. С прекрасным человеком. И у мужчины открылось второе дыхание. Он так замечтался о переезде и будущих приятных чисто житейских хлопотах, что даже не сразу услышал звонок телефона. Потянувшись к тумбочке, он взял трубку и увидел, что звонит Женя. — Алло? — Алло! Серёжа, я погибаю! Думаю вскрыть вены! — голос Миронова дрожал. Он был на грани истерики. Или уже находился в ней. Безруков резко сел. Так резко, что даже слегка закружилась голова.