***
Солнце то пряталось за тучу, то снова показывалось, дул прохладный ветер, а Янковский сидел на лавочке неподалёку от дома родителей и снова и снова перечитывал письмо от Тихона. Очередное. Точнее, второе. Сердце сжималось и гулко стучало в груди, вороша воспоминания на которые был наложен запрет. «Спасибо, что не заблокировал. Ты знаешь, я думал, что забанишь. А раз не заблокировал, значит, что-то осталось, верно? Да и могло ли не остаться? Ты ведь как-то сказал, что мы — одно целое, помнишь? Мы ж реально были и остаёмся родственными душами. Блять, да, я полный кретин, я всё просрал, но ведь каждый имеет право на ошибку. Между нами ничего не закончилось, ты даже не отрицай. Такое не заканчивается. И пусть ты меня презираешь, ты не сможешь меня забыть. Да, возможно, у тебя кто-то есть, но он никогда не сможет стать тем, кем был для тебя я. Потому что то, что было между нами, случается всего один раз в жизни. Ты ведь не будешь с этим спорить? Я был таким дебилом, хспд. Ты мучился со мной, да. Но теперь всё будет иначе. Я изменился. Я только сейчас полностью оценил масштабы трагедии, осознал, как ты мне нужен, важен… Я пишу много стихов, ты, конечно, не посещаешь мой паблик, я там и дальше выкладываю свою поэзию. Не заходишь туда, поэтому не в курсе, что все мои стихи посвящены только тебе. Это одно из последних: Город, созданный для двоих, Фарами льёт огонь. Мостовая у ног твоих — Это моя ладонь. Ночью дома ссутулятся. Медленно слижет дождь С тёплой тарелки улицы След от твоих подошв. Видишь, я в каждом знамени. Слышишь, я в каждом гимне. Просто в толпе узнай меня И никогда не лги мне. Оглушителен и высок, А иногда и груб Голос мой — голос вывесок И водосточных труб. Вечер накроет скоро дом, Окнами свет дробя. Можно я буду городом, Чтобы обнять тебя?». На этом моменте Иван резко поднял голову к небу, посмотрел на голубые прогалины средь облачной массы. Сглотнул. Ему всё равно, всё равно… А если всё равно, то почему так трепещет в грудной клетке? Он всегда любил стихи Тихона. Он всегда считал его замечательным поэтом. Ему вдруг вспомнилось, как однажды, после крупной ссоры Янковский сквозь пелену неуёмной боли думал о том, что у них нет будущего и вместе с этим о том, что он просто не сможет жить без своего Тихони. Он лежал на кровати, в той самой, в их «хрущёвке», уткнувшись в холодную подушку. И вдруг ощутил прикосновение тёплых губ к своей разгорячённой макушке, а родной и любимый голос тихо, с надрывными нотками, зазвучал в стихотворении: — Я люблю парня, которому двадцать, Максимум двадцать три. Наглец у него снаружи И сладкая мгла внутри; Он не успел обрести той женщины, Что читалась бы по руке, И никто не висит у него не шее, Ну, кроме крестика на шнурке. Этот крестик мне бьется в скулу, когда он сверху, и мелко крутится на лету. Он смеётся и зажимает его во рту. Ваня улыбнулся сквозь боль и адское пламя внутри себя. Повернулся, поймал губы Жизневского своими, утягивая его в поцелуй. Несколько дней назад, во время жаркого секса прямо там, на той же кровати, Янковский действительно был сверху. Упираясь ладонями в грудь Тихона, он делал резкие движения бёдрами, проводя языком по верхней губе — эротично и притягательно — и наклонялся, требуя сладких поцелуев, тогда крестик, что висит на шее, действительно бился в скулу Тихона. — Я же не могу без тебя, — с болью произнёс Иван. — Не смогу, пойми. — Знаю, сладкий, знаю. Но тебе и не придётся быть без меня, — мягко ответил Жизневский, и в глазах его плескалась сама жизнь. Он обнял Янковского, словно накрыл тёплым пальто. А дождь лизал и лизал оконные стёкла серебристыми языками. Чтобы окончательно не впасть в зависимость от воспоминаний, Иван вышел из социальной сети, решив, что дочитает письмо от Тихона позже, и направился в сторону дома, где жили родители. Роскошная пятикомнатная квартира с большим количеством антикварных вещей и новеньким ремонтом указывала на высокий статус владельцев, но Ваня никогда бы не хотел жить в таком доме — слишком вычурно и дорого. А он любит простор, чтобы дышать было легко, не боясь поставить на стол влажную чашку с кофе — ах, как бы не испортить покрытие! Мать парня была облачена в красивое бежевое платье с лёгким, едва заметным блестящим орнаментом. Глубокий разрез на спине подчёркивал, что это ещё молодая женщина, знающая себе цену. Она с трепетом и нежностью обняла сына и сразу же проводила в столовую. Во главе стола, словно злой царь из сказки, восседал Филипп Олегович. Насмешливо глянув на Ивана, он слегка ухмыльнулся. Сестра Лиза порывисто встала и протянула брату руки: — Ванечка, привет! — Здравствуй, — улыбнулся Янковский и обнял девушку. Все уселись за стол, на котором уже стояли блюда с салатами и закусками. Домработница Галина вынесла мясное желе и принялась раскладывать его по тарелкам железной лопаточкой. — А где остальные гости? Вы же обычно справляете с друзьями и коллегами, — спросил Ваня, беря вилку. — Папа решил отметить с ними позже, на даче, — ответила явно взволнованная женщина. Она взяла бокал с белым вином и сделала глоток. Иван был уверен, что незадолго до его прихода отец успел «вынести» мозги своей жене на тему «Этот несносный пацан пошёл в тебя и твою родню». Воцарилось неприятное молчание. Ваня принялся молча есть салат с форелью, глядя в тарелку. — Как у тебя дела на работе? Всё хорошо? — спросила Лиза, слегка пихнув брата локтем в бок. — Да, нормально. Заказчиков много, — кивнул Иван, мельком глянув на девушку. — Так и не надумал найти нормальную работу? — Филипп вперил в сына убийственный взгляд. — Я хорошо зарабатываю, рисовать мне нравится. Зачем мне что-то лучшее? — парень взглянул на мужчину, выдерживая его ментальный натиск. — Ты же понимаешь, что нормальный мужик зарабатывает не писульками своими и не каракулями, а умственным трудом? Экономикой, маркетингом, банковским делом? — Кто это такое выдумал, ты? — чуть улыбнулся Ваня. — И что это за гопническое — «нормальный мужик»? Бать, мы не в Чертаново… Ты ещё скажи, что все, кто не носят кепарей и треников — педики, ха-ха. Кажется, так принято думать у «нормальных мужиков»? — Не хами мне, проявляй уважение! — злобно воскликнул Филипп, золотой перстень на его пальце опасно блеснул. — Уважение… — тихо и задумчиво протянул парень и посмотрел на свою вилку, лениво покрутил её в пальцах. — А ты знаешь, что это такое — уважение? Янковский-старший медленно сцепил пальцы в замок и озверело посмотрел на супругу. Та потупила взор. — Я тебе говорил, что этот мелкий подонок испортит нам ужин. Зря ты настояла, чтобы он пришёл. — Да я и не хотел приходить, — повёл плечом Иван. — Уже ухожу. — Пап, ну что ты начинаешь? — воскликнула Лиза. — Зачем опять завёл эту песню? Вань, останься. — Не-не, пойду, — парень медленно встал, вытащил из кармана брюк чёрную прямоугольную коробочку и положил на стол: — Кстати, это мой подарок. С днём рождения, папа! Ухмыльнувшись, он медленно вышел из гостиной и сунул ноги в туфли. Мать и сестра догнали его в двери. — Милый, останься, — просила женщина. — Ванька, да забей, он всегда такой. Торт будет, наш с тобой любимый, ну останься! — Лиза вцепилась в его рукав. — Нет, я не хочу, правда. Мне пора, простите. Созвонимся, — улыбаясь, Ваня аккуратно выпутался из хватки и поспешил вниз по лестнице, забыв о лифте. Филипп раздражённо открыл коробочку. В них лежали массивные наручные часы. Мужчина взял их и, увидев выгравированную надпись, вчитался: «Никто ничего не может сказать про вас. Что бы люди ни говорили, они говорят про себя».***
— Как тебе эта? — Далековато от центра. Может, эта? — Двадцать седьмой этаж… — Хм. А эта? — Три комнаты, лоджия, рядом с метро, вид на лес… Слушай, а мне нравится. — Давай тогда завтра и посмотрим. — Давай. Олег и Сергей сидели перед ноутбуком и просматривали сайт недвижимости. Безрукову нравилось рассматривать фотографии квартир, воображать, что в одной из них, быть может, они скоро будут жить. Меньшиков поцеловал Серёжу за ухом, тот вздрогнул, улыбаясь. Поцелуй был тёплым и приятным. В этот момент, сидя рядом с мужчиной, он вдруг подумал, что его жизнь изменилась просто кардинальнейшим образом. Ещё не так давно он был женат и думал, что это навсегда, что они с Верой вместе состарятся и умрут если не в один день, то где-то рядом, а теперь… Сергей ещё стеснялся Олега и не мог вести себя раскованно, но был уверен, что это дело времени. Рядом с Меньшиковым было спокойно и интересно, а это дорогого стоило. Книга была сдана в издательство Евгения, Лиля пропадала и утопала в своих новых отношениях, Протасов написал несколько сообщений в «ВКонтакте», требуя ответа. Как разорвать с ним отношения окончательно и бесповоротно, Серёжа понятия не имел. И вдруг Олег обнял его рукой за плечи, приник губами к его губам. Они целовались, ласкаясь языками, и Безруков сам не заметил, как встал вместе с Меньшиковым и оказался лежащим на кровати. — Ты только не волнуйся, — ухмыльнулся Олег, расправляясь ремнём его джинсов. — Что ты задумал? — хрипловато спросил Сергей, приподнимая голову. Меньшиков ничего не ответил, приспуская его джинсы вместе с бельём. Безруков залился краской, ведь до этого момента ничего, серьёзнее поцелуев, между ними не было. Всё так же молча Олег взял вялый член Серёжи и вобрал в рот, начиная его посасывать и жарко облизывать языком. — Боже… — простонал Сергей, ни к месту думая, что как раз о Боге в такой момент стоит вспоминать в последнюю очередь. Внизу живота всё напряглось и стало жарко. Безруков положил ладонь на волосы мужчины и стал медленно двигать бёдрами, чувствуя, как полость рта Меньшикова заполняет его смазка. Член встал колом, чувственно реагируя на минет. Олег двигал головой всё быстрее, а Сергей отзывчиво стонал, жмурясь от наслаждения и поглаживая тёплые тёмные волосы. Случайное, очень лёгкое прикосновение зубов — и Безруков забился в судороге, протяжно застонал, и принялся кончать, жмурясь от удовольствия и сжимая волосы мужчины в пальцах. Это было сказочно, космически, восхитительно. Олег успел вытащить мокрый член изо рта за секунду до оргазма Серёжи, поэтому часть спермы попала ему на щёку. Сладострастно улыбаясь, он приподнял ткань белой футболки на животе возлюбленного и поцеловал его, с удовольствием видя, как сокращаются его мышцы. Сергей лежал с закрытыми глазами, блаженно улыбался и, всё ещё вздрагивая, гладил Олега по голове.