Deadly

Ох, блять, о чёрт, нет, твою, блять, мать, господи… Мысли с бешеной скоростью носятся по кругу, пока Кагеяма прижимает Хинату к груди, то и дело перехватывая поудобнее, чтобы ещё крепче стиснуть барахтающегося. Тобио изо всех сил старается сохранять спокойствие, но всего секунда отделяет его от грёбаной панической атаки. — Ты что?! Ты совсем поехал? — шипит он, бешено сканируя взглядом трясущегося парня. — Тебе нужно к доктору… — Нет… нужен ты… пожалуйста… — выдыхает Шоё, прижимаясь губами к обнажённой шее Тобио: тяжёлое дыхание согревает холодную кожу, поцелуи следуют один за другим, субтильное тело извивается в железной хватке, и Хината прикрывает глаза, пытаясь всунуть ладонь между собственных бёдер. — Прекрати, блять, дёргаться, — Кагеяма тяжело сглатывает — горло сжимается под напором мягких, слегка припухших губ. — Не могу… хочу тебя… внутрь… Это плохо. Это действительно очень и очень плохо. Кагеяма осматривается. Делает шаг вперёд и следом сразу же назад. Паникует. Шоё необходима помощь. Чёрт побери, неужели его сперма радиоактивна или что-нибудь в этом роде, и именно поэтому Хината так ведёт себя… О господи, боже, неужели он только что, блять, отравил его? Нет-нет, подождите, никто из людей ещё никогда не глотал его сперму, и поэтому он не знает… Ох, блять, а вдруг что-то случилось во время анабиоза, и он теперь токсичен... Стоп. Подожди, прекрати это. Просто успокойся. Хината странно вёл себя ещё до того, как ему кончили в рот: Тобио точно слышал его трезвонящее сердце, чувствовал бусинки пота на спине и шее… Твою мать. Влюблённость, жажда чужих прикосновений и чрезмерное возбуждение сбили его с толка — Тобио, чёрт его побери, сразу и не понял, что что-то, блять, не так… Но нет, стоп. Кажется, физически Хината здоров: от него не пахнет болезнью, слабостью или страданиями — от него не несёт загнанной и припёртой к стене жертвой. Аромат, исходящий от тела, примерно такой же, что был тогда в прачечной, когда Хината, казалось, совсем сбрендил, только… в тысячу раз сильнее? Это точно нормально? Кагеяма даже через ветровку чувствует жар чужого тела и стук сердца. Быстрый? Да. Работающий на износ? Наверняка. Но даже несмотря на это — сильный и ровный. Так что Хината не болен. Он в порядке. Не лихорадит. Хината совсем не болен. Но, чёрт побери, происходящее точно выходит за рамки нормы! Нет, конечно, Кагеяма не может похвастаться внушительным опытом взаимодействия с возбуждёнными людьми, но кое-что он всё-таки успел познать. Кое-что достаточное, чтобы понимать: это не должно происходить так… Стоп. Секундочку. Может, это какая-то особенность будущего? Странная специфика? А вдруг в этом веке люди всегда ведут себя подобным образом, когда они… они… Компьютеры, которые можно свободно носить с собой, телефоны из стекла размером с ладонь, ужасные и реалистичные фильмы, цифровая фотография, достоверно передающая все оттенки красок, и люди, сходящие с ума от чёртовой похоти? Блять. НЕТ. Цукишима и Ямагучи точно предупредили бы его об этом. И Тобио определённо не смог бы выкинуть такое из головы — твою мать, да он только бы об этом и думал! Представлял, как Хината отчаянно умоляет его, как смотрит влажными глазами, приоткрывает губы, как его сердце выстукивает барабанный ритм и… Господи. Как долго он ещё собирается просто, блять, стоять посреди детской площадки с корчащимся парнем на руках. — Кагея… ох… блять… пожалуйста… — Хината дрочит. Он точно это делает — дрочит, задыхается собственными словами и кусает шею Кагеямы. Хината не болен. Нет. Кагеяма бы точно понял. Почувствовал. Уловил бы в воздухе. Шоё в сознании. Дышит. Все его биологические процессы запущены и работают — пусть и на грани возможного, да, но функционируют в полном объёме: сердце бьётся, лёгкие сжимаются-разжимаются, кровь курсирует — тёплая и сладкая, она беспрепятственно пронизывает всё тело, доходя даже до самых дальних частей. Тёмные глаза полуприкрыты, а румяные щёки так горячи, что Кагеяма чувствует их жар даже через куртку, чует запах прилившей и растекающейся по поверхности вязкой жидкости. Желудок сворачивается в клубок, и точно такой же огонь пронизывает Тобио насквозь. Нет. Хината не болен. Он просто… очень сильно возбуждён… Внезапный раскат грома заглушает размышления Кагеямы — он резко вздрагивает и, защищая, прижимает Хинату крепче к груди. Шоё всхлипывает. — М-м-м… да… трахни меня под дождём… это было бы… хах… романтично… — молния прерывает несвязные мольбы, и Кагеяма сглатывает ставшую вязкой слюну — член болезненно дёргается. Тобио мельком облизывает губы и опускает растерянный взгляд на юношу, что, задыхаясь, продолжает упрашивать его — и словами, и тоской, растёкшейся по золотой радужке. — Г-где ты живёшь? — хрипит Кагеяма. — Н-нет… тут… прямо сейчас… нужен ты… — Хината двигает бёдрами, трахая кулак, прикрывает глаза и откидывает голову. Ночное небо разверзается, окатывая их стеной холодного осеннего дождя. — Дерьмо, — шипит Кагеяма, пытаясь прикрыть Шоё — его потная рубашка едва ли защищает от холода. Даже если Хината пока не болен, то это может быстро измениться, если Кагеяма не начнёт действовать. — Твой адрес! Сейчас же! — Кагеяма трясёт скулящего Хинату, но тот лишь сильнее хватается за его ветровку и поднимает голову. — Поцелуй… поцелуй меня… — молит, абсолютно, блять, пропащий. Невероятно потерянный и вряд ли здраво соображающий. — Боже, ты бесполезен, — Кагеяма скрежещет зубами, а потом жадно цепляет подбородок Хинаты — просто не может ничего с собой поделать. Перехватывает Шоё в руках, прижимая ещё ближе, и настойчиво вылизывает рот. Хината одобряюще всхлипывает и отпускает пульсирующий член, чтобы обеими руками обхватить Кагеяму за шею, с такой слепой свирепостью углубляя поцелуй, что Тобио едва удерживается на ногах — колени вот-вот грозятся поплыть, и прежде чем это произойдёт, Кагеяма с сочным звуком отрывается от юноши, ласково целует мокрый от капель дождя лоб, разворачивается и начинает идти в сторону собственной квартиры.

***

Тяжело бежать с дополнительным весом на руках. Но ещё тяжелее — когда твоя ноша пытается вывернуться наизнанку, зацеловать тебя, порвать одежду и совершенно отказывается спрятать член обратно, блять, в штаны. А если ещё учесть, что Кагеяма промок насквозь, то, можно сказать, он переживает действительно страшные времена… — Ох, боже… Каге… хочу… трахни меня… … Ладно, может, не такие страшные, но точно тяжёлые. Он, конечно, сильный и быстрый, но, даже несмотря на это, Извраната, также известный как «Мистер-Протру-Свои-Штаны», невероятно усложняет ситуацию. Господи, почему кто-то столь маленький на вид на самом деле оказывается чертовски тяжёлым? Но всё-таки, в конце концов, они успешно добираются до здания, в котором расположена квартира Кагеямы, и Тобио моментально взлетает по лестницам, чтобы в конечном счёте столкнуться лицом к лицу с не менее сложной задачей — необходимо отомкнуть входную дверь, не уронив Хинату, который цепляется за него обеими руками, утыкается лицом в шею, ластится, льнёт и покрывает поцелуями влажную от дождя кожу. — Я не могу… блять… Хината… — Кагеяма, запыхавшись, пытается усмирить барахтающегося Шоё и засунуть ладонь в карман. Получается плохо. — Мне нужно опустить тебя вниз… нужно достать… ключи. Хината непонимающе моргает, а затем, не разжимая объятий, послушно становится на ноги — Тобио не успевает облегчённо вздохнуть, когда тот моментально запрыгивает обратно, обхватывая талию ногами и прижимаясь к чужим губам. Кагеяма хрипит от неожиданности, но быстро берёт себя в руки: прижимает Хинату спиной к двери, хватает ладонями мощные бёдра и толкается вперёд, гулко выдыхая — члены встречаются сквозь промокшую до нитки одежду. Жар чужого тела просачивается сквозь поры, и Кагеяма яростно трётся о Шоё, удобно устраиваясь между раздвинутых ног. — Чёрт, ты такой… приятный… так… тепло… — стонет Кагеяма, лишь на секунду разрывая поцелуй. Хината всегда был тёплым. Тобио почувствовал это сразу же — ещё в их первую встречу: тепло было настолько необъяснимым, что влекло его, словно огромный магнит. И даже сейчас, когда они, полностью вымокшие от ледяного дождя, трясутся, покрываясь колкими мурашками холода, Хината греет его, словно огонь. Словно бушующее пламя. Словно солнце. Кагеяма любит солнце — оно позволяет ему чувствовать себя человеком. Нет, нельзя сказать, что он хочет полностью стать обычным — ему подарили силу, скорость, обострили нюх, зрение, ну и… всё. На этом можно остановиться — все остальные «побочные эффекты» просто сущий кошмар. Кошмар и одиночество. Он загадка даже для самого себя. Оказывается, быть уникальным и единственным в своём роде совсем не круто. Скорее пугающе. Мутация ДНК и экспрессия генов — что бы это ни значило и какое бы объяснение не находил Цукишима  — Тобио не должен был родиться. Всё это огромная ошибка. Кагеяма — головоломка, собранная из запасных частей, найденных на полу заводского цеха: Что это такое? Часть птицы? Отлично, подойдёт! Прицепите её в вон тот угол. Части удивительно сошлись, но какой вышла цельная картина? Кто, блять, теперь разберёт. Но именно это случилось со всеми ними — с такими же, как он. С теми, кто смог выжить. Вероятно, их совсем немного. Максимум — несколько сотен. И да, они были рождены одинаково, но каждый — самостоятельная, ни на кого не похожая единица. И благодаря горькой генетической иронии, Кагеяма — единственный, кто может наслаждаться солнцем. В умеренном, конечно же, количестве. Но уже хоть что-то. В шкафах хранится запас солнцезащитных кремов и гелей с экстрактом алоэ (для успокоения кожи после солнечных ванн). Неизбежные, но лёгкие ожоги — малая цена за чувство «принадлежности» к миру. Но рядом с Хинатой… Тобио вновь чувствует знакомое тепло. Хината. Неотвратимый жар, нескончаемая доброта и нелепо-яркие волосы. Хината — солнце без боли. Без ожогов. Господи, он так скучал по нему. — Такой тёплый… такой чертовски тёплый… — Тобио гулко выдыхает в мокрую кожу — в мягкую шею, оставляя поцелуй за поцелуем на быстро пульсирующей венке. Хината тяжело вздыхает и отстраняется. Он смотрит на Кагеяму из-под длинных, всё ещё склеившихся от дождя ресниц и обрывисто шепчет единственное связное предложение за последний час: — Я намного теплее внутри, Кагеяма. Тобио грязно выругивается — член бешено пульсирует, зрение обостряется, а губы вновь бросаются к чужому рту. Он осторожно переносит вес Хинаты на левую руку, запуская правую в карман — дрожащие пальцы вылавливают ключи, едва заталкивая их в замок. Один оборот, скользкая ручка — дверь распахивается, и они оба вваливаются в квартиру. Кагеяма успевает смягчить их падение — ни губы, ни бёдра не теряют ритм, когда спина Хинаты встречается с полом коридора, и Тобио прицельным пинком захлопывает дверь, погружая их в сумрак. Хината встряхивается, трётся влажным от капель предсемени и дождя членом, прижимается крепче и скулит. — Помоги… помоги мне… — всхлипывает, задирая мокрую рубашку, и Кагеяма с охотой потакает его желаниям — стягивает влажную одежду с Хинаты, скидывает с себя верх и наконец помогает Шоё выбраться из отяжелевших джинсов. Избавившись от балласта, Кагеяма вновь подхватывает Хинату на руки — тот крутит бёдрами, прижимается к животу, тихо пыхтит прямо в ухо — и несёт его в спальню. Кроткий щелчок — прикроватная лампа озаряет комнату тусклым тёплым светом. Хината летит на кровать, приземляясь мокрой башкой на подушку, и Кагеяма нависает сверху, медля. Шоё тяжело дышит. Краснеет до кончиков ушей и призывно растягивается на кровати. Набухший член блестит, сочится смазкой; милый розовый оттенок у самого основания ствола становится всё темнее и темнее к головке — напряжённая и пульсирующая, она прижимается к лобку, покрытому короткими завитушками на два оттенка темнее рыжих влажных кудрей на голове. И Кагеяма не сдерживается — улыбается. Он думал, что такие прелести жизни были потеряны для него навсегда. Но мир умеет удивлять. Мир красив. Как и Хината. — Ч-Что такое? — спрашивает Шоё, облизывая губы. Между бровей появляется маленькая морщинка — и даже она очень милая. — Что? Кагеяма сглатывает и качает головой, медленно наклоняясь. Его сердце звучит громче — заглушает биение в грудной клетке Хинаты, но ровно до тех пор, пока Шоё не начинает накрывать осознанием. До него доходит — и сердце стучит уже громче. Значительно громче. Ладони Кагеямы сжимают мягкие бёдра юноши и, не встретив сопротивления, раздвигают их в стороны. Колени с готовностью широко раскрываются, и Тобио, не сводя взгляда с Хинаты, спускается ниже. Улыбается, наслаждаясь видом: Шоё выглядит совершенно разбито. Встревоженный, закусывающий нижнюю губу, он тянется вверх, хватаясь за деревянную перекладину в изголовье кровати. И, боже, его чёртовы глаза — тёмные, слезящиеся, они смотрят только на Кагеяму, пронзают так, словно Кагеяма — единственное, что существует в данный момент. Единственное, что имеет значение. Желание, горькая нужда вырывается с каждым мелким выдохом, и Кагеяма, распаляясь, наклоняется. Дыхание бесплотным призраком оседает на упругой плоти, и этого хватает, чтобы Хината, откинув голову на подушку, коротко простонал прямо в потолок — Кагеяма поджимает губы, медля. Он не знает, как выразить мысль словами, а потому просто шепчет: — Другая подушка. Голос рычит — это всего лишь случайность, но пульс Хинаты подскакивает, ноги дрожат от глубокого раската, и он полупьяно поднимает голову: в рассеянном взгляде читается непонимание. Хината настолько сломлен, что не в состоянии даже подчиняться. Кагеяма скользит по обнажённому телу на звук сочного всхлипа — Хината выжидающе тянется к нему, но Тобио лишь приподнимает его плечи и пропихивает вторую подушку под голову. Секунду поколебавшись, он крадёт один грубый поцелуй, прежде чем вновь вернуться к сытным бёдрам. Они смотрят друг на друга жадно — не разрывают взглядов, пока Кагеяма устраивается поудобнее, пока наклоняется ниже… Осознание расцветает лёгким «ох», и Шоё, тяжело сглатывая, вновь хватается за спинку кровати. Головка члена с готовностью толкается в упругий язык. Хината выгибается, закапываясь пальцами в тёмные пряди волос, пока Кагеяма охотно слизывает солёный привкус — помедлив, он обхватывает руками бёдра, позволяя Шоё проникнуть глубже: буквально натянуть его рот на покрывшуюся венами плоть. Член Кагеямы, запертый в узких сырых джинсах, требовательно пульсирует. Шоё задыхается от удовольствия, заводится ещё сильнее, всхлипывает — его головка течёт и так сильно дёргается, что Кагеяма топит возбуждение в хриплом стоне. Он не готов сейчас дотронуться до себя, облегчить свои страдания — всё его внимание сконцентрировано на великолепном, чертовски вкусном парне, теряющем рассудок от его ласк. Хината загнанно дышит, извивается, скулит — Кагеяма наслаждается зрелищем, вязко тлея. Это всё только для него. Это солнце только для него. Ну… вы поняли. Но, блядь, все ментальные ресурсы уходят на то, чтобы сдерживать клыки — челюсть уже сводит от усилий, и, чёрт побери, дело даже не в налившейся кровью плоти, которую Хината пихает ему в горло. Нет, совсем не в этом — его соблазняют тёплые, покорно трясущиеся в ладонях бёдра. Они сжимают голову по бокам, и Кагеяма слышит биение вен, растянувшихся под тонкой кожей, пронизывающих мощные подтянутые мышцы. Он сжимает пальцы сильнее, оставляя ямочки, и Хината извивается, ещё жаднее толкаясь глубоко в рот. И Тобио пиздец как… блядь, он пиздец как хочет укусить его. Нет, не напиться, не насытиться — его мучает совсем другая жажда, он просто хочет… сделать это. Почувствовать его. Ощутить натяжение кожи между зубами. Кагеяма хочет — Кагеяма кусает. — Ах! Ох… м-м-м… блять… — кричит Хината, закрывая глаза. Выпустив изо рта член, Тобио утыкается в бёдра — сжимает нежное мясо зубами: осторожничает, сдавливает достаточно, чтобы оставить следы, но не прокусывает насквозь. Он стонет от удовольствия, а после зацеловывает красную кожу, облизывая её языком и не сводя взгляда с Хинаты, который, приподняв голову, ухмыляется. И Тобио… Тобио срывается. Он делает это снова и снова — оставляет красноречивые метки на гладких бёдрах Хинаты, а затем кладёт ладонь на собственные джинсы, сжимая себя через мокрую ткань. Несдержанный стон срывается с губ — он хочет трахаться. Он хочет трахнуть Хинату. — Каге… Кагеяма… больше, больше, ещё… — Хината отчаянно подбрасывает бёдра, не зная, как получить желаемое. — Ка… и-иди сюда… — он цепляется, тянет его к себе, и Кагеяма подчиняется: ползёт вверх по дрожащему телу, позволяет трясущимся пальцам вцепиться в пуговицу джинсов. Шоё старается изо всех сил, но ткань слишком мокрая, а член так сильно натягивает ширинку, что всё заканчивается лишь неистовыми «трахни меня, трахни, прямо сейчас, возьми» и безуспешным дёрганьем за пояс. Кагеяма едва ли в лучшем состоянии, но с ширинкой всё-таки справляется — чему точно не способствовали маленькие ладони, проходящие по животу, прессу, груди… Хината привстаёт на локтях, пытаясь поймать ртом розовый сосок… Кагеяма вздрагивает, тихо рыкает и отстраняется достаточно, чтобы полностью стянуть джинсы и кинуть их куда-то в конец кровати. Шоё жалобно скулит, забирается на его колени и прижимает разгорячённую задницу к неприкрытой сочащейся эрекции. Бёдра гуляют вперёд-назад, Кагеяма крепко сжимает их ладонями, позволяя Хинате вольности — Шоё запускает пальцы в тёмные волосы, дёргает его к себе, втягивает в неуклюжий поцелуй, скользит опухшими губами по коже… И просто… блять. Может, Кагеяме вовсе не нужно пить чужую кровь? А вдруг он сможет поддерживать жизнеспособность за счёт Хинаты — сможет напиться вкусом его кожи, спермы, слюны, его потом, всем этим вместе — обжигающей, мощной, насыщенной смесью, не похожей ни на что из распробованного ранее. Ох. А какое забвение могла бы подарить его кровь… — Трахни меня… трахни прямо сейчас… пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, сделай это, сдела-а-ай это… — умоляюще выдыхает Хината в его губы. — Мне нужно… я-я… умру… пожалуйста… Кагеяма непроизвольно рычит и сильнее сжимает бёдра — Хината дёргается, выворачивается, падает вперёд, вцепляясь в изголовье кровати, и выглядывает из-за плеча. По горящим щекам катятся капли пота, а губы такие чертовски целовабельные, что… — Поторопись, поторопись. Давай же… — скулит он. Кагеяма с трудом сглатывает, моргая. — Мне нужно подготовить тебя, просто… блять, — Кагеяма шипит. От паники сводит желудок. У него нет ёбаной смазки. — Я… у меня нет… — Тобио замолкает — Хината подаётся бёдрами назад, потираясь о его член, а после кидает взгляд, полный животного страха. Чёрт, возможно, Кагеяма впервые видит его действительно напуганным. — У тебя нет чего? — скулит Хината. Тобио глубоко выдыхает — сердце подпрыгивает от радостного облегчения. — Подожди-ка… — Стой! Кагеяма! — кричит Хината, когда он спрыгивает с кровати. Но уже через секунду возвращается, устраиваясь позади Шоё и грубо хватая его за талию. — Ох, блять, да, да, да… — Хината скрипит зубами, и Кагеяма наклоняется к нему. — Просто расслабься, — выдыхает прямо на ухо, погружая ладонь в банку с алоэ, принесённую из медицинского кабинета. Холодные, покрытые гелем пальцы дрожат, и Тобио сглатывает, а после медленно подносит руку к ягодицам Хинаты — пульс «жертвы» начинает опасно ускоряться. Кагеяма хмурится — жаль, что Хината не в состоянии услышать его сердцебиение. Ведь они так идеально сочетаются. Кончики пальцев легко касаются кольца мышц — Хината скулит. — Х-холодно, — едва выдыхает. — Приятно… поторопись. — Расслабься, тупица, — рычит Кагеяма. Выходит грубее, чем хотелось бы — он слышит в собственном голосе повелительные нотки, отдающиеся непреклонным эхом в голове. Тобио морщится, но результатом доволен: Шоё выгибает спину, приподнимает бёдра, дрожит от возбуждения. Кагеяма осторожно растирает чувствительные участки кожи, и Хината ахает, сжимая изголовье кровати до побелевших костяшек. Два пальца проскальзывают внутрь. Стонут оба: Кагеяма прижимается губами к потному виску Шоё, пока тот трясётся от долгожданного вторжения.  — П-пальцы… твои пальцы… о боже… так хорошо… — заходится Хината, когда пальцы внутри сгибаются, расходятся в стороны ножницами, а затем медленно толкаются вперёд — нежно раскрывают и растягивают. Шоё крутит бёдрами, извивается, подаётся назад, насаживаясь так глубоко, как только может. Буквально засасывает в себя. Тобио утыкается лицом в рыжие кудри. Член так сильно пульсирует, что это уже невыносимо. Голову ведёт от самых разных желаний. Так хочется… поддаться бушующим внутри инстинктам — взять, вытрахать, съесть. Но он не какое-то там ебаное животное. Нарастающий голод, сжигающая дотла похоть, — всё это меркнет перед тем фактом, что он бездонно и отчаянно влюблён в пылающее ненасытное солнце, неистово насаживающееся на его пальцы. Никто и ничто не заставит Кагеяму причинить Хинате боль. Даже собственным членом. — Я готов, сделай это… нужно прямо сейчас… — выстанывает Хината, закидывая голову. — Ещё немного. — Нет, нет, нет, господи нет, сейчас! — молит Хината, утыкаясь лбом в изголовье. Он дёргается вперёд-назад, яростно скользя задницей по ладони Кагеямы. — Не могу больше стоять… не могу ждать… Господи, спаси их. Кагеяма потирается членом о упругие бёдра и с тихим рыком (Хината послушно дрожит) вытаскивает пальцы, вновь погружая их в алоэ. Немного отстранившись, Тобио усаживается на пятки и основательно покрывает член от яиц до головки смазкой. Шипит от прохлады. Хината поворачивает голову, наблюдая за его действиями сквозь полуприкрытые веки. Розовый язык проходит по пересохшим от стонов губам, когда Кагеяма демонстративно проводит ладонью по всей длине члена. Щёки немеют от смущения — пожар лишь сильнее разгорается, когда сквозь туман дурмана проглядывает трезвость осознания. Это всё ново для Кагеямы. Нет, он не девственник, но… Никто и никогда не хотел его так неистово, так отчаянно. И он сам никого не хотел так же сильно. Тобио никогда не чувствовал на себе такого дикого голодного взгляда, пожирающего каждый сантиметр его обнаженного тела, никогда не попадал под влияние чужого присутствия, которое сносило крышу покруче любого алкоголя. И Кагеяма готов поклясться своей чёртовой задницей: если бы он заметил хоть один малюсенький намёк, что с Хинатой что-то не так — что он действительно болен или плохо себя чувствует — то ни за что на свете не зашёл бы так далеко. Несмотря на всю власть, что имеет над ним Шоё… — Кагеяма, — хрипит Хината, впиваясь в него влажным взглядом. — Пожалуйста… наполни меня… Как минимум, Кагеяма действительно надеется на это. Температура подскакивает сразу на несколько градусов — Тобио хватается за бёдра, подводя член к пульсирующему входу. Устроившись поудобнее, он осторожно нажимает, продавливая головку сквозь узкое кольцо мышц. Кагеяма шипит, тяжело выдыхает, сжимает челюсть. Хината прогибается, падает грудью на кровать и коротко всхлипывает, поддаваясь. Тобио продолжает крепко стискивать зубы — клыки прокалывают внутреннюю часть нижней губы. Вся выдержка уходит на то, чтобы не рвануть вперёд в тепло дрожащего тела, зовущего тела — это почти что оглушительное, сносящее с ног нападение: температура Шоё резко подскакивает, внезапная паника заставляет кровь быстрее циркулировать по венам, и Тобио… чувствует. Он чувствует её зов через упругие стенки, сжимающие головку, он вдыхает аромат пота, собирающегося каплями на спине и шее, слышит хриплое дыхание, застревающее в ободранной глотке, ощущает дрожь — она скачет по ладоням, словно причудливые искры. И Кагеяма поддаётся: он наклоняется ниже, утыкается приоткрытыми губами во влажные волосы на основании шеи и жадно втягивает богатый аромат. Голова кружится, из глотки вырывается стон; вязкое опьянение смешивается с невыносимой агонией — головку члена приятно сдавливает, и Тобио выдыхает — изо всех сил пытается взять под контроль растущее желание заклеймить, утвердить права, сделать полностью своим этот дрожащий и стонущий жар. Но Хинате нужно привыкнуть. Кагеяма хочет… нет, ему жизненно необходимо, чтобы Шоё было приятно, а поэтому начинать нужно медленно… нежно… медленно… плавно… ещё медленнее… Но, по всей видимости, у Хинаты совсем другие планы — он хлопает ладонями по деревянному изголовью и… — Б-блять! О-ох… ебать… Кагеяма давится вдохом и резко выпрямляется, когда Хината насаживается до конца, вскрикивая так громко, что резонируют стёкла. Его глотка отчаянно дёргается, хрипит, пропускает лишь сдавленные сипы — будто Шоё теряет кислород в толще воды и изо всех сил пытается вдохнуть. — Господи, блять, тупица… ч-что… Кагеяма и рад узнать, что, чёрт побери, с этим придурком не так, но он полностью теряет связь с землёй, когда тело Хинаты сводит конвульсиями, из глотки наконец прорываются всхлипы и хныканье, и он зажимается, сдавливая член Кагеямы в такт проходящей сквозь него пульсации. К ладоням, измучившим изголовье кровати, присоединяется ещё пара — Кагеяма цепляется за дерево с такой силой, будто от этого зависит его жизнь: пока Хината выплёскивается на постель и подушки, он стискивает зубы, пытаясь не кончить. Шоё изворачивается, дрожит, стоны лентами вырываются из горла — Кагеяма теряется. — О господи… о боже… — раз за разом повторяет он сквозь крепко сжатые зубы. Хината подкидывает бёдра, прижимается, скулит от излишней посторгазменной чувствительности, но вот его сердце, бедный, работающий на износ орган, расслабляться не спешит — Кагеяма всем своим существом чувствует этот бешеный ритм в чужих венах, ощущает скорость и адреналин, проходящий по жилам. Да что он, чёрт побери, такое? — Т-так наполнено… Кагеяма… — блеет Хината. — Так много… тебя. Люблю тебя… Я… люблю тебя… Вспыхнувшая нежность сжигает последние остатки самоконтроля — Хината кричит. Кричит, когда Кагеяма хватает его за талию. Кричит, когда Кагеяма яростно толкается вперёд, заставляя их сердца замереть — в голове пустеет. Он с силой двигается, вводит член максимально глубоко и с каждым новым шлепком бёдер вытрахивает из Шоё гортанные, абсолютно пошлые стоны. Хината всё также цепляется за изголовье, стараясь удержаться на месте и принять каждое вторжение на пике — широко расставленные колени позволяют Кагеяме легко скользить внутри, дотягиваться до самых дальних очагов удовольствия. Хината всхлипывает, бормочет «сильнее» и «трахай меня» каждый раз, когда накапливает достаточно дыхания, чтобы голос хотя бы покинул глотку, и Кагеяма жадно угождает его капризам — волна жара растёт, поднимается над ними, и пальцы Хинаты разжимаются, полностью обессиленные — он буквально падает на кровать, задирая бёдра и предлагая себя существу, способному обескровить и убить его менее чем за минуту. Возможно, именно эта опасность заставляет его раздвинуть ноги ещё шире — распластаться на смертоносном члене получеловека, чувствующего густые влажные реки крови, струящиеся под хрупкой кожей. Кагеяма думает о том же самом, и именно поэтому он наклоняется, крепко прижимает Хинату к груди, утыкается лицом в изгиб шеи и продолжает размеренно вколачиваться внутрь. — Я люблю тебя… — шепчет на одном дыхании: губы прижимаются к солёной коже, язык пробует Шоё на вкус, клыки, всегда готовые, выдвигаются в предвкушении, но нет. Никогда. Не Хинату. Дыхание Шоё сбивается, а потом вновь набирает ритм, хрипло продвигаясь по горлу туда-обратно. Звуки сливаются в панический ансамбль: сердце азбукой Морзе отстукивает страх, подталкивая его к защитному сценарию побега. «Бей или беги»? «Беги» — выбирайся из лап поймавшего тебя монстра и растворяйся в ночной тьме… Но пальцы вплетаются в тёмные волосы Тобио, притягивают его ближе для поцелуя, и это всё совсем другая история: парень, в которого Кагеяма ухитрился влюбиться, быть может, реально ебанутый. Совсем свихнувшийся. И почему-то это не кажется таким уж открытием. Горячие губы обрывают поцелуй — Кагеяма с неприкрытой жёсткостью вколачивает в Шоё член, каждым импульсом загоняя его вперёд: их нужда слишком велика, чтобы удерживаться на месте — они оба падают на кровать, и Хината так широко раздвигает ноги, что оказывается полностью вдавленным в матрас. Он прячет стоны в подушку, а Кагеяма, прижимающийся всё теснее и теснее к драгоценной коже, полностью теряется: он чувствует внутри Шоё электричество, оно передаётся и ему — залазит под кожу, обжигает внутренности, покалывает глаза. Это самое интимное, что Кагеяма когда-либо чувствовал. Этого слишком много для него. — Шоё… — громко выдыхает в ухо. — Я… я сейчас кончу… — Кончи внутрь… — просьба настолько важна, что Хината отрывает голову от подушки. — Ох… о… здесь… сюда… здесь да… блять… чёрт…. — слова смешиваются в мокрые выдохи, язык проходится по нижней губе, кровеносные сосуды опасно набухают, мышцы напрягаются — он изо всех сил сжимает Кагеяму, пока тот трахает его на пределе собственных возможностей. Кагеяма чувствует чужой организм в собственных грёбанных костях, он чувствует дрожь, чувствует, как член Шоё брызгает прямо на кровать, и где-то далеко, в уголках сознания, у Кагеямы возникает смутное ощущение, будто он входит так глубоко, что упирается головкой в матрас… Эта мысль молниеносно прерывается — тугой жар Хинаты поглощает его, и Тобио, вторгнувшись по самое основание, кончает. Удовольствие скачет от члена к желудку, от желудка к сердцу, и уже оттуда распространяется по всей коже. Кагеяма выдыхает имя Хинаты, и тот, наконец полностью удовлетворённый, скулит под ним, слабо покачивая бёдрами, чтобы помочь «молоку» Тобио полностью выплеснуться внутрь. — Так хорошо… так хорошо… — мурлычет Хината, и с последним спазмом удовольствия Кагеяма опустошает себя до дна. Дрожь бежит по плечам, мурашки покалывают кожу — сердце Хинаты наконец начинает успокаиваться. Кагеяма медленно выдыхает и просовывает руки под потное тело парня, чтобы крепко прижать к себе. Он лениво целует шею, приглаживая рыжие волосы, пока Шоё расслабляется в его руках, вялый и притихший — если не считать спёртое от адреналина дыхание. Сердце бьётся спокойно. Тобио утыкается носом в потный висок, вдыхая запах, прежде чем спросить: — Ты в порядке? Хината сонно мычит. — М-м-м… да. Хорошо, — поворачивает голову, потираясь щекой о первую попавшуюся часть лица Кагеямы — о подбородок. И это даже мило. — Кагеяма… — блаженно выдыхает Шоё. — Я умер? Тобио мягко смеётся и ласково целует неглубокий порез на щеке — он уже начал затягиваться, покрываясь коркой. В комнате тишина, и Кагеяма прислушивается к своим ощущениям, с ужасом замечая терпкий запах жидкостей, впитавшихся в постельное бельё, и лужу, просачивающуюся в половицы прихожей. — Ты не умер, — говорит он, прежде чем осторожно выйти из Хинаты — мокрый сочный звук заставляет его покраснеть, а Хинату — поёжиться. Кагеяма очень медленно и плавно встаёт с кровати — ногам доверия нет — и подходит к шкафу, изо всех сил стараясь не смотреть на Хинату. Не смотреть, как он непристойно развалился на кровати, демонстрируя просто впечатляющую гибкость… Лицо горит — ладно, он всё-таки немного подглядывает. Хината наконец сводит ноги вместе и поворачивает голову на скрип шкафа. Кагеяма вытаскивает чистую одежду, но бдительности не теряет — сканирует тело Хинаты, ища любые признаки болезни или беспокойства. Но тот в порядке. Уставший — что вполне ожидаемо. Но в порядке. Всё хорошо. — М-м-м… приятно пахнет, — шепчет Хината, утыкаясь в подушку. Кагеяма вздыхает. Он закусывает губу, отдавая себя на растерзание тревожным мыслям. Желудок сводит. Ему не стоило этого делать? Он поступил плохо? Кагеяма мельком прислушивается к собственным ощущениям. Нет, всё не так уж и плохо… ни одна часть его тела точно не жалуется (если не считать запутавшейся бедняжки-совести). Но всё же. Кагеяма прочищает глотку. — Эй… Шоё? — М-м-м? — Хината моргает, устало улыбаясь в подушку и украдкой поглядывая на Кагеяму. — Ты правда… в порядке? Шоё гулко выдыхает через нос. В янтарных глазах плещется улыбка, и он слабо протягивает руку к краю кровати. — Теперь да. Иди сюда. Сердце Кагеямы трепещет. Желудок — трепещет. Да даже чёртова душа трепещет, и всё, что вообще может трепетать — всё трепещет, когда он смотрит на тёплого и сонного Хинату, развалившегося в его постели. Протягивающего к нему руку. Желающего, чтобы Тобио был рядом с ним. — Я подойду, — произносит Кагеяма. — Но сначала мне нужно прибраться. Хината кивает, но его лоб недовольно морщится — он прячет это в подушку. — М-м-м… я помогу, — шепчет, прикрывая глаза. — Оставайся там, тупица, — Кагеяма спешно выходит из комнаты, понимая: если задержится ещё хоть на секунду — сердце подведёт. Проходя по коридору, он мысленно напоминает себе, что нужно бы поговорить с Цукишимой о Хинате и его… срыве или что это было. Завтра позвонит. Или, ухм, напишет. Да, напишет. И, конечно, опустит несколько деталей. Но в целом о ситуации необходимо рассказать. О том, что случилось с Хинатой. Возможно, это было вызвано самим Кагеямой, и просто слава богу, что всё… обошлось. Но ведь могло быть по-другому? Кагеяма уже представляет лицо друга, когда тот узнает, что у него появился новый повод для проведения опытов. Опять эти иголки, блять. Ну что он за мудак? Тобио наливает воды в стакан и прячет улыбку, когда вновь вспоминает слова Хинаты. «Я люблю тебя». Закрывает кран. — Эй, тупица, — мягко зовёт Кагеяма, заходя в спальню и опуская стакан на тумбочку. — Мне нужно поменять простыни и… — и одеяло, и подушки — продолжает уже мысленно. Это уже в следующий раз. В ответ доносится детское ворчание, и Хината, утягивая одеяло за собой, перекатывается на другой край кровати — подальше от Кагеямы. Неизмеримая нежность и желание сбросить Хинату с края за тот глупый розыгрыш в начале вечера яростно сражаются друг с другом, но любовь всё-таки побеждает. Пока что. Кагеяма смиренно принимает поражение и покидает комнату в поисках свежих простыней. Вернувшись, он осторожно заворачивает Шоё в одеяло и перекладывает его на диван в гостиной. Хината спит — так глубоко, что не реагирует на перетаскивание его туши из одной комнаты в другую и обратно. Опустив кокон уже на чистые простыни, Кагеяма подходит к окну, плотно задёргивает шторы, затем начинает уборку: собирает грязные постельные принадлежности, промокшую одежду и загружает всё в стиралку. Заливает моющее средство в лоток. Улыбается. Добавляет кондиционер для мягкости ткани. Кагеяма Тобио никогда не сможет заниматься стиркой без мыслей о Хинате. Он закручивает крышку пластиковой бутылки, и зрение плывёт — проливается по щекам. Тобио принюхивается и стирает слёзы. Его улыбка никогда не дрогнет. Быть может, ему больше не нужно жить в одиночестве.