Имя мне - легион

Девочка в четыре глаза смотрела, как Отец отвергает книгу за книгой. Девочка молчала и не задавала вопросов, но иногда одна пара глаз начинала сильно моргать, а вторая жмурилась. — Почему Съаде Алп ослушалась меня? — спросил Отец, по-прежнему ища на полках историю на ночь. — Съаде… раскаивается, Отец. — Недостаточный ответ. — Алп Съаде нашла проход, — сказала девочка, поёжившись. — Съаде Алп хотела знать, — добавила девочка. — Отец, ты… — …накажешь нас? — Мы задаём вопросы, — в два голоса сказала девочка. — Мы ищем ответы. Отец повернулся к ним, и в Его глазах стояла печаль: серая, похожая на клочья тумана. Он не сказал ни одного слова, но девочка опустила обе головы, признавая свою вину. Если их не пускали наружу, на то существовали причины. — Малкадор считает, что вам не помешает немного ответственности, — ровно сказал Отец, усаживаясь на пол. — Обеим. — Но… — …разве мы не… — …одно целое? — Мы это я, Отец. — Разве нет? Девочка в четыре глаза смотрела на Отца, который сидел на полу и с мягкой печалью смотрел на них. На неё. Или всё же на них? Не на Съаде Алп, у которой четыре руки, четыре ноги, две косы, четыре глаза и две светлые головы на одну душу, а на Съаде и Алп, дочерей-близнецов, между которыми только одна разница — секунда извлечения. — Как бы вы обе ни хотели иного, вы не совсем одно целое, — наконец произнёс Отец. — Но об этом поговорим позже, когда подрастёте. Наказание, однако, я наложу не сегодня, а через несколько дней. После этого Отец уложил её — их — в две постели, между которыми стоял низенький столик с хрупкими записными книжками. Иногда Съаде Алп не хотелось говорить, и тогда она — они — перемещали между собой записи. Если не знать, чья рука выводила старательно буквы на бумаге, то и не сказать, что писали две разные — одинаковые — девочки, делившие друг друга каким-то непостижимым образом, как всякие близнецы. Они знали, что такое редко встречается (если встречается), что это больше выдумка и слухи, что подобное скорее для псайкеров, чем для самых обычных людей… Но ведь и они — она — не совсем обычный человек. Значит ли это, что для них подобное на самом деле нормально? Только ведь Съяде Алп не чувствовала так других сестёр. Отец подоткнул с величайшей осторожностью им одеяла, проверил, закрыты ли окна, погасил верхний свет и зажёг настольную лампу. — Давным-давно, когда на Терре были океаны, леса и поля… Голос Отца усыплял, убаюкивал, успокаивал, и потому Съаде Алп не уловила момента, когда она — они — уснула. Сны, как всегда в таких случаях, были светлыми, тёплыми и похожими на золотое лето, когда можно ходить босиком по мокрой от росы траве, лазить по деревьям и не бояться совершенно ничего, поскольку они защищены от всех угроз мира. И утро, разбившее сон, оказалось не менее золотым. Сквозь распахнутые окна лился солнечный свет. А ещё кто-то держался руками за подоконник снаружи, тяжело дышал и упорно пытался залезть внутрь. — Сан, — в унисон сказала девочка двумя голосами. — Не-е-е то-о-о-олько, — пропыхтела Сангвиния, закинув одну ногу и растопырив крылья: балансировала и помогала себе. — И ма-а-аленькая! На Алп упал кто-то лёгкий и незаметный. Прикрыв глаза, девочка сквозь ресницы различила Рейвен, которая перекатилась и сползла вместе с одеялом на пол, после чего стала нормально видимой. Съаде быстро убрала всё, что Сан могла случайно разбить, и помогла непоседливой сестре залезть в комнату. Сан, как всегда, подняла маленькую бурю, махая крыльями. Девочка уловила сожаление девочки. — Папа сказал, что ты будешь учить Рейвен! Рейвен, лёжа на полу, скрестила на груди руки. Она буквально излучала недовольство и полное отсутствие раскаяния в чём угодно. Девочка посмотрела в свои глаза. Девочка ощутила укол сожаления — и с состраданием посмотрела в четыре глаза на Рейвен. — Отец, — раздельно и чётко сказала Рейвен, — запретил мне говорить. — Но ты же говоришь сейчас! — воскликнула Сан. — Я общаюсь с потолком, — процедила Рейвен. — Потолок такой же понятливый, как Двуликая. — Ответственность, — заговорила Съаде Алп. — Разделённая. — Мы спали несколько дней? — Мы бы заметили. — Они проспали завтрак и обед, — буркнула Рейвен. И больше не произнесла ни слова.