Castis omnia casta

Она никак не может привыкнуть к климату Сочи, апрельское тепло выбивает Юлю из колеи. Батареи ещё топят, поэтому приходится открыть окно — слишком душно, хотя обычно она сильно мёрзнет, сердце плохо разгоняет кровь. Утро субботы всегда отведено под учёбу. Давно позади все принципиальные зачёты и экзамены. Юля гордится собой — ни одной тройки, несмотря на то, что учиться ей было местами некогда — возвращение на лёд, больницы, побег из Москвы, работа, шоу…да просто желание немного побездельничать. Кажется, свой ресурс возможности непрерывного, упорного, изнурительного труда она истратила на Пьон, дальше пошла лень и халтура. Конечно, от работы она не отлынивала — не только потому, что ей за это, собственно, платили, не только потому, что не хотела расстроить Алексея, подвести его, но…по сути, это было частью её смысла жизни, значительной частью: преподавать так, чтобы дети полюбили фигурное катание. На учёбу иногда случалось забивать, особенно на не самые интересные предметы. Конечно, у Юли была мотивация даже подтягивать английский — всё пригодится в тренерской карьере — но то здесь не дочитает учебник, то тут выцыганит у очников готовые билеты, то тут не станет возиться с дополнительной литературой… Она не требовала себе поблажек за медали, наоборот, и четвёрки принимала как справедливую оценку того, что где-то она налажала. Диплом был уже почти дописан, в нём были описаны кое-какие нюансы биомеханики вращений. Осталось, по сути, отредачить, добавить сносок, оформить и смотаться в мае на защиту, а сейчас надо было готовиться к одному из последних зачётов: история отечественного спорта. Конечно же, на её направлении это было в первую очередь о фигурном катании, вот и сейчас Юля открыла на ноуте монографию именно о нём. Наверное, когда-то ей показался бы скучным бесконечный список олимпийских чемпионов, бесконечные даты, кто, когда и что прыгнул впервые, но сейчас у неё было смутное ощущение, что она — часть этого всего, одно из последних звеньев длинной цепи, тянущейся как минимум с начала прошлого века. Во времена Панина-Коломенкина прыгали одинарные, в пятидесятые перешли к двойным, к концу семидесятых освоили все тройные, в восемьдесят восьмом Курту Браунингу засчитали первый квад. Здесь автор делал небольшую сноску: «На приземлении Курт Браунинг допустил помарку, которую судьи не сочли достаточно серьёзной. Первым приземлил абсолютно чистый прыжок в четыре оборота Алексей Урманов на ЧСССР-91». Юля почти машинально провела курсором — по «четырём оборотам», по имени и фамилии. Так давно — её ещё и в проекте не было, это настолько далёкая история, но вот с ней рядом живёт человек, который сделал это, и который, судя по звуку ключа, проворачивающегося в замке, вернулся из Ашана. Шум кучи пакетов, опускаемых на пол.  — Юль?  — Я здесь, — отозвалась она. — Ща, только ноут выключу. Экран гаснет. Алексей ещё в куртке, вокруг белые пакеты, набитые доверху, и она давит в себе желание обшарить их, как любопытный ребёнок в поисках гостинцев.  — Там суши, если что, — улыбается Алексей, и она подходит, приваливается головой к его груди.  — Куртку хоть дай снять, — ворчит он шутливо, коротко обняв её за плечи и тут же выпустив. Разбирают вместе сумки, едва не столкнувшись пару раз. Юля достаёт суши и едва не облизывается — лучше есть поменьше всякой тяжёлой и вредной еды, желудок тоже ни к чёрту, но суши-то можно?  — Будешь? — бубнит она с набитым ртом, протягивая Алексею кусочек «Филадельфии» прямо руками, но тот качает головой.  — Выдумали тоже, странные люди, есть сырую рыбу… — ворчит он, наливая себе суп щедрой рукой, Юля посмеивается, едва не подавившись рассыпчатым рисом.  — Ну вообще-то все давно уже привыкли ко всякой типа необычной кухне. Помнишь, мы фобо как-то ели, когда в пятницу было лень готовить?  — Ну так одно дело лапша с говядиной, а другое — сырая рыба! И водоросли, — оправдывается он, и Юля неудержимо улыбается.  — На конюшню поедем? — спрашивает она, когда суши подходят к концу.  — Дай хоть передохнуть, я в рань раннюю встал, а выходной между прочим, — он чуть закатывает глаза, и Юля кивает. Снова сидят на диванчике, Юля дочитывает главу монографии, Алексей, сначала послеживая за строками на экране, постепенно задрёмывает, тяжело приваливается головой ей на плечо — Юля поднимается вместе с ноутом, освобождая диван, осторожно укрывает Алексея лёгким пледом и уходит ботать в спальню. Пусть выспится. Автор пишет уже о двухтысячных, постепенно начинают мелькать имена тех, кого она уже застала на льду и сама. Ворон видится в этом сюжете бессмертным горцем, которого не может убить вообще ничто, не берут травмы, несправедливость федры, и кажется, что даже ядерный взрыв не способен помешать ему продолжить карьеру. Алёна Леонова вот тоже закончила только недавно, а вот уже идут Лиза и Аделина, как первые звёзды новой эпохи в женском фигурном катании. И вот — она сама. Что такого уникального было в её карьере? Серебро Гран-При? Золото Европы? Золото командника? Серебро Мира? Один сезон на то, чтобы собрать урожай, а потом всё пошло под откос. Почему же все устремились за девочкой в красном пальто зомбированной толпой? Избавится ли она когда-то от этого образа? Монография совсем новая, ей всего-то год или полтора — было неожиданно найти её на твире, в компании замшелых книг советского ещё издания. Юля отлистывает к последним страницам, не вникая особо в события Пьонского цикла — кому, как не ей, знать их досконально, и смотрит на последнюю страницу. На подиуме только двое — третье место пустует, заметка, что бронзовый призёр Олимпиады не смогла присутствовать на награждении по медицинским причинам, но на последнем развороте — фотография финальной позы Лебедя. Юля долго на неё смотрит, так, что экран ноутбука мутнеет, приходится снова поводить мышкой и снова смотреть.  — Дочитала? — раздаётся от двери ещё немного сонный голос.  — Да, как раз через неделю зачёт, билеты почитаю и норм, — Юля снова выключает ноутбук и вскакивает. — Собираемся? Алексей кивает, Юля идёт рыться в вещах. Конечно, она не всё перетащила из своей квартиры, надо бы вернуться ещё раз и забрать всё подчистую, но пока хватает. У неё нет приличного экипа для верховой езды, только просто высокие сапоги, чтобы стременами не зажимало голени, но в последнее время она катается довольно редко — до конюшни приходится добираться на трёх перекладных, а Алексей не всегда может её привезти. Возможно, стоило бы самой получить права, но ей страшно и нервно. В конце концов, она всегда успеет, если потребуется, а пока особо незачем. В машине она чаще занимает заднее сиденье — достаточно широкое, чтобы там можно было почти улечься. Машина едет без резких рывков, как обычно любят водить тут, на юге — Юлю вечно укачивает в такси — Алексей едет неспешно и тормозит заранее. Временами ему сигналят особо торопливые, раньше Юля развлекалась тем, что показывала в ответ в окошко средний палец — Алексей не реагировал вообще, только чуть морщился от резкого противного звука — но потом это…надоело? В какой-то момент жизни её захватывал детский, злой эпатаж, желание шокировать людей, это в какой-то мере так и осталось, вместе с обидой и злостью на мир за всё, что случилось, но в последнее время Юле начинало казаться, что она если не взрослеет в этом отношении, то по крайней мере ей становится наплевать. Это радовало. Конюшня была у небольшого перелеска, постепенно переходящего в неровное поле — было где развернуться.  — Часика полтора покатаемся? Ты же пойдёшь со мной? — с надеждой спрашивает она, и Алексей кивнул не без доли обречённости. С лошадями у него не слишком ладилось. «Это как парное, только ты — парница, а партнёр у тебя тупой как чурбан» — как-то описал он свои впечатления. Юля куда лучше него контачила с лошадьми, если, конечно, они были достаточно послушными по характеру, но кататься в одиночку было скучно.  — Я зимой с тобой на лыжах каталась, — напомнила Юля, едва не потирая копчик. С лыжами не ладилось у неё — конечно, трассы ей доставались самые лёгкие, чтобы не перенапрягаться, но она всё равно на малейшем повороте валилась в снег, лыжами кверху, а Алексей нёсся её поднимать, не зная, волноваться или смеяться. С лошади можно было, конечно, упасть, но она никогда не пускалась в галоп — слишком рискованно. Казалось, всю её жизнь оплетает сеть бесконечных предосторожностей, мало что было резко запрещено, но со многим лучше было быть осторожным — не ходи, не делай, а если делаешь — берегись. Или прячься. Здесь, в лесу, почти нет людей — отчего-то нынче мало кто решил прогуляться верхом. Можно не бояться, как обычно, что увидят, как они мимолетно берутся за руки, как переглядываются с улыбкой. Вечный страх, что кто-то заподозрит, чуть рассеивается, потому что нельзя бояться непрерывно, потому что нельзя запереться в четырёх стенах — никогда нельзя. Это начало конца. Алексей в седле смотрится скованно и чутка чужеродно. Ему легко бы хватило физической подготовки и на галоп, и на что угодно, но он ощутимо нервничает, стоит лошади ускориться, то сжимает ногами лошадиные бока, то отпускает их, болтаясь в седле как мешок с картошкой.  — Да не бойся ты, не сломаешь же ты лошадь?  — А вдруг? — с немного неуверенным смешком отвечает он. — Как правило все фатальные повреждения вокруг меня случались после фразы «ну ничего ты не разобьёшь, не сломаешь и не повалишь, Лёша, что за глупости?». Юля хихикает в ладонь. Алексей на льду действительно смотрится увереннее и изящнее, чем за бортом, стоит ему снять коньки — сразу пропадает лебединая пластика, уступая место немного неловким размашистым жестам. Он может обнять совершенно по-медвежьи, пока полузадушенный ученик не запищит с возмущением, что ещё хочет жить, свалить что-то с полки или скамьи, неловко махнув рукой, и иногда ходит так, будто боится сломать вообще всю реальность вокруг себя. Кажется, вся осторожность его движений ушла на Юлю, ушла давно, задолго до того, как они начали встречаться. Ещё когда они начинали работать в первый раз, Юля поначалу пугалась касаний — а их было много, не обладая излишне выразительной мимикой (обычно она ограничивалась строгим покерфейсом) и богатым на модуляции голосом, Алексей привык выражать эмоции через прикосновения, сопровождать похвалу похлопыванием по плечу, после любого соревновательного проката сгребать в охапку и обнимать, иногда целовать в висок. Это поначалу нервировало Юлю, колючую, привыкшую отстаивать личное пространство и воспринявшую подобную манеру как бесцеремонное вторжение, но потом она поняла — ей не хотят ничего плохого, наоборот, вот так немного неловко утешают и пытаются…отогреть. И постепенно это входило в привычку, она тянулась за объятиями сама, чувствуя, что к ней относятся на удивление бережно, как будто она была фарфоровой, и любое неосторожное движение могло её разбить на части. Как будто она была…принцессой. Не как для других — изящным и бесплотным образом, нет, в ней всё ещё видели её саму, Юлю, но в то же время Алексей относился к ней с каким-то подспудным благоговением. Она пустилась быстрой рысью ненадолго, потом почти остановила свою лошадь, ожидая, пока Алексей на своей догонит её.  — Принц на белом коне из меня вряд ли когда-нибудь выйдет, — пошутил он, переводя дыхание.  — Так страшно?  — Да нет, не особо. Не хотел бы — остался в машине, подождал тебя. Это…здорово в каком-то отношении. Вот, на тебя посмотрю, ты-то и вправду принцесса на белом коне. Или на единороге? У Юли чуть вспыхнули щёки.  — Для единорога немного поздновато. Ну, с февраля где-то. Алексей на секунду недоуменно вскинул густые брови, потом коротко усмехнулся.  — Почему-то я представил примерно следующую картину: деликатный стук копытом по плечу — простите, девушка, вы к нам по собеседованию на принцессу для единорога? Так, а теперь подтвердите ваше происхождение документально и в подробностях посвятите нас в свою личную жизнь, а лучше пройдите экспертизу.  — А эксперты кто?  — Единороги конечно же!  — То есть они, в белых халатах, такие — проходите, раздевайтесь?  — Ты забыла про перчатки на копытах. Юля больше не смогла сдерживать хохот, едва не выронив поводья и согнувшись к луке седла. Алексей довольно улыбался и сам с трудом сдерживал смех. Лошадь нервно переступила копытами и коротко заржала, внося свой вклад в общую атмосферу лёгкого безумия. Вовсю расцветали деревья, свежая, ещё не выжженная солнцем зелёная трава буйно колосилась.  — Непривычно, что уже всё цветёт в апреле, и погода хорошая, дождей почти нет, тепло…  — Кому ты это говоришь, я родился в Питере, там небось до сих пор снег лежит где-нибудь в лесопарках, а на улицу без зонта не выйти.  — Не скучаешь?  — По погоде точно нет — у нас и так в жизни достаточно холодрыги, чтобы ещё и за пределами катка страдать. Потихоньку едут назад. В машине Юля достаёт телефон, снимает блокировку, на почте — приглашение в шоу, в Японию, как раз можно вместить между последними зачётами и защитой.  — Там меня в Японию зовут, — негромко говорит она с заднего сиденья. — Дашь мне отгулы на это время? Конечно, он даст. С окончанием соревновательного сезона обычно приходят и отпуска, даже малыши частенько пропускают занятия, хотя официальные отпуска всё же ранним летом. Пропустить недельку — не проблема, вопрос вообще о другом. Если прямо спросить — «отпустишь ли ты меня?» — это будет…слишком в лоб, и Алексей справедливо скажет, что она взрослый человек, и абсурдно и невежливо ему будет что-то ей запрещать. Но Юля всегда оставляет вот такой ход — если он слишком боится за неё, если со стороны ему видится, будто в последнее время со здоровьем у неё неважно — трудно улавливать малейшие изменения изнутри положения, особенно когда всю жизнь тебя учили превозмогать боль и усталость — если что-то не так, то он скажет ей о своих сомнениях. Машина чуть замедляет ход, как будто отвечая направлению и усилию мысли водителя.  — Ты уверена, что справишься?  — Организаторы уже в курсе обычных условий. Сопроводить от аэропорта, никаких толп поклонников вокруг, автограф-сессии под строгим контролем и не дольше двадцати минут в день, один номер без прыжков и участие в общем. Я уже посылала им такой же лист в прошлый раз, они нашли его разумным и согласились. Да и вроде компания должна подобраться хорошая, взрослые люди, если что — пропасть мне не дадут.  — Тогда вопрос решён, думаю. Если ты уверена в своём самочувствии — съезди, почему бы нет? Шоу — несколько дней работы, но в то же время и праздника. Постоянные праздники — это не к ней, но иногда она всё же чувствовала желание немного развеяться, сменить обстановку, увидеть знакомые лица, некоторые из которых будет наблюдать поблизости вполне приятно. Плюс к этому прилагался неплохой заработок, приятно дополняющий невеликую зарплату провинциального тренера.  — Почему ты забросил кататься по шоу? — спрашивает Юля, поудобнее устраиваясь на диванчике заднего сиденья. — Олимпийский чемпион всё-таки, не хрен с горы.  — Меня никогда особенно не звали. Думаю, считали, что бесконечные лебеди — это скучно. Потом травма — даже в профессионалах не покатаешься особо, я постоянно валил даже тройные. В России это не было популярно тогда — я пытался сделать своё шоу, не выгорело, а потом…подзабил постепенно? Я никогда не был артистом по призванию.  — А если бы сейчас в теории позвали — поехал бы?  — Если бы ненадолго и была возможность оставить на кого-то группы — возможно. Было бы, должно быть, интересно.  — Я бы хотела скатать с тобой парный номер. Ты же катал с Аделью, — в голосе Юли слышится нотка обиды и ревности. Алексей, кажется, закатывает глаза — Юля не видит его лица, обращённого на дорогу, но почему-то знает — так и есть.  — Когда-нибудь обязательно скатаем, — говорит он примирительно, и Юля снова залипает в телефон. Уезжать через неделю, в ночь, пересадка в Москве, и это только первая. Чемодан довольно тяжёлый — вещи с запасом, коньки, костюм для выступления…  — Лекарства с тобой? — спрашивает Алексей напоследок, Юля кивает. В этот раз она изменяет своей привычке обосновываться на заднем сиденье. Они расстаются вроде и ненадолго — сколько, неделя? Десять дней? — но этого не случалось уже давно. Почти постоянное ненавязчивое присутствие рядом, какие-то мелочи, в которых он заботится о ней, чувство…что нечего бояться, впервые за много-много лет, впервые за целую жизнь.  — Буду скучать, — говорит Юля, разрывая тишину, нарушаемую только свистом ветра за окном — трасса пустая. — Реально. Алексей на секунду переводит на неё взгляд, согласно прикрывает глаза, прежде чем снова уставиться на ночное шоссе, освещённое только редкими фонарями и луной. Пролетающие секундными вспышками огни очерчивают его профиль, и отчего-то у Юли сжимается сердце, от какой-то неожиданно щемящей нежности. Всего этого могло не быть, и страшнее — может не стать. Парковаться рядом с аэропортом надолго нельзя, Алексей быстро вытаскивает чемодан из багажника.  — Сама довезёшь? Юля кивает и шагает навстречу. Удивительное всё же чувство защищённости — когда тебя обнимают, так крепко и осторожно, на несколько мгновений удерживая в надёжном нерушимом кольце, Юля утыкается лицом Алексею в куртку и переводит дыхание. Глупо, очень глупо — она ведь не переживает из-за поездки, она сама решила отправиться на шоу и ничуть об этом не жалеет. Всё так, но почему-то оторваться очень сложно.  — Ну всё, иди, — Короткий поцелуй в лоб, последнее прикосновение. Юля взмахивает рукой, видит ответный неловкий взмах и уходит, чтобы на полпути всё же обернуться вслед зашумевшей мотором знакомой чёрной машине. Оставалось только побороть желание взять огромную кружку кофе и смутное чувство тоски.