Castis omnia casta

Ожидание каждого сезона всегда волнительно для Юли, даже теперь, когда она стоит по другую сторону бортика. Какими будут расклады на этот раз? Никогда нельзя предугадать, кто вспыхнет сверхновой, кто добьётся успеха, тем более что новый сезон — олимпийский. Она следит с трибуны за занятием старшей группы — здесь ребята самого разного возраста, просто те, кто показывает хорошие результаты. Алексею важны все его ученики, ко всем он относится внимательно, будь то просто старательные дети, любящие кататься, или особо подающие надежды, но естественно, что лучшие из лучших занимаются интенсивнее, и требования к ним совсем другие. Вот Миша прыгает четверной флип. Анете бьётся над каскадом тройных уже второй год, с её ростом это непросто, но есть надежда, что тулупы будут хоть сколько-нибудь стабильными, и она сможет пробиться на главные старты — в Латвии всё же есть с кем конкурировать. Милана делает почти семимильные успехи — ещё недавно были проблемы с лутцем и флипом, но теперь уже выходит почти чисто, да и каскад тройных на месте, есть и с сальховом, и даже с риттбергером начинает получаться. Они с Юлей ещё шлифуют программу, сегодня будет прогон, последние штрихи. Скоро начнутся этапы, у Миланы есть один юниорский. Юле волнительно — это первый раз, когда её программа поедет на международные старты. Ками прыгает риттовый прямо под её трибуной — пафосно, с тано. Кажется, она может по возрасту отобраться на взрослый чемпионат, может, ей повезёт, да даже если и нет — Юле радостно наблюдать за её успехами. Ками у Алексея почти с самого детства, она пошла в фигурку, увидев Юлиного Шиндлера, и в первые недели после первого Юлиного прибытия в Сочи смотрела на неё таким восторженным взглядом, что это немного пугало. Теперь нет, к счастью — нет, Юля для неё больше не божество. Просто тренер и, Юля надеется — человек, которому, если что, можно верить.  — Эдик, хватит считать ворон! — раздаётся недовольный голос Алексея с той стороны катка. Эдик и вправду кажется немного рассеянным, падает чаще обычного и даже не потирает машинально место ушиба, как за ним водится. Юля пытается проследить за его взглядом и подозревает, что смотрит он на Ками. Они, конечно, давно дружат, но… Дети растут — как обычные дети. Всё время на катке или на тренировках, дружат все между собой — но зато дружат, а не шипят по углам в ревнивой злости соперничества. Гуляют, тусуются, дурачатся, ходят в кино, веселятся друг у друга на дне рождения — даже с тортиком, иногда можно позволить себе отступить от строгой спортивной диеты. Юля слышит их разговоры, они…донельзя обычные, с интересами, свойственными любым подросткам, которых она видит в соцсетях. Ками и Эдику почти четырнадцать — самое время для первой любви. Наверное. Она не знает. Юля пропустила почти все этапы обычной, нормальной жизни, у неё не будет вот этого, радостного и обыденного существования. Всё ещё больно от этого, иногда, но уже почти не завидно. Эдик снова падает с трикселя — ещё недавно, Юля видела, у него получалось вполне успешно, попыток семь-восемь из десяти, а сегодня, кажется, ни одного чистого выезда.  — Так, хватит, — строго говорит Алексей, подъезжая к нему. — Ты явно сегодня не в ногах для ультра-си. И вообще, кажется, витаешь в облаках.  — Простите, — Эдик опускает глаза. Он довольно тихий, немного застенчивый всегда, порой немного теряется на фоне шумных товарок по катку, но зато отличается сосредоточенностью и упорством. Ну, обычно. Не в последнее время.  — Ты тоже это замечаешь? — спрашивает Алексей у неё после тренировки. — У тебя Эдик такой же рассеянный?  — В последнее время случается, но, как ты понимаешь, вписаться в борт с вращения значительно сложнее, поэтому и судить трудновато. Алексей чуть улыбается, но тут же снова становится серьёзным, в глазах у него мелькает озабоченность.  — Вообще тренерам не стоит лезть в жизнь учеников, особенно если их об этом не просят, но у нас до этапов Кубка меньше месяца, а он мозгами совершенно не здесь, а в делах амурных.  — Думаешь, влюбился? — в голосе Юли вопрос. Не то чтобы она что-то понимала в таких материях…  — Ясно как божий день, Юль, он Ками скоро взглядом пробуравит! Не было печали… Мальчик, конечно, растёт, но как-то…быстро они. Вроде только недавно просто дружили, и тут уже драма нарисовалась.  — И что нам с этим делать?  — Да вот думаю… Слушай, а можешь ты с ним поговорить?  — Я? — Юля удивлённо вскидывается. — Я же вообще в таком не шарю. Ну и вообще, он мальчик…  — Зато тебя он не воспримет как взрослого, лезущего в его жизнь. Ну, не так, как меня. Я ему, если так прикинуть, даже в дедушки могу сгодиться, тебе всё же значительно поменьше годиков.  — Только не надо притаскивать на каток песок и драматически рассыпать. Окей, отловлю его и спрошу. Но я могу только прямо.  — Вполне возможно, что это лучший вариант… Так они и решают поступить. Юля выжидает ещё день, на вращениях Эдик тоже кажется ей совершенно потерявшим даже намёк на прежнюю сосредоточенность. Ребро слетает, скорость тут же теряется, и он едва не заваливается набок в волчке.  — Блин, Эдик, чего ты? Он смотрит, слегка насупившись, и пожимает плечами.  — Прости. Я отвлёкся.  — Задержись после трени, окей? Сложно подобрать слова для таких разговоров. Юля, в общем-то, никогда особенно не умела обсуждать всякое такое, любовное — самой было куда проще неловко пошутить, стыдясь немного собственных чувств, а потом молча обнять, прижаться, замереть, чувствуя ответные прикосновения. Вот и всё. Как разобраться в чужих чувствах, если в своих-то не очень умеешь?  — Ругать будешь? — немного опасливо спрашивает Эдик, и Юля картинно закатывает глаза.  — Похоже, что ли? Брось, ну бывает. Просто…ты какой день такой ходишь, невнятный и вообще не здесь, всё в порядке?  — Да, — Эдик отводит глаза.  — Не хочешь — не говори. Но я волнуюсь за тебя и твои результаты, Алексей Евгеньевич тоже волнуется.  — Это он тебя попросил поговорить?  — Колись, подслушивал? Эдик упорно отмалчивается, но щёки у него предательски краснеют, видно даже сквозь загар, густо легший за лето на смуглое лицо.  — Окей, это даже проще. Тему разговора ты уловил?  — Я не хочу об этом говорить. Это моё дело.  — Хорошо, — вздыхает Юля. — Это действительно не моя сфера деятельности, но всё же твой настрой вообще не радует. Чувства чувствами, а этапы Кубка и вообще соревнования никуда не деваются. Я не тот человек, который должен сказать «иди и разберись со всем», я не лучший пример для подражания, но на самом деле сидеть в углу и безнадёжно залипать — так себе выход. Поверь. «Я пробовала, ноль из десяти, никому не рекомендую, можно и крышей поехать».  — Я… Я что-нибудь придумаю, буду внимательнее. Правда. Только…ну, я со всем сам разберусь, — сбивчиво и как-то неловко говорит Эдик, глядя в пол.  — Окей, окей. Я реально не хочу в это лезть, но если…ну, в общем, короче, если что, можешь подойти ко мне, хорошо? Если «просто сосредоточиться» не пойдёт. «Любовь проходит и уходит, а прыжки остаются», — чуть не брякает она, едва успев прикусить язык. Имеет ли она на это право? Имеет ли вообще кто-то право так ставить вопрос? Слишком тёмные, невнятные материи. Она поправляет Милане руку, чуть изменяет последовательность шагов в дорожке, чтобы было удобнее выкатывать. Милана тоже выглядит не слишком радостной, но тут Юле проще. Милане без нескольких недель шестнадцать, почти взрослая, Юля никогда не была для неё недосягаемым кумиром, может, даже примером для подражания не была, и это то, что Юле нравится в людях — когда она для кого-то просто человек.  — Просто нервничаю, — пожимает плечами Милана в ответ на прямой вопрос, ни к чему ходить вокруг да около. — У нас одна квота на Олимпиаду, а бороться за неё будут трое, и у меня самый слабый контент. Знаю, что это может совершенно не сыграть роли, но…  — Но это и пугает? Непредсказуемость? — тихо спрашивает Юля и осторожно кладёт руку на плечо собеседницы. Милана кивает.  — Короче, ничего ужасного, просто нервы. «Мы живём в удивительное время, когда груз ожиданий дошёл до фигуристок из белорусской федерации».  — Ну… я не самый лучший советчик, — «опять не самый лучший. Есть ли что-то, в чём я точно шарю?». — Но просто делай то, что ты умеешь, хорошо? Ты круто вращаешься, да, с возрастом пришла небольшая нестабильность, но сколько там сорванных вращений? Одно из тридцати? И то там уровень только пополз. Ты не прыгаешь пять квадов и два трикселя, но то, что делаешь — делаешь чисто, стабильно и вообще хорошо. Просто делай — и всё, у тебя есть хорошие шансы, а если не в этот раз — это не последняя попытка в твоей жизни. Только первая. Будут ещё. Милана кивает и улыбается.  — Как это — кататься на Олимпиаде? Юля пожимает плечами.  — В первый раз я была…ну, мне кажется, я не особо осознавала, что делаю, мелкая была, в общем… Милана вскидывает брови.  — Ты была в том же возрасте, что я сейчас. Юля смотрит на неё удивлённо, недолго думает, прикусив губу.  — Почему-то теперь мне кажется, будто я была младше. Совсем ребёнком. Не знаю, почему. Ну, в общем, я не очень-то поняла, в чём прикол. А во второй раз я была больше озабочена тем, чтобы не умереть до конца программы. И больше я помню не Пьон, а чемпионат России того самого сезона. Вот там реально нервно было. А к тому моменту, когда доходишь до олимпиады, чаще всего уже нет ни на что сил, только бы прокатать. Милана кивает и бегло улыбается.  — Странно всё это.  — Да просто не бери в голову. Ты можешь только делать то, что можешь сейчас, не больше и не меньше. Не грызи себя, иначе никаких нервов к нацчемпу не останется. «В чём я разбираюсь?» Эта мысль всё ещё не даёт покоя Юле, даже несколько дней спустя временами всплывает на самом краю сознания.  — Ты прекрасный человек, талантливая фигуристка и подающий большие надежды тренер, — отвечает Алексей, когда она, не выдержав, спрашивает его. Это всё — и ни о чём в той же мере, но ей не хочется пытать его лишний раз своими сомнениями и страхами. Она не маленькая девочка, в конце концов, пора самой уметь бороться со своими страхами и тревогами, ну хоть немножко. Он целует её в макушку и смотрит немного тревожно, но Юля расслабленно утыкается головой ему в плечо — «всё в порядке, спасибо». Открытые прокаты сборной в этот раз чуть раньше обычного, в самом конце августа. Трибуны хорошо видно на экране, зал почти полон — не соревнования и не шоу, что-то среднее. Юля грызёт яблоко, внимательно присматриваясь к каждой программе, что нового в этом сезоне? Их спорт не стоит на месте, нужно наблюдать за лучшими, чтобы не потерять связь с реальностью. Лиза выглядит нервной, да и вообще неважно. Если Юля за кого и болеет, то за неё, потому что это правильно, будто Лиза катается за них, за всех, кто не выдержал, кто сломался, покалечился и ушёл слишком, слишком рано. Будто Лиза — их рыцарь-защитник, последняя надежда, что можно кататься чуть больше нескольких сезонов на честном слове. Комментаторы кажутся ещё более надоедливыми, чем всегда, к концу произвольных Юля всерьёз думает отключить звук и смотреть так, благо Алексей сегодня на катке, она смотрит одна, с ноута, поудобнее развалившись на кровати. Кусок яблока идёт не в то горло, когда на лёд выходит Камила Валиева. Много кто в уже пошитых платьях, словно прокаты — первый бал. Юля видит, как Камила снимает куртку сборной, передаёт Этери, цепко перехватившей ткань. Она кажется недовольной, но Юля не смотрит на бывшую тренершу, только на платье Камилы. Красное платье.  — Возможно, прямо сейчас перед нами будущая Олимпийская Чемпионка! — радостный голос комментатора. — Этери Георгиевна Тутберидзе может вновь повторить историю — снова представить всем юную одарённую дебютантку в красном, которая точно так же возьмёт золото Олимпиады. Почему-то Юля не отключила чат трансляции, просто не обращая внимания на бегущие строчки, но теперь они впиваются кривыми закорючками шрифта ей прямо в глаза. Уникальная девочка. Сложнейший прыжковый контент. Экстраординарная гибкость. Потрясающие вращения. Трогательный образ. Лучшая версия предыдущих — Загитовой и Липницкой. Только на последнем предложении Юля понимает, что это не о ней, уже не о ней, что она — просто одно из имён предшествующих моделей, этап на пути к новому совершенству. Она даже не ищет таблетки — просто молча жмёт на кнопку выключения, не закрыв окна в браузере, захлопывает крышку и откладывает ноутбук, а потом сворачивается на кровати, прижав колени к животу и закрыв глаза. Девочка в красном. «Это не я. Уже не я». Ей жалко Камилу — её будут горячо любить и не менее горячо ненавидеть, это как раз то, в чём Юля разбирается — в ненависти, но в то же время где-то в глубине души — предательская радость, что девочка в красном больше не она, даже не прошлая. У Юли есть Листья и Лебедь, то, что будут помнить последним. Что запомнится ей самой. Порыв внезапен и неостановим — она добирается до шкафа, где пылятся её костюмы — последние остались в Сочи, мать не забрала их, когда увозила вещи. Платье к Листьям ей ощутимо тесно, давит в груди, некрасиво обтягивает пополневшее тело, но оно — её, её образ. В зеркале не девочка в красном — в зеркале Юля, сама, собственной персоной, и она стоит, забывшись, безотрывно глядя в отражающую тусклый свет гладкую поверхность. Ключ в замке провернулся настолько тихо, что она еле слышала это краем уха, не повернув даже головы. Алексей заходит тихо, ставит на пол свой неизменный рюкзак и подходит, прямо в обуви, отражаясь в зеркале за её спиной.  — Помнишь Непелу? — внезапно говорит Юля. Она и сама не помнил, почему именно про неё говорит. — Когда я первый раз катала Листья?  — Я помню каждый прокат времён нашего сотрудничества. Кажется, некоторые покадрово практически. Как Капу. Его голос до сих пор чуть вздрагивает, когда он произносит это, никто бы, наверное, не заметил, кроме Юли. Алексей требователен к ученикам — в пределах их возможностей, но иногда по-настоящему безжалостен к себе. «Ты не виноват», — Юля повторила это ему десятки раз в самом разном тоне, включая приказной, но не была уверена, что сработало до конца. «Я мог бы быть внимательнее. Я мог бы понять, что что-то не так. Я мог бы…». Он и сам знал — нет, не мог, всё не могло пойти иначе, но всё же корил себя. Короткое возвращение Юли принесло ему отчасти облегчение, но отчасти — новую вину, что не отговорил гробить здоровье.  — Но Непелу помнишь? — упрямо говорит она.  — Конечно. И обнимает — почти так же, как то-да, хотя и немного иначе, потому что тогда они были просто тренером и ученицей, а сейчас через неделю свадьба.  — Тебе так хорошо в этом платье, — говорит Алексей почти шёпотом. Они отражаются вместе, и Юле хочется, чтобы они отражались так всегда, застыв в зеркале.  — Пойти в нём в загс? — шутливо отвечает она. — Это был бы но-омер…  — Показательный.  — Во всех отношениях. За ужином поначалу молчат. Юля не чувствует себя голодной, аппетита нет, но она мысленно уговаривает себя глотать пюре, ложку за ложкой, иначе нельзя. Да и таблетки пить на голодный желудок — так себе затея.  — Смотрела прокаты? — наконец, спрашивает он.  — Угу, — отвечает Юля с набитым ртом и кивает. — У Лизы классные проги, мне нравятся, задорно так. И Алёне, кажется, нашли другого постановщика. Смотрится изящно. Ну либо Этери прогу хорошо вычистила. Ты сам-то видел?  — Мельком и отрывками. Камилу в основном.  — Новую девочку в красном? Пошлятина, скажи? Ну один раз, ну второй, но это уже полная херня и смешно. Голос всё ещё чуть вздрагивает.  — Комментарии я тоже видел, — тихо говорит Алексей и накрывает её ладонь собственной, чуть сжимает. Каждое его прикосновение несёт волну уюта, спокойствия, чувства защищённости…  — Я тебя не заслуживаю, — внезапно вырывается у Юли. — Ты замечательный, знаешь?  — Не говори глупости. Ты заслуживаешь всего. Всего мира, Юль, хорошего, доброго мира.  — Поди такой найди… — ворчит она. — Но ты лучше. «Я правда тебя не заслуживаю». Иногда она вспоминает всё, что было. Всю заботу, опеку, поддержку. Всю любовь, постепенно изменявшую свой характер с почти отеческой в первые годы — до того, что было сейчас, когда Юля…выросла, наверное? Она не чувствовала себя взрослой в полной мере, просто каким-то неловким иногда существом, худо-бедно приспособившемся существовать, цепляющимся за единственную надёжную опору.  — Смогу ли я сделать для тебя столько же, сколько ты для меня? — совсем тихо добавляет она. — Я смогу расплатиться? Алексей хмурится, голос становится резче.  — Я не жду ничего взамен, потому что… Ох, Юль, кажется, мы сто раз про это уже говорили — я старался помочь тебе, как мог, потому, что мне этого самому хотелось. Мне хотелось видеть тебя настолько счастливой, насколько было возможно. И потом…ты ведь тоже много сделала для меня.  — Мне всегда кажется, что недостаточно. Что я могу только принимать заботу, как трёхлетка, ничего не давая взамен. Что я безответственная и маленькая.  — Юль, если бы это было так… Если бы я видел в тебе ребёнка, то как ты думаешь, мы бы говорили сейчас о свадьбе? Это было бы…какой-то моральной педофилией, что ли? Как можно строить отношения с человеком, который нуждается в тебе только как во взрослом?  — Ну…  — Ну я за себя говорю. Юль, что тебе после всего нужна забота — это нормально. Любому она нужна, особенно после ударов судьбы, особенно после таких, что пережила ты. Но ты замечательный, серьёзный, умный и стойкий человек, и как бы ты ни нуждалась в заботе, в какой-то…фигуре старшего, что ли? — ты не беспомощный неразумный ребёнок. Вспомни, что было после смерти Вики. Юля опускает глаза в тарелку, потом, будто этого недостаточно, зажмуривается до кругов перед глазами, слыша, как Алексей поднимается и наклоняется к ней.  — Вспомни, что ты спасла меня.