***
Амели сидела в спальне Габриэля. Она намеренно надела домашнее платье Эмили, так же уложила волосы и подвела глаза, а теперь, брызгая на себя парфюмом сестры, весело разговаривала по телефону. — О, мой мальчик, я задержусь ещё ненадолго, ты же знаешь, что это очень важно для нас, — щебетала Амели. — Знаю, мама, — отвечал ей в трубку голос Феликса, — но будь осторожна, дядя не так прост, как тебе хочется думать. — Не переживай, мой птенчик, твоя мамочка знает все слабые места этого человека. Он выложит мне всё, что я пожелаю. — Ну, хорошо, — Феликс как будто успокоился. — Береги себя, мам. В трубке послышались гудки, и в этот же момент дверь спальни открылась. Ей хватило одного взгляда на Габриэля, чтобы вздрогнуть от его вида. Помимо рассечённой губы, он был ещё невероятно бледен и зол. — Что с тобой случилось? — Амели подошла к нему и обеспокоенно осмотрела рану. — Стукнулся о дверцу книжного шкафа, — бросил он без запинки, закрывая за собой дверь. Она одарила его недоверчивым взором. — Выглядит, будто ты подрался. Габриэль посмотрел на неё так, словно только что по-настоящему увидел. — Хотел спросить, — его руки скользнули ей на плечи, — тебе приятно, когда я к тебе прикасаюсь? Амели удивлённо вскинула брови. — Я думала, прошедшая ночь должна была дать тебе ответ на этот вопрос, — она приблизилась и провела ладонями по его груди от солнечного сплетения к плечам, хватая пальчиками за воротник рубашки. Он уверенно взял ее за талию и резко прижал к себе, балансируя на грани жестокости и страсти. — И что же значит, если женщина говорит, что ей прикосновения неприятны? — спросил Габриэль страстным шёпотом, покрывая поцелуями её шею. — Это значит, что она обижена, но хочет, чтобы ты обнял её и не отпускал... — таким же шёпотом отвечала Амели, а после отстранилась и серьёзно спросила, держа его лицо в ладонях. — А почему ты спрашиваешь? Он задумался, не отводя взгляда. — Потому что я хочу обнять тебя и не отпускать. Она хотела спросить что-то ещё, но Габриэль не дал ей этого сделать, поцелуем заставляя замолчать и выкинуть все вопросы из головы. Его страсть бушевала злым и несдержанным ураганом… горела постель, обжигало дыхание, полыхали ощущения и тела… он не боялся, что оставит синяки, сжимая пальцами тонкие запястья и бёдра, не волновался, что на её локтях и коленях останутся ссадины… Габриэль не узнавал себя. Он никогда не обращался так с женой, но Амели и не была его женой — всего лишь её копией, и это безумие, эта страсть, будоражили его сознание, сердце и душу… Габриэль словно мстил сам себе, отдаваясь во власть её рук и губ, пользуясь ей в каких-то, пока не известных даже ему, целях. Он заставлял её кричать и хотел, чтоб это слышали все, хотя на самом деле его действительной целью являлась та, кого как раз не было в доме, однако Агрест зря думал, что она не слышала. Слышала и сбежала, закрывая уши пушистыми тёплыми наушниками. Натали вышла в город и долго шла, не разбирая дороги, не узнавая Парижа, его улиц и скверов, потом бродила по площади у Эйфелевой башни, смотрела на Сену, изучала собственные следы. Она не заметила, как пролетело время, поэтому звонок Саймона оказался для нее полной неожиданностью. Он подъехал уже с Адрианом и предложил выбрать маршрут, когда Натали забралась в тёплый салон лимузина. — Я так рад, Натали, — Адриан восторженно смотрел на нее, — как ты уговорила отца? Она пожала плечами. — У него сейчас другие проблемы, так что, всё в порядке. Адриан потянулся к ней и крепко обнял. — Я уже говорил, как сильно люблю тебя? Горилла посмотрел в зеркало заднего вида и добродушно улыбнулся, а они счастливо улыбнулись в ответ, замечая это. И кто бы их в том упрекнул, ведь каждый заслужил быть счастливым в Рождество.***
Амели спала. Сумерки на улице впускали в комнату странные тени, расползающиеся по углам, свет включать не хотелось. Габриэль смотрел на едва различимый профиль женщины, лежавшей рядом, и не мог понять, что чувствует. Почему он всё это делает? Зачем? Отчего простой взгляд на Натали вызывал у него бурю сомнений, чувство вины, будто бы это являлось предательством жены, осквернением её памяти, и в то же время секс с Амели не вызывал ничего подобного? Габриэль не знал. Не знал. Он лежал так уже битый час почти без движения, и его мысли были далеко от этой комнаты и от дома вообще. Когда очертания предметов стали сливаться, ему не хватило сил продолжать бездействие, он, наконец, встал, оделся и вышел. Вечерний холод обрушился на него священным очищением, крупные хлопья снега засыпались за ворот, лёгкий ветерок, заигрывая, сдул шарф. Габриэль отследил лимузин по навигатору и вызвал такси. Предрождественский Париж мелькал за окном автомобиля, а парк, в который он приехал, сиял мириадами разноцветных огоньков. Агрест удивился количеству людей в такую погоду, а пока искал Натали и сына, обратил внимание, как много гуляет семей, счастливых родителей, счастливых детей... Он попытался вспомнить Эмили, но вместо этого пришёл к воспоминаниям о небесно-синих глазах Санкёр. Тогда Габриэль и заметил их. На катке. Адриан и Натали катались по кругу, что-то восторженно обсуждали, держались за руки и танцевали. Она была одета в короткий бежевый пуховик, розовые вязаные варежки и смешные пушистые наушники с помпонами, её распущенные тёмные волосы развевались на ветру. Габриэль замер. Он никогда не видел её такой, их такими… Мимо шли люди, падал снег, а для него всё потеряло смысл, кроме этих двоих. Габриэль наблюдал, как Адриан что-то рассказывает, как Натали заливается смехом, запрокинув голову, а потом тянет мальчика в центр и кружит его... он тоже смеётся, заливисто и уже по-взрослому… ещё не мужчина, но уже не ребёнок. Они падают, лежат на льду и продолжают смеяться... А снег идёт, и мимо проходят люди, и синий взгляд Габриэля неотрывно смотрит на них. Они не могли его видеть сквозь толпу и пушистый снег, а ему вдруг отчаянно захотелось присоединиться, подойти к ним, смеяться с ними, обнять и её и сына, но, как только Агрест сделал шаг, весь его энтузиазм поутих. К лежащим на льду Адриану и Натали подъехал Саймон, тоже на коньках, и в самом деле, не сидеть же ему в лимузине. Телохранитель подал руку им обоим и легко поднял. Адриан, вероятно, объяснял, как получилось, что они упали, потому что Натали снова начала смеяться, втягивая в это и Саймона. Они выглядели по-настоящему счастливыми, как семья. Габриэль не смог разрушить этого момента, не смог подойти, представляя, как изменятся их лица, при виде его, как они испугаются, станут серьёзными, потеряют непосредственность, и всё их счастье лопнет, как мыльный пузырь. Крупные хлопья снега летели на шумную площадь парка, трое на катке веселились от души, а где-то в толпе, плотнее укутавшись в шарф и подняв ворот зимнего пальто, стоял одинокий мужчина с синими глазами. На его щеках застыли слёзы, но он этого не чувствовал, он вообще не понимал, что чувствует, а просто смотрел, не в силах сдвинуться с места, не в силах что-то изменить.