Эффект бабочки

— Это не могу быть я, — говорила Натали, глядя в зеркало в доме Клеменс и её мужа-банкира, — Это не могу быть я, — повторяла она, проходя мимо зеркал в коридоре отеля Гранд-Париж. Но вот распахнулись двери в бальный зал, и Натали поняла, что Клеменс не льстила — все, абсолютно все взгляды оказались прикованы к ней в этот вечер. И самое главное, Габриэль был там и смотрел на неё так, как никогда прежде. Она не собиралась сильно выделяться, подходить к нему или, тем более, танцевать, но всё закрутилось: сначала компания Одри Буржуа, затем игристые вина, танец с этим красноречивым, но весьма неуклюжим джентльменом, наступавшим ей на ноги во время вальса, снова бокалы вина, и вот Натали уже идёт по залу, выбирая партнёра для танго. Это был акт бунтарства, некий вызов, который она бросала своей жизни в этот вечер — шаг, позволяющий понять, как далеко сможет завести сюжет жизни, если её лицо будет не узнано никем. О, какими приятными сейчас ей казались завистливые взгляды женщин, какими приятными восхищённые взгляды мужчин… Натали не знала, что Габриэль решится танцевать, она вообще была уверена, что он не станет этого делать, ведь Эмили всегда говорила, что «танго» на этом мероприятии — моветон, а тут ещё это ненавистное им платье… Только Габриэль, вопреки ожиданиям, вышел. Натали обернулась, когда он уже протягивал ей руку, и она, от тонких длинных пальцев модельера провела взглядом до знакомого костюма, который несколько дней назад сама приняла от курьера, — белоснежная атласная ткань пиджака, жилетки и брюк, сшитых по фигуре, идеально сочеталась с чёрно-белыми туфлями, что в двадцатых годах прошлого века так любили джазовые музыканты Америки, образ дополняла маска, стилизованная под металл, и бабочки, украшающие карманы, воротник и запонки. Натали уверенно подняла глаза… Мир словно померк в единении их взглядов, и опустел бальный зал, и исчезли звуки, голоса, свет, цвет, — исчезло всё, кроме них двоих. Зал действительно затих. Возмущенные женщины, восторженные мужчины, даже музыканты на мгновение остановили смычки, клавиши и струны, чтобы вступить первым аккордом танго вместе с ними… Габриэль не думал о них, он думал о поразительно синих глазах незнакомки и о том, что не танцевал с последнего Рождества, проведённого в компании Эмили. Когда-то давно они вчетвером (Одри, Андрэ, Эмили и он) организовали этот бал, Габриэль прекрасно танцевал, но сейчас его мучали сомнения, он боялся, что забыл, как это. Но вот незнакомка сделала шаг вперёд… рука, легче пёрышка, легла на его плечо, ладонь, коснулась ладони, гибкая талия изогнулась под его пальцами… дыхание к дыханию… и тело задвигалось само, пропуская сквозь себя музыку. Габриэль ощутил это, как звуки проходят в сердце и растекаются горячими волнами повсюду… первый шаг, шаг второй… он в первое же мгновение признал, что лучше партнёрши у него ещё не было… она не считала шаги, не думала о движениях… только взгляды, только эмоции… страсть, жизнь, радость, боль — всё слилось в этом танце, с каждой секундой увлекая их обоих и отделяя от окружения, зала и мира, в котором они были. Эта женщина не вела, но и не была ведомой, она лишь позволяла себя вести… и музыка следовала за стуком её каблучков… Глаза в глаза. Он и она. Рука, ладонь, взгляд, шаг, поворот, шаг, поддержка… она откинула голову, изогнула спину, причёска распалась и локоны рассыпались по плечам… дыхание к дыханию… разворот, её пальцы, волосы, губы, рука… ускользает… она далеко, он отворачивается, уходит в другой конец… удивляется, что кто-то смотрит на них, но незнакомка отвлекает, она уже рядом… обнимает со спины… её руки неаккуратно дёргают с плеч пиджак, который тут же отлетает в сторону… стучат по полу пуговицы и бабочки… зал ахает… она снова в его объятьях, снова уходит… он пытается схватить за запястье, но ловит высоко взлетевшую юбку… она усмехается, отталкивает и возвращается, склоняется к нему, снова поддержка, разворот, ещё поддержка… она в его руках, её нога на его бедре… она уже не отходит… шаг в шаг, глаза в глаза… и финал… Дыхание. Только дыхание. И тишина. Тишина, окутавшая зал, стала настолько непроницаемой, что, казалось, её можно было потрогать, и только лёгкий удар слетевшей туфельки об пол нарушил это звенящее безмолвие… Женщина в чёрном с ним… она танцевала с Габриэлем, ни с кем-нибудь, а с ним. Отказала мэру Парижа, но выбрала его… Её губы были так же близко, как губы Натали в тот вечер, когда ему пришлось вытаскивать её из Сены, ещё чуть-чуть и Габриэль бы поцеловал их сладкую ягодную мякоть, но незнакомка отстранилась, выскользнула из объятий и присела в реверансе. — Благодарю, месье. Он улыбнулся, поклонился и замер, глядя на неё, но тут же опомнился, схватил туфельку с пола и опустился перед ней на одно колено. — Вы позволите, мадам? — с замиранием сердца спросил Агрест. Она только взмахнула пышными ресницами. Он надел туфельку на её ногу, поднял свой пиджак и предложил руку. — Было не разумно танцевать танго… — задумчиво произнесла Натали. Отступать не хотелось, и она смело вложила свою ладонь в его, уходя с ним мимо расступившихся гостей вечера. — Да, но я совершил эту глупость вместе с вами, — Габриэль подвёл её к столику в нише за высокими колоннами, отделяющими танцевальный зал от зоны комфортных кресел, закусок и полумрака. Натали не села, а взяла новый бокал вина, вложила в рот виноградинку и отошла к окну, скрестив руки на груди. Она молчала, любуясь огоньками Эйфелевой башни и Парижем, украшенным к Рождеству. — Надеюсь, вы не исчезнете в полночь? — пошутил он. — Ну, что вы. Конечно, нет, месье… — Натали встала в пол оборота, обращая к нему свой взгляд — Не знала, что вы можете быть настолько безрассудным. Агрест резко вскинул голову. — Танго нужно заслужить, мадам. Его просто так не танцуют, — Габриэль вдруг резко замолчал — Вы так говорите, будто знаете меня. Вы меня знаете? Её губы тронула лёгкая улыбка. — Увы, месье, пожалуй, мы совсем не знаем друг друга. — Но вы знаете, кто я. Вы ведь знаете моё имя? — он пытливо изучал её лицо, скрытое венецианской маской. — Да, и я прошу прощения за это, — она показала на отлетевшие пуговицы его пиджака. Он поднял руку ладонью вперёд. — Это лишнее. У меня ещё не было партнёрши по танцам лучше вас… Кто вы? — Никто, месье. Прошу вас не нарушать обычаев этого бала, не пытайтесь узнать меня. — Но интонации вашего голоса, тембр, ваш изумительный взгляд… простите, но они мне знакомы. Рука Натали дрогнула, и она чуть не выронила бокал, что тут же постаралась скрыть. — Вы не знаете меня, месье. — Так давайте познакомимся. — Этого здесь нельзя, а вы пьяны. — Я?.. — Габриэль хотел возмутиться, но только спокойно кивнул — Впрочем, вы правы… Знаете, говорят, что даже такая мелочь, как взмах крыла бабочки, может, в конце концов, стать причиной тайфуна на другом конце света, а одно несказанное слово или непринятое решение изменить целую главу жизни в будущем. Не боитесь, что ваше молчание может стоить кому-то жизни? Скажите ваше имя, ведь это действительно важно. — Про бабочку вы красиво сказали. Вы вообще любитель бабочек, месье… ваш костюм, и маска, и… всё говорит об этом. — Не уходите от ответа, скажите имя. Одно только ваше имя. Прошу вас. — Ничего. Ни имени, ни фамилии, ни адреса, ни телефона, — Натали взглянула ему в глаза и вдруг поняла, какую ошибку совершила. Эффект бабочки, взмах крыла… вот он, этот взмах, это счастье аукнется ей новой болью, — прошу меня простить, месье, — она поставила бокал и вышла в бальный зал. Габриэль вскочил на ноги, выбежал за ней, и они оба неожиданно оказались в центре танцующих пар. — Позвольте, мадам, — он поклонился и снова предложил свою руку. — Простите, месье. Но вальс не танцуют после танго, ведь танго — это танец страсти… — Вздор, мадам. Вальс — танец любви, его танцуют всегда, — возразил Агрест — дайте вашу руку и позвольте вести вас. Натали колебалась: ей не хотелось отказывать ему, и в то же время, она понимала, что ещё чуть-чуть и её личность может быть раскрыта. И всё же она уступила. Танец снова увлёк их… плавный, изящный, целомудренный вальс отличался от танго, и они оба подхватили его ритм, настроение и атмосферу. И музыка звала их за собой, и снова они были одни в толпе, и снова наедине друг с другом… Габриэль увлёкся, прижал её к себе, продолжая вальсировать, и наклонился так близко… Натали танцевала с закрытыми глазами, наслаждалась его прикосновениями, единением с ним в этом прекрасном танце, и, почувствовав на щеке тёплое дыхание, смело встретила взгляд его глаз… Её губы приоткрылись для поцелуя, в сладостном стремлении получить то, чего она всегда так страстно желала, но разум был сильнее… страх перед предстоящей болью напрочь лишал этот момент волшебства. Ради него Натали готова была пойти на всё, пока он любил только свою жену, но, когда в дело вмешивалась ещё одна женщина, это казалось почти унижением. Она оттолкнула его. — Простите, месье, — выдохнула Натали, резко развернулась и сделала шаг назад… она, словно в замедленном действии, наблюдала, как его пальцы скользят по её ладони целую вечность, и разъединяются в одно мгновение… И пары тут же разделили их, как и в начале вечера. Он снова последовал за ней, но не так-то просто было идти за кем-то в полном зале вальсирующих пар, Габриэль продирался через людей, стараясь не выпускать из поля зрения её чёрное платье, но не смог… упустил. — Спешишь куда-то? — Одри Буржуа поймала его у выхода наверху лестницы, преградив путь веером. — Ты видела её? — Да, — она усмехнулась и резко убрала свой аксессуар — Ты её уже не догонишь, так что, прошу тебя, вернись на пару слов, прежде чем уйдёшь домой. — Чёрт! — он распахнул двери, пробежал по коридору, спустился на лифте, пересёк холл и вылетел на парковку, схватив пальто, как раз в тот момент, когда чёрный лимузин скрылся за поворотом. Агрест выругался и подошёл к собственному лимузину. Горилла спал за рулём в ожидании босса и проснулся далеко не сразу. — Месье… — он опустил стекло, в которое Габриэль стучал уже добрые пять минут — Уже едем? — Нет. Мне ещё нужно переговорить с Одри. Сейчас с парковки выехал чёрный лимузин АА-500АА. Проследи за ним, потом вернёшься и доложишь в какой двор он заехал. Саймон кивнул и повернул ключ в замке зажигания. Агрест проводил автомобиль взглядом и вернулся в отель. — Не догнал, Габрикинс? — Одри всё ещё стояла на том же месте и смотрела на зал сверху вниз. Вопрос был риторическим — Взгляни на них, особенно на то белое платье в цветах. Что-нибудь чувствуешь? Она так похожа на Эмили, так похожа… но это не Эмили, Габриэль. Это не твоя жена, — у Одри сделалось очень серьёзное и одновременно печальное выражение лица. — Амели? Ты что, сказала ей? — Ну, за кого ты меня опять принимаешь? Конечно, нет. Только хотела дать тебе совет… — Я не просил твоих советов, Одри. Она пожала плечами, постукивая веером по ладони. — Я всё равно скажу. Не подменяй свою боль лицом, так похожим на то, которое любил прежде. Эмили ушла, признай это. Габрикинс, я только добра тебе хочу, вот и всё. Она окружает тебя повсюду: в статуях, портретах, мыслях, эмоциях, в сыне… и в её сестре. Это иллюзия прежней любви, проекция твоего желания облегчить боль от потери, но пойми, это так не работает. — Ты никого не теряла, Одри. Одри отвернулась. — Конечно, мы все принимаем свою боль, как величайшую в мире, и свято верим, что другие не страдали так никогда. — К чему ты клонишь? — Я хочу, чтобы ты понял, пора двигаться вперёд. Я не знаю, что это была за женщина, но я знаю, что с ней видела тебя прежнего, Габрикинс, — она снова повернулась к нему и погладила ладонью по щеке, касаясь кончиками пальцев маскарадной маски. Он тяжело выдохнул и опёрся руками на перила, сцепив пальцы так крепко, что побелели костяшки. — Я запутался, Одри. — Да что ты? — ирония ясно читалась в её голосе, но это не было насмешкой, а только дружеским упрёком за недальновидность и невнимание к очевидным вещам — Сколько у тебя женщин? Я насчитала четыре. Разберись в себе, Габриэль. Амели — это не выход, ты и себя и её несчастной сделаешь… может быть, и ещё кого-то. — Четыре? Ты перегибаешь, дорогая! Допустим, считается Эмили, Амели и эта незнакомка… но четыре. Одри, помилуй, кто же ещё? Одри раскрыла веер, взмахнула им и снова сложила его. — Ты то считаешь меня какой-то сплетницей, то полнейшей дурой… — она снова наблюдала за танцующими парами, среди которых действительно ярко выделялось белое атласное платье в цветах — За время своего добровольного заточения ты забыл все мои привычки и принципы? Даже Андрэ это помнит, хотя я уже менее склонна осуждать его, благодаря Бражнику, который вернул мне веру в любовь и в нашу семью, — если б мадам Буржуа знала, кому это говорит, то непременно замолчала бы на веки — Четвёртая, твоя ассистентка, конечно. Надо быть идиотом, чтобы не заметить ваших переглядываний в те редкие случаи, когда ты открыто выбираешься в свет. — Извини. Не знал, что это так очевидно. — Так выбери. И позволь, наконец, этому прекратиться. Уж лучше пусть будет твоя никчёмная секретарша, чем сестра жены… кроме тебя в семье есть ещё кое-кто, и стоит спросить его мнения. Габриэль удивлённо воззрился на неё. — Юпитер, ты по-настоящему злишься на меня? Если ты говоришь о моём сыне, он тоже предпочёл твой вариант, но есть кое-что, против чего я… — Что? Что, скажи мне?! — она ткнула острым ноготком ему в грудь почти таким же жестом, как любила делать Амели. Он, конечно, не мог объяснить ей. — Ничего. Спасибо, Одри. Ты во всём права, во всём, но это не так просто, — Габриэль улыбнулся, поцеловал ей руку и вышел. Одри закатила глаза и тяжело вздохнула.

***

Саймон вернулся час спустя с новостями и застал босса замёрзшего на парковке у входа в отель Гранд Париж. Тот кутался в пальто и изучал снежинки, упавшие на рукав. Снова начался снег. Указанный лимузин нашёлся, и даже дом, в ворота которого въехал этот автомобиль, но ещё Горилла видел, как из лимузина на полпути вышла Натали, — о ней он говорить не хотел, да и знал, что она ездила инкогнито, поэтому молча разблокировал двери и пустил босса в салон. — Новости? — спросил Агрест, усаживаясь на заднее сиденье. — Это лимузин месье Ребера. Во всяком случае, автомобиль въехал в ворота его особняка. — Поехали, — Габриэль махнул рукой — спросим у Эдварда. Сомневаюсь, что это была его жена. Саймон кивнул. Ночные улицы пролетали мимо, а Габриэль Агрест ещё чувствовал прикосновения незнакомки, страстное дыхание у своих губ, её волнующее, умопомрачительное танцевальное изящество, её взгляд… Ворота долго не открывались, но после с тихим щелчком пропустили их в круглый заснеженный двор. Габриэль вышел сам, вбежал на крыльцо и постучал. — Доброй ночи, — открыла Клеменс заспанная и в халате, её длинные светлые волосы свисали почти до пояса и завивались в один единый локон. Она сфокусировала взгляд на незваном госте, ахнула и распахнула дверь — месье Агрест? — Доброй ночи. Я прошу прощения, что вынужден был вас побеспокоить в столь поздний час… — Вам было назначено? — она дрожала от ночной прохлады особняка и потому закуталась в халат поплотнее — Эд уехал час назад в аэропорт. Вероятно, если вы договаривались, вам стоит ему позвонить… — Нет, мадам. Похоже, что я именно к вам пришёл. Чья машина стоит у вас во дворе? — Какая? — она зевнула и прикрыла рот ладошкой. — Чёрный лимузин, мадам? — Агрест начал терять терпение. — Наш… Моего мужа, вообще-то. — Вы не похожи на даму, которая только что приехала с бала Одри Буржуа. Клеменс даже не смутилась и не опустила взгляда при этих словах. — О чём вы? — с искренним удивлением спросила она — Я попросила приготовить этот лимузин, чтобы завтра ехать по делам в Лион. Автомобиль никуда не выезжал. — Но я даю гарантию, что эта машина была сегодня у отеля Гранд Париж. — Что за вздор вы несёте, месье… вы вообще видели время? Постойте, — она вдруг улыбнулась — вы что, пьяны? — Да, я пил. Но с вами говорю абсолютно серьёзно. На вашем автомобиле с маскарада уехала… нет! Сбежала женщина. Вы знаете кто она? О, этот взгляд! Вы знаете. — Нет. Вынуждена вас разочаровать. Покиньте мой дом, месье, иначе я вызову охрану. Что вы себе позволяете? Он выдержал её пристальный взгляд, а она его. — Как будет угодно, — Габриэль развернулся, пересёк холл и, прежде чем хлопнуть дверью у себя за спиной, произнёс — Доброй ночи, мадам. Он сел в машину и несколько минут с какой-то гнетущей упрямой печалью смотрел в окно, а после повернулся к Саймону. — Отвези меня в студию.