Временами кажется, что игнорирование проблемы — лучшее ее решение
. Будто бы стоит лишь закрыть глаза, и со временем, а может и сразу, она сама исчезнет, как будто ее никогда и не было. Впрочем, трудностям не свойственно растворяться в воздухе, и они никогда не пропадают сами по себе. Каждая решенная задача, устраненная проблема — результат чьей-либо кропотливой работы, и если этот результат достигнут не тобой, то стоит задуматься, кем же? Хотя, можешь и не задумываться, просто внезапно получив нож между лопаток, как удобнее. Общество всегда представляло, представляет и будет представлять собой замкнутую систему, механизм, работающий слаженно и точно, чтобы обеспечивать самого себя. Любая шестеренка в этом механизме отвечает за его движение и имеет разную ценность, однако работа найдется для каждой. Существует только один минус: каждую детальку легко заменить, да и этот механизм не привык к бракованным частям. Чем ты слабее, безвольнее, ленивей, тем меньше от тебя толку, тем более ты сломан, испорчен, а значит бесполезен.***
Эта пятница выдалась дождливой, если не сказать, что мрачной. За окном, вот уже третий час, слышался грохот ливня по уличному подоконнику, едва ли не заглушающий придушенное вибрирование телефона из-под подушки, раздающееся каждые пять минут. Окно в комнату было слегка приоткрыто сверху, на режиме проветривания, из-за чего в комнату задувал холодный воздух, а маленькие капельки скапливались на подоконнике, пытаясь образовать небольшие лужицы по бокам от открытой створки. Делать ничего не хотелось абсолютно, думать о разрешении сложившийся ситуации, честно говоря, тоже, поэтому Дазай бессовестно дремал на кровати, укрывшись теплым меховым пледом и наслаждаясь озоновой свежестью, исходящей от уличного ливня. Впрочем, безмятежному отдыху мешали навязчивые мысли, беспокойным роем вертящиеся в голове и бьющиеся о стенки черепа в невозможности куда-то вылететь, вызывая головную боль. Ну, и постоянное жужжание телефона под ухом. Старенькая нокиа, которой Осаму пользовался, пока основной, сенсорный, чинили в ремонте, и у которой напрочь отсутствовал беззвучный режим, чтоб его. Он уже две недели, будто зашуганный лисом заяц, отсиживался в своей норе, боясь показаться на улице. Моментами, в голову юноши приходили мысли о том, что проблема таким образом не решиться, он только усугубит ее, имея еще и шанс вылететь из университета за многочисленные пропуски, и, возможно, неявку на будущую сессию. Однако, иррациональный страх все равно продолжал глодать его изнутри, медленно сжирая нервную систему и сердце, заставляя руки трястись при одном воспоминании о том взгляде голубых глаз. Впрочем, сейчас, вдали от Накахары, Дазай четко понимал, что наверняка просто преувеличил свой страх в несколько раз. Людям подобное свойственно. Яркие стрессовые воспоминания раздувают эмоцию до размера земного шара, поэтому со многими страхами довольно сложно справляться. Пересилив себя и все-таки сев на кровати, Дазай лениво вытаскивает все еще вибрирующий мобильный из-под подушки, включая экран, поморщившись от яркого света. Уведомлениям не видно конца и края, главный экран пестрит яркими аватарками, и Осаму кажется, что многие из них он видит впервые, хотя цвета и лица так обманчиво знакомы… Юноша хмурится. Решив разобраться с этим позже, Дазай поднимается на ноги, покачиваясь и шествуя на кухню, по дороге захватывая пачку таблеток от головной боли со стола. Помимо собственных рефлексий и проблем, он еще и успел простудиться, мучаясь кашлем и бесконечными мигренями. Впрочем, чему удивляться? Он и в детстве довольно тяжело переносил даже самые безобидные болезни. Помнится, как он заходился в кашле во сне, пугался и просыпался от этого же, не в состоянии понять, что с ним происходит. Спасибо хоть сейчас спит настолько крепко, что даже если у него над ухом будет играть оркестр — он просто напросто не заметит. Когда юноша с трудом доходит до кухни, ставя чайник и усаживаясь на небольшой диванчик, по квартире раздается истошный визг дверного звонка, на что Дазай невольно кривится, молясь, чтобы гостю хватило терпения и мозгов дождаться, пока ему откроют, иначе хозяин квартиры просто напросто оглохнет. Доковыляв до двери и глянув в глазок, Осаму через силу подавляет желание уйти, сделав вид, что он ничегошеньки не слышал и вообще все это время спал. Впрочем, вопреки собственным мыслям, он все же заставляет себя провернуть ключ в замке ровно три раза, открывая дверь, но не торопясь уходить с прохода, складывая руки на груди и поджимая губы. Дазай определенно не рад видеть этого человека у себя в квартире, и если у него нет весомой причины для того, чтобы войти, юноша и не подумает сдвинуться — пусть валит восвояси, это не его территория, и правила тут устанавливает тоже явно не он. — Че приперся? — Осаму будто бы выплевывает эту фразу, красноречиво скривив губы. — Ты знаешь, что тебе здесь не рады. — Отец попросил проведать тебя… — щуплый юноша, стоящий напротив Дазая, теряется, нервно теребя кружевной рукав собственной рубашки. Мальчишка выглядит очень болезненным и худым, как будто бы не ест неделями, и живет в темном подвале, куда не попадает солнце. Кожа его, бледная и тонкая, просвечивает жилки вен на кистях, и на ее фоне, черные, будто вороново крыло, волосы, слегка растрепанные и мокрые, видимо, от дождя, сильно выделяются, начиная казаться еще темнее, чем есть на самом деле. Несколько прядей, обрамляющих тощее мальчишеское лицо, выкрашены в белый, и Осаму все еще прекрасно помнит, как обзывал брата готом из-за этого, когда-то давно, еще когда они были подростками. — Я правда не стал бы тебя беспокоить просто так… — Проходи, — Дазай бросает через плечо, уходя на кухню и доставая вторую кружку. — Чаем напою, так уж и быть. Несмотря на внешнюю непохожесть и чуть ли не полностью противоположное поведение, удивительно, но они все же были братьями, что еще удивительнее — родными. Осаму был старше на два года, и первое время они даже неплохо ладили, однако, все-таки не сложилось. Рюноскэ старался равняться на старшего брата повторяя за ним, Осаму это раздражало, в итоге чего конфликты становились неизбежными. Сейчас их отношения могли бы быть другими, если бы Дазай захотел и первый пошел на перемирие, но, как ни печально, он не захочет. Его младший брат слишком зашуган и забоится сделать первый шаг, а сам юноша привык жить в своей внутренней изоляции и просто напросто уже не нуждается в общении с семьей. Когда ему нужны были родители, они возились со вторым сыном, вот пусть так и продолжается. Хозяин квартиры ставит на стол сахарницу, несколько коробочек с чаем, и плетеную корзинку с печеньем, чудом найденным где-то на самых верхних полках, куда Осаму заглядывал разве что тогда, когда в квартире было нечего есть, или тогда, когда закупленные на месяц продукты не влезали в предназначенный для них шкафчик. Он, в общем-то, не жаловался, но пыль, наверное, стоило бы протирать чаще — использовать рукав свитера, как тряпку, чтобы убрать паутину и не касаться серого слоя, не самая лучшая затея. Когда на стол было накрыто, Дазай вытаскивает из коробочки пакетик черного чая, кладет в кружку и заливает кипятком, толком даже не обращая внимания на присутствие постороннего человека в его квартире. Не шумит — и на этом спасибо, а если игнорировать проблему, она когда-нибудь исчезнет. — И какова истинная цель твоего визита в мою скромную обитель? — когда юноша через несколько минут прерывает тишину, Акутагава напугано вскидывает на него глаза, шокировано таращась, и кажется, собираясь начать оправдываться, но его жестом прерывают. — Мне не нужна лишняя информация. Я просто понять не могу, что еще отцу от меня надо? — Осаму ядовито шипит, подперев щеку рукой и отпивая чай, псевдо задумчиво смотря в стену. — Я уже вроде и съехал, и фамилию сменил, и денег не прошу, так что еще? — юноша резко поднимается, заставляя Рюноскэ подавиться, и опираясь бедрами на столешницу из белого камня, высокомерно глядя. — Что еще я должен сделать, чтобы заслужить его одобрение? Сдохнуть? — Отец хочет, чтобы ты вернулся, стал наследником семьи. Он гордится тобой, — Акутагава говорит тихо, задавлено. Он конечно привык к муштре отца, однако к резкой перемене настроений Дазая, кажется, никогда не привыкнет. Осаму из тех людей, у которых невозможно понять, что у них на уме. Невозможно понять, когда в тебя кинут камень, а когда погладят по головке, и в этом весь Дазай, в этом его особенность, и, наверное, некоторое преимущество. Эффект неожиданности тоже играет свою роль. — Хочет, чтобы в будущем ты возглавил его компанию. — А нахуй пойти он не хочет? Когда мне нужна была помощь, когда я нуждался в семье — он просто свалил в туман, со словами, что такой наследник ему не нужен! Дай угадаю, если я не соглашусь, он заставит мать родить третьего ребенка, потому что ты его тоже разочаровал? — юноша отпускает истерический смешок, нервно улыбаясь. — Передай ему, что я уже все решил, и в его ебаных предложениях не нуждаюсь. Дословно. А теперь допивай чай и вали, я устал, — Осаму уходит в комнату, падая на кровать, и поднимаясь с нее лишь тогда, когда в коридоре слышится хлопок входной двери. Вот и все, квартира опустела. Дазай возвращается в университет в начале новой недели, лишь отмахиваясь на вопросы однокурсников о том, где он был. «Просто болел, что еще со мной могло случиться?» — ну конечно, действительно, совсем ничего. За ним всего-то сталкерит один наглухо ебнутый рыжий хоббит из его группы, ничего необычного, у каждого третьего такое было. Чуя же, еще больше влившийся в компанию за время его отсутствия, на его ответы лишь задорно ухмыляется, слегка посмеиваясь. Хотя, может Осаму кажется, и он смеется над очередной тупой шуткой той симпатичной фигуристой брюнеточки? Юноша про себя пожимает плечами, усмехаясь собственной паранойе. Выдумал себе страх, тоже мне. Накахара такой же как все, просто со своими странностями, это нормально. Главное убедить себя, что такие странности тоже нормальны. Он больше не прогуливает лекции, сидя на грязном подоконнике в мужском туалете, и больше не встречается со своей тусовкой, морщась от вида наркотиков. Дазаю кажется, что он растворился в своем страхе, стал его частью и потерял в нем личность, ходя по стенке, только бы не поймать на себе взгляд голубых глаз, только бы не вспоминать ту поганую среду и кровь, стекающую по стене туалета. Он стоит напротив кабинета опх, вяло жуя крекеры из пакета, и, кажется, сливаясь с серой стеной, теряя блеск в глазах и в принципе какое-либо желание жить. Жить и существовать — разные вещи.И Осаму кажется, что он даже не существует. Он просто часть той материи, из которой создан мир, воздух, который проходит сквозь пальцы, стоит только протянуть к нему руку. И, наверное, он мог бы снова стать собой, но… Зачем? — Э-э-э-й! — Дазай отвлекается на громкое шуршание упаковки. — Ин биг фэмили ебалом донт щелк-щелк! — Мичизу жизнерадостно жует, с набитым ртом походя на хомяка, занимающимся сбором запасов на зиму. — О чем задумался, красавица? Чай на трассе клиентов маловато? — Ой, пошел ты, — Дазай беззлобно усмехается, показывая средний палец. — Иди покури, ты всю неделю ходишь как в воду опущенный, я видел. Небось без сижек-то мозг и отказывает, давай-давай, кыш-кыш, — Тачихара машет на него руками, и Осаму все-таки отрывается от стены, действительно идя по направлению к лестнице. Кем он стал? В кого превратил себя? Всего лишь серая тень былой личности, живущая в придуманном страхе, заточившая себя в чертогах собственного разума и нежелающая выходить, закрываясь в себе с каждым днем все сильнее. Так дело не пойдет. Выживают сильнейшие, слабых же пожирает само мироздание и общество. Он всегда шел против кого-то, боролся, и даже не верится, что он просто сдался на поруки своей паранойе, в итоге просто потанув в ней, задыхаясь, убеждая себя, что так и должно быть. Мерзко. Как мерзко от осознания того, что он с собой сделал. Мерзко от осознания собственной слабости и трусости. Мерзко о падения вниз, на дно. Однако, он сможет встать на ноги, восстановиться и прийти с новыми силами. Главное идти вперед и не бояться. Впрочем, когда Дазай заходит в туалет, он уже не так уверен, что готов следовать собственным установкам. — Давно тебя здесь было не видно, я скучал, — Накахара спокойно машет ему рукой в знак приветствия, опираясь поясницей на подоконник, во второй руке держа сигарату, выдыхая дым в пол. Рядом с юношей валяются два избитых тела, причем избитых настолько, что в кровавом месиве сложно понять, было ли вообще у человека лицо, ни то что оценить внешность. Проследив за взглядом Осаму, Чуя неловко улыбается, делая шаг вперед. — Это была вынужденная мера, правда. Не… — Почему как только случаются какие-то проблемы, неприятности, ты всегда оказываешься в их эпицентре? — Дазай говорит обманчиво спокойно, подходя и вставая рядом, закуривая. — Ты как личный спонсор херни в моей жизни, как будто мне своей, уже имеющейся, не хватает, — он затягивается. — Послушай, ты мне нравишься, и… — Правда что ли? — Осаму скептично выгибает бровь. — А то я твое признание в среду забыл. — Дослушай! Ты мне нравишься как парень. Я могу стать для тебя спонсором, это выгодное предложение для нас обоих, — Накахара, удовлетворенный, что его наконец слушают, протягивает руку, чтобы заключить сделку. — Идет? — Идет нахер. Я не собираюсь ебаться за бабки, поэтому, -Дазай затягивается, затем ухватывая Чую пальцами за подбородок, целуя и выдыхая дым тому в рот. — Остается только сосать и плакать, милый, сосать и плакать. — Я бы с большей радостью посмотрел, как это делаешь ты. — Посмотрим.