Сила иллюзии

После пересечения пограничной реки Лиль ландшафт начал меняться: горы вокруг становились всё более пологими, пока вовсе не превратились в редкие холмы. — Сколько плодородной земли! — восхищался Якоб, сидевший напротив Мэла в карете и с жадностью рассматривающий открывающиеся виды. — Наверное, здесь не знают недостатка в хлебе. — Наверное, — буркнул Мэл, не глядя в окно. Восторги Якоба раздражали, а продолжавшаяся вторую неделю поездка утомила до крайности. Безвылазно находиться в карете целыми днями оказалось тяжко. Из-за вранья, вынуждающего притворяться немощным, Мэл не мог ехать верхом, не мог даже пройтись на привалах. А в какой кошмар превратилось отправление естественных надобностей? Свой позор в первый день пути Мэл, наверное, до смертного одра не забудет. А всё Якоб, навязанный папой в личные камердинеры: «Мальчишка шустрый. Дурачок, конечно, но зато преданный — не выдаст». Преданность только время покажет, а вот насчёт дурачка папа как в воду глядел. — Скажи барону сделать маленькую остановку, — попросил Якоба Мэл через несколько часов после отъезда из отчего дома. Узкая горная дорога шла между скалой и обрывом — место для задержки неподходящее, Мэл это понимал, но терпеть зов природы был уже не в силах. А при тряске использование «ночной вазы» превращалось в крайне сложный процесс. Что сделал бы сам Мэл на месте слуги: спрыгнул бы с подножки кареты, благо двигался обоз со скоростью улитки, добежал до барона и тихонько передал требуемое. Но Якоб вместо этого высунулся по пояс из окна и, пугая лошадей, заорал на все окрестности: — Высочество облегчиться изволят! Сто-ой! После такого позора Мэл предпочитал терпеть до вечера. Но тяжелее физических неудобств оказались моральные. Впервые в жизни он жестоко страдал от скуки, не зная чем себя занять целыми днями. Даже поговорить толком не с кем было: болтовня Якоба быстро приедалась, барон Мюррей и Рабби, отправленный отцом сопровождать брата к жениху, предпочитали скакать на своих жеребцах в авангарде процессии, а не плестись рядом с каретой, тем более, дорога не везде это позволяла. Мэл люто завидовал альфам — он бы тоже не отказался сесть в седло и весело мчаться, оставляя за собой клубы пыли. А на деле приходилось эту самую пыль глотать. Якобы любуясь красотами природы. Якобы — потому что обзору ужасно мешал дурацкий капор. Как только въехали на территорию Брингундии, барон поведал Мэлу, что по их традициям оказаться на людях простоволосым позор для омеги. И самый последний бедняк не выйдет из дома с непокрытой головой. А чем выше положение омеги — тем длиннее раструб у капора. Завершив речь, барон торжественно достал две шляпные коробки. Простолюдину Якобу достался вполне приемлемый вариант, а принцу, да ещё будущему о-королю полагались поля длиной в локоть. Теперь Мэл ощущал себя лошадью в огромных шорах. Омеги в Брингундии вообще одевались своеобразно по меркам уроженцев Триднеста, если не сказать шокирующе. — Развратники, бесстыдники! — заахал Якоб, как только по пути в столицу их карета въехала в небольшой городок. — Штаны-то, штаны — как вторая кожа, коленки облепили! Кафтан хоть и до пят, дык не прикрывает же ничего, в разрезах весь! — Якоб не переставая вертел головой, рассматривая жителей, выстроившихся вдоль главной улицы в надежде увидеть жениха короля. — А пояса как затянули, стан пальцами переломить можно! Чепцы, главное, нацепили, как благонравные, рожи за полями скрывают, а жопы-то… — мальчишка прикрыл ладонью рот. — Ох, простите, принц, лишнее сболтнул! — Мэл не стал ругать за вульгаризм: за прошедшие дни привык к его манере изъясняться. — Так что получается, мне эти богомерзкие одёжи мерить придётся? — обладающий ростом и телосложением принца, Якоб, в чьи обязанности помимо всего прочего входило служить и манекеном для королевских портных, старательно пытался изобразить недовольство. Но блестевшие восхищением глаза выдавали истинное отношение. — Ну для вас ежели. Сам-то я ни в жисть! Меня бы батяня так выпорол, так выпорол! — Думаю, нам обоим придётся привыкать к новой моде, — без энтузиазма ответил Мэл, помахав ладонью в окно кареты, чем вызвал у горожан приветственные крики. Ему тоже приглянулись откровенные наряды омег, подчёркивающие тонкую талию и выставляющие напоказ стройность и длину ног. Но какой в них толк, если придётся истуканом сидеть в ужасном кресле? «Полгодика-год» — легко папе говорить. Мэл уже еле терпел! Может, чудо исцеления произойдёт немного пораньше? — Нет ли по пути какого-нибудь монастыря или обители? — поинтересовался Мэл у барона, как только они остановились на постоялом дворе. И узнав, что в двух днях пути расположен монастырь святого Грегора, безапелляционно сообщил: — Заедем в него. Я хочу помолиться в святом месте. Но если на барона набожность жениха короля произвела приятное впечатление, то брата не обманула. — Даже не думай! — заявил Рабби, придя вечером в комнату Мэла под предлогом узнать, достойно ли разместили его высочество. — Ты о чём? — изобразил непонимание Мэл. — Меня папа предупреждал, что у тебя семь пятниц на неделе, и что ты передумаешь больным прикидываться, как только пару дней сиднем просидишь. Но не вздумай сейчас на ноги подниматься! — Почему это? — насупился Мэл. — Потому это, — передразнил его Рабби и с размаха плюхнулся рядом на кровать, тут же взвыв: — Они что, на голые доски гостей укладывают? — Провинция, беднота, что ты хочешь, — злорадно ухмыльнулся Мэл. — Вот именно — беднота, — посуровел брат. — Ты заметил, как они здесь живут? Нет? Ну конечно, что тебе из кареты видать. Плохо они здесь живут. У нас самые ленивые да бестолковые и то лучше устраиваются. А тут не просто бедность — нищета кругом. А взгляды заметил? Как нас встречают, провожают как? — Как? — неосознанно понизил голос Мэл и пододвинулся ближе. — Плохо! — припечатал тот, обнимая брата одной рукой за плечи. — Кланяются, улыбаются, а только фальшь всё это. Злобу прячут. Недоволен народ. Ты знаешь, что барон ни медяка не заплатит за еду и постой? — Мэл помотал головой: что он мог знать, если его как куклу из кареты достали и перенесли в комнатушку. — Я его спрашиваю: почему? А он смеётся, говорит, мол, честь для них нас принимать. Хороша честь, коли нечего есть… У хозяев живот к спине прилип, это у трактирщиков-то! — Это их королевство, их порядки, — дёрнул подбородком Мэл. — Нам-то что? — Твоё королевство, братец! Теперь — твоё! — Рабби щёлкнул Мэла по носу. — Обратно к папке не убежишь, не надейся. Мэл засопел: — Сам знаю, не думай, что я ребёнок! — А если не ребёнок, тогда дурачок, — рассмеялся Рабби. — Вы не только внешне с Якобом похожи, но и по соображению. Но его-то не учили ничему, а ты? Зря дядька Исибейл тебя читать заставлял? Зря отец про дела государственные рассказывал? Зря папа по лечебницам к старикам одиноким водил, объяснял, в чем именно королевский долг перед людьми? — Помогать и направлять. Ибо король над подданными, елико отец над детьми, — заученно ответил Мэл и выдал ещё одну присказку наставника: — Тогда королевство славно, когда люд живёт справно. — Верно, братишка. А здесь они справно не живут, уж поверь, это сразу видно. Так что перед тобой, как перед будущим соправителем, встанет сложная задача. — Я не просился, — заявил Мэл. — Наоборот, избежать хотел. — Бездельничать ты хотел и развлекаться! — Рабби неожиданно с силой дёрнул Мэла за ухо. — Ай! — Так вот, не вздумай! — вернулся Рабби к началу разговора. — Не зря из всех претендентов выбрали именно тебя. И пока мы не узнаем, в чем же истинная причина, почему Людвиг возжелал видеть рядом с собой на троне калеку, нельзя тебе горным козлом скакать. — Сам ты козел горный! — огрызнулся Мэл, быстро вывернулся из-под руки брата и навалился на него сверху, тормоша и пихая в плечи и в живот короткими мелкими ударами. Рабби хохотал и отбивался. — Ты останешься со мной и после свадьбы? — спросил Мэл, когда они оба выдохлись от борьбы. — Я на это и надеяться не мог. — Останусь, — пообещал Рабби. — Меня отец отпустил. Совсем. Мне теперь в Триднест возврата тоже нет. — Не может быть, — округлил глаза Мэл. — Ты ведь альфа! Наследник, пусть и третий по старшинству, но всё-таки. — Всё изменилось, когда Людвиг выбрал твой портрет, — ответил брат, посерьёзнев. Отчего-то Мэл затаил дыхание, внезапно чувствуя холод между лопаток, будто кожи коснулись чьи-то ледяные пальцы. — Тебя разве не удивило, что родители решили обмануть могущественного соседа, рискуя вызвать его гнев и навлечь на Триднест войну? Ты считал, они это сделали, только потворствуя твоему капризу? — настало время Рабби удивляться. — Серьёзно? Мэл отвёл взгляд, устыдившись своей наивной и глупой вере, что родители выполнят всё, о чём он их попросит, просто потому, что любят сильнее остальных братьев. — Существует одно пророчество… — Рабби уселся поудобнее, сложил руки на животе, поднял лицо к потолку и начал декламировать: — «Семь листов на мощном древе: первый в семя, второй в землю, третий в крону, три из них сорвут соседи, а последний, самый юный, самый слабый, неподвластен никому. Кто его коснётся силой, оборвать пытаясь с ветки, пожалеет, что родился, навлечёт несчастья роду, скалы сами рухнут в море, будет буря…» — Это же считалка! Наша считалка в играх! «…и волной накроет землю, не оставит ничего»! — завершил Мэл стишок. — Ты что, не помнишь? Мы срывали листья с дуба и ими считали, кто будет водить. Кому доставался последний, тот и вóда, — он подпрыгнул на кровати и, вскочив на ноги, принялся мерить шагами маленькую комнату. — На самом деле это не просто считалка, а пророчество, которое родители получили в год их свадьбы. — А, я вроде слышал. Старец-странник, да? Почти тридцать лет назад он прошёл с паломничеством через Триднест, и потом его никто больше не видел. Он предсказал папе, что у него будет семь детей: альфы и омеги, но ни одного беты. Рабби многозначительно подвигал бровями: — Нет, не странник. Предрекли родителям те, кто живут в Чёрном лесу. — Дру… — Мэл прижал ладонь к губам и перешёл на шёпот: — Друиды? Но они же, их же всех… Он провёл ребром ладони по горлу. Больше века назад их предок, король Терлак, прозванный в народе Кровавым, перевёл страну в новую веру, искоренив друидов и запретив поклоняться их богам под страхом смерти. С тех пор Триднест, как и все соседние государства, почитал Единого Великого бога всего сущего, а церковь стала второй по значению правящей силой, в некоторых вопросах не уступающей власти королей, а отчасти, благодаря массовости и централизованности, обладающей и бóльшим влиянием. — И папа такой набожный, так верит в Великого, столько жертвует… Не понимаю, — взлохматив волосы, оставшиеся наконец без ненавистного капора, Мэл снова подсел к брату и заглянул тому в лицо: — Если на самом деле всё не так, почему родители скрывают? Ведь они короли, разве их воля не превыше всего? — Не превыше бога, — горько усмехнулся Рабби. — Если церкви станет известно, что сами короли не отреклись от древней веры… — он покрутил головой, показывая катастрофичность предположения. — Последствия могут быть ужасными, вплоть до объявления всех нас пособниками дьявола. Мне отец рассказал только перед отъездом, чтобы я понял серьезность произошедшего. Об этом никто из наших братьев не знает. Тоже думают, что пророчество сделано пилигримом. Про связь с… — Рабби тоже понизил голос и оглянулся на дверь, — с друидами узнает только Каллум, когда взойдёт на трон. Мы бы с тобой так и жили в неведении, если бы тебя «не сорвали с ветки». — Так «самый юный, самый слабый» про меня, что ли? — надул губы Мэл. — Я не слабый! А что про остальных, что это значит? — Каллум — первенец, его семя продолжит династию королей Триднеста. Эррол — второй, он будет советником и опорой Каллуму, как земля питает древо. Третий — я, моя задача была, как у дядьки Исибейл, стать наставником будущим принцам, заботиться о «кроне». Братья-омеги — листья, что «сорвут соседи», их судьба выйти замуж и покинуть отчий дом. А ты… — Неподвластен никому, — продолжил за него Мэл, гордо выпятив грудь. — Так вот почему мне всё спускали с рук? Эх, жаль, раньше не знал, я бы тогда… — Совсем бы избаловался, — припечатал Рабби. — Ты и так вырос бестолочью. — Но-но! Как ты разговариваешь с будущим королём Брингундии?! — ткнув брата кулаком в плечо, Мэл вдруг сообразил, что остальные слова оказавшегося пророчеством стишка ничего хорошего не сулят ни Брингундии, ни ему самому. — Постой-ка, «навлечёт проклятье роду» — это какому роду? Людвига? То есть, нашим с ним будущим детям? Я не хочу им проклятия! — Поэтому я и останусь с тобой, постараюсь защитить тебя и твою «крону», — Рабби пятернёй окончательно растрепал волосы Мэла. — Не бойся, пророчество — ещё не приговор. — Говорят, всё, что предрекают друиды, сбывается, — уныло возразил Мэл. Рабби промолчал, просто привлёк к себе и крепко обнял. Мэл сопел ему в подмышку, с горечью думая, что ещё несколько месяцев назад все его заботы ограничивались тем, как бы не попасться на своих проказах, а теперь он в ответственности, возможно, за будущее большой страны. Ведь, судя по предсказанию, всю Брингундию ждала буря.