Сила иллюзии

Сердце замерло, а дыхание прервалось, когда Мэл понял, кто лежит перед ним. Кинжал выпал из разжавшихся пальцев. Действительность замерла черно-белой гравюрой. Только плясали отсветы на бледном запрокинутом лице короля, гротескно преломляя черты. — Вы убили его? — Якоб вцепился Мэлу в локоть до боли, вновь запуская ход времени. — Он мёртв? — Нет! Людвиг просто не мог сделать такой подлости и умереть. Каким способом в Брингундии казнят убийцу короля, Мэл не знал, но не сомневался, что гуманным отрубанием головы не отделается. Он опустился на колени рядом с женишком и наклонился к его лицу, напряжённо прислушиваясь. — Дышит, — прошептал через несколько секунд. — Слава те господи, слава святым заступникам, слава вседержителю… — лихорадочно перекрестился Якоб. Свеча в его руке дрожала, и он пристроил её на столик возле стены. — Позвать принца Рабби? Очень хотелось согласиться, спрятаться от ответственности за спиной брата и взвалить бремя принятия решений на него. Но Мэл отрицательно покачал головой: — Не надо. Рабби, увидев короля без чувств, обязательно пошлёт за лекарем, начнётся суета, инцидент получит огласку. Даже если никто не узнает, отчего Людвиг упал, пойдут слухи — шутка ли, альфа провёл ночь в спальне у омеги до свадьбы. Разврат, позор, оскорбление традиций! И неважно, что обручение состоялось, сплетникам лишь повод дай позлословить. Брак не сорвётся, но пятно на репутации останется навсегда. Не хватало ещё получить к имени приставку «развратный» — от прозвища потом не избавишься, так и запомнят потомки. Нет, никого звать не надо, чем меньше людей знают, тем лучше. Да и не так уж сильно Людвиг должен был удариться, упав на ровный пол. — Перенесём его на кровать, — решил Мэл. Вдвоём они ухватились за плечи и ноги короля. Тот казался неподъёмным, но всё же им удалось, кряхтя и охая от тяжести, перетащить и уложить бесчувственное тело на подушки. Мэл, ощупывая голову альфы, запустил пальцы в приятно густые и шелковистые волосы. Ни раны, ни даже шишки не нашлось. Откуда тогда беспамятство? — И что теперь? — спросил Якоб, зябко переступая на месте. Хороший вопрос. Если бы Мэл знал. И зачем только Людвиг припёрся в ночи?! Один, без предупреждения, даже свечи не взял, прокрался в темноте, как тать, молча, руки ещё тянул страшно — кто угодно бы принял его за преступника. — Я понял, зачем тут король, принц! — звонко воскликнул Якоб, заставив Мэла подскочить от неожиданности: он что, спросил вслух? — Я всё понял! Его величество потерял голову от страсти! — заявил мальчишка с неуместным восторгом в голосе. — Влюбился в вас с первого взгляда и не выдержал, решился на тайное свидание. Это так романтично! — Чушь! — фыркнул Мэл. — Вы очень красивый, мой принц, — с какой-то обидой сообщил Якоб. — А для чего тогда, по-вашему, он припёр… пришёл? Мэл пожал плечами. Поверить, что взрослый альфа повёл себя как безрассудный юнец и забыл в порыве чувств про долг и приличия, мог только такой дурачок, как Якоб. Нарушить традицию не видеть жениха до свадьбы само по себе вопиющее проявление неуважения, но заявиться в спальню, будто к какому-то доступному омеге… Исключено. А если потребовалось что-то срочно и скрытно обсудить — так говорил бы, а не молчал пень пнём, пугая в темноте. Но и версия покушения не выдерживала никакой критики: когда король хочет кого-то убить, у него нет нужды марать собственные руки. И даже, если допустить, что решил вдруг расправиться самолично — двигался бы не как снулая рыба, а как воин, коим и является. — Да он пьян! — догадался Мэл. — Напился, а теперь спит! Набрался до положения риз, отмечая обручение, вернее, отмечая приобретение в качестве приданого трёх серебряных рудников и, перепутав какой-нибудь поворот в хитросплетении дворцовых коридоров и переходов, заявился не в те покои, куда шёл. Собирался, наверное, покувыркаться с любовничком, а оказался у жениха. Надо было его не в живот, а между ног пнуть, мстительно подумал Мэл. — А вином не пахнет, — возразил Якоб, запалив ещё свечи. Обязательно спорить? Такая логичная версия затрещала по швам… Мэл смерил слугу недовольным взглядом и снова склонился над королём, сильно втянув воздух носом. От аромата альфы сладко потянуло в груди. Захотелось опустить голову к Людвигу на плечо и немного полежать, просто дыша в унисон. Пахло кожей, какими-то терпкими травами, мускусом и древесиной, слегка потом и дымом, но не алкоголем. — Ничего не понимаю, — признался Мэл и сел в изголовье рядом с головой Людвига. — Почему он не просыпается? — он похлопал по щеке, отметив ладонью щекотную колкость бороды. Раздалось мычание, но глаза не открылись. — Если не пил, то что с ним? — Может, он лунатик? — предположил Якоб. Он примостился у ног короля, забравшись на кровать от гуляющего по полу сквозняка, и поджал под себя босые пятки. — Я вам не рассказывал про дядьку Шепарда? Это первый муж кума моего троюродного о-дедушки, который из Лохгилпхеда, ну что в Аргайле… — заметив гневный взгляд, он прекратил ненужные уточнения и торжественно объявил: — Так вон он тоже ходил во сне! Представляете, как полнолуние, так прям — фьють из постели и давай шастать, куда ни попадя. Ой, да так шустро, родным за ним не угнаться было! — мальчишка эмоционально взмахнул руками и добавил постным тоном: — Пока с крыши овина не свалился. — Расшибся? Ещё за время пути в Брингундию Мэл сотню раз зарекался вникать в байки о приключениях многочисленных родственников, друзей и знакомых неугомонного болтуна и интересоваться судьбой незнакомых людей, но каждый раз любопытство побеждало. — Ни-и. Токмо ногу поломал. Повезло, что тута первый этаж, ежели что — королю падать невысоко. Мэл хмыкнул. — Да уж, повезло. И что, этого твоего троюродного кума первого дедушки как будили, когда ловили? — Нельзя будить, — уверенно заявил Якоб. — Потому как можно тело разбудить, а душа тама останется. — Где останется? — Так на луне же! Ждать надо, пока сам не вернётся. Омеги синхронно вздохнули и посмотрели сперва в окно, где через верхний ряд стёкол мутно белело пятно луны, а потом на короля. Тот мирно лежал без движения, только грудь вздымалась от дыхания. — Может, ты и прав, — протянул Мэл. — Он шёл так странно, будто слепой. Надеюсь, он не вспомнит, что я пихнул его ногами, когда проснётся. — Не вспомнит, — авторитетно уверил специалист по лунатизму. — Ничегошеньки не вспомнит, ей-же-ей, верно вам говорю! Дядька Шепард всегда поражался, когда ему сказывали, чего он вытворял во сне. Ваш-то вон хоть тихий… Какое-то время они сидели молча, рассматривая профиль Людвига в неверном свете свечей, пока Мэла не осенило: — А если он не проснётся до утра? — ответом стали разведённые руки, мол, на всё воля божья. — Мы не можем ждать так долго! Никто не должен увидеть его здесь. — Уж больно его величество тяжёлый, так-то можно было бы его перенести хоть куда, да не сдюжим. Крупный мужчина, ничего не скажешь. Большой, сильный, — мечтательно произнёс Якоб. — А правда, что у альф и там всё гораздо больше, чем у нас? — Где? — машинально уточнил Мэл, а когда понял, даже не сразу нашёлся с ответом. — Вот отдам тебя замуж за первого встречного, узнаешь, — гневно прошипел, когда дар речи вернулся. А вместе с ним появилось и понимание, что делать: — Давай сюда моё кресло! Не можем перенести — перевезём! Только оденься сначала, — добавил, когда Якоб сорвался выполнять приказание прямо в развевающейся ночной рубашке. Слуга, лихо развернувшись на пятках, бросился бегом в свою комнату. Мэл, не теряя времени, тоже принялся одеваться, но его взгляд неуклонно возвращался к Людвигу. Завязав шнурки на штанах и накинув кафтан, Мэл решился. В конце концов, они скоро станут мужьями — он и так всё увидит. И потрогает. Ничего страшного, если кое-что произойдёт немного раньше. Он приблизился и положил ладонь королю на грудь. Под тканью чувствовалось тепло и мерное биение сердца, оно успокаивало. Пальцы медленно двинулись ниже по ряду застёжек, чтобы ненадолго замереть на поясе, а потом быстро перескочить на гульфик и ощупать эту интимную деталь туалета, в попытке определить, какого размера орган под ней скрыт. Пожалуй, действительно больше, чем у него самого — признал Мэл, поглаживая выпуклость. От движений она начала увеличиваться и твердеть. Но самое интересное, что на манипуляции с чужой частью тела отозвался и собственный организм. Для чистоты сравнительного анализа требовалось пронаблюдать оба объекта в максимальной форме, но естественно-научный эксперимент прервал вернувшийся Якоб. Мэл резко отдёрнул руку, чувствуя, как горят щёки и колотится в висках кровь. Совместными усилиями удалось усадить короля в кресло. Надев на черноволосую голову свой надёжно скрывающий лицо капор и прикрыв Людвига до груди шалью, Мэл остался доволен результатом: — Хоть какая-то польза от этой дурацкой моды, да и страшилище на колёсах пригодилось. Если кто увидит, то решит, что два слуги куда-то везут принца. — Куда? — Ну, мало ли куда. В сад ноги ночной росой смачивать для исцеления, например. Нет, там сыро. Может, молиться? Да! И ближе. Давай-ка отвезём его в часовню. По пути им никто не встретился, коридоры оказались темны и пустынны. Даже шагов караула не доносилось. Немного уже знакомый с планировкой дворца, Якоб шёл впереди, освещая путь свечой, а Мэл толкал кресло, проклиная скрипящие ободья. Благополучно добравшись до часовни, они слаженно переместили Людвига из кресла на пол возле молитвенной скамьи. Тот зашевелился, вызвав панику в рядах конспираторов, но не проснулся. — Замёрзнет, — жалостливо прошептал Якоб. — Заболеет… — Ничего с ним не сделается, с бугаем таким, — запыхавшийся от усилий Мэл вытер пот со лба и подсунул под королевскую голову найденный неподалёку часослов в кожаном переплёте. — Это я заболею, чуть пупок не развязался его таскать. Уносим ноги, пока не попались! Обратно добрались мелкими перебежками и тоже без приключений, что радовало, но и удивляло. Стражу будто бы специально кто-то убрал из той части дворца, где их разместили. И если принять на веру, что король страдал лунатизмом, всё равно оставалось необъяснимым — как ему удалось так далеко забрести от своих покоев, никем не замеченным? Куда смотрели личная охрана, лекарь, да тот же любовник, чтоб он провалился?! Почему никто не позаботился? До утра Мэл не сомкнул глаз, тревожась за здоровье Людвига и гадая, в чём же истинная причина, из-за чего тот оказался у него в спальне. После завтрака Мэл потребовал себе временного камердинера из местных и отправил Якоба целый день работать на кухню. Будто бы в наказание за нерасторопность, а на самом деле за сплетнями — как известно, прислуга знает всё. И где делиться слугам новостями, как не за обедами-ужинами? Зная общительность и настырность Якоба, способного разговорить и статую, Мэл рассчитывал вечером получить сведения на весь высший свет Брингундии. А приставленного вместо Якоба Пата, конопатого мальчишку-бету, послал за Рабби. Мэл понял, что связанный в буквальном смысле по рукам — традицией не видеться с женихом ещё месяц, и ногам — своим креслом, не сможет без помощи старшего брата разобраться, что происходит во дворце. А то, что происходит что-то неладное, — сомнений не было. Мэл без утайки рассказал Рабби про ночное происшествие. Не стал разве что посвящать в свои исследования физиологических отличий между альфами и омегами. Рабби тут же поручил бете узнать о самочувствии короля, а пока ждали — Мэл с трудом удерживался, чтобы от волнения не грызть как в детстве ногти, — на все лады ругал за самоуправство. Когда гонец Пат вернулся, отчитавшись, что Людвиг жив-здоров, шлёт жениху поклон и пожелания отличного дня, стало понятно, что Мэл не разоблачён как обманщик, и Рабби наконец сменил гнев на милость, признавая, что в целом омеги действовали верно. Про лунатизм короля или какие-то другие болезни он ни от кого не слышал, что, впрочем, и неудивительно — о таком на каждом углу не болтают, особенно в преддверии свадьбы. Но пообещал, что сегодня же на торжественном обеде в честь обручения задаст наводящие вопросы и барону Мюррею, с которым успел сдружиться, да и других придворных порасспрашивает. — Обед в честь моего обручения, а меня на нем не будет! — притворно надул губы Мэл. — Никого из омег там не будет, — примирительно сказал Рабби. — Дурацкие традиции! — тут же заявил Мэл. Но в душе он был счастлив. И тайна осталась не раскрытой, и, что к удивлению радовало даже больше, с Людвигом не случилось ничего плохого. — Тебе тоже скучать не придётся, — сообщил Рабби. — Попрошу королевского лекаря к тебе зайти после обеда, вроде как ноги посмотреть, ну и вообще самочувствие проверить после долгого переезда. А там уж от тебя будет зависеть, сможешь ли ты его разговорить… — Смогу, — кивнул Мэл решительно. Проводив брата, он приказал Пату везти его на прогулку: для будущих ночных вылазок требовалось хорошенько изучить прилегающую к дворцу территорию, чтобы не заблудиться в темноте. В коридоре возле двери обнаружились два рослых гвардейца в радующей глаз серо-синей форме — Рабби выставил караул из своих солдат-триднестцев, подчинявшихся только его приказам. — Раньше не мог о младшем брате позаботиться, — бурчал Мэл себе под нос, кивая на приветствия гвардейцев. — Спохватился, защитничек. Если бы Рабби побеспокоился о дополнительных мерах защиты заранее, не полагаясь на дворцовую стражу, Людвиг не смог бы незамеченным проникнуть в спальню. Но возможно, Мэл никогда бы не увидел, каким этот сильный альфа может быть трогательно беззащитным и уязвимым… Пока Пат медленно толкал поскрипывающее кресло перед собой по дорожкам сада, Мэл в очередной раз вспоминал пророчество, в свете произошедших событий интерпретируя его иначе: «Кто его коснётся силой, оборвать пытаясь с ветки» — может быть, под веткой друиды имели в виду жизнь, а не древо рода? И речь шла не о замужестве, а об убийстве или покушении? Тогда Людвиг не тот, кто «пожалеет, что родился, навлечёт несчастья роду», и можно не переживать о грядущих бедствиях. Это хорошо. Только получается, что братьям-омегам слова «три из них сорвут соседи» предрекают смерть? Это плохо, очень плохо. Мэл нахмурился — вот нельзя было чётко сказать? Напустили тумана, а ему теперь мучайся и переживай! Как оказалось, напускать туман не хуже друидов умел и королевский лекарь Джемис Джемисон. Он и выглядел как колдун: маленький сухонький старичок-бета с длинной белой бородой. Закутанный в балахон мышиного цвета он уместнее смотрелся бы на лесном капище, а не в дворцовых покоях. С Мэлом лекарь обращался участливо и как-то даже преувеличенно ласково. Будто добрый дедушка с малышом внуком. Гладил по голове, когда осматривал белки глаз и язык, после тактично помял колени, рассмотрел ладони и признал, что если не брать в расчёт «крайне огорчительный в столь нежном возрасте ножной недуг», то на «его прекраснейшем высочестве» долгая дорога не отразилась в негативном плане. Но стоило перейти к расспросам, как Джемис принялся мастерски ускользать от прямых ответов, выдавая такие витиеватые фразы, что к их концу забывалось начало. А чтобы окончательно запутать, щедро пересыпал речь латынью. Мэла пытались в детстве мучить изучением латыни, но учителя быстро поняли, что бесполезно, и смирились. Хотя и более прилежный Рабби вряд ли бы вычленил смысл из заунывного бубнения Джемиса. На расспросы о причине смерти о-короля Бриена белобородый зануда после долгого хождения вокруг да около заявил, что того сгубила «Febris erotica», случающаяся иногда у молодых омег, а поскольку «Amor non est medicabilis herbis», то несчастный буквально сгорел за пару дней. Вот и понимай, как хочешь. Про «любовь» Мэл уловил, но при чём тут смертельная болезнь не понял. Покивав с умным видом, он невинно поинтересовался: хорошо ли спит его величество Людвиг? Джемис, огладив бороду, выдал: — Сон, absque omni exceptione, отдохновение для души и тела, милосердно ниспосланное нам свыше, повелитель же наш Людвиг, за державу радея денно и нощно in imo pectore, не лишён всё же простых радостей, что доступны и сильнейшим мира сего. — То есть хорошо? Простой вопрос, предполагающий не менее простой ответ «да» или «нет». Но старикашка оказался не лыком шит: — Что одному хорошо, то другому плохо. Suum cuique! — он поднял вверх указательный палец. — Вы ведь согласитесь, ваше прекраснейшее высочество, suum cuique. Ещё древние говорили, крепко спит тот, у кого совесть чиста. Наш пресветлый государь есть муж во всех смыслах достойнейший и могущий примером служить юным отрокам. Не хочу хвастаться, но крепкое здоровье короля в немалой степени заслуга вашего покорного слуги, — горделиво раздулся лекарь и откуда-то из складок балахона извлёк маленькую коробочку, украшенную финифтью. — Вам тоже не помешает попринимать пилюли для общего, так сказать, тонуса, — открыв крышку, Джемис продемонстрировал темно-зелёные горошины какого-то лекарственного средства. — Лично собирал травы и готовил! Специальное средство для омег. Насыщает тело соками, бодрит ум, веселит душу, — он издал непонятный звук: то ли хихикнул, то ли кашлянул. — По одной на ночь — и к свадьбе вы себя не узнаете! Как-то странно бодрить ум перед сном да и обещанный эффект звучал сомнительно. Но ничего спрашивать и уж тем более спорить Мэл не стал: заумная, а по факту пустая болтовня надоела. Приняв коробочку, он сдержанно поблагодарил лекаря и почувствовал несравненное облегчение, когда тот наконец ушёл, выдав на прощание очередную абракадабру: — Mens sana in corpore san! — Сам ты ссаный капор, — шёпотом произнёс Мэл в закрывшуюся дверь. Якобу бы за такое прилетело по губам, но себе-то можно разрешить ненадолго забыть про манеры. — Видел я уже крепкое здоровье короля, от одного толчка валится. Небрежно швырнув коробочку на туалетный столик к баночкам с мазями и притираниями, Мэл оттолкнулся ногами и отъехал на кресле к окну. Два часа коту под хвост! То есть крайне жаль потраченного времени. Оставалось надеяться, что добытые Якобом и Рабби за день сведения окажутся более полезными.