Сила иллюзии

После насыщенной событиями ночи его высочество Мэлвин изволили проспать до полудня, набираясь сил. Якоб волновался, как бы тот не захворал: известно же, голубая кровь более чувствительна ко всякой заразе, а вчера пришлось и в траве ноги мочить, и по промозглому погребу пробираться, и на жёстком холодном полу время коротать. Но принц, пробудившись, вид имел бодрый, радовал ясным взглядом и румянцем, и повелел не мешкая подать съестного прямо в постель. Можно было послать Пата, но Якоб решил отправиться на кухню сам: кому, как не ему, знать пристрастия господина в еде. Да и новости услышать любопытно. Зайдя в помещение, пропитанное вкусными запахами, исходящими от стоящих на огне котлов, Якоб сразу почувствовал неладное: у ощипывающего перепелов Билла глаза красные и заплаканные; балагур Джошуа молча скользит тенью; поварята Лиль, Дави и Грэди испуганно жмутся в углу, в три пары рук начищая и так блестящий медный котёл; Сирила, Донована и Ичана вообще не видать; а у ожесточённо сбивающего масло Джона вид настолько мрачный и грозный, что аж мурашки по спине. — Нешто помер кто? — храбрясь, поинтересовался Якоб в пространство. — Билл вчера щеколду не опустил в леднике, — пояснил Джошуа скорбно. — Ночью собаки забрались, одну баранью ногу утащили, несколько погрызли, сыр лапами подавили, а уж беспорядок устроили, всё вверх дном, до сих пор там не разгребли. Убытков… — он покрутил головой. — Нам теперь обоим полгода задарма работать. — Это не я, братец! — плаксиво выкрикнул Билл, вытирая нос о предплечье. — Как что, так сразу Билл! Не ходил я вчера никуда! — Молчи, вражина! — рыкнул Джон, не оборачиваясь. Даже мощная спина повара выражала угрозу. — Кроме тебя больше некому! Скажи брату своему работящему спасибо, что я тебя, бездельника, пинком под зад не выгнал и мужу твоему не рассказал про похождения с молочником, шлюшонок бесстыжий! Якоб поёжился, радуясь, что ругань адресована не ему, а после похолодел. Это ведь он забыл закрыть дверь, когда они с принцем спустились в ледник. А теперь за его промашку отвечать Биллу. И Джошуа, как его брату. — Может, это действительно не он? — накладывая для принца запаренную кашу из горшка, высказал Якоб, мучаясь угрызениями совести. И ведь не признаться, не открыть правду. Надо будет тайком в комнатку Джошуа подбросить денег, хоть как-то искупить свою промашку, решил Якоб. — Собаки очень умные, вот у моего дядьки был пёс, так он яйца из запертого курятника таскал, все думали, лиса где-то лаз проделала, искали, да найти не могли, а этот шельмец лапой задвижку поддевал и тихой сапой внутрь, и ведь челюсти что тот капкан, а ни одно яйцо не разбил. — Вот и я говорю, — пискнул из своего угла Билл. — Не я это! — В ту щель собачья лапа не пролезет, человек дверь не запер, а зверьё после набежало, — мрачно возразил Джон и повернулся к Якобу: — Ты для принца собираешь? Вон-ка орехов в кашу добавь, — посоветовал, получив кивок, — для болезных орехи полезны. И буженины возьми с сыром, ему питаться надо побольше. Да и себе тоже положи, а то худоба, без слез не взглянешь. Откормить тебя надо! Якоб смущённо потупился от грубоватой, но искренней заботы. — Да оно и понятно, что кости да кожа, откуда у них в Триднесте такие хорошие повара, как ты, Джонни, — раздалось протяжно сзади. — Фу-ты, ну-ты, ножки гнуты, словно сыч в ночи орёт, никто замуж не берёт, — обернувшись, пробормотал под нос Якоб, задетый замечанием, а ещё больше панибратством по отношению к Джону — какой он этому хлыщу «Джонни»?! В дверях кухни застыл Гвин, изящно отставив полусогнутую руку в сторону и манерно сложив напомаженные губы куриной гузкой. Розовые атласные ленты капора завязаны под подбородком пышным бантом, из той же ткани широкий пояс поверх серо-жемчужного кафтана, черные штаны облепляют икры. На лице выражение «вы все мне и в подмётки не годитесь». Ну чисто индюк надутый! Якоб прищурился, пристально разглядывая фанфарона: на морде пудры толстенный слой, а три вспухшие побагровевшие полосы через щёку всё одно видны. Кто-то недавно приласкал коготками. И уж не кот вестимо. — Неужто это граф тебя так? — притворно изумился Якоб. — Ну, а то кто же, — буркнул Гвин, пряча отметины под прядью волос и нахлобучивая капор пониже. — С утра как шлея под хвост попала, рвал и метал, никак не угодить. А всё из-за твоего калеки! — и прежде, чем Якоб успел ответить, обратился к остальным, повысив голос: — Слыхали, что с королём приключилось? — Все заинтересованно уставились на Гвина, даже Билл перестал шмыгать носом. — Величество всю ночь в часовне провёл, молился, — кривляка возвёл очи вверх, молитвенно сложив руки. — И там ему ангел явился в белых одеждах, сам роста гигантского, волосы золотые до пят, а глаза как молнии, голос трубный и меч огненный в длани… По кухне пронеслось изумлённое аханье, только Якоб, прекрасно знающий внешний облик «ангела», пренебрежительно хмыкнул на наглое враньё. — И что же? Что дальше? Что он сказал? — раздались вопросы с разных сторон. — И повелел ангел триднесткого замухрышку под венец вести немедля, — сквозь зубы процедил Гвин и перекосился, будто уксуса глотнул. — Это кто замухрышка? — не стерпел Якоб. — Мой принц?! Да я тебе сейчас рожу-то поболе твово малохольного раскрашу, ах ты ж сучий потрох! — Ну-ка унялись оба! — уже сцепившихся омег растащил Джон, держа за шкирку по одному в каждой руке. — На моей кухне только у меня полномочия силу применять! Якобу всё равно удалось пнуть Гвина — вот ведь каким подлюкой оказался, а он ему ещё сочувствовал! Тот завизжал и тоже принялся брыкаться, но достать не удавалось, коротконожке. — Тихо! — рявкнул Джон. — Ты, — он грозно посмотрел на Гвина, — окороти язык, про будущего о-короля говоришь! А ты, — он перевёл взгляд на Якоба, — не позволяй себя провоцировать! Якоб не понял заумного словца, но смысл уловил и перестал дёргаться, только запыхтел возмущённо. — По порядку рассказывай, — велел Джон, когда понял, что драчуны угомонились. — Если женятся скоро, нам же подготовить всего надобно, на свадебный стол абы что не поставишь. — Вчера мой полночи не спал, свечи все пожёг, да за дверь каждый час выглядывал, — потирая бедро, Гвин уселся на стул и начал издалека. — Ждал всё чего-то, наверное, короля-то и дожидался. Ну, а что? — он воинственно вскинул голову. — Граф вдовец молодой одинокий, кто о нем, кроме него самого позаботится-то? Надо же ему устроиться, хоть подарков каких перепало бы или земли… — Попрошайка твой граф, — презрительно через губу припечатал Якоб. — Без стыда и совести на чужих женихов зарится. — Зато здоровый! — огрызнулся Гвин. — А твой калека убогий! — Сам ты убогий! А мой принц, если хочешь знать… — Цыц! — окрик заставил вовремя прикусить язык, а то ещё немного и Якоб в запале бы проговорился, выдав тайну. — Ты поднос набрал? — спросил его Джон, сурово сдвинув брови. — Вот и неси его высочеству Мэлвину, поди, заждался. Уж про день свадьбы от него верней узнаешь. Нечего тут омежьи дрязги разводить, без вас сыро! — А кашу у нас в Триднесте, если хочешь знать, лучше варят! И хлеб вкусней пекут, — заявил Якоб и, смерив сперва Джона, а потом и Гвина уничижительными взглядами, удалился с высоко задранной головой. Да чтоб он ещё раз на кухню явился? Не дождутся! Пусть Пат бегает, а он, Якоб, личный камердинер самого принца, нечего драгоценное время на всяких мужиков кухонных тратить, лучше Мэлвина к свадьбе готовить начать, а то ведь действительно дел много, а дней мало. Ещё свадебный наряд не готов… Принц, выслушав за едой новости, обрадовался, что план сработал и король послушался «ангельского» повеления, и тут же послал за портными. Пусть жениха пока никто не потрудился предупредить о переносе свадьбы, медлить не следовало, даже если бы в запасе был по-прежнему месяц. Явившиеся два беты и один омега долго не могли понять задумку высочества, а когда сообразили, впали в панику от её грандиозности и крайне малых сроков на исполнение. Но Якоб не сомневался, что всё будет готово к нужному часу: принц всегда получал то, что хочет. — С нарядом, считай, разобрались, — довольно произнёс Мэлвин, усевшись за туалетный столик. — Твоя задача следить на примерках, чтобы не напортачили! — Якоб подтвердил, что будет смотреть в оба. — С остальным пусть король сам решает, моё дело маленькое: прийти, то есть, подъехать к алтарю и клятвы повторить. Жаль, украшения новые на свадьбу нельзя, эту традицию я нарушить не рискну, — принц тяжело вздохнул. — Придётся надеть старинное колье, что передаётся из поколения в поколения в роду МакКензи. Как подумаю, сколько покойников его таскало на своих шеях, в дрожь бросает, — он передёрнул плечами. Но тут же задорно улыбнулся, и в комнате словно солнышко выглянуло. Вот за что Якоб любил своего господина, так это за его неунывающий нрав. — Зато отличный повод для Рабби заглянуть в королевскую сокровищницу, проверить состояние реликвии, вдруг какой камушек выпал. Где мой брат, кстати? Неужели ещё спит? Отправь Пата за ним! Хотя нет, стой, не сейчас. Пусть позовёт его к обеду. И вели накрыть в гостиной на троих. Есть у меня предчувствие, что с ним увяжется и барон Мюррей. — Будет сделано, — склонил голову Якоб и заметил среди привычных мазей и пузырьков маленькую квадратную шкатулочку, которой раньше не было. — А там что? — он ткнул пальцем в её сторону и тут же получил по руке. Нрав у принца был не только неунывающий, но и вспыльчивый. А реакция быстрая. — Неприлично пальцами показывать! Я сколько раз тебе говорил? Прекрати вести себя, как деревенщина, только что из навоза вылезшая. — Уж простите великодушно, — Якоб надул губы, прижав к груди ушибленную ладонь. — Мы люди простые, всяким кандибоберам не обученные. Принц хохотнул, и взгляд его смягчился. — Там какие-то пилюли, чтобы здоровей и красивей быть. Лекарь принёс. Хочешь, себе забери. Отходчивость и щедрость тоже являлись отличительными чертами характера принца. Но Якоб не спешил убирать горестное выражение с лица: сегодня по пальцам стукнул, а завтра навроде графа морду расцарапает? Нет уж, господам надо сразу границы дозволенного обозначить, а то перестанут за слугой человека видеть, потом не вразумишь. Ещё отец говорил: «Хуже всего, когда на простой люд, аки на животных неразумных смотрят. Ежели привыкают, что кругом будто скот безмолвный безропотный, после им и невдомёк, что мы такие же, и боль чувствуем так же, хоть и кровь другого цвета». А отец сызмальства при дворе был: видел и родителей нынешнего государя Триднеста, и дедов их застал — уж разбирался, поди, в обращении с власть имущими. — Да куда уж мне, навознику деревенскому, пилюли для красоты, — протянул Якоб обиженно, в ожидании уговоров кося глазом на блестящую шкатулочку с яркими цветами на крышке. — Рожей не вышел… — Правильно понимаешь, — кивнул принц высокомерно. Якоб оторопел: такого ответа он никак не предполагал. Нет, конечно, до внешности принца ему далеко: тот и верно на ангела похож, но ведь и сам Якоб не урод какой-то. Всё при нём: два глаза, нос, рот и уши имеются. Да даже если бы и урод, зачем так-то? Воздух, что ли, в Брингундии влияет на благородных, что они дуреют и заносчивыми гадами становятся? Якоб оскорблённо набычился. А принц, оставаясь возмутительно равнодушным к страданиям незаслуженно избитого и обиженного им слуги, тщательно наносил на руки и шею мазь от природного запаха, будто бы ничего и не случилось. — Я тебе не пилюли дарю, а коробочку, — пояснил наконец принц, выдержав тягостную паузу. — Не нужны нам с тобой никакие пилюли от Джемисона. Выкинешь оттуда всю дрянь и будешь хранить что-то своё личное. Что дорого твоему сердцу. Немного навоза, например? — он дружески подмигнул. Словно камень с души упал — шутка то была, а не взаправду. Якоб оттопырил нижнюю губу, собираясь высказать, что грешно так пугать, но не выдержал и облегчённо рассмеялся. Принц, отбросив напускную надменность, присоединился к веселью. Смех прервало робкое шкрябанье за дверью и тихий голос Пата: — Принц Мэлвин, к вам граф Дебри с визитом. — Пришёл-таки лично знакомиться, — негромко произнёс принц, и глаза его опасно сузились. — Ну что же, побеседуем по душам… А ты, Якоб, беги к Рабби, пусть и он приходит с Дебри пообщаться, глядишь, вдвоём мы сумеем его лучше разговорить. После уж тогда отобедаем. Якоб бы предпочёл послать Пата, а самому остаться и послушать, но спорить не стал. Выкатил Мэлвина на его кресле в гостиную, где поджидал граф, и мухой помчался за принцем Рабби. В его крыле на втором этаже оказалось полно незнакомых альф: многие в красных мундирах, часть в обычной одежде дворян, но все внушительного роста и громкоголосые. Оробев, Якоб замедлил шаг — и как через них пробиться? Принц Рабби, наверное, занят, раз у него такое скопление. Решив подождать, пока столпотворение рассосётся, Якоб остановился поодаль и, чтобы чем-то занять руки, вытащил подаренную шкатулку из кармана кафтана. Дорогая вещица, сразу видно. Да и пилюли, оказавшиеся маленькими темно-зелёными горошинами, поди, недешёвые, раз сам королевский лекарь изготавливал. «Чтобы здоровей и красивей быть», — сказал принц Мэлвин. Якоб задумчиво покрутил одну горошину в пальцах. Понюхал — пахло приятно, не травой и болотом, как ожидалось, а мёдом и розами. Лизнул — сладко. Точно на меду. И зачем же выбрасывать, добро почём зря переводить? Ох уж этот принц со своим расточительством. Якоб неодобрительно покачал головой и отправил горошину в рот. Может, кому красоты более природой отпущенной и не надобно, а ему бы не помешало. Погружённый в рассматривание содержимого шкатулки и прислушиваясь к внутренним ощущениям — как быстро интересно подействует? — Якоб не заметил, как из комнат принца Рабби кто-то вышел. Только когда на смену рою голосов пришёл топот многих ног, спохватился и поднял голову. Прямо на него по коридору впереди семенящей следом свиты шёл король. Якоб быстро сунул в рот вторую пилюлю, что держал в руке, спрятал шкатулку в карман и вжался в стену, постаравшись стать как можно более незаметным. Не помогло: приблизившись, король замедлил шаг, а возле Якоба и вовсе остановился. Тот поклонился, опустив взгляд. Согнутым указательным пальцем король поддел за подбородок и поднял его лицо. — Имя? Чей слуга? — отрывисто спросил король, прожигая замершего Якоба глазами. Будто прямо в душу смотрел. Ох, ничего общего не было у этого властного и уверенного альфы с тем, вчерашним, кто по собственной воле и двинуться не мог. Будто два разных человека. Перед этим хотелось упасть ниц и тут же покаяться во всех грехах, моля о милосердном снисхождении. — Слуга принца Мэлвина. Я-якоб я, Вильяма Броди сын, — пролепетал Якоб, с трудом удерживаясь на вмиг ослабевших ногах. Вдруг узнает, вдруг поймёт, кто перед ним? Не поверит ведь в невиновность, кабы пытать не приказал… — Якоб сын Вильяма, — повторил король, словно хотел запомнить, хотя зачем ему знать имя какого-то слуги? А после его величество наклонился и втянул носом воздух у самого лица. Якоб даже дышать перестал со страха. — Хорошо пахнешь, Якоб. Указательный палец, всё ещё находящийся под подбородком у Якоба, распрямился и коротко огладил кожу под завязками капора. Король отстранился, осмотрел с головы до ног и, наконец убрав руку, двинулся дальше по своим монаршим делам. Каждый из следовавших за ним придворных счёл своим долгом взглянуть на застывшего соляным столпом омегу, чем-то заинтересовавшего самого короля. А некоторые не поскупились и на эпитеты: «Симпатяга, глазастенький, аппетитный», — долетели до Якоба перешёптывания. Он чувствовал, как от их нескромного внимания горят уши, и мечтал провалиться под пол. Выдохнуть удалось, лишь когда коридор опустел. Боже и все заступники, это всего лишь от двух пилюль такой эффект?! Даже король мимо пройти не смог: «хорошо пахнешь» сказал. Дрожащими пальцами Якоб достал шкатулку, открыл и отправил в рот сразу несколько чудодейственных горошин. Вот как станет самым прекрасным! Да ради него альфы на подвиги отправятся, на турнирах драться станут. И некоторые зловредные повара локти себе искусают, раскаявшись, что из кухни выгнали из-за какого-то блёклого индюка Гвина. Но будет уже поздно! Да-да, поздно. Потому что такие красавцы, как Якоб, на дороге не валяются и пренебрежительного отношения к себе не терпят. «Худоба, без слёз не взглянешь…» — посмотрим, как теперь верзила запоёт. В ногах будет валяться и собачьим хвостиком бегать. А он, Якоб, останется неприступным и холодным. Ноль внимания, фунт презрения — вот всё, что получит от него Джон, когда будет упрашивать о благосклонности. Надо сказать ему об этом прямо сейчас, чего откладывать: пусть узнает, что Якобу до него и дела нет. Гордо выпрямившись во весь рост, Якоб неожиданно покачнулся. Пол отчего-то начал пружинить под ногами. Но если приноровиться, то это не мешало, а даже придавало походке определённую лёгкость. И в голове тоже стало легко.