Сила иллюзии

Граф Дебри, попросивший называть себя просто Лакланом, по умению болтать без перерыва мог бы дать фору Якобу. Но в отличие от разнообразных баек слуги, лейтмотивом всех графских россказней являлась одна тема: несправедливость судьбы по отношению к нему, бедному несчастному сироте и вдовцу. Заламывая руки, он слёзно повествовал, как сперва в юном возрасте лишился родителей, а после потерял и мужа — достойнейшего альфу, которого любил всем сердцем. Если бы Мэл не знал, что Дебри любовник Людвига и заговорщик, возможно повинный в гибели предыдущего о-короля, наверняка проникся бы состраданием. — Но ведь родня мужа вас, наверное, не оставила без поддержки? — воспользовавшись паузой, пока граф промокал глаза батистовым платочком, поинтересовался Мэл. — Ну что вы, — изящно взмахнул кистью с острыми розовыми ноготочками Дебри. — У моего несчастного Реджи остался лишь младший брат-альфа, у них большая разница в возрасте, и они никогда не были особо близки… Я один, совсем один… Что этот самый младший брат-альфа давно вышел из пелёнок и занимает при дворе министерскую должность да не простую, а в буквальном смысле золотую, он умолчал. — Без альфы крепкого плеча пред рока грозным испытаньем омеге выстоять невмочь, — ввернул Мэл строчку из древней баллады, жутко длинной и полной скучнейших нравоучений: — Слаба душа, слаба и плоть, коль в сердце пустота! — Наставник Исибейл однажды в наказание за проделки заставил выучить её наизусть — и надо же, пригодилось. — Как верно вы сказали! — восхитился Дебри, незнакомый с первоисточником. — Всё истинно так!  — Но я знаю, что вам поможет: надо выйти замуж второй раз, — стараясь, чтобы улыбка выглядела сочувственной, а не злорадной, заявил Мэл. — Вот, кстати, барон Мюррей всё ещё не женат. Прекраснейший альфа, сопровождал меня из Триднеста. И у него обширные земли на южной границе Брингундии, уверен, вам не придётся там скучать. Одной стрелой убить двух зайцев: избавиться от скользкой гадины Дебри и связать браком развратные лапы Мюррея, что тянутся к брату — отличная идея! Папа бы гордился Мэлом, если бы узнал. — Вряд ли у меня получится составить его счастье, — натурально испугался Дебри, почуяв ссылку в провинцию. — Я не смогу предать память о Реджинальде. Я буду вечно его любить! А вот всхлипывание прозвучало фальшиво — переигрывает. — Я восхищён вашей преданностью покойному мужу. Что ж, если новое супружество для вас неприемлемо… — Дебри скорбно кивнул. — Да заполнит ваше сердце любовь к богу. По пути в столицу я посетил монастырь святого Грегора, — Мэл сделал паузу, с удовольствием наблюдая, как вытягивается лицо визави. — Настоятель Бенедикт, милейший человек, он убеждён, что ничто лучше не исцеляет душевные раны, чем тихая размеренная жизнь в молитвах. Я не сомневаюсь, что сия обитель божия с радостью распахнёт перед вами двери. Как тебе такая вилка, лицемер, что выберешь? Сам виноват, нечего лживо плакаться, притворяясь, что нуждаешься в покровительстве! Мэл не сомневался, что Дебри из кожи вон вылезет, лишь бы не отправиться в монастырь. Но услышать отговорки не удалось: в гостиную, чеканя шаг, как церемониймейстер на важном приёме, вошёл Пат с уморительной важностью на конопатой мордахе. — Принц триднестский Р-р-рабби Кэмпбелл и барон Пауль Мюр-рей! — объявил он, звонко раскатывая «р». — Как неожиданно, но вовремя, — светски улыбнулся Мэл. — Может быть, более близкое общение с бароном повлияет на ваше мнение, — вполголоса сказал он графу и сделал знак Пату, чтобы впускал. Рабби принёс известие, что уже не являлось новостью — о переносе свадьбы. Но Мэл изобразил удивление, волнение и бурю эмоций. Гораздо более талантливо, чем Дебри, который без сомнения тоже знал и через силу выдавливал из себя поздравления. Уходить он, тем не менее, не спешил. Пришлось терпеть его общество ещё и на обеде. Ничего полезного за столом не прозвучало, но Мэл нашёл себе развлечение, заставляя Мюррея ухаживать за Дебри и рассказывать о своём имении, куда ему, наверное, не терпится вернуться. Вынужденный держать маску учтивости барон смешно злился, говоря с более выраженным южным акцентом, чем обычно, и бросал на Рабби пламенные взгляды, взывающие о помощи. — С чего ты взъелся на Поля? — спросил Рабби, когда барон с графом откланялись. — Вы неплохо вроде ладили в дороге. Неужели ты действительно хочешь свести его с этим вертлявым червяком? — А что хочешь ты? — вопросом на вопрос ответил Мэл. — И давно барон для тебя Поль? — Мы друзья, — пожал плечами Рабби с нечитаемым выражением лица. Мэлу очень хотелось выяснить, насколько далеко заходит их дружба, но давить не стал, знал: если Рабби сам не скажет — под пытками не вытянешь. Упрямство являлось фамильной чертой всех сыновей Линндсея О`Шолти, в замужестве Кэмпбелла, о-короля Триднеста. — А всё, чего я хочу, братец, — пододвинув стул к креслу, Рабби взял ладонь Мэла в свои руки, — чтобы ты был в безопасности. Даже крыса, загнанная в угол, атакует. Не прижимай к стенке Дебри раньше времени, он может решиться на отчаянный шаг, чтобы сохранить своё нынешнее положение. — Пусть не держит меня за дурака, — огрызнулся Мэл и вкратце рассказал о подслушанном разговоре на дорожке возле конюшни. Остальные события ночи он решил опустить, полагая не без основания, что Рабби не одобрит его действия. — Лучше вели своему другу Полю, — Мэл выделил имя интонацией, растягивая гласные, — держаться поближе к Дебри и проследить с кем тот якшается. Так мы вычислим остальных заговорщиков. — Что ж, в таком случае изобразить матримониальные планы с его стороны весьма разумно, — согласился Рабби, но энтузиазма в его голосе не наблюдалось. — Я поговорю с ним. Но ты прекращай свои ночные вылазки! Это опасно, как ты не понимаешь? Вдруг кто узнает? Пообещай мне, что… — Ты послал Якоба с каким-то поручением? — прервал его Мэл, не желая обещать того, что не собирался выполнять. — Я не видел его с тех пор, как отправил за тобой. Даже за обедом прислуживать не появился, хотя эта хитрая бестия обожает быть в курсе всего. — Нет, — удивился Рабби. — Он ко мне вообще не приходил. Я спустился к тебе сразу после визита Людвига. Мы обсудили перенос свадьбы, согласовали пару моментов… Странная, конечно, эта история про ангела, что к нему явился с повелением. Ты ничего не хочешь мне объяснить? — брат приподнял бровь. — Ну я же говорил, короля чем-то опоили, мало ли что ему могло привидеться? Если бы ты внимательней следил за тем, что он пьёт, этого бы не случилось! — Нападение лучшая защита. Рабби помрачнел: — Не нравится мне всё это… Но ты прав, мне следует чаще находиться вблизи Людвига, насколько бы это ни выглядело навязчивым. Пойду к нему, — он поднялся. — А ты сиди у себя! Мне что, под окно к тебе ещё стражу выставить, чтобы исключить вылазки? — Не надо, — нахмурился Мэл. — Я никуда не пойду. «Сегодня», — уточнил он мысленно. — То-то же! — Рабби ещё несколько мгновений изображал из себя грозного старшего брата, а после наклонился и обнял: — Ничего, малыш Мэлли, вместе мы справимся. Мэл в этом и не сомневался. Он действительно не собирался покидать отведённые ему комнаты: вчера приключений хватило, можно одну ночь провести спокойно, как просит брат. Пытаясь хоть как-то заглушить тревогу о запропастившемся невесть куда Якобе, Мэл приказал натаскать горячей воды и долго плескался в купальне, бдительно следя, чтобы не шевелить ногами и не выдать себя перед Патом — тренировка на будущее не помешает. После ему неторопливо высушили и тщательно расчесали волосы. Но, как ни тяни время, день длиннее не станет. Пришла пора укладываться в постель, а Якоб так и не появился. И посланный на розыски один из охранников вернулся ни с чем, только руками развёл. Нарушать слово недостойно особы королевской крови, но Мэл нёс ответственность за Якоба и счёл долг перед ним весомее данного брату обещания. Да, скорее всего мальчишку разыскать не удастся, но и сидеть сложа руки невыносимо. «Когда не знаешь, что делать — делай хоть что-нибудь!» — сей девиз по утверждению семейных хроник принадлежал одному из королей Триднеста, прозванному в народе Безумным. Чем обычно заканчивались деяния предка, Мэл предпочёл не вспоминать. Он объявил, что ложится спать, наказал под страхом смерти не беспокоить и никого, кроме Якоба, когда тот вернётся, не пускать внутрь. Выполнив необходимые меры предосторожности, Мэл пробрался в каморку слуги и облачился в привычную уже одежду, что и прошлой ночью, только капор пришлось взять другой: удобного вчерашнего не обнаружилось. На крюках, вбитых в стену, одиноко висело уныло-коричневое уродство — один из трёх головных уборов, имеющихся в гардеробе слуги. Якоб ушёл в синем, а куда подевался темно-зелёный? Оглянувшись вокруг, Мэл напряг память, пытаясь вспомнить, куда же делся злосчастный чепец. И застыл, вспомнив, как сорвал его с головы в часовне и зашвырнул в угол. А после, конечно же, напрочь про это забыл, торопясь убраться подальше от Людвига. Но если бы капор кто-то подобрал, то история с ангелом наверняка обросла бы пикантными подробностями. Увязать омежий аксессуар с видением короля много ума не требуется, а слухи — как жухлая листва на ветру, разносятся быстро и далеко. Раз никто ни полслова не сказал, ни самого что ни на есть малюсенького намёка не сделал, значит… значит, никто капор в углу не заметил, и он там так и лежит! Предусмотрительно захватив подсвечник с двумя свечами — хватит с него блужданий в темноте, Мэл тихо и осторожно вылез из окна. Памятуя о безалаберности дворцовой стражи, он прямиком отправился через парадный вход и оказался прав: два упитанных альфы в кирасах лишь взглянули на него мельком, но останавливать и расспрашивать не стали, видимо, решив, что спешащий куда-то слуга угрозы представлять не может. «Выгоню, когда стану о-королём, начальника охраны к чертям собачьим!» — решил Мэл, беспрепятственно оказавшись внутри. Но планы планами, а что делать сейчас? Сперва он отправился в часовню и обшарил все углы, даже заглянул под скамьи и за алтарь, обнаружил обрывок шнурка и стеклянную пряжку с чьей-то туфли, но капор не нашёл. Кто-то его забрал. Раздумывая, чем это может грозить — всё-таки определить хозяина среди сотен дворцовых слуг не так-то просто: не будешь же каждого обнюхивать, — Мэл вернулся в холл, поднялся на второй этаж и повернул в сторону, откуда доносился шум голосов. В конце коридора через распахнутые двери виднелся зал, полный людей, лилась музыка, звучал смех. Конечно, ведь только жениху-омеге положено скучать до свадьбы и ложиться спать с закатом, а жениху-альфе почему бы и не развлечься… вторую ночь подряд. Несправедливо! Бесшумно ступая, Мэл подбирался ближе: может, Якобу велели прислуживать здесь, и он не посмел ослушаться? Но почему не смог предупредить? — Эй! — раздался окрик сзади. — Якоб! — Мэл замер, не донеся ногу до пола. — Вот хорошо, что ты пришёл, — его догнал запыхавшийся слуга-бета с бутылками в руках. — Будь другом, отнеси на тот дальний стол у стены, — не глядя на Мэла, он мотнул головой вглубь зала. — Загоняли совсем! Сейчас ещё закуску надо состряпать, ох, а Джон как назло разболелся к вечеру… Давай, я подсвечник заберу, а ты вот, держи! Опустив пониже голову, Мэл молча отдал подсвечник, принял бутылки и прижал их к груди. Неудивительно, что незнакомый бета обознался, приняв за Якоба: телосложение одинаковое, одежда слуги хранит его запах, а лицо в полумраке надёжно скрывают полы капора. Но «хорошо, что ты пришёл», — значило, что самого Якоба тут нет, хотя, осмотреть зал всё же не помешает. Деловито продвигаясь вдоль стены и искоса поглядывая на пёструю толпу, Мэлу удалось, не привлекая ничьего внимания, добраться до нужного стола и пристроить на него бутылки. Убедившись, что Якоба внутри и правда нет, таким же образом Мэл собирался покинуть зал, но вовремя заметил фланирующего с каким-то толстяком барона Мюррея. Разговаривая, они замедлились и остановились в опасной близости от того места, где требовалось пройти. Если барон, не дай бог, заметит и узнает… Дружба с Рабби может и не уберечь от публичного разоблачения. Резко отвернувшись, Мэл шагнул за штору и через приоткрытую балконную дверь выскользнул наружу, решив переждать несколько минут на балконе. Не будут же барон с толстяком вечно торчать на проходе. Снаружи никого не было, и Мэл немного расслабился. Отойдя к перилам, он опёрся на них ладонями и запрокинул лицо к небу. Среди быстро двигающихся туч то появлялась, то исчезала луна, уже идущая на убыль. В детстве он думал, что каждый месяц её обгрызают небесные мыши, как головку сыра. И мечтал сам попробовать хоть кусочек. А папа, когда узнал о мечте, рассмеялся и сказал: «Ты бы не удержался и съел всё». Мэл вздохнул: он скучал по дому, родителям и братьям. Сейчас бы на речку с Джоки, Николь и Ирвином, хохотать до упаду над их шутками, бросать пригоршни воды в воздух и смотреть, как бриллиантами рассыпаются брызги… — Это ты? От раздавшегося за спиной негромкого голоса сердце испуганно заколотилось, а мысли про речку и братьев будто порывом ветра сдуло. — Нет, это не я! — пискнул Мэл, сжавшись и втянув голову в плечи. Общительность Якоба и умение с лёгкостью обзаводиться знакомствами сослужили плохую службу. Один раз пронесло, второй может так не повезти. Или, если не оборачиваться, кто бы там ни был за спиной, он уйдёт? «Боже, пожалуйста, пожалуйста, пусть он уйдёт», — безмолвная просьба пропала втуне: на плечо легла тяжёлая ладонь, разворачивая. Не успел Мэл что-то предпринять или сказать, как оказался к луне спиной. Раструб капора заполнило чужое лицо, а горячие губы накрыли приоткрывшийся в беззвучном вскрике рот. В лёгкие отравой проник знакомый древесно-пряный мускусный аромат, лишая воли к сопротивлению. Людвиг. Это он прижимал к себе, щекоча бородой и целуя до головокружения сладко. Мэл никогда бы не подумал, что соприкосновение губ и языков может быть столь волнительным. Тело само льнуло к сильным рукам, плавясь от удовольствия. Отстранившись, Людвиг удивлённо прошептал: — Что за наваждение… Ты не тот мальчишка слуга. Сперва я принял его за своё ночное видение, меня обманула схожесть ароматов, но сейчас… Это ведь именно ты мой ночной ангел? Пальцы огладили щеку, пытаясь повернуть лицо под свет выглянувшей как назло из туч луны. А Мэл замер пойманным зверьком, лихорадочно ища выход из ловушки и не находя. Всё — пропал! Теперь уж наверняка. — Ваше величество? — спасением прозвучал от балконных дверей родной голос: Рабби пообещал не оставлять короля без присмотра — Рабби держал слово. Не брат, а благословение господне! Воспользовавшись тем, что Людвиг на мгновение отвлёкся, Мэл вывернулся из-под его руки, нахлобучил капор как можно ниже и тенью прошмыгнул мимо брата обратно в зал. Оттуда быстрым шагом, не поднимая головы и не глядя по сторонам, выбрался в коридор, где и припустил со всех ног, не разбирая пути. Остановился Мэл после нескольких поворотов, выскочив на площадку чёрной лестницы — то ли по которой они шли вчера с Якобом, то ли другой. Прислонившись спиной к стене, Мэл перевёл дух, приходя в себя. Господи, ну почему он такой бестолковый? А ещё Якоба дурачком считал! Кто же после купания, когда вода смыла все посторонние запахи, оставив лишь природный, вновь выходит на люди? Только пустоголовый болван! Хоть бы Рабби не понял, кто был с Людвигом на балконе — иначе точно выставит охрану под окнами. Ох, но как же Людвиг целуется… Начав спуск по ступеням, Мэл мечтательно улыбался, не задумываясь, куда именно ведёт лестница, и только поняв, что вышел вовсе не к кухне, остановился и завертел головой по сторонам. Направо или налево? Решив, что рано или поздно выйдет к знакомому месту, Мэл двинулся влево по длинному проходу, жалея, что остался без источника света — редкие масляные лампы почти не освещали путь. Сделав несколько шагов, он услышал тихий жалобный стон. Подобравшись поближе к двери, из-за которой донёсся звук, Мэл прижался к ней ухом. — Прошу, не мучай меня, — умоляющий голос принадлежал Якобу. Мэл огляделся по сторонам в поисках хоть чего-то, что можно использовать в качестве оружия, но коридор оказался безнадёжно пуст. Молясь, чтобы петли не скрипнули, Мэл осторожно толкнул тяжёлую створку и заглянул внутрь. В мерцающем свете свечей перед ним предстала страшная картина: Якоб со связанными впереди руками сидел на кровати, а над ним склонился огромный альфа, пытающийся своей жертве что-то влить в рот из большой глиняной кружки. — Пей, говорю! — угрожающе рычал он, а Якоб сжимал губы и отворачивался. Ах ты гад! Мэл более не рассуждал ни секунды. Ворвавшись в комнату, он схватил за ножку табурет, замахнулся и со всей силы обрушил его на плечи и затылок злодея. Тот, крякнув, повалился на пол. — Якоб! Ты живой? — бросился Мэл к мальчишке и принялся распутывать верёвки на его запястьях. — Принц, он меня не слушал, — хныкающе пожаловался Якоб, блестя влажными глазами. — А я так хотел… — Потом расскажешь! Боюсь, он недолго пробудет в беспамятстве, — словно в подтверждение слов великан зашевелился, что-то нечленораздельно промычав. — Бежим! С силой дёрнув вялого — наверное, от пыток и издевательств ослабел — Якоба за руку, Мэл стянул его с кровати и поволок за собой. Что же за судьба такая — вчера от одного альфы бегали, сегодня от другого, будет когда-нибудь спокойная жизнь?! Якоб спотыкался, вяло перебирая ногами, цеплялся за все углы, что-то возмущённо, но неразборчиво бормотал и вообще вёл себя странно, совершенно не помогая делу спасения от своего мучителя. Но, слава всем святым, погони не последовало. Только удалившись достаточно далеко от комнаты похитителя и перейдя на шаг, Мэл почувствовал исходящий от Якоба явственный аромат свежескошенного сена и зелёных яблок. — У тебя течка, что ли, началась? — Н-нет! Не время же. Это, наверное, от тех пилюль, что вы мне подарили, — признался тот, останавливаясь и вытирая лоб ладонью. — Ох, аж посейчас в пот бросает и в грудине горячо, и между ног, и… — он выдохнул с томным стоном, — и Джона охота-а… А он сказал: «Не-ет!», он меня не захоте-ел, — проныл Якоб, повиснув на локте у Мэла. — Руки мне связал, чтобы я не лез, и нос себе заткнул тряпицами! Это потому что я уро-од! Давайте, вы ему прикажете?! Вернёмся, и вы прикажете? Ну пожалуйста! — и потянул в сторону, откуда они бежали. Мэл сжал зубы, понимая, что всё оказалось совсем не так, как выглядело на первый взгляд и для ругани не время и не место. Как бы ни было сильно́ желание стукнуть Якоба по его дурной макушке, надо действовать миром и убеждать словами. Пока не прекратится действие пилюль и мозги — жалкая горстка овечьего помета, что болтается в белобрысой голове — не встанут на место. А лекарь, клистир ему в одно место, ещё ответит за своё снадобье: «Бодрит ум, веселит душу…», — обхохочешься, как веселит! А если бы Мэл принял, то с кем бы он сам пошёл удовлетворять свои неожиданные потребности? Ведь к неожиданной течке оказался бы, как вот и Якоб сейчас, не готов. — Мы сейчас вернёмся в мои покои, — начал Мэл обманчиво мягким голосом. — Ты умоешься, причешешься, я дам тебе свою шёлковую рубашку, станешь самым красивым, тогда этот Джон… — он перевёл дыхание, мысленно извинившись перед незаслуженно пострадавшим альфой. А крепкий мужик оказался, раз устоял перед призывно пахнущим омегой, не воспользовавшись так настойчиво предлагаемым. С понятием чести, даже удивительно для простолюдина. — Он точно не откажет. — Правда? — Правда. — Хорошо, — разулыбался Якоб. — Я согласный! — Ну слава богу, — выдохнул Мэл. — Шевели ногами, наказание моё… Поплутав по коридорам, им удалось выбраться к парадной лестнице. Стражники у дверей даже не проснулись, когда две тонкие фигурки тихо пробрались между ними, осторожно переступив через скрещённые наконечники алебард, перегораживающие выход.