Сила иллюзии

Оставшиеся дни до свадьбы Мэл проводил за книгами, изучая историю Брингундии и местные обычаи. Он покидал свои комнаты лишь для прогулок и молений, как и полагалось благочестивому омеге накануне главного дня в своей жизни. То есть, невыносимо скучал. А что ещё оставалось, когда Рабби выполнил угрозу и выставил под окна караул? Усиленные меры безопасности объяснялись беспрецедентным происшествием, взбаламутившим дворец слухами и домыслами. — Когда по королевскому саду бегают непойманными полуобнажённые безумцы, могу ли я быть полностью спокоен за твою жизнь? Ты ведь так беззащитен, малыш Мэлли, — говоря, брат не скрывал сарказма и смотрел пронизывающе. Ну прямо как отец, допытывающийся у отпрысков, кто именно из них запустил хорька в классную комнату, чтобы сорвать занятия. Мэл не признался тогда, не признался и сейчас, делая невинные глаза на все провокационные намёки. Но вылазки пришлось прекратить. Якоб преданно разделял все тяготы скуки, отлучаясь лишь на примерки свадебного наряда. — Принц, вы будете самым красивым омегой во всей Брингундии, — заявил он, вернувшись с последней. — Да вообще, во всем мире! Как ангел, сошедший с небес! — Как бревно, — пнув ненавистное кресло, кисло возразил Мэл. От вынужденного безделья и предсвадебного мандража его настроение оставляло желать лучшего. — Буду сидеть на балу как истукан и смотреть, как танцует Людвиг с Дебри, а в это время чернь будет напиваться дармовым вином и насмехаться надо мной, распевая оскорбительные памфлеты. Почему они так невзлюбили меня? Они ведь меня не знают. — Дык, то не к вам лично, — Якоб встав за спиной, принялся успокаивающе перебирать Мэлу волосы. — Они боятся просто. — Чего боятся? — Перемен. Что их жизнь станет хуже. Насмешки и смех помогают побороть страх. — Ты хочешь сказать, — обернулся Мэл, признавая логику: отец тоже рассказывал, что перед боем солдаты часто шутят, зачастую не меньше, чем молятся. — Если я сделаю для них что-то хорошее, они меня полюбят? — Добро-то всяк ценит, — рассудительно заметил Якоб. — При добром хозяине и скотина довольна. Вот мой дядька, который по батиной линии внучатый брат деда, однажды купил мерина, за ломаный медяк сторговал, как тот был худ да плох, того гляди околеет. Так что вы думаете, за полгода бока наел, шерсть заблестела… Не у дядьки, — уточнил он, — у мерина. Как трёхлеток потом пахал! А всего-то овса надо было не жалеть, да относиться с заботой, по-человечески. Мэл хихикнул: — Твоя аллегория доступна и поучительна. — Звиняйте, ежели чего не то сказал, — смутился Якоб и, отойдя в угол, принялся перебирать сорочки. — Что случилось? — Мэл удивлённо уставился на понурые плечи и спину. Чтобы этот болтун заткнулся без приказа так быстро? — Устал? Хочешь, прогуляйся, я тебя отпускаю. — Якоб отрицательно замотал головой, не поворачиваясь. — Я тебя чем-то обидел? — мотания стали сильнее. — Тогда что? — в ответ раздалось неразборчивое бурчание. — Что? — Джон, — донеслось до Мэла. — Что Джон? — начинал сердиться принц. — Ну-ка, иди сюда и рассказывай по порядку! Что он сделал? Тяжело вздохнув, Якоб вернулся из угла, прижимая к себе одну из рубашек, словно пытаясь за ней спрятаться. — Садись и говори! — приказал Мэл, ткнув пальцем в направлении кресла. Но ещё пару минут Якоб жался, мялся и теребил ткань в пальцах, прежде чем наконец выдавить из себя: — Мне стыдно. — Передо мной? — поразился Мэл. — Нет? — он всмотрелся в склонённое лицо. — Перед Джоном? — Якоб покаянно кивнул. Так вот почему всё общение с кухней стало проходить через Пата: теперь конопатый бета носился высунув язык, передавая поручения насчёт обедов и ужинов, а по утрам приходилось уже который раз на завтрак давиться варёными яйцами с овечьим сыром — на большее фантазии без приказа не хватало. Мэл каждый вечер забывал дать указание про свои предпочтения, полагаясь по привычке на Якоба. — Господи, придумал себе страдания, — он закатил глаза. — Хочешь, я прикажу его выгнать из дворца? Завтра же ноги его здесь не будет. — Нет! — испуганно встрепенулся мальчишка. — Не надо! Это же я виноват, полез к нему, как… — он шмыгнул носом. — Как мартовский кот. Мне теперь на кухню и нос сунуть совестно, а он как специально всё время на пути попадается, будто подкарауливает, а у него ведь дел полно, так нет — я иду, и он тут как тут, стоит, стенку протирает, и… и… — Что? — Мэл обеспокоенно наклонился вперёд. — И смотри-ит! — И всё? — А мало?! Я уж лишний раз выйти боюсь. — Пожалуй, что не мало, — пришлось признать. — Но ведь прятаться вечно ты тоже не сможешь. — Отправьте меня домой, а? Пожалуйста. От предложения Мэл опешил. — Всё настолько плохо? — Ага, — согласился тот. — Не «агакай», — машинально сделал замечание Мэл. — Говори «да». — Да, — послушно повторил Якоб. — И не вытирай нос рукавом! Придумал тут глупости, — Мэл поднялся, отобрал у него из рук рубашку и сунул платок: — На вот. Никуда я тебя не отправлю, вот ещё! Надо было тебя все же выпороть за дурость, чтобы не тянул в рот что попало! — Порите, — печально согласился страдалец. — Только отпустите обратно… Кто бы мог подумать, что тот так сильно переживает. Хотя понять можно. Мэл задумчиво прикусил указательный палец, гадая как помочь. — Якоб, сын Вильяма из рода Броди, — начал он торжественно, приняв решение. Якоб поднял склонённую голову и захлопал ресницами. — Обещал ли ты мне, своему господину, служить верой и правдой? — Тот испуганно подтвердил, должно быть ожидая, что дальше последует отречение от службы. — Обещал ли ты слушаться и повиноваться мне? — подпустил Мэл в голос металл. — Ага! То есть, да! — застыв, как сурок перед лисом, пискнул Якоб. — Так вот, я запрещаю тебе уныние, — произнёс Мэл, уселся в своё самоходное кресло и заорал во всю мочь лёгких: — Пат! Па-ат! Где тебя черти носят?! — Через несколько секунд из-за двери высунулась всполошённая конопатая мордаха. — Быстро ко мне королевского повара Джона! Чтобы немедленно явился! Бегом! — Пат исчез, будто ветром сдуло, а Якоб разинул рот, да так и забыл его закрыть. — У тебя пять минут, чтобы привести себя в порядок! — Челюсть слуги со стуком захлопнулась. — Можешь надеть мой кафтан, тот сиреневый, он подойдёт к твоим глазам, — разрешил Мэл, наблюдая, как волнами сменяются на лице слуги эмоции: от непонимания и обиды до осознания произошедшего и паники. — За что? — пробормотал Якоб, побледнев. — Зачем? — Затем, что триднестцы не бегают от опасностей и страхов! — чувствуя себя полководцем перед грядущей битвой, отчеканил Мэл. — Мы смело смотрим врагам в лицо! Да, ты совершил оплошность, но кто их не совершал? Иди, приготовься и встреть Джона, как подобает бесстрашному воину-омеге! Или ты трусливая курица? — он прищурил глаза. — Или за тебя придётся краснеть всем сородичам? И мне, и твоим родителям, и даже… — Мэл напряг память, — даже хромому Брыньке будет за тебя стыдно! Я уж молчу про внучатого дядьку того мерина… Они оба околеют от позора! — Нет, я не трусливая курица, — ошалевший Якоб сперва закивал, потом замотал головой, а после вскочил на ноги: — Ой, принц! Он же щас, а я же здесь! А я ведь… — он заметался по комнате и бросился к шкафу, принявшись перебирать кафтаны. — Этот? — показал нежно-сиреневый подол с серебряной вышивкой. — Этот, — кивнул Мэл, широко улыбаясь. Ну вот, наконец-то его Якоб вернулся, а то сидел какой-то нытик. — И капор к нему возьми в цвет. — Не по рангу мне, — возразил мальчишка, а глаза уже горели, как у рыси, и на щеки вернулся румянец. — Поля подогни, чтоб не такими длинными казались. — Испорчу ведь, жалко… — Хорошо, иди, одевайся в своё коричневое тряпье! — указал Мэл рукой на дверь. — Ой! Как же… я же… вы же мне же… уже обещали же… — Тогда надевай, что велено, и не жужжи! — рявкнул Мэл, пресекая бессмысленный спор. Якоб кивнул, крутанулся на пятках вокруг себя и, подхватив одежду, помчался наряжаться. — Пусть только попробует этот Джон его руки не попросить, точно выгоню из дворца, как пса шелудивого, — тихо пообещал в пространство Мэл. Когда на пороге показался повар с недостающим макушкой до его плеча Патом, Мэл оторопело моргнул, глядя на почти целиком заполнившую дверной проем огромную фигуру. У него что, горные тролли в родне? И вот этого гиганта удалось повергнуть ниц табуреткой? Пусть и со спины, и пользуясь эффектом неожиданности, но всё же… Мэл горделиво приосанился в кресле: ай да он, ай да победитель великанов! Но вот же угораздило Якоба альфу себе выбрать — ведь обнимет и раздавит, не заметив. А как с ним в постель ложиться, если у него и… всё остальное под стать? Хорошо, что Людвиг не такой, хоть и тоже большой и сильный. Но с ним должно быть проще… Мэл опустил глаза, устыдившись неуместным мыслям. — Ваше высочество насчёт свадебного меню желает узнать? — поклонившись, спросил гигант басом, когда молчание затянулось. — Да, — машинально согласился Мэл, хотя, что именно будет стоять на столах, его волновало меньше всего из неумолимо приближавшегося кошмара под названием «свадьба». — Бульон из голубей, бульон из петушиных гребешков, суп из каплунов, суп из куропаток, — принялся перечислять Джон, — выпеченные на жаровне паштеты из кроликов и уток, жареные индюки, жирные цыплята под трюфельным соусом… — Мэл сглотнул слюну: он издевается, что ли?! Даже папа, уж насколько контролировал всё, в кухонные мелкие подробности не вникал. — Рагу, молочные поросята, сосиски, белая кровяная колбаса, медвежьи лапы, карпы, креветки, жареные камбалы и окуни, лососёвая икра… — Ваше высочество, к вам кардинал! — полузадушенным шёпотом объявил Пат, опасливо косясь на могучего альфу, которого пришлось прервать. — Прекрасно! — воскликнул Мэл, обрадовавшись поводу прекратить казавшееся бесконечным перечисление блюд. — Попроси его высокопреосвященство минуту обождать. А ты, — он обратил взор на Джона, — обсуди все детали с моим ка… личным секретарём, — мгновенно повысил он Якоба. — Вот и он! Как всегда очень кстати! В комнату зашёл Якоб, держащийся так прямо, будто оглоблю проглотил. Но Мэл с гордостью отметил его твёрдый взгляд и ровную походку. В новеньком, по последней моде сшитом наряде он выглядел не деревенским простачком, а красавцем голубых кровей. Неудивительно, что Джон пошатнулся, переступив с ноги на ногу. — Вы меня звали, принц? — мелодично спросил Якоб, даже не взглянув на потрясённого его видом альфу. — Разберись, будь добр, — в тон ему ответил Мэл, поведя кистью в сторону повара. — Можете занять кабинет. И, сдерживая смех, сделал знак Пату пригласить кардинала. — Простите, что заставил вас ждать, — радушно улыбаясь, произнёс Мэл, когда кардинал Монтгомери вошёл. В извинениях не было нужды, но хотелось выказать симпатию и расположение. Кардинала Мэл видел всего лишь раз на обручении, но не забыл про его поддержку: именно благодаря этому бете в брачном договоре срок для обзаведения наследником остался прежним, а не был сокращён до года, как настаивал дядя короля. — Что вы, принц, я понимаю, — усаживаясь после приглашения в кресло, сказал кардинал. — Предсвадебные хлопоты занимают, верно, всё ваше время. Приветливая улыбка сошла с лица Мэла, а в душу вновь вернулась тревога: уже послезавтра предстоит церемония, после которой он окончательно распростится со свободой. И станет мужем человека, не испытывающего к нему никаких тёплых чувств. Считающего его «глупым и больным»! И что может предложить взрослому искушённому альфе он, неопытный омега… Он даже не прислушивался к разговорам братьев-омег, когда те обсуждали брак, обязанности супругов и аспекты физической близости, думал, что ему эту сторону жизни, если и предстоит когда-либо узнать, то не скоро. Даже течки можно на пальцах одной руки пересчитать, а проходили они слабо и почти незаметно: не ощущалось никакого «томления в чреслах и желания чего-то запретного», — как описывал самый старший из них, Джоки. Только общая вялость и небольшое повышение температуры. Мэл всегда считал, что братья придумывают про «бабочек в животе», чтобы выглядеть взрослее. Да и в омежьих романах гораздо интереснее было читать про приключения и опасности на пути к воссоединению влюблённых, чем про само это воссоединение, обычно ограничивающееся парой строк в конце истории без подробностей. — Волнения и страхи естественны в вашем положении перед лицом доселе неведомого, — проницательно заметил кардинал, видимо, угадав о ходе мыслей Мэла. — В столь юном возрасте любому сыну божьему особенно требуется зрелый наставник и духовный пастырь, кто смог бы направить неокрепший разум в благое русло и отсечь происки тьмы от наивного сердца. Вы же, принц, до сих пор не выбрали себе духовника из моих собратьев. Мэл виновато потупился: не выбрал. И на исповеди ни разу после отъезда из отчего дома не был. — Я с радостью помогу вам, — кардинал подался вперёд, сверля пристальным взглядом: — Елико у вас есть желание облегчить душу. Не стоит вступать в семейную жизнь, неся груз прошлых грехов. Чистым душой и телом следует принимать таинство брака. Искушение покаяться в обмане затопило горячей волной. Грех ведь лгать и притворяться, тяжкий грех! Как и верить предсказаниям язычников. Готовый к любой епитимье, Мэл уже набрал в грудь воздух, собираясь во всём признаться, как за дверью кабинета раздался звук падения чего-то тяжёлого. Мэл вздрогнул и странное гипнотическое воздействие голоса и взгляда кардинала прошло. — Я благодарен вам за участие, ваше преосвященство, но хочу видеть в своих духовниках омегу. Завтра же я выберу его и посещу с целью исповедаться перед свадьбой. Кардинал откинулся на спинку кресла, если его и разочаровал ответ, по лицу это прочитать не представлялось возможным. — Я уверен, что ваше высочество поступит верно, — дипломатично откликнулся он. — В свою же очередь, у меня есть небольшая просьба… — Сделаю всё, что в моих силах, — заверил Мэл, внутренне не переставая поражаться, как легко и просто он чуть не выболтал свой самый главный секрет — магией, что ли, какой владел кардинал? — Король уже несколько недель откладывает подписание указа о повышении церковного налога. Меня и моих братьев по вере тревожит сие промедление, ибо разве есть важнее надобность в королевстве, чем укрепление истинной веры среди народа? — Мэл потупил взор, признавая, что нет. — Деньги, потраченные паствой на удовлетворение плотских потребностей, обратятся в пыль и тлен, не принеся ничего их духу. Более того, приведут к искусу неумеренности и греху чревоугодия. Дело церкви и короля держать подданных в строгости, ограничивая пагубное воздействие роскоши на слабую плоть. — Мэл закивал, показывая, что полностью разделяет эту точку зрения. — Поверьте, увеличение налога на одну — всего одну! — десятую принесёт лишь благо и усилит народные уважение и трепет перед короной. Народные уважение и трепет Мэл уже слышал и видел — еле ноги унёс. Не зря Рабби говорил: «Плохо они здесь живут, злобу прячут». Как бы толпа на площади отреагировала, узнав, что придётся ещё сильнее затянуть пояса? Вряд ли с восторгом или хотя бы пониманием. Начнутся недовольства в столице, докатятся волнения и до южных, только-только утихомиренных провинций, а стоит где-то вспыхнуть бунту — вот и «будет буря», как в пророчестве. А вина в том ляжет, конечно же, на короля. Мэл задумчиво сложил пальцы домиком, с почтительным видом внимая заливающемуся соловьём кардиналу. Не этот ли властный, не привыкший к возражениям голос, отчитывал Дебри в приснопамятную ночь возле конюшен? «Он до сих пор не подписал указ» — не про увеличение ли налога шла речь? Они решили с Якобом, что это говорил альфа, но ведь мог и бета. Сейчас тон кардинала вкрадчиво-мягок, но если добавить в него раздражения и гнева? Между лопаток пополз холодок. Мэл взглянул на собеседника по-новому, отмечая цепкость взгляда из-под кустистых бровей, хищность крючковатого носа и жёсткость узких губ. Внешность таила злодейские черты, становящиеся явными, если хорошенько приглядеться. — Смею ли я надеяться, что в ближайшее после свадьбы время вы поговорите с королём о необходимости и разумности данного указа? Уверен, он не откажет своему молодому мужу в такой малости, — завершил речь кардинал, растянув губы в улыбке. Призванной, видимо, продемонстрировать дружелюбие и открытость. Но Мэл не обманулся: улыбка лишь казалась искренней, а на самом деле таила змеиное коварство. Стоит лишь потерять бдительность, как ядовитые зубы сомкнутся в смертельном укусе. — Я обязательно уговорю Людвига! — с энтузиазмом воскликнул Мэл, изображая наивного простофилю, поверившего каждому слову. — Вы можете на меня полностью рассчитывать! — Вот и славно, — поднялся кардинал. — Да хранит вас господь. Не смею более отвлекать своей скромной персоной ваше высочество от более важных дел, требующих внимания… Прощание совпало с моментом появления из кабинета Джона. Поклонившись Мэлу и кардиналу, альфа приложился к перстню на милостиво протянутой руке его высокопреосвященства и с непроницаемым лицом удалился. Кардинал, к вящему облегчению, тоже не стал задерживаться и вышел вслед. — Однако, — протянул Мэл, когда за обоими закрылась дверь. Получается, главный заговорщик — кардинал? Не вышло манипулировать Людвигом через любовника — то-то Дебри «молил о богоугодном деле», — решил зайти со стороны мужа. Если так, то противостоять ему будет непросто. Но ничего, главное, что враг известен. А там что-нибудь да придумается. — Джон ушёл? — выглянул из кабинета Якоб. — Ушёл, — подтвердил Мэл. — Выяснили всё? Он попросил твоей руки? — Попросил, — улыбка Якоба растянулась до ушей. — А ты? — А я отказал, — с выражением абсолютного счастья на лице заявил он. Мэл расхохотался: — Ах ты, бессовестный сердцеед! И он принял отказ? — Да как же, мой Джон не такой! — фыркнул Якоб самодовольно. — Добиваться, говорит, тебя буду. Альфы, они ведь охотники, что им в руки само падает, они и не ценят. Им завоёвать надо. — И когда это ты успел стать специалистом по альфам? — поддел его Мэл, по-прежнему улыбаясь, но с грустью понимая, что сам-то как раз «упал в руки» Людвигу — а зачем добиваться того, кто не может отказать? Всего через день они станут мужьями пред богом и людьми. И вне зависимости от их желаний, им придётся разделить брачное ложе. Надо попробовать договориться, убедить Людвига подождать течки — тогда обоим будет проще. Наверное. Но принимать пилюли Джемисона Мэл не собирался в любом случае: искусственно вызванное желание ещё хуже, чем его отсутствие. Обманывать самого себя он не хотел. Но, может быть, всё будет не так страшно и плохо — поцелуй-то ему понравился. Приободрившись, Мэл выбросил из головы неприятные мысли.