Сила иллюзии

В день свадьбы Мэл проснулся ещё до рассвета. Тихо выбравшись из постели, подошёл к окну, приоткрыл створку, пуская внутрь прохладный пахнущий листвой воздух. Низ деревьев окутывал туман, придавая саду сказочную таинственность. Казалось, вот-вот дрогнут ветки ближайшего каштана и из-за ствола высунется ушастая морда тролля, торопящегося успеть в укрытие до восхода солнца. С первыми лучами волшебство развеется и больше не вернётся. Никогда. Завтра всё будет иначе, и сам Мэл станет другим. Ни разу в жизни он не испытывал настолько острого мучительного желания сбежать куда глаза глядят — прямо в молочно-белую неизвестность тумана. Донёсшийся звук шагов отрезвил: даже поддайся он сиюминутному искушению — побег не получится. Да и как бросить Рабби, опозорить его и родителей… Мэл встал сбоку от рамы, наблюдая за неторопливо прохаживающимся солдатом. Наверняка тот предпочёл бы вместо ночного караула спокойно спать, но долг есть долг. И у каждого он свой. «Триднестцы не бегают от опасностей и страхов», — Мэл вспомнил сказанную им самим Якобу фразу, бросил тоскливый взгляд на начинающие окрашиваться розовым верхушки крон и вернулся в постель. «Делай, что должен, и свершится, чему суждено»¹, — кто из предков это сказал, он забыл, но ничего другого и не оставалось. После завтрака явился Рабби, собранный и деловой. В его присутствии Мэл почувствовал себя увереннее и в очередной раз мысленно поблагодарил отца, что не отправил младшего сына в чужую страну одного. Наверное, подозревал, что тот без поддержки и контроля может натворить безрассудств… — Поль скоро принесёт ожерелье, он за ним уже отправился. К собору мы едем с тобой вдвоём, с Людвигом вы встретитесь у алтаря. Церемония должна начаться в три часа пополудни. Я, как твой брат и представитель Триднеста, довезу тебя сам и передам в руки будущего мужа, — рассказал Рабби ближайшие планы. — А я? — пискнул Якоб, мечтающий, что ему будет позволено везти кресло с женихом. — А тебя Мэл слишком разбаловал, — нахмурился Рабби. — Знаешь, что мой дед сделал бы со слугой, посмевшим влезть в разговор? — Якоб ойкнул и зажал рот ладонью. — То-то же. Ты собираешь вещи и переносишь в новые комнаты, отведённые для о-короля. После свадьбы Мэл должен вернуться уже в них. — Почему ожерелье доверили Мюррею? Он ведь всего лишь барон! — возмутился Мэл. Против остального возразить было нечего, хоть переезжать и не хотелось: со второго этажа не выскользнешь незаметно в окно. — Леит должен передать мне реликвию, как родственник короля. Он отказался?! — Умерь гнев, братец. Леит приболел, он прибудет на венчание, конечно, куда денется, но сейчас у него Джемисон. И нет, пока то самое снадобье, — Рабби многозначительно глянул, — не готово. Лекарь говорит, трое суток должно настаиваться. А Поль хоть и всего лишь барон, в нем есть королевская кровь — традиция не нарушится. Мэл приподнял брови, не поверив во внезапное недомогание Леита МакКензи, лорда Чарфилдского — не слишком ли вовремя тот решил занемочь? Больше похоже на намеренное манкирование обязанностями, с целью выказать в очередной раз пренебрежение. И с чего бы это провинциальному барону Мюррею иметь родство с королём? Этот вопрос Мэл задал вслух. — Там долгая история, — Рабби махнул рукой, но все же продолжил, заметив интерес брата: — Он по ветви омег принадлежит к МакКензи. Его папа был одним из трёх детей-омег от первого мужа деда Людвига, Рутгера Второго. Мужа, который рожал одних омег, сослали в монастырь… — Святого Грегора, — закончил Мэл. — Да. Рутгер Второй избавился от мужа, не способного принести альфу, а детей отправил воспитываться в семьи вассалов. Для укрепления связи с сюзереном. — Детей он хотел сбагрить, а не связи укреплять, — заявил Мэл, не сомневаясь в своей правоте. — Барон сын одного из этих омег? — Рабби подтвердил предположение. Так вот почему барон сидел на втором месте от короля тогда в шатре: его происхождение, а не только лишь воинские заслуги дали это право. — Но разве омегам королевской крови доступны не всего два пути: в монастырь или под венец с равным? Разве им позволено выходить замуж за альфу ниже родом? — Тот омега проявил непослушание, — улыбнулся Рабби уголками губ. — Он полюбил сына своего воспитателя и вопреки воле отца сочетался с ним браком. Оба покойных Рутгера, что Второй, что Третий, не желали видеть, как они считали, позор их рода, но Людвиг спокойнее отнёсся к мезальянсу и, как ты заметил, приблизил к себе Поля. Кстати, абсолютно заслуженно. Вот как? Значит, и в Брингундии принцам-омегам возможно самим выбирать свою судьбу? Жить с любимым и рожать ему детей не ради долга. Не бояться всю беременность, что носишь омегу или бету вместо наследника-альфы. И знать, что муж будет рад каждому ребёнку вне зависимости от пола. Не дрожать и не лебезить, лишь бы не попасть в немилость и отправиться в изгнание… — Это редкое исключение, — сказал Рабби с сочувствием, наверняка догадавшись, о чём думает Мэл. — Против истинности не властны человеческие законы. Услышав эти слова, Якоб подпрыгнул на месте и хоть не произнёс в этот раз ни слова, на его лбу буквально горело: «А я вам говорил! Истинность не выдумка!». Мэл только вздохнул. Выдумка или нет, она ему всё равно не поможет избежать свадьбы. Судьбы того храброго омеги, осмелившегося пойти вопреки устоям, не повторить. А раз так, то нечего и медлить. — Пат, веди цирюльников и портных! — крикнул он решительно. — Якоб, позови отца Доминика! Я его выбрал в духовники, — пояснил он брату. — Исповедь оставил напоследок? — Рабби недоуменно наморщил лоб. — Ты ведь не успеешь. — Очень на то надеюсь, — цинично ухмыльнулся Мэл. — Как и на то, что отец Доминик отпустит мне все грехи скопом и без подробностей. Не хочу лгать на исповеди, но… — он пожал плечами. — Ты хитёр, как наш предок Сомерленд, — расхохотался Рабби, оценив уловку. — Помнишь? Это он на самом деле правил при живом муже-альфе, и даже сын потом не смел ему перечить. — Зато внук его отравил, — мрачно ответил Мэл. — Смотри-ка, что-то из истории рода всё же смогло задержаться в твоей голове, — наигранно изумился Рабби, но продолжил уже без ёрничания: — Думаю, вы с Людвигом сможете полюбить друг друга, когда познакомитесь ближе. Я немного успел его узнать: он не похож на своих отца и деда. Хоть и считает, что главная цель омеги родить наследника, — добавил после небольшой паузы. Судя по наличию любовника, а также резвости, с которой Людвиг полез целоваться на балконе, не узнав даже имя, и азарту в погоне у пруда — предназначение омег он видел не только в продлении рода. Но явно самих омег и в ломаный медяк не ставил. — Благодарю, братец, мне сразу стало легче, — язвительно отозвался Мэл. — Ты всегда умеешь найти нужные слова для поддержки. Пат впустил ожидающих в приёмной цирюльников и портных, и Рабби удалился, не ответив. С давних времён к свадебному наряду о-жениха в Брингундии имелись четыре требования: требовалось что-то новое — для успешного начала новой жизни; что-то голубое — как символ чистоты; что-то старое — как связь с корнями и прошлым; и что-то, взятое взаймы у омеги, чей брак уже успешен. Мэл не нашёл ни одного упоминания в книгах и свитках про обязательность на церемонии капора. И справедливо счёл, что вполне может обойтись без данной детали одежды. Но, чтобы не шокировать публику и не дать себя обвинить в попрании традиций, с непокрытой головой идти под венец не рискнул. По его заказу портные изготовили из местных жемчужин и подаренного аббатом Бенедиктом мотка кружев нечто отдалённо напоминающее арселе², что надевали омеги в Триднесте на праздники, но воздушное и лёгкое — «что-то новое». То же кружево, изготовленное монахами, ажурно прикрывало плечи и руки и драпировало кипенно-белыми складками колени и низ кресла. Широкий пояс из шелка цвета лазури — «что-то голубое», — плотно обхватывал стан, а поверх него шёл тонкий серебряный с подвесками на цепочках — подарок папы. Мэл решил, что это вполне сойдёт за «что-то, взятое взаймы»: всё равно других омег, чьё замужество было бы успешно, в ближайшем окружении не наблюдалось. Массивное родовое колье МакКензи с бриллиантами и сапфирами — «что-то старое», торжественно принесённое бароном Мюрреем, который буквально светился от гордости за доверенную ему почётную миссию, — служило лишним напоминанием о несчастливом финале предыдущего королевского брака. Но, ощущая его тяжесть на груди, Мэл всё же искренне надеялся, что когда-нибудь самолично передаст тяжеленное украшение жениху своего сына-альфы. Что бы там ни пророчили друиды, какие бы козни ни строили кардинал с графом, и каким бы мужем ни стал Людвиг — ничто и никто не помешает ему, Мэлу, жить долго и счастливо! С таким боевым настроем он и отправился на свадебную церемонию. Сидя в кресле, но распрямив плечи и высоко держа голову. Уверенности в себе хватило ненадолго: на время, что потребовалось доехать до главного городского собора. Именно возле его стен Мэл познакомился с народным песенным творчеством. Сейчас на площади собрался, похоже, весь город. Празднично наряженная толпа колыхалась словно прилив, с шумом и рокотом разбиваясь о спины выставленных цепью солдат. Мэл умел и любил плавать, в реке или озере. Но море, куда его совсем ребёнком однажды брали родители, оставило пугающие воспоминания опасной непредсказуемостью и мощью, неподвластной человеку. Глядя из окна кареты на заполненную площадь, где, казалось, яблоку негде упасть, Мэл испытал те же ощущения, что в детстве, когда, купаясь, вдруг понял: дна под ногами нет, и волны не помогают приблизиться к берегу, а мешают, норовя утянуть в глубину. — Слава королю Людвигу! Да здравствует принц Мэлвин! — раздавались верноподданнические выкрики. — Счастья женихам! Не эти же люди весело распевали песенку про бревно, а потом швыряли грязью? — Не бойся, всё пройдёт хорошо, — Рабби, заметив, как Мэл сцепил зубы, ободряюще улыбнулся. — Помни, я рядом. По традиции, прежде чем войти внутрь на венчание, требовалось одарить народ монетками «на счастье». Рабби предложил подъехать в карете к самому входу, бросить в толпу горсть медяков и этим ограничиться, но Мэл скрепя сердце настоял, чтобы его спустили и провезли на кресле по площади вдоль толпящихся горожан: пусть увидят о-короля вблизи. Поймут, что он не «бревно», а живой человек. Приветливый и щедрый. Достойный уважения и любви подданных. И смелый — это Мэл решил доказать самому себе. — Не медь, серебро! — велел он. Рабби помедлил и со вздохом подал ему другой кошель. — Ничего, не обеднеем, а первое впечатление бесценно, — пояснил Мэл расточительство. — Вези меня! Пожалуй, он переоценил собственную выдержку: уже через несколько минут лица, разноцветные капоры и кафтаны, ленты и букеты цветов расплывались яркими пятнами, от обилия красных мундиров рябило в глазах. Шум голосов воспринимался единым гудением огромного роя пчёл, а в ушах зазвучал мотив припева из песенки оборванца: «Траля-ля-ля, бревно не убежит». Мэл никогда раньше не испытывал страха перед толпой, но сохранять жизнерадостную улыбку, раздавая монетки в нетерпеливо протянутые руки, становилось всё труднее. — Не откажите в милости несчастному! — чей-то голос прорезался сквозь общий гул заверений в любви и верности. — Я потерял глаз и ногу в боях за Брингундию! Пропустите старого солдата, не щадившего живота своего ради короля! Альфа на костылях и с чёрной повязкой через лицо распихал всех с удивительной ловкостью, пронырнул между красными спинами и оказался прямо перед Мэлом, сунув ему под нос мозолистую ладонь. — Пожалуйте от щедрот ваших, добросердечный принц! Голос показался странно знакомым, и Мэл пристальней вгляделся в попрошайку. Этот наглый взгляд он уже видел, пусть сейчас на него смотрели не два голубых глаза, а всего один. Памфлетист! Бессовестный оборванец, из-за кого пришлось чуть ни в чём папа родил носиться по королевскому саду, петляя, как заяц! — Ты… — выдохнул Мэл и ухватил мошенника за грудки, дёргая к себе: — Ещё раз про короля гадости споёшь, язык вырву! — прошипел он прямо тому в лицо, с удовольствием наблюдая страх в расширившемся зрачке. Стоило ему разжать пальцы, как «старый солдат», выронив костыли, рванул в толпу, норовя скрыться. Но цапнуть с колен монету из рассыпавшейся мелочи перед бегством успел. — Чудо! Чудо! Принц исцелил калеку! — как круги от брошенного в воду камня расходились возгласы по людскому морю. — Слава принцу Мэлвину, слава нашему о-королю! Сейчас в них звучало больше искренности, отметил Мэл с удовлетворением. Толпа заволновалась, напирая на солдат. Пришла пора заканчивать с благотворительностью — от греха. Как бы всплеск народной любви не обернулся катастрофой: могут ведь и затоптать друг друга, если все сразу возжелают взглянуть вблизи на «чудотворца». — Что ты ему сказал? — наклонился к плечу Рабби. — Пожелал здоровья, — ответил Мэл, наблюдая, как пара дородных омег прорывается в первый ряд, активно работая локтями и не обращая внимания на возмущённые окрики. — Давай, братец, быстрее, нехорошо заставлять ждать Людвига у алтаря. Сама свадьба прошла как в тумане. Сердце стучало, желудок выделывал кульбиты, норовя прорваться в горло, подташнивало, ладони предательски потели, в ушах звенело, в глазах плыло, щёки горели. Казалось, все органы принимают живое участие в церемонии. Кроме мозга. В голове царила пустота. Из последних сил стараясь сконцентрироваться — он же не впечатлительный омега, падающий в обморок от малейшего волнения, — Мэл послушно повторял слова клятвы, говоря чётко и громко. Чтобы ни у кого из присутствующих и тени сомнения не закралось в согласии жениха. — Можете поцеловать мужа, — наконец важно объявил священник. Людвиг нагнулся, на мгновение сухо коснулся губ своими и тут же отстранился. Ничего похожего на горячий страстный поцелуй на балконе. Мэл и не рассчитывал, что тот узнает «ночного ангела»: не зря цирюльники извели полбанки отбивающей запах мази, готовя к появлению на публике. От самого Людвига тоже чувствовался лишь аромат духов — но разве в запахах дело? Можно ведь немного теплее отнестись, проявить участие и банальное внимание? Просто потому, что они теперь в одной лодке, и как пройдёт плавание по опасным и бурным волнам во многом зависит от их умения взаимодействовать. «Скалы сами рухнут в море» — не супруги ли подразумевались под скалами в пророчестве? Что-то сегодня всё напоминает о море. И вряд ли это можно толковать как хорошую примету. Мэл с усилием отбросил неприятные мысли и широко улыбнулся, принимая поздравления с разных сторон. Леит оказался одним из первых, кто выразил почтение королевской чете, и ничто в его внешности не указывало на недавнее недомогание — наверняка обманул всех, старый интриган! Рядом с ним кланялись и желали счастья малахольный подросток-альфа — наследник, и молодой омега с медными кудрями, выбивающимися из-под капора — очередной муж, то ли четвёртый, то ли пятый по счёту. В протоколе дня после свадебной церемонии значился отдых: встретиться вновь молодожёны должны были уже вечером на праздничном пиру. Но перед возвращением во дворец — на этот раз совместным, а не порознь — им пришлось вновь улыбаться и отвечать приветственными кивками на поздравления толпы, остановившись на вершине соборной лестницы. Дождавшись, пока громкость воплей пойдёт на убыль, Людвиг проигнорировал специально устроенный пологий скат, легко подхватил Мэла на руки из кресла и, спустившись по ступеням, занёс в карету, вызвав ещё один шквал одобрительных возгласов. Глядя каждый в своё окно и синхронно делая взмахи ладонями, новобрачные попрощались с теми из подданных, кто ещё не спешил за бесплатной выпивкой: как раз к окончанию церемонии на площадь подвезли бочки с вином. — Вы хорошо держались, — повернулся Людвиг, когда они выехали с улиц на ведущую во дворец дорогу. — И головной убор, хоть и необычный, но вам к лицу. Если мне не изменяет память, в чём-то похожем вы были на портрете. — Не дождавшись отклика, он продолжил: — Кстати, как зовут того художника, что его написал? На меня произвело впечатление его мастерство. Я хочу пригласить его в Брингундию. — Что? — Мэл, уставший, будто после целого дня на охоте, откинулся вглубь сиденья. О чем речь вообще? Разве Людвиг не должен был тоже волноваться и нервничать, а сейчас испытывать опустошение и дезориентированность, не понимая, чего ждать от будущего? Ах да, у него ведь второй брак — ничего нового не произошло, почти рутинные обязанности. Подумаешь, очередная свадьба — какие мелочи. — Кого пригласить? — Художника, — с терпеливым вздохом пояснил Людвиг. — Ему удивительно удалось передать сходство. Кто он? Как его имя? Он, должно быть, очень известен в Триднесте? — Известен… Мэл осознал услышанное и чуть дар речи не потерял от возмущения: сходство?! Да ничего общего не имелось между ним настоящим и получившимся на портрете каким-то слабоумным уродцем с рыбьими глазами и отвисшей нижней губой! — Его имя? — переспросил Мэл, усилием воли держа себя в руках: начинать супружескую жизнь со скандала точно не стоило. — Я не помню, — мстительно заявил он. — Не страшно, я спрошу у принца Рабби, — ответил Людвиг мягко, но на лице читалось сомнение в умственных способностях собеседника, кто не может с первого раза понять, о чём его спрашивают, и даже не в силах запомнить имя живописца, которому позировал не один день. Мэл прикусил губу: он планировал, оставшись наедине с Людвигом, предупредить об опасности и посоветовать быть внимательней с ближайшим окружением. Но откуда лишённый возможности передвижения «глупый и больной» принц мог бы узнать о заговоре? Нет, Людвиг не поверит его словам. Вон и так смотрит, будто на круглого дурака. А сейчас признаться в обмане… Мэл поёжился, представив реакцию. И о дальнейшем доверии между ними можно будет забыть. Нет, пока не время для откровений. — На моей родине существует обычай, — Мэл сложил губки бантиком и захлопал ресницами: хочется Людвигу думать, что омеги — пустоголовые куклы, годные лишь для постельных утех, пусть и дальше думает. — Новобрачные на пиру пьют из одного кубка. Позволено ли мне попросить о его соблюдении? Такой обычай действительно был — символизировал готовность супругов разделить горести и радости, всё, что отмерил им бог в единую для двоих чашу. Но Мэл умолчал, что обычно ограничивались одним глотком, а дальше каждый пил из своей. — Да, я уважительно отношусь к традициям Триднеста, — кивнул Людвиг. — Прикажу подать нам один кубок. Вряд ли кардинал рискнул бы подливать зелье прямо на свадьбе, но теперь уж точно не станет. Не безумец же он травить сразу обоих? — Благодарю-ю, — Мэл склонил голову, глядя исподлобья и манерно растягивая гласные. — Вы такой душка-а… Похоже, немного переиграл: лицо у Людвига сделалось, будто глотнул прокисшего молока. Но голос прозвучал весьма доброжелательно: — Есть ли у вас ещё какие-то пожелания? «Перенести брачную ночь на пару лун!» — чуть не сорвалось заветное. Мэл вовремя прикусил язык и растянул губы в улыбке: — Полагающиеся мне отныне покои рядом с вашими на втором этаже, но там лестница и я бы хотел пока… — О, не волнуйтесь, — Людвиг прервал его движением руки. — Я уже распорядился: на ступенях установят пологий скат для удобства вашего передвижения. — Так любезно с вашей стороны, — пришла пора Мэла внутренне кривиться: он-то рассчитывал остаться в прежних комнатах. — Я тронут вашей заботой. Она бы не потребовалась, если бы Людвиг женился на ком угодно, кроме него. «Какого же черта ты взял в мужья калеку?!» — мысленно крикнул Мэл, прижимая ладонь к груди и продолжая изображать благодарность. Спросить что ли в лоб? — Могу я узнать… И в этот момент, словно по закону подлости, карета остановилась — приехали. — Договорим вечером, — светски улыбнулся Людвиг. — Я буду счастлив ответить на все ваши вопросы. Мэл смиренно вздохнул и сложил руки на коленях, приготовившись терпеливо ждать, пока его будто куль с мукой перенесут в кресло. Вряд ли удастся что-то обсудить на празднике: кругом будут люди, но впереди брачная ночь — тогда никто не помешает разговору по душам.