Сила иллюзии

Рассыпая сонм искр, горящие шары взмывали один за другим, зависали на секунду над головой жонглёра и падали вниз. Но каждый раз тот ловко перехватывал их и отправлял обратно вверх, не давая огненной карусели прекратить своё движение ни на мгновение. К трём шарам добавился четвёртый, а потом и пятый. Сидевший неподалёку от Мэла рыжеволосый муж Леита, Финлей охнул и округлил глаза: — Как он не обжигает руки? Это какое-то колдовство? Оторвавшись от поедания персика, Леит вытер губы и покровительственным тоном пояснил: — Всего лишь тренировка и привычка, могу поспорить, что ладони у него грубее ваших пяток, дорогой. Хотя много и не поставлю. Финлей натянуто рассмеялся, глядя на крупного альфу, ловко управляющегося с огненными шарами. Благодаря Якобу, Мэл знал, что до замужества Финлей жил в семье с большим количеством детей. По слухам, его родители, хоть и благородных кровей, были настолько бедны, что младшие отпрыски донашивали одежду и обувь старших братьев, а летом и вовсе бегали босиком, как какие-нибудь простолюдины. Леит не погнушался прилюдно напомнить, что вытащил мужа из нищеты — маленькая, но характерная черта, добавившая неприязни к новоявленному родственнику. Сменилась музыка, зазвучала флейта, и после жонглёра пришёл черед акробатов: стройного гибкого беты и миниатюрного невесомого омеги, что буквально порхал по плечам партнёра экзотической яркой птахой, принимая причудливые позы и заставляя усомниться в наличии у него костей. Слаженные плавные движения, невинные на первый взгляд, всё же будили смутные ассоциации с более интимным процессом. По смущённому хихиканью омег, масляно заблестевшим глазам альф и доносящимся обрывкам шуток, Мэл понял, что не у него одного. Лишь кардинал сидел с постным видом, что-то ковыряя в тарелке. И как в него ещё влезает? После седьмой перемены блюд есть продолжали лишь самые стойкие. — Вам нравится выступление? — Людвиг повернулся к Мэлу. — Да, — согласился тот, стараясь, чтобы в голосе не проявился сарказм. Конечно, нравится. Ведь каждому калеке приятно смотреть на то, что он и сотой доли никогда не сможет повторить. Получить напоминание о собственной ущербности прямо на свадебном пиру — что может быть лучше? Если бы у Мэла действительно не слушались ноги, представление наверняка бы расстроило и пошатнуло его веру в себя. Похоже, племянник от дядюшки недалеко ушёл: оба самоутверждаются, унижая других. — Это ваша идея пригласить на праздник циркачей? — Увы, нет. Мы должны благодарить за зрелище графа Синклаир, — Людвиг отсалютовал кубком одному из альф, сидящих в отдалении, и сделал глоток. — Как мило с его стороны, — Мэл перевёл взгляд на виновника испорченного настроения и склонил голову, делая вид, что выражает признательность. — Слава новобрачным! — выкрикнул тот в ответ. — Слава королю Людвигу! — Слава о-королю Мэлвину! — подхватил барон Мюррей, не дав повиснуть паузе. Вряд ли кто-то её заметил, кроме Мэла, вспомнившего, откуда ему известно имя Синклаир. Это же не кто иной, как министр финансов, брат покойного мужа Дебри. А вон и сам Лаклан Дебри за его плечом скромно сидит, не высовывается. Мэл бы с удовольствием вообще его на праздник не пустил, зловредного пакостника. Наверняка с циркачами его инициатива. Хоть так решил сопернику досадить. Ох, как в клубке змей находишься, ей-богу! И посередине Людвиг: то ли ничего не понимающий дурак, то ли потворствующий всему подлец, — не знаешь что хуже. Мэл дождался, пока Якоб дольёт в кубок и сделал глоток густого терпкого вина, тёплой волной прошедшего по пищеводу. — Младший брат моего отца, дядюшка Исибейл, воспитавший меня и братьев, всегда говорил: слава альфы в воинских победах, слава омеги в детях, а слава бет — в их воспитанниках. Дядюшка Исибейл бета, — пояснил Мэл, обворожительно улыбаясь. — А вашим воспитателем был герцог Леит? Или отец? Людвиг неожиданно смутился: — У меня не было какого-то одного наставника. Ко мне приглашали разных учителей. Вряд ли кто-то пробыл больше года. Отец считал, что привязанность к одному нанесёт скорее вред, чем пользу. — И абсолютно справедливо! — гаркнул вдруг, как оказалось прислушивающийся к разговору Леит. — Никто не должен оказывать влияние на короля, да вообще, у сильного альфы, — он выпятил грудь, несомненно, считая себя таковым, и многозначительно постучал по темени, — своя голова должна быть на плечах! Рабби, сидевший слева от Мэла, толкнул его коленом под столом, наверняка намекая на ещё одну любимую присказку дядьки Исибейла: «Голова без ума, что пустой горшок — гудит громко да без толка», — Мэл с трудом сдержал смешок, незаметно пихая брата в ответ. — Когда я отказался от завершающего вечер бала, советники предложили два варианта увеселения: танцовщиков или циркачей, я выбрал второй, — негромко сказал Людвиг, склонившись к Мэлу. — Спасибо, — искренне ответил тот, пытаясь прочесть, что скрывается в серых глазах, с более темным ободком по краю радужки. Раз Людвиг сам отказался от бала и танцовщиков, может, он не дурак и не подлец, а вынужден считаться с придворными, не желая настраивать их против себя? Он ведь не намного старше, неожиданно понял Мэл, не озаботившийся ранее поинтересоваться возрастом жениха, настолько всё равно ему было за кого именно придётся выходить замуж. Борода придавала Людвигу солидности, но вряд ли разница в возрасте составит больше пяти лет. И если в детстве не нашлось человека, на кого можно положиться, кому довериться: авторитарный отец явно не уделял много внимания, отчимы сменялись, учителя не задерживались, братьев нет — маленькому Людвигу, наверное, было очень одиноко. Не в этом ли причина, по которой он выбрал портрет Мэла — искал кого-то, кто так же привык быть один, только уже вследствие физических особенностей? Как бы узнать наверно, чтобы не ошибиться в своих предположениях? — У вас красивые глаза, — еле слышно выдохнул Людвиг, приближая лицо. — В их глубине будто скрываются солнечные зайчики. — Это отсветы свечей, — прошептал Мэл, неосознанно тоже подаваясь навстречу. — Нет, это видна ваша душа… — Смертельный номер! — громко воскликнул циркач в красно-чёрном наряде, музыка стихла, и Мэл с Людвигом отстранились, сев ровно. — Метатель ножей, наш знаменитый мастер Нокс покажет достопочтенной публике своё искусство! Па-апрошу соблюдать полнейшую тишину! Предыдущий ассистент погиб от его клинка из-за случайного звука! Финлей ахнул и прижал пальцы к губам под недовольным взглядом Леита. Людвиг протянул руку и накрыл ладонь Мэла, лежащую на столе, легко сжал. Только на Рабби, казалось, торжественность объявления не произвела должного впечатления: — Так себе мастер, если от неосторожного чиха промахнуться может, — проворчал он себе под нос. Барон Мюррей поддержал замечание скептической ухмылкой, но взгляд его, как и у всех за столом, не отрывался от двух фигур в дальнем конце зала. Невысокий хрупкий омега в белых одеждах, на которых кровь станет сразу же заметна, замер возле принесённого деревянного щита, раскинув в стороны руки. Альфа, движениями напоминающий крадущегося кота или хищника покрупнее, принялся неторопливо отмерять шагами расстояние, проговаривая вслух: — Шесть, семь… Длинная чёрная борода с заплетёнными в неё синими и красными лентами покачивалась в такт кивкам головы, придавая счету какую-то зловещесть. — Ярдов десять, — шепнул Людвиг Мэлу на ухо, тёплым дыханием посылая табун мурашек вдоль позвоночника. — Это далеко, особенно, когда задача не ранить или убить, а попасть точно в цель, не причинив вреда. «Я знаю», — чуть не вырвалось у Мэла. Ему приходилось бывать на тренировках братьев-альф, и даже самому метать ножи, хотя всегда больше нравилась стрельба из лука. Да и со стрелами получалось лучше — всё-таки для ножей требовалась определённая сила и длина рук. Но говорить об этом нельзя. Нельзя признаться, что совсем другой, чем кажешься. Почувствовав неожиданно сильный укол совести за свой обман, Мэл перевернул кисть ладонью вверх и переплёл свои с пальцами Людвига вместо ответа. Метатель ножей оглянулся, беззвучно спрашивая позволения начать представление. Людвиг кивнул. Все замерли, воцарилась полная тишина, только потрескивали свечи. Короткий замах, и… момент, когда нож начал движение, не удалось уловить, будто серебряная молния сверкнула, и острие с глухим звуком вонзилось в щит чуть выше отведённого в сторону локтя омеги. Мэл непроизвольно сжал пальцы сильнее, заворожённый зрелищем. Финлей приготовился захлопать, но не успел: циркач достал второй нож. Столь же мгновенный бросок и лезвие вошло в дерево над другим локтем. Третий и четвёртый ножи воткнулись у колен с внешней стороны, пятый между ногами. Шестой замер, дрожа, над правым плечом в дюйме от шеи, седьмой симметрично занял место с другой стороны. Оставался последний — восьмой нож. Метатель неожиданно развернулся, сделал несколько шагов в проход между установленными буквой U столами, приближаясь к сидевшей во главе королевской семье. — Не одарит ли милостивый о-король меня яблоком? — низко поклонившись, альфа замер, ожидая ответ. — На удачу. Мэл взял из стоящего рядом блюда с фруктами красно-зелёное яблоко и протянул с улыбкой: — Да будет рука твоя тверда, глаз зорок, а сердце метко. Циркач на секунду поднял голову, удивлённо, как показалось Мэлу, взглянул из-под намотанной до бровей цветастой повязки с бахромой, принял яблоко и склонился ещё ниже, попятившись назад. — Откуда ты… откуда вам известно легендарное напутствие Роланда? — с любопытством спросил Людвиг. — Я думал, в Триднесте не знают наших преданий. — Наверное, некоторые у нас общие. И я буду рад, если… — Мэл глотнул вина и вернул свою ладонь на прежнее место под руку мужа. — Если мы перейдём на «ты». Мои родители обращаются так друг к другу, это не проявление неуважения, а знак доверия. Тш-ш, смотри, — он указал подбородком на продолжившееся представление, лишив Людвига возможности отказа и засчитав себе первую маленькую победу в супружеской жизни, когда тот без возражений перевёл взгляд. Метатель ножей установил яблоко на голове у своего партнёра и отошёл на исходную позицию. Постоял, покачивая лезвие в пальцах, пока вокруг не установилась полная тишина, и вдруг повернулся, встав лицом к зрителям. Опустил головную повязку до кончика носа, полностью скрывая глаза, и в развороте метнул нож через плечо, ни секунды не целясь. Вокруг завопили, в основном омеги, но и несколько альф добавили свои голоса в общий хор. Мэл и сам не удержался от испуганного возгласа. Людвиг привстал с места, Рабби с бароном Мюрреем вскочили на ноги, а Леит, поднёсший ко рту бокал, так и застыл, не замечая, что льёт вино себе на грудь. Страхи оказались напрасны: омега, целый и невредимый, раскланивался под аплодисменты и восхищённые выкрики, широко улыбаясь и демонстрируя всем две половинки яблока в своих руках. — От всего сердца! — он протянул их Мэлу с Людвигом, преодолев расстояние всего за несколько изящных прыжков, словно пролетел не касаясь пола. — Ваша доброта принесла удачу и сохранила мне жизнь! Пусть же для вас супружеская жизнь будет сладкой и сочной, как это яблоко! А детей столько вам даст бог, сколько здесь семечек, — он заразительно улыбнулся. Мэл с Людвигом переглянулись и рассмеялись. Наглец, но как такому отказать? Они взяли каждый по своей части и одновременно откусили по куску ко всеобщему удовольствию. — Я благодарю вас за прекрасное зрелище! — объявил Людвиг и вручил главному из циркачей увесистый кошель. — Я присоединяюсь к супругу, мы довольны! — Мэл посмотрел туда, где сидели графы Синклаир и Дебри, и приподнял кубок в их сторону. Пусть видят, что их гаденький план не удался — вместо того, чтобы переживать и мучиться из-за своей неполноценности, о-король весел и счастлив. И мило общается с мужем. Попрощались циркачи тоже эффектно: размахивая лентами, кувыркаясь и прыгая под весёлую песенку о судьбе свободных как ветер артистов, они обошли всех сидящих, принимая монетки и комплименты. Дойдя до дальнего края стола, перед тем как покинуть зал, метатель ножей обернулся и, поймав взгляд Мэла, сделал нечто непонятное — приоткрыл рот, высунул кончик языка и пошевелил им из стороны в сторону. Наверное, какой-то неизвестный обычай, знак от сглаза или пожелание без слов, решил Мэл. Все бродяги странные. Хотя в чём-то им можно позавидовать — никто не решает за них, где жить и с кем связать свою судьбу. Впрочем, ему грех жаловаться: в мужья достался молодой и красивый альфа, а не какой-нибудь мерзкий обрюзгший старик вроде Леита. Представив его на месте Людвига, Мэл передёрнулся. Выступление циркачей являлось официальным завершением первого дня празднеств. Гости могли продолжать веселиться и пить, буде возникнет желание и танцевать, но уже без молодожёнов. Тем полагалось до полуночи отбыть в опочивальню для первой брачной ночи. И, как водится на всех свадьбах, будь то королевских или крестьянских, уйти не одним, а в сопровождении нескольких свидетелей, что доведут их до самой двери, давая советы и отпуская шутки. Как проходила свадьба старшего брата Каллума, Мэл помнил — по малолетству за стол его не пустили, но подглядывать никто не мог помешать — и не забыл, как краснел юный муж-омега от сальных намёков. В этот раз обошлось без скабрёзностей, видимо, провожатые не рискнули насмешничать над калекой. Что ж, в каждом положении есть свои плюсы: невеликое удовольствие выслушивать дружный гогот про жезл в кувшине и «узелок» на счастье, что надо протолкнуть как можно глубже. Рабби всё-таки не удержался от двусмысленного совета на пороге: — Помните, для жаркого огня потребен не только кремень и трут, но и доброе полено. Истинный смысл Мэл уловил: «Не выдай себя», — но все равно пожалел, что не может хорошенько пнуть в ответ. Хорошо, хоть языком, в отличие от ног, шевелить позволялось: — Спасибо, братец, от такого любителя сучковатых поленьев, как ты, сей совет особенно ценен. Провожатые охотно переключились на Рабби, наперебой требуя поделиться знаниями. Людвиг сам вкатил кресло в спальню. Отсекая смех и шум голосов, закрыл дверь и задвинул засов. Помедлил, перед тем как обернуться. Мэл тоже замер, чувствуя как колотится сердце и кружится голова. Так страшно ему было лишь однажды, когда в восемь лет на спор с братьями-альфами он прыгнул в горное озеро с высокого обрыва. И пусть сейчас ждала не ледяная вода, а постель с рассыпанными по ней белыми лепестками, точно так же сосало под ложечкой. Людвиг подошёл, не спрашивая разрешения, не сомневаясь в своём праве, подхватил Мэла под колени и подмышки, без видимого труда перенёс на кровать и устроил полусидя на подушках. — По традиции мужья сами раздевают друг друга, но я пойму, если вам… тебе, — присев рядом, вспомнил он про уговор, — потребуется помощь слуги. Позвать? Якоб должен был ожидать поблизости, и Мэл не сомневался, что тот прибежит по первому зову. — Да! — Людвиг потянулся встать, но Мэл схватил его за рукав, спохватившись. — Нет! Не надо давать повод для пересудов. Но я хотел бы сперва поговорить… Людвиг придвинулся ближе, а Мэл опустил глаза, затеребив пальцами покрывало. Неправильно начинать новую жизнь с обмана. Какими бы соображениями ни оправдывалась ложь, она рано или поздно выплывет наружу, и тогда Людвиг не простит. Мэл бы не простил — просто не смог бы при всём желании. К черту Рабби с его излишней осторожностью! Не брату предстоит жить с Людвигом, не ему и решать, когда открыться. Но как же трудно сказать правду, язык будто разбух во рту и даже дышать тяжело. — Я хочу признаться… — начал он, решившись, и поднял взгляд на Людвига. Как раз вовремя, чтобы заметить, как тот побледнел до синевы. — Что случилось?! Не ответив, Людвиг завалился на бок, упав на пол, по телу прошла сильная судорога. Отравили? Но как? Когда? Якоб клялся, что Джон проверит всё, что отправится на стол. И за перемены блюд отвечал лично Якоб, он подносил тарелки, подливал вино — ничто постороннее не попало бы в еду по пути из кухни в зал. Во время ужина отравить тоже не могли: Рабби, да и сам он бдительно следили за этим — никто не подходил, не оказывался поблизости… Внезапно Мэл осознал, что вовсе не из-за страха признания дышалось с трудом. Руки и ноги налились свинцовой тяжестью, а в животе будто заворочался огромный жёрнов, перемалывающий внутренности. Мэл застонал от пронзившей резкой боли. Отравлены. Оба. Сомнений нет. Вряд ли у них есть в запасе даже несколько минут. На крики о помощи уйдут последние силы. Мэл судорожно вздохнул, проталкивая колючий воздух в лёгкие. Противоядие! Папа положил в тайник в подлокотнике кресла противоядие. Только бы добраться! Сквозь мутную пелену застилающую глаза, Мэл изо всех сил напрягая мышцы рук и ног, сполз с кровати возле Людвига. Его зрачки закатились, тонкой белой полоской виднелись белки между подрагивающих ресниц. Грудь тяжело вздымалась. «Потерпи, продержись ещё немного», — попытался сказать Мэл, но издал лишь хрип. Шатаясь, с трудом удалось добраться до кресла. Рухнув рядом на колени, Мэл принялся нажимать на подлокотник, но тайник не поддавался. «Нет, только не так, я не хочу так, не дождутся, не получат, не позволю», — мысли бились слабеющими мотыльками. Наконец что-то щёлкнуло под пальцами, и скрывающая паз деревяшка выскочила. «В красном сильнейший яд, а в синем противоядие. Поможет не от всех ядов, но основные обезвредит», — в ушах всплыли папины слова. Оставалось надеяться, что с тем ядом, которым отравили их с Людвигом, оно справится. Дрожащими руками Мэл вытащил синий флакон, зубами вырвал плотно прилегающую стеклянную пробку и немедля сделал глоток. Хотелось выпить залпом до дна, но усилием воли удалось сдержаться, как бы ни вопил внутри инстинкт самосохранения, требующий думать лишь о себе. Зажав противоядие в кулаке, Мэл, не вставая с колен, дополз до Людвига и влил между посиневших губ всё без остатка — тот явно принял бóльшую дозу, в чём бы яд ни содержался. Нужно звать на помощь. Якоб рядом, он должен услышать. Не успел Мэл открыть рот, как со звоном рассыпалось одно из стёкол в окне. В образовавшийся проем влетела стрела с примотанной к наконечнику горящей паклей и воткнулась прямиком в балдахин над кроватью. Ткань вспыхнула. — На помощь! Пожар! — хрипя, Мэл отталкивался пятками и продвигался к двери, дёргая за собой тело Людвига. Но медленно, слишком медленно. Огонь распространялся быстрее, комната наполнилась едким дымом. Идеальное преступление: всё сгорит, никто не узнает об отравлении, решат, что виной всему неосторожность и упавшая на постель свеча. В дверь заколотили: — Принц! Принц! — узнал Мэл голос Якоба. — Я сейчас! Я здесь! Удары стали громче, дверь заходила ходуном, но засов не поддавался. У Якоба не хватит сил, он не успеет — подумал Мэл и, обессилев, уронил голову на грудь Людвига. Мелькали яркие сполохи, огненные шары в руках жонглёра слились в единый горящий обруч, откуда-то Мэл знал, что должен проскочить сквозь него и тогда спасётся, но не мог пошевелиться. Акробат в пёстром чёрно-белом костюме выгнулся, вставая на мостик, рассмеялся и вдруг вспыхнул, сгорел без следа. Красный язык извивался во тьме, шевелил раздвоенным кончиком, предлагал сияющее золотом яблоко. Истекающее не соком, а ядом. Капли падали на камни и дымились зловонными серыми струйками. «В день, когда вкусишь, умрёшь» — пожелтевшие страницы с кровавыми буквами обуглились и рассыпались хлопьями пепла. За грехом наказание. День стал ночью. Ночь — Нокс. Раз за разом летело лезвие: не на удачу, на смерть. «Язык вырви, попробуй, вырви язык», — насмехалась голубая сталь злых глаз. Кричала и бесновалась толпа. Тянулись сотни рук, жаждущие разорвать. Красные и синие ленты в чёрной бороде обратились змеями, бросались, оскалив пасти. Ближе, всё ближе острые зубы. Не спастись, кругом огонь. Какая-то сила подхватила, как ветер оторванный листок, закружила вихрем. «Самый юный, самый слабый» — жутким хохотом из затягивающего бездонного провала. Красное, чёрное, чёрное, красное, бесконечная круговерть через боль и невыносимый жар. Мэл закричал, забился, пытаясь освободиться от душащих пут, и рванулся в центр огненного обруча, прямо в ослепительно-белое сияние.