Сила иллюзии

На землях Брингундии вовсю хозяйничала осень: развешивала по деревьям красно-жёлтые флаги, сковывала ночными заморозками лужи, серебрила поля инеем, но в душе Мэла и не думало заканчиваться лето. Оно грело изнутри, и даже ночи казались по-июльски короткими и наполненными светом. В каком из омежьих романов ему когда-то попалась фраза «парить на крыльях любви», Мэл не помнил, но не забыл своего детского интереса: а как в двери проходить, как одежду надевать, если на спине вырастут крылья? И какие именно? Как у птиц и ангелов с перьями? Или как у бабочек? Или, может, вообще как у мух? Про это автор почему-то так и не написал: рыцарь в романе, даже когда бился с драконом, ни разу не взлетел к огромному разочарованию десятилетнего Мэла — а ведь с высоты-то сражаться сподручнее. Только сейчас, повзрослев, он понял истинный смысл красивой аллегории. И почувствовал — каково это, когда за спиной будто выросли крылья. Два месяца, что прошли после получения метки, Мэл словно не касался земли. И сейчас не шёл, не бежал — летел по коридору, торопясь поделиться радостной вестью с Людвигом. Двое солдат, праздно подпирающих стены в карауле у королевского кабинета, выпрямились по струнке, но не успели открыть двери, Мэл сам распахнул их настежь. Замер, на секунду ослеплённый яркими солнечными лучами, бившими из окон напротив, и с порога воскликнул, ещё не видя мужа, но безошибочно ощущая его присутствие в комнате: — Лу! Ты был прав! Джемисон подтвердил беременность! Что Людвиг не один, Мэл заметил не сразу, когда глаза привыкли к свету. Вокруг разложенной на столе карты склонились, отвлёкшиеся на его фееричное появление Рабби, барон Мюррей, первый министр, маршал и ещё пара альф, чьи имена, если Мэл и знал, то сейчас не вспомнил. — …менее защищены и требуют укрепления, — закончил фразу один из них. И склонил почтительно голову: — Ваше о-величество. Остальные последовали его примеру, дружно сделав вид, что ничего не слышали. Только Рабби метнул рассерженный взгляд: «Ополоумел орать о таком?» — без труда понял Мэл посыл. Но даже гнев брата не стёр широкой улыбки с лица. Рабби вообще в последнее время стал невыносимым брюзгой и занудой: ему всё не нравилось и ничего не радовало. Надо было всё же оставить его в Триднесте — пусть бы портил настроение родителям и братьям своей кислой физиономией. Мэл перевёл взгляд на Людвига. — Господа, — обратился тот к альфам. — Я ненадолго вас оставлю. Еле дождавшись, пока они перейдут в прилегающую к кабинету библиотеку, и Людвиг закроет дверь, Мэл тут же кинулся ему на шею: — Ты был прав! Я действительно ношу ребёнка! — Я ведь говорил, что твой аромат изменился, а ты не верил, — улыбнулся Людвиг, наклоняясь и целуя Мэла в подставленные губы. — Я счастлив, что ты подаришь мне наследника. — А если родится омега или бета, ты отправишь меня в монастырь к Дебри? Мэл почти не сомневался в отрицательном ответе: расставание для истинных подобно пытке. Пережить можно, но твой мир станет иным — серым и блёклым. Откуда это понимание пришло неизвестно, с Людвигом они пока не разлучались ни на день, но Мэл просто знал — будет так. Поступок несчастного Бриена, предпочётшего смерть разлуке, уже не казался чем-то за гранью безумия. Но жизнь — это не только любовь, и королевский долг больше, чем брак, поэтому сомнение всё-таки присутствовало. Любой сочный плод способен погубить маленький червячок, грызущий изнутри. Мэл не хотел, чтобы такой поселился в сердце. — Дай-ка подумать… — Между бровей Людвига образовалась вертикальная морщинка, но в серых глазах мерцали смешливые огоньки. — Пожалуй, я дам тебе ещё шанс. И ещё, и ещё… — он выдержал небольшую паузу, откровенно дразня, и наконец сказал с такой нежностью в голосе, что защемило сердце: — Я буду любить всех наших детей. Одинаково и независимо от пола. — Я знаю, — Мэл потёрся носом о плечо мужа, скрывая повлажневшие глаза. — Всего одна рота?! — донёсся через дверь повышенный голос Рабби, звенящий гневом. — Как вы допустили?! И тут ему что-то не по нраву. Что с ним происходит, интересно? Нельзя же третий месяц переживать из-за не до конца раскрытого заговора — кто бы ни помогал Синклаиру в убийстве Леита, его точно уже нет во дворце, всё в прошлом. Может, барон Мюррей отказал Рабби в ласках? Или так подействовало то, что Людвиг допустил к делам королевства, позволяя влиять на решения, и доверил кавалерийский полк под командование? Не зря говорят, власть меняет людей. — О чём он? — Мэл приподнял брови и тут же, вспомнив грозный взгляд брата, повинился: — Я не знал, что у тебя кто-то будет, иначе не стал бы так врываться. «И уж точно не стал кричать о беременности», — договорил мысленно. Отчасти Рабби правильно хмурился: такую весть обычно сохраняли в тайне от посторонних ушей до последнего, чтобы избежать колдовства или сглаза. — Ты можешь врываться ко мне сколько и когда угодно, — заверил Людвиг. — А насчёт твоего вопроса — шевалье Тирлэн прибыл сегодня утром с южных границ, наши дозорные заметили подозрительную активность на землях Кувэнки. Скорее всего, обычные манёвры, — поспешил он успокоить, — но на всякий случай меры стоит принять. — Тогда иди к ним, пока Рабби не стёр там всех в порошок, — приподнявшись на цыпочки, Мэл ещё раз поцеловал мужа. — Джемисон советует мне больше гулять, вот и последую его рекомендациям. — Береги себя и нашего ребёнка, — Людвиг погладил пока ещё плоский живот Мэла. — Я буду очень осторожен! Выйдя из библиотеки через другую, не связанную с кабинетом дверь, Мэл отправился прямиком к конюшням, позвав по пути с собой лишь Якоба. Свита — болтуны и сплетники, разнесут про конную прогулку, дойдёт до Джемисона или Рабби, те наябедничают Людвигу… А зачем мужу волноваться, у него и так забот хватает. Наверное, разумнее отказаться от поездок верхом уже сейчас, но, стоит животу обозначиться, шагу не выйдет ступить без сопровождающих. Под запрет попадёт вся физическая активность. А Мэл и так слишком долго притворялся калекой, сдерживая свою натуру: грех упускать время, пока ещё можно наслаждаться скоростью скачки. Дробный стук копыт гулко отдавался под кронами осеннего леса, мелькающее между ветвями солнце оседало под веками красными пятнами. Привставая в стременах, Мэл подгонял и подгонял коня, жалея лишь об одном — что не может взмыть в небо по-настоящему. Остановился, только когда достиг вершины холма: с него открывался прекрасный вид на город. За красными черепичными крышами виднелось серебрящееся устье реки, переходящее в залив, полный кораблей с белыми парусами. — Ох, принц, — рядом осадил коня Якоб, по привычке именовавший Мэла прежним титулом, — всё же стоило взять охрану, далековато сегодня забрались, как бы чего… — он огляделся. — На волков нарваться можем. Вот у деверя моего троюродного брата однажды случай был, встретил одинца… — Они сейчас сытые, — Мэл отмахнулся, показывая, что не в настроении слушать очередную семейную историю. — Смотри, как красиво. Весь город видно. И дворец, как на ладони. Вон, будто красные муравьи строем идут, — он перевёл взгляд дальше от марширующих солдат и не сдержал радостного возгласа: — А у ворот-то никого! Ну слава богу, наконец-то они перестали ждать от меня чудес! Ещё пару недель назад у ворот, ведущих к городу, толпились страждущие, днём и ночью ожидающие исцеления. Силой прогонять их Мэл не позволил, надеялся, что осенние холода вынудят уйти добровольно. И оказался прав. Но не успел он порадоваться собственной мудрой прозорливости, как Якоб выдал иную причину: — Испужалися они. Вот со страху и разбежались. — Чего испугались? — Мэл заинтересованно повернулся к слуге. Якоб поднял брови домиком, будто извиняясь за то, что придётся сказать: — Не чего, а кого. Вас. Того, что не от бога ваша сила была, а от… — он повращал глазами, — не от бога. — Что? Что за глупости! — В плохое верят охотнее, чем в хорошее, — покачал головой Якоб. — Да и как не поверить, когда циркачи-то, те, которых вы помиловали, они ведь на людей бросаться стали, аки псы бешеные. Билл говорит, что брат Сирила сам видел, всё, как есть, рассказал! Один из этих-то на ребёнка напал… — Якоб помолчал и, перейдя на шёпот, закончил: — Прямо зубами. Насмерть. Трое альф скрутить не могли, так кидался, а у самого пена на губах, а глаза как уголья красные. Палками забили, только так и справились. — О господи, — ахнул Мэл. — А остальные? Тоже? — Тоже, — мрачно кивнул Якоб. — Но им смертоубийства свершить не дали, опреж того угомонили. Связали, а те умерли сами, пеной изойдя. Ну и вот, — он развёл руками, — поползли слухи-то. Полиция борется, в темницу тех, кто распускает, содют, но… — И что же за слухи? — спросил Мэл, охваченный дурным предчувствием. Якоб глубоко вздохнул. — Да говори уже! — Что короля триднестский ведьмак околдовал. И теперича всю Брингундию извести хочет, бесов насылает. Во дворце никто не верит, вы не подумайте! Тучи наползли на солнце, и мирная пасторальная картина перестала радовать взор, показалась зловещей. С моря налетел холодный ветер, напоминая, что скоро зима. — Давай-ка к дому, — повелел Мэл, разворачивая коня. — Простите, что расстроил, — покаянно произнёс Якоб, поравнявшись. — Мне принц Рабби не велел вам говорить, а я, дурак, всё одно проболтался. — Ты дурак, что сразу не рассказал, — ответил Мэл, посылая жеребца в галоп. Вот почему Рабби так мрачен в последнее время. И Людвиг наверняка знал. И оба ни слова не обронили, думая, что защищают. Что ж, пришла пора твёрдо заявить, что о-король — не ребёнок! И потребовать должного соправителя королевства уважения. Но перед этим не помешает смыть запах конского пота — зачем давать мужу повод сменить тему разговора. Усевшись в ванну, Мэл отослал всех слуг — даже Якоба, на которого всё ещё злился. Глупый мальчишка пытался оправдаться и уверял, что молчал из лучших побуждений, дабы не огорчать, но известно куда благими намерениями дорога вымощена. И куда она привела циркачей… Мэл зачерпнул воду и умыл лицо, стараясь не думать про погибшего ребёнка, чья смерть только на его совести — если бы он не пожалел приговорённых, если бы не присвоил право озвучивать волю господа… Но с чего вдруг обычные люди, вероятно даже не до конца оправившиеся от пыток, повели себя как одержимые? Не бешеный же пёс их всех искусал? А Дебри — что с ним? Он тоже принялся бросаться на обитателей монастыря, или дьявольская напасть бессильна в стенах божьих? Удастся ли себя когда-либо простить, если с аббатом Бенедиктом и его монахами случилось страшное? И что теперь делать с гадкими слухами, как пресечь? Вода начала остывать, вопросы множились, а ответы не появлялись. И Людвиг тоже отчего-то не спешил. Мэл планировал начать беседу с мужем без одежды, но не хватало ещё простудиться, сидя голышом. Поднявшись и перешагнув через бортик, Мэл перекинул влажные волосы через плечо и потянулся к ночной сорочке. За спиной наконец-то распахнулась дверь, ног коснулся сквозняк. Улыбка обозначилась в уголках губ и исчезла, не проявившись. Вошёл не Людвиг. Его бы Мэл почувствовал сразу. А слуга бы постучал. Значит, сзади опасность. Не оглядываясь, Мэл рванулся к двери гардеробной, но не успел: на шее сомкнулись жёсткие пальцы. — У вас шикарная задница, ваше о-величество. Так бы и натянул, жаль, времени мало. Молитесь, если успеете… От знакомого голоса затылок заледенел. От понимания, зачем пришёл барон Мюррей, холод спустился по плечам и спине, сжимая сердце ужасом. Так вот кто стоял за покушениями. А Рабби даже не рассматривал кандидатуру барона, когда гадал, кто мог помогать Синклаиру. Потому что доверял. Может быть, даже любил. «Любовь слепа» — ещё одна красивая фраза, популярная у авторов омежьих романов. Именно ею они объясняли внезапную страсть, вспыхнувшую между благородным дворянином и отщепенцем-пиратом. Но Мэл никогда не мог и представить, что погибнет из-за того, что его брат безмозглый слепец! Злость на него и ненависть к подлому Мюррею придала сил. Пытаясь ослабить давление на горло, Мэл вцепился в душащие руки, вонзая в кожу ногти. Извиваясь всем телом, вырывался, стараясь тормозить пятками, но подёрнутая мутной плёнкой водная поверхность наполненной ванной приближалась с каждой секундой. «Времени мало…» — Людвиг должен почувствовать, что с его парой беда, и прийти на помощь. Нужно продержаться! Немного, несколько минут… Барон отпустил шею, развернув к себе, ударил кулаком в живот, подавляя сопротивление. Ухватил за волосы и перевалил через бортик лицом вниз, погружая под воду, но за краткое мгновение передышки, уже понимая намерение, Мэл успел вдохнуть воздуха. Нужно продержаться. Людвиг спасёт. Только ещё немного продержаться. Грудь горела будто в огне. Мэл не вытерпел, закричал, беспорядочно забил руками, в горло попала вода. Кругом была вода — целое море воды. Жестокое беспощадное море, что никогда не выпустит свою жертву. Никогда. — Мэл! Мэл! Дыши! Чьи-то руки больно давили на грудь, чей-то голос мешал спать. Мэл вяло махнул рукой, пытаясь отогнать наглеца, посмевшего беспокоить, и тяжело закашлялся, переворачиваясь на бок. Через рот и нос в подставленный таз хлынули отвратительно тёплые потоки какой-то жижи. Тело сотрясали спазмы, а к Мэлу возвращалась память: барон Мюррей хотел его утопить. А перед этим… — Слава богу, он жив. Рабби? Мэл приподнялся в кровати, оттолкнул обнимающего, укутывающего в одеяло Людвига, успел заметить испуганного Якоба, вытянувшиеся лица других слуг. И Рабби, стоявшего особняком. — Ты! Это из-за тебя! — вытерев рот тыльной стороной ладони, обличительно прохрипел он брату. — Если… если с ребёнком… — Мэл прижал ладони к ноющему животу и повернулся к мужу: — Скажи мне, что с ним всё хорошо! — Всё хорошо, мой ангел, всё хорошо. Людвиг склонился, ласково отвёл волосы с лица, прижал к себе, укрывая от всего мира. — А барон? — Задержан. Я бы убил его, если бы не подоспел твой брат… Больше никто не причинит тебе зла, обещаю. Прости за то, что пришлось пережить. Прости, душа моя... Мэл плакал у него на руках, пока не устал от слез и не уснул. Утром он проснулся один. Если не считать Якоба и Джемисона, застывших изваяниями у подножия кровати. — Даже не надейтесь! — заявил Мэл грозно, откидывая покрывало. — Никакого осмотра, никакого постельного режима! — Но принц… — Ваше величество… — Вон! Оба! Пат! Одеваться! — не обращая внимания на оскорблённо поджатые губы Джемисона и обиженно надутые Якоба, прокричал Мэл. Горло болело, но в целом ощущения радовали: он мог бы заложить свою бессмертную душу, что муж оказался прав и барон не навредил ребёнку. Сын Мэлвина Кэмпбэлла и Людвига МакКензи будет альфой — крепким и сильным, станет великим воином и королём. Мэл не помнил, что именно ему снилось, но сияние внутри всё ещё чувствовал и знал, от кого оно исходит. Как и знал, что не позволит отныне оставить себя в стороне от дел королевства. — Быстрее, Пат, — поторопил Мэл слугу, шнуровавшего ему кафтан. — Мне срочно нужно к королю. Людвиг ведь сказал, что к нему можно входить без предупреждения в любой момент? Мимоходом отвечая на приветствия придворных, но не давая себя задержать расспросами о самочувствии, Мэл пронёсся по коридорам и замер перед дверью кабинета. Сделал знак солдатам не двигаться и прислушался, пытаясь отдышаться и заодно не повторить давешнюю ошибку. — …оборвать пытаясь с ветки, пожалеет, что родился, навлечёт несчастья роду, скалы сами рухнут в море, будет буря, — нараспев произнёс Рабби. — Что это значит? — спросил Людвиг. — Что тому, кто меня тронет, не поздоровится, — заявил Мэл, распахивая двери и входя. И нахмурился: — Тому, кто мне перечит тоже, — он со значением посмотрел сперва на брата, после на мужа. — И я не уйду, пока вы не расскажете мне… всё! — Тогда ты пришёл вовремя. — Рабби, с чёрными тенями под глазами — видимо, вовсе не ложился ночью — выглядел на удивление жизнерадостным. Пожалуй, таким довольным Мэл его давно не видел. Необъяснимо, учитывая, что связывало их с бароном. — Я рассказывал его величеству о пророчестве, благодаря ему, мы можем не сомневаться, что война с Кувэнкой закончится победой. — Война? Разве у нас война с Кувэнкой? — Мэл приподнял удивлённо брови и прошёл в кабинет. Присев на подлокотник кресла мужа, он требовательно оглядел обоих альф, остановив взгляд на сидящем напротив брате. — Пока нет, — признал Рабби. И заявил с настораживающей уверенностью: — Но будет! — Почему? «И тебе ли решать об этом, дорогой братец?» — дополнил Мэл вопрос взмахом ресниц. — Потому что сукин сын Поль… Барон Мюррей во всём признался этой ночью. Не сразу, — рот Рабби искривился в неприятной незнакомой усмешке. А Мэл внезапно осознал, что для брата барон ничего не значил: иначе бы тот так не улыбался, словно кот, поймавший мышь и вволю насладившийся её страхом, перед тем, как съесть. — Но признался. Это он убил лорда Леита. Он шантажировал Синклаира и манипулировал им. Узнав, что ты носишь ребёнка… — под обвинительным взглядом: «Если бы кто-то держал язык за зубами, ничего бы не случилось» — Мэл вздёрнул нос, не желая признавать свою ошибку, — …он решил, что тянуть опасно, потом к тебе подобраться будет сложнее. А так он намеревался представить всё как несчастный случай: о-король поскользнулся в ванной и захлебнулся. И рассчитывал, что его величество Людвиг потеряет бдительность от горя, после чего получится подобраться и к нему. — И что? При чем тут Кувэнка? Пока я не вижу причин, по которым ты хочешь втянуть мою страну в войну. «Кроме личного желания снискать славу на поле брани. Наверное, обидно вечно быть на вторых ролях и знать, что никогда не станешь первым? Неприятно, когда твой младший брат стал гораздо влиятельней?» — взгляды не мечи, но лязг от их столкновения, наверное, услышал даже Людвиг. Он успокаивающе опустил ладонь Мэлу на плечо и ласково провёл вдоль позвоночника. — Всё это произошло с поддержки короля Кувэнки, он обещал любыми способами помочь барону в его стремлении захватить власть в Брингундии — золотом и людьми, — Людвиг огладил бороду. — Благодаря усилиям кувэнских провокаторов среди наших подданных посеяны семена раздора и недовольства. — А циркачи? Да, я знаю про них. — Барон не сказал, каким способом удалось их лишить разума, но признался, что в этом тоже повинны шпионы Кувэнки. Они как-то смогли заразить бешенством и обернуть безумие несчастных против тебя. — Но в чём их интерес? Что они выгадают от волнений в Брингундии? — Дело в том, ангел мой… — начал Людвиг. Мэл дёрнул плечом, сбрасывая руку мужа, вскочил и отошёл к окну, гневно раздувая ноздри, раздражённый покровительственным тоном. — Дело в том, что в Кувэнке престолонаследником может стать не только альфа. Сейчас на их троне бета — Изенкил. И он счёл, что раз первенец Рутгера Первого, моего деда, пусть и омега, приходится родителем барона Мюррея, именно он законный наследник. Изгнанный, отречённый от семьи омега, кто проявил своеволие и вышел замуж вместо того, чтобы отправиться в монастырь, родил не сына, а угрозу. Угрозу, которую много лет никто не принимал всерьёз. Кто бы подумал, что столь дальнее родство сыграет роковую роль? Мог ли устоять провинциальный барон, владелец жалкого клочка земли у южной границы перед льстивыми речами, уверяющими, что именно он должен стать во главе страны? Зная это, несложно понять намерение коварного Изенкила — он приобрёл бы на Брингундском троне послушную себе марионетку. Но какой смысл в куске пирога, если не можешь его съесть? — Раз король Кувэнки бета, у него ведь нет детей? — уточнил Мэл, обдумав полученную информацию. — У него есть племянник-омега. — И он?.. — Да, он стал бы мужем Мюррея после коронации. Таков был уговор и плата за помощь. И это даже не считалось бы для них переворотом — с точки зрения кувэнцев у меня нет и не было прав быть правителем Брингундии, — ответил на невысказанный вопрос Людвиг. — Им надо показать, что они жестоко ошиблись! — Рабби стукнул кулаком по столу. — Но сейчас уже есть, не так ли? Ведь барона казнят? — игнорируя высказывание брата, спросил у Людвига Мэл. Ему не понравились разговоры о войне — на войне всегда гибнут альфы. И он не хотел, чтобы погиб его альфа. — Не казнят. Казнь придала бы ему ореол мученика. А барон, к несчастью всего королевского двора, опасно заболел и скоропостижно скончался сегодня ночью, — снова влез Рабби. Все же Людвиг позволяет ему слишком много вольностей. — Но это не отменяет… — Я желаю остаться с мужем наедине! — прервал его Мэл, вскидывая голову. — Оставь нас! Немедленно! — повысил он голос. От резкого кивка подбородок Рабби ткнулся в кружева отложного воротника на груди. Не говоря больше ни слова, брат развернулся на каблуках и, чеканя шаг, вышел из кабинета, оставив за собой осязаемый шлейф недовольства и гнева. — Я не хочу, чтобы ты воевал! — Мэл вновь приблизился к Людвигу, требовательно заглядывая в лицо. — Лу, милый, пообещай мне, что ты не отправишься на войну! Поклянись, что не будешь слушать Рабби! С Кувэнкой можно договориться миром. Теперь у них нет причин устраивать заговоры, без барона… — Ты зря волнуешься, мой ангел. Королевское присутствие на передовой вовсе не обязательно. Я никак не буду рисковать собой. Для командования армией у меня есть маршал. И твой брат. Сегодня утром я пожаловал ему титул герцога Лэрингского. — Ты так добр… Всё решено — понял Мэл. Они уже всё решили без него. И проклятое пророчество сыграло свою роль: Людвиг поверил в него. Теперь не отступится. И Рабби от войны удержать не удастся. Потерять брата разве лучше, чем мужа? Хоть сейчас Мэл был зол на Рабби, но любил их обоих. И ни за что бы не желал выбирать между ними. Но всё же, он не мог не признать — жизнь без брата не лишится смысла. А без Людвига… Чувствуя себя предателем крови, Мэл прижался к плечу мужа, обнял крепко, вцепившись со всей силы — только не забирай его, господи, только не его!