Сила иллюзии

«Люди меньше остерегаются обидеть того, кто внушает им любовь, нежели того, кто внушает им страх, ибо любовь поддерживается благодарностью, которой люди, будучи дурны, могут пренебречь ради своей выгоды, тогда как страх поддерживается угрозой наказания, которой пренебречь невозможно», — Рабби поднял глаза от исписанной страницы, обдумывая прочитанное. Пожалуй, мысль верная, но Изенгила тактика удерживать власть на страхе не спасла. Дерзкий план переворота никогда бы не увенчался успехом без поддержки самих кувэнцов, измученных тиранией. Глав родовитых семейств, приближенных к трону, давно оскорбляло положение бессловесных марионеток, которое отводил им Изенгил. Страх не позволил им самим злоумышлять против короля, но не помешал поддержать силу извне. Особенно после того, как стало известно, что на престол взойдёт законный по крови наследник. Пол наследника и его свободный статус стали дополнительными плюсами к лояльности: знать сочла, что неопытный омега скорее будет поддаваться влиянию умудрённых опытом сановников, чем альфа или бета. Да и вакантность места супруга короля порождало надежды на выгодное замужество: Изенгил ещё был жив, а несколько древних родов уже спорили, чей претендент более достоин руки Девина. Рабби знал о настроениях королевского двора благодаря шпионской сети — как же прав был отец, разослав своих людей по всем соседним королевствам! Интересно, он изначально рассчитывал на экспансию рода Кэмпбеллов или всего лишь хотел «держать руку на пульсе» на случай каверз от собратьев-монархов? Надо будет спросить, когда доведётся встретиться лично: в письме подобный вопрос не задашь. И многого не расскажешь. А жаль. Как бы смеялись родители и братья, узнав подробности провозглашения Девина королём. Рабби в красках бы описал вытянувшиеся лица вельмож и их бледный вид, когда в тронный зал вошёл не свободный омега, а меченый. Да не кем-то, кого было бы легко сбросить со счетов, но принцем Триднеста. Когда, подведя Девина к трону, Рабби встал справа, придворные загудели, как растревоженный улей. Все, выпучив глаза, разглядывали традиционный костюм члена королевской семьи Триднеста — вычурный, тяжеленный и жутко неудобный, но взятый с собой в дорогу не зря. Увидев его, никто не усомнился, кто именно перед ними. «Что думали, чужаки сделают за вас всю грязную работу и довольствуются малым? Не ждали, что сливки снимет другой?» — чувствуя завистливые и злые взгляды, Рабби расправил плечи, взял безвольно лежащую на подлокотнике ладонь Девина в свою и коротко кивнул первому министру. Тот, в отличие от представителей именитых семейств Кувэнки, выше собственной головы прыгнуть не норовил и всё, на что рассчитывал — это сохранить шею от топора палача и, если очень повезёт, то и должность. А потому был искренне заинтересован в демонстрации лояльности будущему принцу-консорту. Чеканя шаг, первый министр вышел в центр. Чёрный с серебром костюм придавал его высокой сухопарой фигуре мрачную торжественность. — Трон никогда не должен пустовать, страна никогда не может быть без монарха! — прозвучала первая традиционная фраза. Установилась полная тишина. Холодные пальцы Девина дрогнули, и Рабби сжал их сильнее. — Король умер! — Все, как один, склонили головы и замерли так на несколько мгновений. — Да здравствует король! Общее молчание раскололось криками: — Да здравствует король! Первый министр опустился на колени, повернувшись лицом к трону. Его примеру последовали остальные. Рабби внимательно следил кто и в какой последовательности, отмечая всякого замешкавшегося. Через несколько секунд к трону выстроилась очередь. — Вы — король, ваша воля — закон, — говорил каждый, склонившись в поклоне перед Девином. И после ответа: «Я принимаю твою верность», — отходил. Рабби опасался каких-либо инцидентов и держался настороже, не спуская ладони с эфеса меча, но всё прошло спокойно. Никто не осмелился проявить недовольство в открытую, даже знаменитый вояка герцог Ди`Море: укоренившийся в сердцах страх перед властью в момент не вытравишь. — Я могу удалиться к себе? — еле слышно спросил Девин, когда все подтвердили свою преданность. — Как только объявите о нашем замужестве, — напомнил условие Рабби. Шелест возобновившихся было разговоров смолк, когда Девин поднялся на ноги. — Сегодня, волею… — он не договорил, видимо, сочтя упоминание воли господа неуместным, сделал глубокий вдох и начал заново, громко и чётко: — Сегодня я потерял родных, но зато нашёл мужа! — Девин взглянул на Рабби, повернув голову и демонстрируя свежую метку на изгибе плеча. Белоснежный отложной воротник не скрывал, а скорее подчёркивал кровавый след зубов. — Принц Триднеста, — небольшая пауза дала собравшимся вспомнить, что с Триднестом, в отличие от Брингундии, вооружённых конфликтов не велось, — Робертфэмус Кэмпбелл оказался моим истинным! Об этой лжи уговора не было, Рабби просто в голову не пришло выдать насилие за внезапную встречу идеальной пары, но он признал, что Девин сделал отличный ход: истинность лучшее объяснение неожиданному браку, что заткнёт рты всем недовольным, и неважно, верят в неё или нет. Трудно было ожидать от юного омеги подобной выдержки и дальновидности, учитывая, что всего несколько часов назад его выдернули спящего из тёплой кровати и поставили перед фактом: отныне он единственный из рода Фабрег, и ему предстоит выйти замуж за впервые увиденного альфу. Другой бы бился в истерике. Но не Девин. — Думаю, наш союз будет удачным, — помогая ему спуститься со ступеней трона, сказал Рабби, отдавая дань умению с достоинством принять неизбежное. И пусть тогда в ответ он получил лишь взгляд, в котором легко читалось: «Не надейтесь!», — сейчас, зная тайну власти Изенгила, Рабби чувствовал, что сможет добиться расположения мужа. Если, конечно, удастся найти рецепт противоядия. Этим Рабби и занимался уже который вечер, перебирая бумаги. Пока что поиски не увенчались успехом. Личные записи не подчинялись какой-либо системе, и разобраться что где получалось с трудом, приходилось читать всё подряд, тратя драгоценное время. От мелких строчек устали глаза, Рабби указательным и большим пальцами потёр веки, отгоняя искушение отправиться спать. День выдался непростым сам по себе, один министерский совет чего стоил, на нем обсуждалось заключение мирного союза с Брингундией, и ор стоял, как на припортовом базаре. А теперь, вместо того, чтобы заслуженно отдохнуть, приходилось разбирать хитрую вязь букв. Не содействовало бодрости и ощущение бессмысленности занятия: вряд ли удастся найти нужное, раз Девин не смог, уж наверное, он лучше понимал почерк дяди. «Я обыскал кабинет и лабораторию», — вспомнил Рабби слова мужа и сонливость как рукой сняло. Лаборатория! И где же она, интересно? Пока ничего, даже отдалённо напоминающее комнату зельевара, в замке не встретилось. А ведь должен был Изенгил где-то хранить ингредиенты, всякие там травы, корешки, хвосты крыс и ногти девственников или что там используют колдуны в своих варевах? Получается, Девин знал, где именно? Может, там он что-то пропустил или не заметил? Кликнув слугу, Рабби отправил его за Юмэнном — тот был назначен главным по охране Девина. Но явившийся Юменн заверил, что из королевских покоев величество выходило только в молельню. — И всё, больше никуда? — уточнил Рабби. — Сюда один раз заходил, — вспомнил Юмэнн. — Так про то вам докладывали. — А сейчас он где? — спросил Рабби. — Так молится же, — пожал плечами Юмэнн. — После ужина и отправился. Просил не беспокоить. — Ничего, переживёт, — решил Рабби, поднимаясь. — Идём к нему. Молельня оказалась пустой. Поднявшийся от открытой двери сквозняк зашелестел страницами молитвослова, качнулось пламя свечей, отбрасывая причудливые тени, медленной волной шевельнулись складки на гобелене с вышитой сценой из писания, закрывавшем одну из стен. Девина не было. — Дык как так-то? — оторопело выдал Стини, нёсший караул у молельни. — Я никуда не отлучался, богом клянусь. И не спал! Ей же ей, командир, не спал, во те крест! — перекрестился он под пристальным взглядом Юмэнна. — Ангелы унесли, — прошептал он и ещё раз перекрестился. В божественное вмешательство Рабби не поверил. Он зашёл внутрь и огляделся по сторонам: прятаться было решительно некуда. Если только… Он приблизился к гобелену и приподнял тяжёлый край. А после, дёрнув, и вовсе сорвал с креплений. Вместо каменной кладки за тканью обнаружился узкий проход, уходящий в темноту. — Факел! Через несколько секунд Юмэнн принёс факел: — Принц, дозвольте мне первым. — Нет, — отказал Рабби и, подсвечивая себе путь, двинулся по открывшемуся коридору. — Ты за мной, а ты, — он обратился к Стини, — останешься здесь. «Вот тебе и тихая набожная мышь, вот тебе и все дни в молитвах! Обманул, как детей!» — мысленно костеря на все лады хитреца, Рабби осторожно продвигался вперёд, держа правую руку на рукояти меча, а в левой сжимая факел. Проход сменился ступенями вниз, потом снова стал горизонтальным, загибаясь полукругом, пока не вывел в просторную комнату со сводчатым потолком, освещённую масляными лампами. Рабби осмотрел её по периметру, с удивлением отметив нишу с полускрытой под бордовым балдахином кроватью — на случай, если устанешь от ворожбы и захочешь вздремнуть? В остальном же обстановка точно отвечала представлениям о лаборатории алхимика и колдуна: между шкафов по стенам висели пучки трав и холщовые мешочки, на полках стояли рядами горшки, склянки и бутылки, несколько разномастных котлов выстроились в ряд у трёхногой жаровни. На двух столах громоздились книги и свитки. А в центре стоял огромный сундук, в котором самозабвенно рылся Дэвин, только обтянутая черным атласом задница торчала. Он настолько увлёкся содержимым сундука, что не заметил вошедших Рабби и Юмэнна. — Я слышал, по законам Кувэнки у лжеца вырывают язык и бросают псам на поедание, — произнёс Рабби, передавая факел Юмэнну. Вздрогнув, Девин выронил из рук пожелтевший свиток и обернулся. — Клятвопреступникам, — поправил он, поднимаясь на ноги. Если его и испугало появление нежданных гостей, то он этого ничем не выразил. — Лжецам полагается всего лишь наказание плетьми. — Всего лишь? — приподнял бровь Рабби, недобро ухмыляясь. — Юмэнн, возвращайся обратно. Виды наказания я обсужу с мужем наедине, — сказал он со значением. Недвусмысленная угроза наконец-то проняла Девина, он захлопал ресницами и сделал движение, будто хотел укрыться за обитой железом крышкой сундука. Та предательски упала с оглушающим стуком. Развернувшийся к выходу Юмэнн обернулся, хмыкнул в усы и скрылся в проёме. — Вы обвиняете меня во лжи? — Девин сузил глаза и скрестил руки на груди. — О, а вы просто выбрали необычный способ молитвы? Искали бога на дне сундука? — саркастично парировал Рабби, подпустив металла в голос. И принялся перечислять прегрешения: — Вы знали, что вам нельзя отлучаться без ведома охраны, но пренебрегли моими указаниями. Вы знали, где находится лаборатория Изенгила, но не поставили меня в известность. Вы умолчали о потайном ходе, зная, что подобные сведения для меня чрезвычайно ценны. Всё вкупе может быть приравнено к намеренной лжи, а значит… — Да, я не рассказал о тайном ходе, — перебил его Девин с холодным высокомерием. Он на удивление быстро сумел взять себя в руки. — И раз уж вам так интересно, отсюда ведут ещё два прохода, один в ротонду в парке, другой к темницам в подземелье. Что вы мне сделаете теперь? Изобьёте? Уверяю, вы не сможете придумать ничего, что не делал бы со мной Изенгил. И плети я не боюсь! Он воинственно выдвинул подбородок вперёд. Прочертивший щеку шрам в колеблющемся свете огня стал на мгновение кроваво-красным. И этого хватило, чтобы Рабби мгновенно раскаялся. Запугивать омегу недостойно настоящего альфы. — Это он вас? — мягко спросил он. Приблизился и дотронулся до края отметины у виска. Ожидал, что Девин уйдёт от прикосновения, но ошибся, тот даже не вздрогнул и глаз не отвёл. Будто закаменел. — За что? — Он хотел, чтобы я ударил кнутом, — Девин сделал короткий вдох, — его раба. Я отказался. И тогда он ударил меня, сказав, что отныне… — Снова повисла пауза: видимо, признание далось нелегко, но Рабби оценил искренность и не подгонял. — За все провинности этого раба буду отвечать я. — Я слышал, что принцам брали мальчиков для битья, но чтобы их делали из принцев? Рабби убрал руку от скулы Девина, но не отстранился, и расстояние между их лицами — одно склонённое, а другое поднятое, — составляло всего пару дюймов. В глубине темных глаз таилась печаль и что-то ещё, чему Рабби не смог найти название, от чего сжималось сердце, словно в предчувствии чего-то прекрасного или ужасного, что неминуемо должно случиться вскоре. Внезапно повеяло горьковатой свежестью полыни с тонким шлейфом лесной земляники. Рабби раздул ноздри, пытаясь поймать ускользающий запах, но не смог определить источник: наверное, масло светильников оказалось с ароматическими добавками. — У Изенгила было извращённое чувство юмора, — после долгой паузы, во время которой они оба не отводили взгляды друг от друга, прошептал Девин и отступил на шаг, разрушая странное единение. — Вы нашли рецепт? — тряхнув волосами, спросил Рабби, возвращаясь к насущным проблемам. — Ведь свои зелья Изенгил изготавливал именно здесь? — Здесь, — кивнул Девин. — Я не нашёл нужного рецепта, но обнаружил множество других. И самое удивительное, некоторые написаны не Изенгилом. — Помощник или, может быть, учитель? — предположил Рабби. — Если мы найдём его… — он не договорил, но вывод напрашивался сам собой. — Вы не узнали второй почерк? Кто мог быть доверенным лицом Изенгила? — Не представляю, — покачал головой Девин. — Он был очень скрытным. — Если у него был сообщник, — рассуждая вслух, Рабби принялся ходить по комнате, рассматривая колдовскую утварь, но опасаясь к чему-либо прикасаться, — то откуда он приходил сюда, или где его мог навещать Изенгил? Ведь разумно держать его где-то поблизости? — Насколько я знал дядю, его помощник либо уже в могиле, либо в… — рот Девина приоткрылся, он повернулся к дальнему углу, где с трудом угадывалась дверь, почти слившаяся по цвету с камнями стены. — Почему я сам об этом не подумал?! В темнице? — договорил он еле слышно и оглянулся на Рабби. — Идёмте! Петли старой, но крепкой двери оказались хорошо смазанными и не скрипнули при открытии, показывая, что ей регулярно пользовались. Это добавило оптимизма. Захватив два светильника, Рабби и Девин двинулись по пологому спуску, пока не уткнулись в стену. На первый взгляд прочную и нерушимую. Но сбоку нашёлся длинный металлический рычаг и, когда Рабби нажал на него, часть каменной кладки сдвинулась в сторону, открывая скупо освещённый факелами длинный коридор. По его обе стороны тянулись от пола до низкого потолка ржавые металлические решётки, за ними царила непроглядная чернота камер. В нос ударила вонь гнили и нечистот, а до ушей донеслись стоны и невнятное бормотание пока невидимых узников. Кто-то из них, возможно, обладал секретом противоядия. — Воды… Помогите… Выпустите меня… Я невиновен… — зазвучали мольбы и жалобы с разных сторон. — Кто здесь содержится? — тихо спросил Рабби у Девина. — Не знаю, — прошептал тот, оглядываясь. — Какое ужасное место. — Эй! — крикнул Рабби в глубину коридора. — Тюремщик! Немедленно сюда! Тюремщик! Быстро! Рабби продолжал звать, пока в дальнем конце не появилась грузная фигура. Лицо, заросшее кудлатой бородой, терялось в тени, но тусклый блеск связки ключей на поясе и увесистая дубинка в руке не оставляли сомнений, что крики достигли нужных ушей. — Кто здесь орёт? — гаркнул хриплый голос. — Кому пасть заткнуть? А ну молчать, сучьи дети! От треска палки по прутьям камер стоны и просьбы стихли, а Девин ухватился за локоть Рабби, в неосознанном поиске защиты. Увидев их, тюремщик почесал затылок и неуверенно произнёс: — Кто тута? Он сделал несколько шагов и подслеповато прищурился: — Ваше… ваши… вишмиш-чество! Конь-принь, гхм, чество! Пальцы, сжимающие руку, исчезли, и Рабби услышал, как Девин насмешливо фыркнул. Его умение в критических ситуациях быстро возвращать себе присутствие духа не переставало удивлять. — Простите, что не признал! — склонившись в низком поклоне и не разгибаясь, тюремщик принялся оправдываться, бубня себе в колени: — Не ждал, не чаял, проморгал, уповаю на милость! Очевидно, он не понял, откуда появились визитёры. «Спал на посту, жирный кусок дерьма», — решил Рабби. — Уж простите великодушно, а с этими-то, сами понимаете, надо построже, у-у-у, пёсье племя, всю кровину мне выпили, — тюремщик замахнулся дубинкой в сторону ближайшей решётки, — вот я и приморился от усталости, я ж не со зла, простите бога ради, что не признал-то сразу, зрение подводит, а я же всей душой, отцы-то родные, не губите… — Камеры открыть, по одному сопроводить всех наверх, отмыть и накормить, — приказал Рабби, прерывая поток самоуничижения. — Все приговоры, по которым здесь содержатся узники, отдать лично мне в руки! Я, то есть мы допросим каждого. — Да помилуйте, — заскулил тюремщик, — как же ж так-то? Тут ведь опасные все заговорщики. Покойный король, да упокоится он с миром, мне даже слушать их не велел, дабы речами своими коварными не повредили мой разум… — Было бы чему вредить, — себе под нос заметил Девин. — Как же мне их выпустить? — Ключами! — Девин повысил голос. Рабби невольно восхитился прозвучавшим командирским ноткам. — Прошу, скажите, верно ли, что король Изенгил мёртв? — из темной глубины ближайшей к потайному ходу камеры вышел к решётке узник. Его видом родители могли бы пугать непослушных детей. Свалявшиеся серые космы спадали до пояса, глубокие морщины прочертили узкое измождённое лицо, на котором выделялись тёмные провалы глаз да торчал длинный крючковатый нос. Отсутствие усов и бороды выдавало омегу, хоть природный аромат исчез с возрастом. Старик приник к прутьям, обхватив их иссушёнными пальцами с длинными жёлтыми ногтями, похожими на птичьи когти, и устремил полный надежды взгляд на Девина. — Да, он мёртв, — подтвердил тот. — О, слава духам леса, — прошептал старик. — Денно и нощно взывал я из этого подвала: корни и подземные воды, мыши и пауки несли мои речи, и вот меня услышали! «Свихнулся в заточении, бедолага», — подумал Рабби, а вслух спросил: — Кто ты? — Кто я? — переспросил старик. — Я — говорящий с травами и деревьями, я слышащий голос ветра! Он на секунду прикрыл веки, а когда открыл вновь, зрачки сверкнули зловеще-красным. И, как бы Рабби не хотелось списать это на игру света, холодок пробежал по спине, вызывая неприятные мурашки. — Замолчи! — взвизгнул тюремщик, словно истеричный омега. — Не давайте ему говорить, вашмилсть, запретите, прикажите молчать, — зачастил он, переминаясь на месте, словно хотел убежать, но не осмеливался. — Это страшный колдун, речи его, что медленный яд! Пусть он замолчит! Раздался смех, напоминавший воронье карканье, быстро перешедший в надсадный кашель и хрип. Старик медленно сполз по решётке, задыхаясь и тяжело дыша. Глаза его перестали гореть и погасли, как угли под слоем пепла. — О господи, ну что ты стоишь? — прикрикнул Девин. — Открывай скорее! Он ведь может умереть! Рабби в очередной раз поразился выдержке мужа: даже его оторопь взяла от пугающего вида и жуткого хохота старика. А ну как действительно колдун? Проклянёт, мало не покажется. Даже если сумасшедший, в любом случае он мог представлять угрозу. Или, если он именно тот, кого они искали, от старика зависела жизнь Девина. Пока Рабби размышлял, что разумнее предпринять, тюремщик трясущимися руками нашёл на связке нужный ключ и вставил его в скважину, открывая темницу.