Сила иллюзии

Погребальный костёр из плавучей посудины капитана Янца получился на славу — особенно яркие в сгустившихся сумерках языки пламени видно было издалека. Те из портового люда, кто заметил возгорание первыми, успели подплыть на лодках до распространения пожара и баграми растаскивали доски с боков, не обращая внимания на разлетающиеся искры, в надежде, что в трюме будет чем поживиться. Менее расторопные, или более осторожные, грудились на берегу, радуясь бесплатному представлению и гадая, чьё же судно идёт ко дну. Двэйн наблюдал за суетой стоя на причале среди сбежавшихся зевак и внимательно слушал разговоры. — Хорошо горит, — нещадно расчёсывая пятерней кудлатую бороду протянул стоящий неподалёку старик, по виду явно из бывших матросов. — Поди, товару на борту много! Эх, ежели бы мне обе ноги, — он стукнул деревянным протезом по настилу, — я бы уж свой кусочек урвал бы, ох, урвал! — Тоже мне рвальщик нашёлся, — просипел некто с ним рядом, целиком замотанный в старые тряпки. — Нету там ничего, окромя селёдки! Ты, старый, все глаза пропил, промысловую шлюпку не признал. — А чего же она так горит-то? И рази я один не признал, вон, сколько выплыло-то, ради жжёных досок, что ли? — сердито возразил старик. — Кому и доски добыча, — ворчливо заметил ещё один зевака в шляпе с большими обвисшими полями. — Зима на носу, а уголь нынче дорог. Раньше-то сколько за мешок просили? А сейчас? Ну и вот. — Да оно и не мудрено, до сих пор мы своих только кормили, а сейчас ещё чужих придётся… — влез в разговор бета, судя по добротной одежде и уверенной осанке, кто-то из негоциантов, державших склады на берегу. — Каких чужих? — А таких! Тридевятых, тудыть-растудыть каракатицу им в трюм! — не остался в стороне одноногий старик. — Что думаешь, новый король не притащит своих прихвостней из той дырени, откуда сам вылез? Понавёз уже, поди, дармоедов, чтоб им пусто было! — Не король! А всего лишь муж короля, у него и власти-то никакой нет! — горячо возразил молодой альфа, по виду то ли приказчик, то ли подмастерье. Держась за спинами, Двэйн незаметно подошёл ближе, чтобы не упустить ни слова: что там ещё за муж короля выискался? Отсутствовал-то всего ничего, и полгода не прошло, а Девин уже и король, и замуж успел выйти за триднестца? Вот ведь тридевятое королевство, как прозвали в народе Триднест за отдалённость и скрытость в горах, и тут исхитрилось своего ставленника подпихнуть. И ведь мелкое, за день проскакать можно, а наплодилось принцев, что кроликов, на все окрестные страны хватает. При воспоминании об одном особо прытком крольчонке, что обхитрил всех охотников, Двэйн недовольно поморщился. А про второго, поматёрее, но тоже резвого, и думать не хотелось. Да и незачем, его роль определена — пожизненная нянька при сумасбродном младшем братишке: следить, направлять, удерживать от глупостей. «Ты, тварь, любить не умеешь!» — против воли всплыло в памяти, и Двэйн зло стиснул зубы, прогоняя образ из головы. В выводке Кэмпбеллов четыре омеги и три альфы: омеги не в счёт, старший альфа — наследник престола и уже с супругом. Значит, мужем Девина каким-то пока непонятным образом стал средний — тёмная лошадка Эррол. «Ненадолго», — пообещал себе Двэйн, прислушиваясь к разгоравшемуся спору. — …как рожать начнёт одного за другим, там уж не до государевых дел, всю власть муженёк евонный и захапает! — Ты по своему-то не суди, не все ж вечно брюхатые. — Да уже посейчас своих порядков навели, нонче в город ездил, так не войти, не выйти, обыскивают, как воров каких. Тьфу! — Верно говоришь. Сам обоз сопровождал, не только товары проверили, но и всех людей осмотрели. Ищут кого-то. Правда, омег не трогали, врать не стану. В основном альфами интересовались, но и бетам без догляду не пройти. Двэйн подобрался: что ещё за новости? Городом, не уточняя название, местные звали столицу, что и понятно — разбросанные по побережью рыбацкие и портовые поселения только номинально считались городами, но ни стен, ни укреплений не имели. Раньше столичные ворота закрывались на ночь, но днём вход и выход были свободны для всех, а стражники досматривали лишь подозрительных личностей, да брали пошлину за ввоз товара для торговли. Неужели сейчас каждого проверяют? Это плохо. Раньше времени никому не стоило бы знать, что «Ночной убийца» в городе. А Двэйна многие из стражи знали в лицо, ненавидели и боялись. — То для королевской защиты. — От кого защищать-то? Тута не граница, чай, спокойно. — Ой, да ну тебя, не понимаешь ничего, а туда же, говорят ему, говорят — шпиёна ловят, не-а, не разумеет, хоть кол на голове чеши! — Какого такого шпиёна? — Да такого, — говорящий понизил голос, и Двэйн напряг слух. — Хотели ж ироды весь род извести, но дело-то не доделали. — А я слыхал, что… — Ш-ш! Слыхал он. Пойдём-ка отсюдова, вон и догорело всё, смотреть не на что. Спорщики удалились, постепенно расходились и остальные зеваки, а Двэйн всё смотрел на еле видные в опустившейся ночи возвращающиеся лодки. План был прост: найти денег, переночевать в портовом городишке, на следующий день добраться до столицы, войти в неё вечером, незаметно пробраться в замок, найти Девина и… Дальше уже думать вместе с ним. Но, похоже, план немного усложнялся: если усилена охрана городских ворот, то, скорее всего, и замка. Девин знает все потайные ходы так же хорошо, как и сам Двэйн. Если всё происходит по его приказу — незаметно проникнуть будет непросто. Если же всем командует Эррол… Этому братцу-кролику несдобровать. Двэйн недобро усмехнулся и подкинул на ладони срезанный в толчее кошелёк, по весу неплохой улов. Спустившись с дощатой набережной на песок, Двэйн, безошибочно лавируя между валунами и вытащенными на берег лодками — способность видеть в темноте всегда восхищала Девина, — отыскал брошенную лодку с «Шустрого», а рядом с ней и маленькую скрюченную фигурку, притулившуюся на топляке. — Идём. — Он протянул руку и за неё тут же ухватились ледяные пальцы. Дважды приглашать не потребовалось. — Скоро согреешься. — С тебя пять, за раба три, нежели может на чердаке переночевать, то один медяк, — опершись здоровенными кулаками о трактирную стойку, заявил заспанный трактирщик, смерив поздних гостей недовольным взглядом. — Он не раб, свободный человек, — заявил Двэйн, положив руку на мгновенно поникшее плечо Шайни. — Комнаты для двоих и ужин. Сойдёт, что есть. И воды помыться. Мы давно в дороге. Захудалый трактир наверняка простаивал пустым — не сезон, к зиме жизнь в портовых городках замирала, — а цену хозяин заломил, будто в разгар лета, но торговаться Двэйн не стал. Развязав кошель, он выложил две серебряных монеты: меди у любопытного негоцианта, вышедшего поглазеть на пожар, не водилось, действительно хороший улов. При виде серебра отношение трактирщика изменилось по мановению руки. Через несколько минут замёрзшие путники уже грелись у спешно разведённого огня и ели холодное запеченое мясо с хлебом. — Как он понял? — утолив первый голод, спросил Шайни и плотнее укутался в плащ, недавно принадлежащий капитану Янцу — если не приглядываться, замытые, но полностью не сошедшие кровавые пятна можно было принять за потеки грязи. — Шею не видно, рук тоже, я даже капюшон не снимал. — По всему, — ответил Двэйн. — По тому, как ты стоял, как держал голову, как смотрел. Рабство видно не по следам от верёвок, рабство в самом тебе. — Это всегда так будет? — Шайни неожиданно хлюпнул носом. — Нет. Я научился, и ты научишься выглядеть… быть свободным. У Шайни открылся рот: — А вы тоже?.. — Да, — отрезал Двэйн и вгрызся в кусок мяса, показывая, что обсуждать данную тему не намерен. Стоять, расправив плечи, с поднятой головой, не отводя взгляд, учил его Изенгил. Чаще всего добиваясь правильной осанки палкой, но иногда снисходя до объяснений: «Все мы рабы, и я тоже, да-да, — он каркающее рассмеялся, заметив удивление. — Я — раб божий. Когда-то мне придётся нести перед ним ответ. По крайней мере, об этом мне талдычит кардинал. — Он снова зашёлся смехом, от которого у Двэйна мурашки поползли по спине. — А ты! Ты раб только мой. Для тебя нет ни чёрта, ни бога. Только я! Запомни это. Никто, кроме меня не имеет права тебя наказывать, одному мне ты служишь, лишь мои приказы исполняешь». Двэйн запомнил. Не сразу, но получилось смотреть на свободных людей, как на равных, не клонить голову даже перед придворными, раздражая их своим особым положением неприкосновенного. Труднее всего оказалось самому приказывать рабам, относиться к ним, словно к мебели. Вернее, делать вид, что так относится. В душе́ Двэйн никогда не считал рабов бесправными животными. Если они того сами не заслуживали. Шайни уж точно не заслуживал. Мальчишка, безусловно, станет обузой, но избавиться от него рука не поднялась. Двэйн оставил его в живых, и потом не прогнал, понимая, что идти тому некуда. Да и без защиты свобода Шайни продлится недолго: первый же встречный признает в нем беглого раба и либо присвоит себе, либо продаст работорговцам. Воодушевлённый свалившимся в ночи богатством трактирщик принёс не только две бадьи воды, правда, оказавшейся еле тёплой, но и плошку с серым склизким мылом, и даже расщедрился на кусок ткани, чтобы обтереться. — Давно ли в дороге? — поинтересовался трактирщик, кося глазом на неспешащего расставаться с плащом Шайни. — Давно, — не стал скрывать Двэйн. — Два года в Швабии у местного купца по найму в охране отслужил, вот земляка там встретил, выкупил, сейчас к его родичам везу. Трактирщик понятливо закивал, получив объяснение, откуда деньги и почему с виду небогатый наёмник так расточителен: явно собрался сорвать немалый куш от родственников мальчишки за спасение из рабства. Не меньше пяти золотых получит — иначе и возиться бы не стоило. — Соскучился по родным местам, по речи нормальной, — продолжил Двэйн, закрывая спиной Шайни и ненавязчиво оттесняя трактирщика к дверям. — Не откажешься ли ты, добрый человек, выпить со мной чего погорячее за здоровье нашего нового короля, пока мой юный спутник приведёт себя в порядок? — Да ночь уже на дворе… — с сомнением протянул трактирщик. — Хотя есть у меня одна бутылочка для особых случаев, вино изысканное, достойное принцев, но цены немалой, — он облизнул быстро губы, — берег её для важных гостей. — Мой наниматель на оплату не скупился, — хохотнул Двэйн, показывая, что понял намёк. — Ну раз так, отчего же не выпить с хорошим человеком! — Глаза трактирщика заблестели в предвкушении не только выпивки, но и возможного барыша: — Можем ещё в костишки перекинуться, по маленькой ставочке, исключительно по-дружески… — Обязательно, — пообещал Двэйн, скрывая усмешку. На пороге он обернулся к Шайни: — Мойся и ложись спать. Никто тебя не побеспокоит. Я буду рядом. Шайни кивнул и нерешительно потянул завязки плаща под подбородком. Трактирщика звали Грэгом, он оказался любопытен и болтлив. Постоянно подливая креплёное вино («изысканное и достойное принцев» оказалось дешёвым и приторно сладким пойлом), Грэг расспрашивал о житье-бытье в Швабии и, не дослушав ответов, перебивал сам. Он жаловался на цены: «себе в убыток трактир содержу». Ругал губернатора городка за жадность и поборы: «ведь последнюю рубаху снимает, ей-ей». Обвинял молоденьких омег в корысти: «за богатого выскочить норовят, а работать никто не хочет». Со слезой вспоминал покойного мужа: «тот-то понимал, в чем сила альфы, хоть и дурень был бесполезный, всё морду красил и духами обливался». Щедро делился сплетнями о молодом короле и безбожно мухлевал, кидая кости. Выискивая в потоке нытья крупицы полезной информации Двэйн несколько раз целенаправленно проиграл, дав противнику войти во вкус, а после принялся отыгрываться. Когда начало светать, бутылка давно опустела и разговор смолк. Взмокший от пота Грэг поставил на кон последнее, что имел — свою двухэтажную халупу со всеми многочисленными клопами. — Сейчас повезёт, точно повезёт, я знаю! Дрожащими руками он выбросил на стол кости и с ужасом взвыл. Две пары точек. Двэйн усмехнулся, в его планы разорение трактирщика не входило, еле встряхнув кубики, он раскрыл ладони. Кости упали, покачнулись и замерли. Единица и двойка. — Три! Три! — не веря своим глазам, закричал Грэг. — Слава господу! Это знак! Знак, что господь не отвернулся от меня! Он раскраснелся, нервно дёргая себя за кончик носа, а языком постоянно облизывая губы. Двэйн давно не встречал такого азартного игрока, разве что граф Синклаир превзошёл бы его в страстной жажде победы, хотя с графом и цели, и ставки были другие. Когда вместе с рассветом в трактир вошёл первый работник, Грэг успел вернуть себе почти всё и наконец вспомнил, что главное умение в игре — это вовремя остановиться. — Ну, пожалуй, и хватит, — он утёр пот со лба, пододвинул к себе кучку монет и обвёл мутным взглядом зал. — Утро уже, — удивлённо сказал Грэг, заметив намывающего пол слугу. — Как это хватит? — притворно возмутился Двэйн. — Ну уж нет! А что мне прикажешь делать с одеждой твоего покойного мужа? Ставлю её взамен пяти монет! — Не-не, не пойдёт! Одежда теперь твоя, делай с ней, что хочешь, да хоть продай! Она крепкая, сносу нет. Ещё и больше выручишь! — Эх, если бы мне не нужно было срочно ехать в столицу, — вздохнул Двэйн. — Ну так и быть, по рукам! В итоге оба разошлись довольными. Грэг радовался, что избежал разорения, а Двэйн получил и узнал, что хотел. Если верить наверняка перевранным трактирщиком слухам, Изенгила и всех остальных королевского рода убили проклятые язычники с острова Комор — они подослали страшного убийцу, с помощью чёрной магии тот оставался невидим и неуязвим для стрел и мечей. Только поэтому доблестные стражники и не смогли предотвратить жуткую резню. Но, когда головорез проник в комнату Девина, собираясь жестоко уничтожить последнего в роду, на защиту невинного омеги встал благородный гость — принц из далёкого Триднеста. Смелый альфа тоже без сомнения пал бы от руки коварного злодея, но вмешался сам господь и спас истинную пару, направив руку альфы прямо в гнусное сердце душегуба. Потрясающая история. Наверняка в ней не нашлось и слова правды. Но главное, что Девин всё ещё был жив. Когда Двэйн вошёл в комнату, Шайни не проснулся. После мытья его волосы перестали выглядеть свалявшейся паклей. По серой подушке рассыпались темно-каштановые пряди с золотистым оттенком. Бледное, но теперь чистое лицо удивляло тонкостью черт, тёмные ресницы слегка подрагивали, а нежные губы изогнулись в лёгкой улыбке. Хоть и не омега, но слишком хорош для того, чтобы оказаться рабом в богом забытой деревушке и служить забавой грязным рыбакам. Пару минут Двэйн стоял и смотрел на идиллическую картинку, но мысли его становились всё мрачнее. «Я слышал, как вас называли», — сказал мальчишка. И как же он это услышал? Двэйн сел на кровать и тронул Шайни за плечо: — От кого ты узнал моё имя? — Что? — тот, проснувшись, недоуменно захлопал глазами, пытаясь оглядеться. Двэйн сжал его подбородок пальцами: — От кого ты узнал моё имя?! — Зрачки заметались — собирается лгать, решил Двэйн и усилил нажим: — Соврёшь, я… «Продам первому же работорговцу», — хотел пригрозить он, но не успел. — От папы! — Шайни дёрнулся, пытаясь освободиться. — Я не вру! — он совершенно по-детски обиженно надул губы. — Папа был менестрелем! Очень хорошим! Он даже пел перед королём! Двэйн разжал пальцы. Он понял, кто был родителем Шайни. Томми-сказочник. Когда Изенгил гостил в замке герцога ди`Морэ, тот приглашал к себе лучших певцов и музыкантов, стремясь задобрить короля. Пел Томми прекрасно и, похоже, передал талант сыну. Только выбирать репертуар не умел. За глупость и поплатился жизнью. «И бил чёрной крови фонтан до небес, змеи и жабы рождались в нем», — так умер от меча светлого рыцаря в сказании Томми злой колдун, кто хотел захватить весь мир и воцарить над ним вечную ночь. Двэйн долго ещё потом представлял себя этим светлым рыцарем. Но Изенгил тоже понял аллегорию и велел казнить наглого рифмоплёта. Тот захлебнулся собственной кровью после того, как палач привязал его к столбу и отсек язык. — Значит, у Томми-сказочника остался сын, — задумчиво проговорил Двэйн. Шайни кивнул, и на его глазах навернулись слёзы, он сразу же заморгал, пытаясь скрыть момент слабости. — Его казнили, а тебя продали в рабство? Вероятное развитие событий, но какой глупец будет продавать миловидного мальчишку с хорошим голосом невежественным мужланам? — Меня забрал к себе маркиз Ферант, приближенный герцога. Его Двэйн тоже помнил. Мерзкий старикашка, даже после того, как его мужская сила иссякла, не перестал участвовать в забавах Изенгила, но предпочитал смотреть и трогать, видимо, надеясь, что однажды его жухлый корень вернётся к жизни. — Его вскоре отправили куда-то с поручением, — продолжал Шайни. — Сперва мы ехали на лошадях, а потом на корабле… — И? — В пути маркиз заболел, никто не знал чем и отчего, у него появились на теле гниющие язвы, меня сочли источником заразы, потому что маркиз спал тогда только со мной. Я пытался объяснить, что он ни разу не овладевал мной, только заставлял петь и трогал, но мне не поверили и выбросили за борт, — будничным голосом рассказал Шайни. — Янц нашёл меня в море и спас. Спас, а потом сделал рабом и подстилкой для всей команды. — Сколько тогда тебе было? — Тринадцать. Сейчас получается семнадцать. Двэйн кивнул и поднялся. Но Шайни схватил его за руку: — Вы не прогоните меня? Пожалуйста, не гоните! Сообразил за ночь, что мало обрести свободу, нужно уметь себя защитить, чтобы её сохранить. Или найти того, кто будет защищать. — Я могу быть полезным! Он откинул покрывало, под которым оказался обнажённым, и недвусмысленным предложением раздвинул ноги. Двэйн посмотрел на его худое тело с торчащими рёбрами, светлыми полосками шрамов и темными следами от недавних побоев, и вздохнул. — Шайни, я понимаю, что это единственное, чем ты можешь меня отблагодарить, но… — Не смотрите, что я урод, я многое умею! — Парень сел и потянулся руками к поясу Двэйна. — Я вам докажу! Только не гоните! — Не нужно, — Двэйн мягко отвёл его руки. — Я не собирался тебя гнать. «По крайней мере, пока», — добавил он мысленно, глядя в засветившиеся надеждой и признательностью медово-карие глаза и чувствуя себя подлецом. — И ты действительно будешь мне полезным, — произнёс Двэйн вслух. — Но не так. Одевайся, и пойдём, заберём вещи мужа Грега. — Чьи? Зачем? — Увидишь, — пообещал Двэйн. Перед Южными воротами Фабрега было не протолкнуться. Недовольно-гомонящая толпа то приливами накатывала на ряд солдат, преграждающих свободный проход, то откатывалась обратно. Проверка шла тотальная — альфам и бетам велели снимать шляпы и капюшоны, зачем-то проверяли ещё и руки, заставляя задирать рукава. Особо рьяно досматривали одиночек. Тех, кто вызывал какие-то подозрения, отводили в сторонку и о чём-то расспрашивали. — По очереди! Не толкаться! Ежели хочете быстрее пройти, разделяйтесь заранее! Альфы и беты налево, омеги направо! Повозки только через Западные ворота! — надрывал горло десятник, влезший на бочку для лучшего обзора. — Проход открыт до заката! — крикнул он, сводя на нет прежние старания, толпа заколебалась и зашумела активнее — никто не хотел ночевать перед закрытыми воротами. Двэйн дёрнул проталкивающегося между людей Шайни за плечо: — Куда? Нам направо! — Я забыл! — Тот абсолютно неуместно захихикал, глядя снизу вверх на Двэйна. — Вы так чудно́ выглядите. Ой, только не злитесь, вам не к лицу! И засмеялся уже в открытую, сгибаясь от хохота. — Тут у брюхатого припадок, пропустите его с папашей! — крикнул кто-то сердобольный рядом. Вокруг начали оборачиваться, некоторые злобно заворчали, мол, все тут беременные, нечего без очереди лезть, но нашлись и те, которые расступились, давая пройти. Двэйн нацепил на лицо признательную улыбку и, подхватив смешливого гадёныша под локоть, потащил его за собой, не забывая кивать и благодарить доброхотов тонким голосом. Только на какого-то наглеца, посмевшего ущипнуть за задницу, рявкнул. Но и то, не выходя из образа, визгливо. Шайни заикал, пытаясь сдержать рвущийся смех. — Сыночка устал, переволновался, — оказавшись перед солдатами заворковал Двэйн, не забывая сгибать колени, чтобы отделанный драной кошкой плащ выглядел по росту и не вызывал подозрений. При жизни муж Грэга пользовался такими ядрёными духами, что, надев его одежду, Двэйн и Шайни оба полчаса чихали без перерыва. Зато в сундуке на чердаке трактира нашлись баночки с помадой, пудрой, румянами и белилами, зеркальце в медной оправе, кисти и щётки. Двэйн забрал всё. Перевоплощение в омег прошло на берегу моря за утёсом. Шайни не пришлось сильно разукрашивать, хватило нескольких мазков румян по щекам. Над собой Двэйну пришлось поработать дольше. Сперва тщательно побрился, вознося хвалу своим безупречно острым ножам. После нанёс белила на всё лицо, замазав и брови, поверх них нарисовал две тонкие дуги, обвёл глаза черным, губы сделал карминово-алыми маленькими и пухлыми, а напоследок широкой кистью нарумянил скулы. Завершила образ немного помятая бордовая шляпка с перьями, искусственными цветами и лентами. К сожалению, её поля были не такими длинными и узкими, как у капоров в Брингундии. Но шляпка все же скрыла слишком короткие волосы. А пышный бант на шее спрятал кадык. — Ой! Вы… — Шайни, открыв рот, не мог подобрать слов. — Вы… — Молчи, — оборвал его Двэйн. — Надевай его тряпки, а что останутся, в комок и к животу привяжи. — Зачем? — Затем, что тебе скоро рожать! — А почему не вам? Вот ведь нахал! — А мне, — Двэйн сделал губы трубочкой и потуже затянул широкие ленты плаща, — ещё искать в столице твоего гулящего муженька, что свалил якобы на заработки, и носа домой не кажет, кобелина! Идём! Выйдя на тракт, им удалось договориться с первым же торговцем, везущим бочки с рыбой на рынок. За небольшую плату тот согласился довезти двух омег до города. Веселиться Шайни начал ещё в дороге, слушая, как торговец отпускает комплименты голубым глазам Двэйна и норовит коснуться то его руки, то плеча, намекая, что и денег не возьмёт, если кто-то проявит благосклонность и одарит лаской. Наверное, за последние четыре года рабства у мальчишки было мало поводов для смеха, вот и навёрстывает, решил Двэйн, сурово косясь на весельчака. А, может, вчера тронулся умом немного: вблизи увидеть смерть пятерых, да самому уже с жизнью попрощаться — испытание непростое. Или всегда блаженным был, кто его знает. — Куда ж вы, папаша, беременного-то потащили? — неодобрительно покачав головой, спросил седоусый вояка, отвечающий за пропуск омег через ворота. — От ведь, верно про вас говорят, волос долог, ум короток! Посерьёзневший Шайни одной рукой утёр выступившие от смеха слезы, другой обхватил огромный выступающий живот и напевно попросил звонким омежьим голосочком: — Пропустите нас побыстрее, дяденька генерал, моченьки нет боле терпеть! — Да проходите! — махнул седоусый. — Не ровён час, родит ещё тут, — проворчал он вслед и крикнул громко: — Следующий кто? — Я не могу так быстро, — запротестовал Шайни, когда Двэйн спорым шагом повёл его переулками подальше от заставы. — Погодите немного. — Что стряслось? — спросил Двэйн уже обычным голосом, распрямляясь во весь рост. — Живот от ходьбы сползает, — пояснил Шайни, подтянул фальшивку и снова захихикал: — А у вас помада размазалась! Двэйн закатил глаза, борясь с искушением свернуть глупому мальчишке шею. Не до веселья. В город прошли, осталось попасть в замок. Двэйн повернул голову в сторону холма, где над городом нависла мрачная тень, пытающаяся проколоть розовые облака черными шпилями. Там в одной из башен ждал Девин.