Сила иллюзии

Над входом в дом красовалась вывеска с названием «Рыбка и крючок». А рядом на цепях покачивалась вырезанная из дерева большая пивная кружка — традиционный знак, что внутри подают выпивку. Но стоило приглядеться, и становились заметны отличия от привычной эмблемы множества питейных заведений в Фабреге. — Эта ручка у кружки, она же, это же… Это не крючок, нет! Это член! — Поражённый Шайни замер перед крыльцом и ткнул пальцем вверх. Неизвестный резчик создал лихо загнутый орган со знанием дела и во всех анатомических подробностях. Заходящее солнце окрасило дерево в розоватый цвет, придавая резьбе реалистичности. — А пена! Вроде бы волны, да? Двэйн тоже поднял взгляд, пожал плечами: причуды резьбы его не интересовали. — А вот и нет! Ну как вы не видите, это же задница! Вот две половинки, — изобразив руками нечто округлое, засмеялся Шайни. — Ой, надо же так сделать! И где тогда рыбка? — он продолжал веселиться, не замечая, что оконце в двери приоткрылось. — В жопе твоей ща рыбка будет! — заорал грозного вида альфа, выйдя на крыльцо. — Чё ржёшь, убогий? Не для тебя вывешено! — продолжил он грубо.— А ну, пшли! Пшли мимо, омегам входа нет! — Мы насчёт работы, — сказал Двэйн, вытащив и покрутив в пальцах медяк. Устраивать свару на входе он не хотел. — А-а, ну тогда другое дело, — губы альфы растянулись в понимающей глумливой улыбке. — Оба трудиться будете, или только мальца сдаёшь? На брюхатых свой спрос есть, не прогадаешь. Двэйн не стал отвечать, ухватил притихшего Шайни за руку, протащил по ступенькам и повёл внутрь, отдав вышибале небольшую дань за проход. — О чём вы говорили? — зашептал Шайни, оглядываясь по сторонам. — Какая работа? Вы же меня не отдадите… не отдадите… сюда?! Веселье исчезло, когда он понял, где они оказались. С первого взгляда помещение ничем не отличалось от обычного зала в любом кабаке, где вечером собираются компании, чтобы выпить. Если не считать омег разной степени обнажённости, развлекающих пьяных альф. Некоторые омеги щеголяли уже в «чём папа родил», задорно ёрзая на коленях клиентов. Откуда-то доносились пронзительные звуки скрипки, перемежающиеся взрывами хохота и визгом. В нос, помрачая разум, били запахи возбуждённых альф и течных омег. Шайни вцепился в державшую его руку, словно решил, что его немедленно кинут на потребу похотливым самцам. В отличие от него, Двэйн по сторонам не смотрел. Он старался глубоко не дышать и целенаправленно двигался к лестнице, пока на пути не встал пошатывающийся альфа. — А кто это тут у нас такой свежи-ий, ик, ми-илый и такой, ик, одетый? Не-е, так не пойдёт! Пьянчуга потянулся к завязкам от шляпки Двэйна, но, не успев коснуться лент, согнулся и заскулил от резкого пинка в колено. Отпихнув его в сторону, Двэйн ускорил шаг, пока никто ещё не заинтересовался «свежими омегами». Но внезапно Шайни, только что мёртвой хваткой цеплявшийся за руку, попытался вырваться. — Нет! Я не хочу! Я не пойду! Пустите! — Затихни! — рявкнул Двэйн, сжимая тонкую кисть сильнее. — Ты тут не останешься. — Честно? — спросил Шайни, заглядывая в глаза и продолжая тормозить пятками. — Вы меня не обманываете? — Даю слово. Это успокоило наивного мальчишку, он перестал дёргаться, перехватил ладонь Двэйна поудобнее и послушно стал подниматься. Тот только хмыкнул: поверить слову убийцы — что может быть глупее? Будь он на месте Шайни, уже впился бы зубами в руку. На втором этаже физиологические запахи стали слабее, их забивала вонь плесени и гнили. По обеим сторонам коридора располагались почти впритык двери. Кое-какие стояли распахнутыми, роняя на рассохшиеся и скрипучие доски пола квадраты скудного света из пока пустующих комнат. Двэйн заглянул в ближайший дверной проём, оглядывая скудный интерьер: заваленная грязным тряпьём узкая лежанка, табурет, на нём глиняный светильник, погнутый таз и кувшин с отбитым носиком. Если встать посередине и расставить руки в стороны, как раз достанешь до стен. Подумал прихватить масляную плошку, но не стал — обитателя комнаты наверняка накажут за потерю. Из-за закрытых дверей слышались стоны и вскрики, за одной кто-то тоненько на одной ноте скулил. — З-зачем мы з-здесь? — лязгая зубами, спросил Шайни, его колотила крупная дрожь, передававшаяся через ладонь. — Не бойся. Мы здесь не задержимся, — глухо ответил Двэйн, чувствуя стыд и горечь: после знакомства с обычаями свободной Мэссенды, после того, как увидел их независимых гордых омег, нищета и бесправность своих стали особенно очевидны. Длинный коридор закончился снова ступенями, на этот раз ведущими вниз. Спустившись практически на ощупь, Двэйн с Шайни оказались во внутреннем дворе, скупо освещённом последними закатными лучами. По углам раздавалось шебуршание и писк: осмелевшие в сгустившихся сумерках крысы рылись в мусорных кучах. В паре ярдов от выхода послышался плеск, и сразу же вонь стала сильнее: кто-то выплеснул в окно содержание «ночной вазы». — Отвык от столичных манер? — ухмыльнулся Двэйн, когда Шайни испуганно подпрыгнул и принялся отряхивать плечи от возможных брызг. — Повезло, что не на голову. Ничего, почти пришли. Дворик заканчивался высокой каменной стеной, заросшей плющом. Среди переплетения стеблей с остатками листьев скрывался узкий проём, практически незаметный со стороны. Но Двэйн знал, куда шёл и где хранится ключ от калитки из металлических прутьев — в трещине одного из камней. — Это всё владения Салливана. Там, — он мотнул головой назад, — для всякого сброда. Тут, — указал подбородком в проём, — для тех, кто побогаче. Бордели — это лишь ширма, — говорил Двэйн, открывая хорошо смазанный замок и возвращая ключ на место. — На самом деле Салливан… — Кто? — с любопытством спросил Шайни. Глава воровской банды, сборщик тайн и мастер шантажа, покровитель контрабандистов, вымогатель и убийца. Н-да… пожалуй, не стоит запугивать ещё больше, только-только мальчишка успокоился, перестал трястись. — Много кто, — буркнул Двэйн. По ту сторону стены раскинулся сад, по-зимнему мрачный, но всё равно разительно контрастирующий с тем зловонным отнорком, откуда они только что выбрались. На кустах поблёскивал иней, хрустела под ногами промёрзшая листва. И дышалось не в пример вольготнее. В доме, проступавшем сквозь деревья, горели окна, и оттуда доносилась музыка — не надрывно-истеричные взвизги дрянной скрипки, а хорошая музыка, радующая ухо и веселящая сердце. Парадный вход находился со стороны улицы, но туда Двэйн соваться изначально не хотел — иначе бы и не потащил Шайни кружным путём. Они свернули к выступающему флигелю. Долго стучать не пришлось, после третьего удара из-за двери прозвучал голос: — Кого там черти принесли? — Кого в прошлый раз унесли, — ответил Двэйн условной фразой. Дверь приоткрылась, и в образовавшуюся щель высунулся лысый коротышка. — Ты ещё кто? — грубо спросил он, решив, что перед ним омега. Шайни за спиной Двэйна он не увидел. — От кого слова вызнал? Ну-ка, прочь, а то… Договорить он не успел — Двэйн ухватил коротышку двумя пальцами за нос и с силой сжал. — Ты сейчас же пойдёшь за хозяином. Скажешь, его ждёт старый друг. И приведёшь сюда. Сообщишь ещё кому, приведёшь не его, ты покойник. Ясно? И для надёжности усилил нажим. — Фяфно! — гундосо провыл слуга. — Оё-ёй! — захныкал он, потирая освобождённый нос. — Зачем так-то? Можно же по-человечески… Двэйн посмотрел на него молча, и слуга тут же развернулся и, споро перебирая короткими ножками, помчался исполнять приказ. Ждать пришлось недолго. Через несколько минут появился, неся канделябр со свечами, всё тот же коротышка с распухшим и покрасневшим носом, а сзади — на голову выше и вдвое шире Салливан. Крупный, слегка оплывший от сытой жизни, но всё ещё мощный альфа с изуродованным оспой лицом. «Рябой Салли» — прозвище, которое произносили шёпотом и с оглядкой, а те смельчаки или безумцы, кто осмеливался назвать так Салливана в глаза, искренне раскаивались в дерзости, если им удавалось выжить после жестокого наказания. — И кто же меня хочет видеть? — громко спросил Салливан, вглядываясь в полумрак. — Эт-то что ещё за дешёвая шлюха?! — Дешёвая? Да у тебя столько денег нет, Салли! Снимая опротивевшую шляпку, Двэйн шагнул навстречу и тут же оказался в медвежьих объятиях. — Клянусь ржавым гвоздём в заднице папы Рогозмунда десятого, не признал! Это правда ты, бродяга?! Живой?! — Да я, я, отпусти, задушишь. Салливан захохотал и, немного отстранив Двэйна от своей могучей груди, принялся осматривать: — Гореть мне в аду, ну и рожа! А губы-то губы! Искушение святых да и только! — он снова затрясся от хохота. Двэйн и сам рассмеялся, внутри будто ослабла какая-то до предела натянутая струна — хоть тут можно не ждать удара в спину. — Поди, через «Рыбку и крючок» сюда шёл? И как, много предложений наслушался? — расспрашивал Салливан, похохатывая. — Ах ты, старый лис, всё следы хвостом заметаешь! Ведь это же надо придумать, омегой прикинуться! А оно и правильно, правильно, видал же, что на воротах устроили? Не поверишь, сколько я убытков с тех застав понёс, сколько моих людей с товаром ищейки сцапали… Эх, мне и в голову не пришло своих за омег выдать. Хитёр ты, брат, хитёр! — он закачал головой, восхищённо цокая языком. — Ну а ты что стоишь, дубина ты этакая?! — Салли внезапно накинулся на слугу. — Беги быстрей, распорядись насчёт еды дорогому гостю! Да про воду не забудь, господину Двэйну умыться потребно! Отдав подсвечник хозяину, коротышка побежал выполнять распоряжение. Замерший безмолвной тенью в углу Шайни робко кашлянул, привлекая внимание. — А это кто? Омега? Да ещё на сносях? Твой? — Нет, — разом на все вопросы ответил Двэйн и кивнул Шайни, чтобы представился, как сочтёт нужным. Тот шагнул вперёд и поклонился, умница, как свободный человек, почтительно, но без подобострастия: — Меня зовут Шайнталь, сын Томаса Артни, я бета. Да не погаснет очаг в вашем доме, господин Салливан. — Будь как дома, сынок, — сказал Салли, добродушно прищурившись. — Друзья Двэйна и мои друзья. Пока Салливан пошёл отдать какие-то распоряжения в своём «борделе для тех, кто побогаче» (в нем с заходом солнца жизнь только начиналась), Двэйн повёл Шайни наружным переходом в небольшое мансардное помещение, которое уже несколько лет использовал как перевалочный пункт и хранилище. — Вы давно знаете господина Салливана? — спросил Шайни, пока они шли по открытой галерее. — Давно, — ответил Двэйн, — очень давно. Рачительные работорговцы, кто желал доставить весь живой товар до места продажи здоровым и непокалеченным, перевозили детей, неспособных выдержать дневные переходы наравне со взрослыми, в деревянных клетках. Именно в такой клетке шестилетний Двэйн оказался соседом восьмилетнего Салли. Месяц они провели бок о бок, деля все тяготы пути. Их обоих доставили в Фабрег и вместе продали камердинеру Изенгила. Но Салли не прошёл королевский отбор: уже тогда он был крупным ребёнком и не отличался миловидностью — его отправили работать на конюшню. Возможность перемещаться по территории замка без надзора у Двэйна появилась далеко не сразу, но когда это случилось, он первым делом побежал к приятелю. И увидел, что Салли болен — в загноившихся язвах он валялся в канавке водостока у конюшни, а все с опаской обходили его стороной, страшась подхватить заразу. Двэйн не испугался. К тому времени он уже вволю хлебнул «ласку» Изенгила и даже мечтал заболеть: тогда бы его тоже оставили в покое. Тайком Двэйн приносил Салли объедки с кухни и собирал прямо возле конюшни листья и травы, прикладывал их к болячкам растолчёнными, как делали папа и о-дед. Неизвестно насколько помогло неумелое лечение, но Салли выжил, хоть его лицо и тело остались в рубцах и рытвинах. Повзрослев, он сбежал и увёл с конюшни гнедую лошадь в полном снаряжении. Двэйн не сомневался, что, если и увидит Салли, то на плахе, но тот каким-то чудом не попался. Снова их свёл случай уже лет через десять. Они буквально столкнулись на чердаке дома одного из вельмож: Двэйн, ставший к тому времени «Ночным убийцей», действовал по заданию Изенгила, а Салли залез в богатый дом воровать. Чуть не убили друг друга, пока не признали. С тех пор они больше не терялись из вида и поддерживали взаимовыгодную связь. — Ты молодец, что не выказал отвращения или страха, — похвалил Двэйн Шайни. — Некоторые пугаются, когда его впервые видят. — Гораздо страшнее внутреннее уродство, чем наружное, — ответил тот, заставляя взглянуть на себя иначе — кто бы ожидал от мальчишки мудрости? В мансарде оказались зажжены свечи, и стоял кувшин с горячей водой. Наверное, коротышка постарался. Может, не такой уж он и гнусный. С помощью Шайни Двэйн первым делом умылся, с наслаждением избавляясь от засохших коркой белил и краски, фыркая, когда вода попадала в нос. А после полез в сундук за нормальной одеждой. — Это ваша комната? — спросил Шайни, оглядывая небольшое пространство. — Тут холодно. — Я здесь никогда не жил, — ответил Двэйн, вытаскивая свою любимую рубаху со шнурком в вороте, сколько раз этот шнурок спасал ему жизнь. А ещё, казалось, рубаха до сих пор хранит отголосок можжевелового аромата. Не удержавшись, Двэйн прижал ткань к носу и глубоко вздохнул, перед тем, как надеть. — Я просто держу у Салли некоторые вещи. Для тебя тоже одежда найдётся, снимай эти жуткие тряпки. Пока Шайни подбирал, что не будет на нем откровенно болтаться, Двэйн обулся, привычно пристроив верные ножи за голенищами, залез на табурет и нашарил между балок потолка незаметный снизу свёрток — в нём хранились оружие, деньги и кое-какие мелочи. Всё осталось нетронутым с последнего посещения, что радовало. Не то чтобы Двэйн не доверял Салли, но публика в его доме водилась не самая честная, да и пронырливые слуги могли согрешить. Раздались шаги, и в дверях появился Салливан. — Другое дело, — пробасил он, увидев преображение. — Теперь сразу видно, кто тут а-а… — глянув куда-то за спину Двэйну, Салливан не договорил слово «альфа». Протяжное «а» истончилось и затихло с выдохом. Не понимая, отчего вечно балагурящий приятель прикусил язык, Двэйн обернулся. В углу на стуле сидел полуобнажённый Шайни, наполовину избавившийся от одеяния покойного муженька Грэга. Голые костлявые плечи и впалая грудь на фоне тёмной стены казались болезненно бледными. Заметив, что на него смотрят, Шайни уронил руки на колени, выпрямился и застыл, как испуганный суслик перед змеёй. Чтобы не смущать бедолагу излишним вниманием, а то опять решит, что его сейчас продавать будут, Двэйн тронул Салли за руку, отвлекая. — Гркхм-да, — откашлялся Салливан и, отведя взгляд от мальчишки, запустил пятерню в кудри на затылке. — Я тут поразмыслил, вам здесь всё одно ночевать нельзя, замёрзнете к чертям собачьим. Так что пойдёмте-ка вниз, я там уже приказал и накрыть, и налить, и застелить, — он хохотнул, — в общем, честным пирком да и за свадебку! Нас не потревожат, всем запретил соваться, знаю ведь, знаю, какой ты, — он шутливо погрозил пальцем. — Чем меньше глаз — тем лучше! Двэйн предпочёл бы остаться в мансарде — из неё был удобный выход на крышу, но не стал спорить, мысленно ругая себя за излишнюю подозрительность. Пока Шайни торопливо одевался, Двэйн привязал кошель справа на пояс, и уже собирался слева пристроить ножны с коротким широким мечом, как Салли тяжело хлопнул по плечу: — Ты мясо, что ли, собрался им резать, дружище? Ну же, али думаешь, у меня тебе что-то угрожает? — Привычка вторая натура, — извинительно произнёс Двэйн и меч всё-таки закрепил. — Мне с ним спокойнее. — Ну, раз спокойнее, пусть будет, — осклабился Салли, показывая редкие зубы. Покои Салли находились в отдалении от основных помещений борделя, но и туда доносились музыка и смех. Казалось, где-то бурлит вечный праздник. За столом прислуживал всё тот же лысый коротышка с распухшим носом, видимо, обладал особым доверием, или Салли решил, что от него можно гостей не прятать, раз уже видел. — Значит, с новым королём у нас тут всё дзукетто накрылось, — начал делиться новостями Салливан, когда они втроём принялись за еду. — Во-первых, эти трижды клятые заставы. Во-вторых, поговаривают, рабовладельцев обяжут такие налоги платить, что, ей-ей, мне дешевле будет всех рабов живьём закопать, — чавкая мясом, говорил Салли, не заметив, как помрачнел при этих словах Шайни. Да и Двэйну царапнуло по сердцу то, как легко и просто приятель распоряжается чужими жизнями, даже не рассматривая вариант дать свободу. Неужели забыл, как сам был рабом? — А ещё, не, ну это уже совсем ни в какие ворота, хотят мир с брингундскими подлыми псами заключить! — Салли схватил бокал с вином и смачно отхлебнул чуть не половину. — Вот помяни моё слово, если наш тихоня не образумит своего чужеземного муженька, полыхнёт! Терпение-то у всех не безграничное! А что ж вы не пьёте совсем? Я ж ради такого случая отменное вино приказал подать! А ну-ка, Берти, — обратился он к коротышке, вот как оказывается того звали, — подлей гостям моего особенного! За тебя, мой друг, за Шайнталя, за вас обоих, дай вам бог здоровья и удачи! Приподняв бокал в сторону Салли, Двэйн глотнул терпкое вино, и по грудине разошлось тепло. Только сейчас он понял, насколько устал и хочет спать. Руки налились тяжестью, а веки сами опускались. Голос Салли отдалился, превратился в шум то ли прибоя, то ли деревьев на ветру, они шелестели, убаюкивая. Только резкие вскрики чаек вносили диссонанс в приятное расслабление всего организма. «Почему они разорались ночью?» — лениво подумал Двэйн и уже почти соскользнул в мягкую обволакивающую тьму, когда в крике услышал своё имя. — Двэйн! Господин Двэйн! Очнитесь! Да очнитесь же! Это Шайни, понял Двэйн и с трудом открыл глаза. Увиденное ему не понравилось. Оказалось, что сам он лежит на полу рядом с упавшим стулом, а зажатый в угол Шайни, размахивая напольным канделябром в разные стороны, отбивается от наступающих на него Салли и Берти. И как только задохлик вообще смог удержать такую тяжесть, поразился Двэйн, пытаясь подняться. Но ноги и руки отказались подчиняться, и он снова упал. Салли бросил взгляд через плечо, услышав шум, удивлённо поднял брови: — А ты силен, братка. — Может, позвать ещё кого-нибудь? — предложил Берти, откровенно труся. Его лысина блестела от пота, будто смазанная маслом. — Ничего, он не опасен, — ухмыльнулся подлый предатель, поправший все законы гостеприимства и дружбы. — Что ты творишь, Салли? — заплетающимся языком возмутился Двэйн, изо всех сил пытаясь сбросить дурман и вернуть контроль над телом. — Ты меня, — получилось «ы меяу», — отравил? — Ну что ты, друже, нешто я бы смог? — душевно ответил Салли, предприняв попытку подобраться к Шайни с левого бока и чуть не получил в лицо горящими свечками. — Ах ты ж, бесёнок! — воскликнул он, отскочив. — Это всего-навсего снотворное. Хорошее средство, заграничное. Ты спи, спи. Тебе же хочется спать? Ещё как. Двэйн никогда и ничего не хотел так сильно, как опустить лицо на сложенные ладони и отдаться тёплым тёмным волнам, обещающим забвение. — Нет! Пожалуйста, не спите! — отчаянно крикнул Шайни. Надо держаться, приказал себе Двэйн. Он согнул ноги и выпрямил руки, будто налитые свинцом, вставая на четвереньки. Зачем? Он всё равно не справится сейчас даже с ребёнком. Даже с тем Салли, который сидел, подобрав разбитые коленки в тесной и вонючей клетке, а по ночам звал папочку, шмыгая сопливым носом. — Зачем? — Двэйн произнёс это вслух. И пусть вопрос прозвучал как слабое мяуканье, Салли его понял. — Зачем? — он засмеялся зло. — Уж не знаю, чем ты так насолил корольку нашему свежепомазанному, но награду за тебя дают. И неплохую. Как раз покроет все мои потери. А в них, между прочим, ты и виноват! Ведь чёртовы заставы, что меня чуть не разорили, из-за тебя. Тебя ищут! — отвлёкшись от Шайни, Салли обвинительно ткнул пальцем в сторону Двэйна. — Разыскивается преступник Двэйн Маркелл, и приметы все как на блюдечке — вон оно как обернулось, у старого короля как сыр в масле катался, а новому не угодил! Ухватившись за перевёрнутый стул, Двэйн попытался встать, рыча от злости — сам бы Салли так «покатался в масле». Почти получилось подняться, и Двэйн непослушными пальцами уже нащупывал рукоять на поясе, как подскочил мерзкий коротышка и ударил ногой в лицо, вновь опрокидывая на пол. Из разбитого носа потекла кровь, заливая губы. — Но-но, Берти! Поосторожнее! — прикрикнул Салли. — Велено живым! За дохлого и медяка не получим! — С-с… — проскрипел Двэйн, ворочаясь на полу, как разбитый параличом старик. Раз не получается встать и вытащить меч, придётся действовать лёжа. Пальцы по доле дюйма продвигались по ноге к сапогу и, казалось, никогда его не достигнут. — Да ты не сердись, не сердись, какие между старыми приятелями обиды? А про пацана твоего, между прочим, ни словечка, — болтал Салли, явно отвлекая внимание Шайни. — Не нужен он им. Тебя, малыш, беречь не станут, — обратился он напрямую. — Казнят или пытать будут. Так что перестань-ка махать этой штуковиной, не дай боже зашибёшься, и пойдём по-хорошему в кроватку, я тебя не обижу, обещаю, тебе даже понравится. Зачем портить такое хорошенькое личико? Салли сделал обманный выпад, и Берти бросился вперёд, вырвал у Шайни из рук канделябр и отбросил в сторону. От грохота в ушах загудело, Двэйн разочарованно застонал и отключился. Пришёл в себя он от странного треска в голове, будто порвался холщовый мешок, а из него вырвалась такая чистая сильная ярость, что разогнала дурман. Похоже, прошло всего пару секунд: Салли держал брыкающегося и ругающегося на чём свет стоит Шайни, а лысый коротышка пытался обвязать тому верёвкой ноги, отшатываясь от пинков. На каком-то внутреннем подъёме Двэйну удалось добраться до заветных ножей. Бросок всё равно получился слабый, учитель бы за такой подзатыльник отвесил, и неточный — метил-то в глаз. Но цели достиг: Салли заорал и невольно разжал руки, отпуская мальчишку и хватаясь за распоротую щеку. Нож полетел на пол, но его ловко подхватил Шайни и, крепко вцепившись обеими руками в рукоять, навалился всем своим цыплячьим весом, втыкая острие в грудь замершему в нелепой позе Берти. Второй бросок Двэйна полностью исчерпал кратковременный прилив сил, зато попал чётко в левый глаз и оборвал проклятия Салли. Всё. Теперь можно и поспать. — Нет, нет, вставайте! — оказавшийся рядом Шайни затряс за плечи. «Ты молодец», — хотел сказать Двэйн, но лишь промычал что-то нечленораздельное, закрывая глаза. — Да вставайте же! — Шайни отвесил несколько сильных оплеух, заставляя Двэйна очнуться. — Вы что, не слышите? Не чувствуете?! Мы горим! Пожар! Что же это такое, поспать не дают, раздражённо подумал Двэйн, усиленно моргая и пытаясь сфокусировать взгляд. Мальчишка не соврал: каким-то чудом непогасшая при падении свечка подпалила скатерть. Так вот что это был за треск — занялась ткань. И пока всем было не до огня, он радостно разгорелся, уже пожирая хлипкий стол и забираясь на портьеры. Именно так должен был погибнуть забавный дерзкий омега, принц Мэлвин Кэмпбелл, притворяющийся калекой — отравленный сгореть в огне. Теперь Двэйн сам оказался на его месте, какая ирония. Или божественное возмездие. Но итог один: спастись не удастся. И Девина уже не спасти… И никогда больше не заглянуть в голубые глаза, сверкающие злыми искрами, не вдохнуть можжевелово-древесный аромат. Наверное, запах горящего дерева напомнил о том, кого уж точно не стоило вспоминать в последние мгновения жизни. Но именно образ наглого циничного блондинчика с простолюдинским именем Рабби, заставил встряхнуться, как мокрой собаке, и поползти к двери. «Ну уж нет! Я не сдамся!» — Двэйн прикусил щеку, пытаясь болью прогнать муть из глаз. Шайни тянул его вверх, пыхтя и ругаясь, как пират. Двэйн попытался сказать ему, чтобы бежал, спасался сам, пока не поздно. Но не смог.