Сила иллюзии

Расшитый золотыми нитями высокий воротник царапал подбородок, заставляя держать голову излишне высоко. Тяжёлая диадема сдавливала виски, словно палач закручивал обруч. Жёсткий корсет колол под рёбра, а в новомодных туфлях каждый шаг причинял боль. Но с лица Девина не сходила улыбка. Не забывая изящно тянуть носок, он плавно, как того требовала куранта, двигался от одного партнёра к другому. Милостиво принимая комплименты (наверняка лживые) и отпуская ответные любезности (не менее лицемерные), Девин проклинал собственную затею с балами. Ещё немного, и он не выдержит. Либо позорно сбежит, если сможет, конечно, бежать, либо просто рухнет под ноги танцующим. А самое обидное — все усилия зря. Хоть зáмок и преобразился, перестал напоминать заброшенный склеп, но каждый, кто получал доступ в королевские покои, подвергался тщательной проверке. Специально созданный отряд гвардии бдительно следил за посетителями и мог взять под стражу любого, в чьей благонадёжности возникнут хоть малейшие сомнения. И всё же Девин каждый раз с надеждой ожидал визитов портных, сапожников и ювелиров, всматриваясь в их лица. Приглядывался и к слугам, не появился ли кто новый — ведь Двэйн умел становиться незаметным, словно тень. Умел вживаться в любые роли и менять обличия. И уж как-нибудь (о, он такой умный!) обошёл бы требование показывать запястья. Но, наверное, всё-таки выбраться с острова Комор сейчас невозможно. Оставалось ждать весны. И до неё же стоило бы прекратить все эти бессмысленные мероприятия, не растрачивая попусту силы — их и так немного. После очередного круга мучений пальцы Девина вновь легли в ладонь мужа. На удивление тот неплохо двигался для выскочки тридевятого королевства. Уверенно ведя в танце, Роберт одаривал кивками и улыбками встречные пары. Небось, присматривает себе подстилку, кобелина. (Подобные вульгаризмы позволительны крестьянам, но никак не королю) Наверное, учтивый кавалер в поиске фаворита, достойного его благосклонности. Сделав шаг в сторону, Девин с силой наступил каблуком муженьку на ногу. Пусть и самому стало больно, но зато лицо Роберта перестало быть самодовольным, исказилось гримасой. — Оу-ё, — вырвалось у него сквозь сжатые зубы, но вместо ругани раздалось светское замечание: — Танцы так утомительны, не правда ли? — Что вы, я давно так не веселился! — Девин откинул голову и беззаботно засмеялся. По крайней мере, он надеялся, что смех звучит беззаботно, а не как скрип несмазанного тележного колеса. — Но, если вы устали, что же… Он нашёл глазами распорядителя бала и подал знак. Через пару секунд музыка затихла, и прозвучало торжественное объявление о начале ужина. Придворные расступались перед королевской четой, раскланиваясь и рассыпаясь в похвалах. Каждый пытался привлечь внимание, но Девину было не до них, он усиленно держал спину ровной, стараясь не хромать и не охать. Шёл, не сводя взгляд с двух высоких кресел между обычными стульями у длинного стола. И чуть не совершил грубую ошибку, собираясь сесть на ближайшее кресло: не заметил, что спинка на пару дюймов ниже соседнего. — Это моё, — шепнул Роберт и подтолкнул дальше, спасая от позора. — Надо было и подводить с другой стороны, — зашипел Девин. — В вашем захолустье незнакомы с этикетом? На несправедливый упрёк — подход к столу никак не регламентировался, Роберт и бровью не дёрнул, лишь заботливо поддержал под локоть, когда Девин опускался на бархатное сиденье. Стоило сесть, ступни будто вспыхнули огнём, а дурацкий корсет с такой силой врезался под ребра, что наверняка оставил синяки. — По-моему, вы немного бледны. Вы хорошо себя чувствуете? — участливо спросил Роберт, сев рядом. Терпеливый, безукоризненно вежливый, такой внимательный, что раздражал до зуда между лопаток. Особенно, если знать причину, из-за которой Роберт так себя вёл. — Прекрасно! — воскликнул Девин, чуть более громко, чем следовало. — А бледность… это всё пудра, — рука невольно потянулась к щеке, что немилосердно чесалась под густым слоем белил, — чтобы скрыть шрам. Роберт на секунду замер, видимо, подобная откровенность его фраппировала, но не помешала соврать: — Он вас не портит. Вы всегда чудесно выглядите. Уверен, ваш портрет станет образчиком красоты нашего времени. Потому что в профиль шрам не виден! Уж молчал бы лучше! Щадить чувства омеги так благородно. Может быть, ещё поблагодарить?! Девин демонстративно отвернулся и скосил глаза вниз, посмотрев на врезавшиеся в ноги туфли: получится ли потом их незаметно надеть под столом, если сейчас сбросить? Пожалуй, не стоит рисковать — если ступни распухнут, то не влезут обратно в эти адские колодки. Осталось продержаться пару часов, уговаривал он себя, привычно разминая онемевшие пальцы левой руки. День назад к мизинцу и безымянному добавился средний. Смерть готовилась забрать своё, а Роберт, как ни в чём не бывало, отпускал фальшивые комплименты! Цинизм или издевательство? Скорее, полнейшее равнодушие: фермер не переживает за здоровье курицы, пока она несёт яйца. Сновали слуги, расставляя блюда и разливая вино, придворные рассаживались и оживлённо общались, а посередине стола, казалось, возник ледяной островок отчуждения. — Должен признаться, сперва ваша идея с балом не пришлась мне по душе, — нарушил гнетущее молчание Роберт, интимно понизив голос. — Но вы оказались правы: вассалам необходимо видеть своего сюзерена бодрым и уверенным — это питает верноподданнические настроения. — Прошу, не говорите, как кардинал на проповеди, — скривился Девин от высокопарности фразы. — Верноподданнические настроения питают богатые подарки, кои вы… мы им так щедро делаем в последнее время. Из рук моего дяди они и клочка земли не получали, а вы… мы жалуем герцогства, сыплем золото и раздаём наделы. Что бы им не праздновать и не клясться в верности? — Но вы же понимаете… — Всё я понимаю, — Девин раздражённо дёрнул плечом. После расправы с многочисленным семейством Фабрег и его ближайшим окружением освободились должности, требующие новых ставленцев, да и в казну отошло немало земель — есть чем привлечь сторонников. Приближая и обласкивая лояльных нобилей, Роберту за краткий срок удалось создать плотное ядро преданной ему элиты. Вроде бы надо радоваться, что теперь можно не опасаться козней и интриг, но Девин вновь ощущал себя послушной куклой: где говорили, ставил подпись, что велели, то и заявлял. Самому ему было позволено выбирать разве что наряды. Да и то, нужно признать, он и с этим не особо справился, положившись на мнение портных. Вот и мучился теперь… Девин отщипнул гроздь винограда, расправил салфетку с вышитым гербом, провёл пальцами по выпуклому красному единорогу — с каким удовольствием он отказался бы от короны ради возможности спокойно жить! — Вы почти ничего не едите, — обратился к нему Роберт. — Попробуйте куропатку. Теперь вам надо питаться за двоих. Не дожидаясь согласия он положил на тарелку половину птицы, нафаршированной грибами. Жареные коричневые ломтики, притаившиеся в тёмном мясе, походили на личинок в загнившей ране. — Вы так заботливы, — борясь с тошнотой, поблагодарил Девин, истово надеясь, что старания мужа в спальне не принесли результата, и ребёнка в утробе нет. После первых же признаков начинающейся течки Роберт созвал консилиум придворных лекарей. И те единогласно признали, что, невзирая на некоторые тревожные симптомы, его величество вполне готово к зачатию. А что там думает и говорит по этому поводу один «безумный старик», как быстро переименовал Роберт «седовласого мудреца», никого не волновало. Девину снова ничего не оставалось, как подчиниться: «королевский долг» — будь он проклят! Обычно природа даёт омеге с альфой несколько дней для создания новой жизни и позволяет обоим провести их в наслаждении плотскими утехами. Но в ослабленном организме Девина «благоприятные условия» проявились слабо, длились лишь сутки и особого удовольствия от близости не принесли. Хоть и отвращения к мужу он не испытал, позволяя ласкать и целовать, даже сам отвечал и излился несколько раз. За что теперь себя презирал. Роберт же, казалось, не испытывал ни моральных терзаний, ни сомнений в удачном оплодотворении. Он использовал именно этот термин, перед тем как покинуть спальню, будто Девин племенная лошадь, а не человек. Оправдана ли его самоуверенность, станет известно лишь через пару-тройку недель, когда изменится запах, но Роберт уже проявлял собственническое отношение к возможному плоду. На освободившееся пространство зала вышли несколько человек с музыкальными инструментами в руках и почтительно замерли перед столом. Жрущие и пьющие в два горла — отдающие дань поварскому искусству, — придворные встретили их одобрительным гомоном, предчувствуя развлечение. — Помнится, вы желали послушать менестрелей? Я распорядился позвать их для вас. «Боже, почему он не может оставить меня в покое?!» — мысленно простонал Девин на очередное высказывание мужа и изобразил благодарную улыбку. — Выбирайте, кому из них выступить первым. Без интереса разглядывая певцов — у них-то, можно не сомневаться, не только запястья проверили на наличие клятых родинок, но и догола раздели, обыскивая, — Девин обратил внимание на стройного молодого человека. Слишком красивого, чтобы быть кем-то иным, кроме омеги. Он стоял немного в стороне, прижимая к груди лютню, был бледен и одет во все чёрное, в то время как его собратья по ремеслу, явно более старшие и опытные, выбрали яркие расцветки в одежде и приняли гордые позы, привлекая взгляды. На воротнике удивительно скромного менестреля блеснуло серебро. Показалось? Девин напряг глаза: буква «D» на булавке или что-то иное? Может, брошь в виде лука? Слишком далеко, чтобы разглядеть. — Вон тот. — Лопоухий? — удивлённо уточнил Роберт. Девин сердито фыркнул: вовсе не лопоухий! Разве немного, но лёгкая оттопыренность ушей только придаёт очарование. Роберт поманил юношу, и тот выступил вперёд, перехватывая лютню удобнее. На воротнике блеснула серебряная искра — «D». Девин оглушено замер, забыв вдохнуть. — Дэдвари Артни к вашим услугам, мой король… Поклонившись, омега сказал что-то ещё, наверное, выразил должное уважение остальным. Девин же смотрел, как порхают тонкие пальцы по струнам, и открывается рот, но не слышал музыку и не понимал ни слова. В ушах звенело, будто где-то били в колокола. Дэ-Два-Ри. Один добавленный слог. И уже не собачья кличка, а чудесное имя. Захотелось одновременно смеяться и рыдать, Девин почувствовал, как по щекам потекли слезы. Он рядом! Двэйн рядом! Сердце забилось так часто и сильно, что стало страшно, вдруг стук услышит Роберт и каким-то непостижимым образом обо всём догадается. Тайком вытерев мокрые щеки, Девин обхватил плечи ладонями, чтобы не выдать дрожь в теле. Звуки вернулись, и оказалось, что у менестреля красива не только внешность, но и голос. Сильный и чистый, он словно плыл по залу, увлекая за собой в невиданные дали, обещая счастье и свободу. Неудивительно, что Двэйн доверился именно этому омеге, наверное, они любят друг друга, и из них получится прекрасная пара, когда… Рядом пронзительно скрипнуло кресло, и Девин испуганно вздрогнул. Остановившись за плечом Роберта, склонился к уху командир триднестского отряда, суровый альфа среднего возраста, кажется, его звали Вил. Крепкий, с широченными плечами и огромными лапищами. От одного его вида передёргивало: такому что подкову ради забавы разогнуть, что чью-то шею сломать. «Сведения… всё готово… приказа…» — донеслись отдельные слова к насторожившемуся Девину. Что произошло, если нельзя подождать с донесением до утра или хотя бы дождаться окончания застолья? От смутной тревоги пересохло во рту и пришлось откашляться, прежде чем спросить: — Что случилось? — Он попался! Роберт обернулся к нему, и Девин непроизвольно отпрянул: такие же глаза смотрели на него в страшную ночь переворота — сверкающие от горячки боя, сулящие смерть всем вставшим на пути. И в то же время счастливые, как у человека, который в шаге от исполнения заветной мечты. — Кто? — выдохнул Девин одними губами, уже зная ответ. — Нокс! То есть этот чёртов ублюдок Двэйн! — забыв про великосветские манеры, восторженно воскликнул Роберт, словно получил лучший подарок в жизни. — Веселитесь, братья! — поднявшись на ноги, звонко гаркнул он, перекрывая песню. — Я оставлю вас, но вы пейте и ешьте вволю! — Это не может… — пролепетал Девин под звон соприкасающихся бокалов и выкрики с пожеланиями здоровья. Не может быть. — Это не может подождать? Останьтесь! — он вцепился в запястье вставшего мужа, пытаясь задержать. Высвобождая руку, Роберт ласково провёл пальцами по здоровой щеке Девина, улыбнулся как никогда нежно и как никогда страшно. И ушёл. Оставив пустыми ладонь и душу. Девин беспомощно посмотрел на менестреля, уже без слов перебиравшего струны. Закончив мелодию, тот склонился в поклоне и скромно отошёл, уступая место другим, но перед тем, как развернуться, коснулся украшения на вороте и кивнул. Девин покачнулся в кресле, теряя равновесие: чему верить, на что уповать? И как уйти сразу вслед за Робертом посреди званого приёма? Это же будет немыслимым нарушением всех правил! Как? Молча! Более не колеблясь, Девин поднялся и, не глядя по сторонам, не прислушиваясь к удивлённым шепоткам, держа спину и голову прямо, двинулся к дверям. Задержавшись лишь на секунду, чтобы приказать ожидавшему в стороне менестрелю: «За мной!». В конце концов, кто тут король?! И кто может поступать, как ему заблагорассудится? Вот именно. В сумбуре переживаний Девин забыл о своих надсмотрщиках, но те никуда не делись. За спиной, дыша в затылок, следовал Юмэнн, а навстречу тут же выскочил дежуривший за дверями Стини и попытался оттеснить в сторону назвавшегося Дэдвари омегу. — Я устал и иду спать, — на ходу сообщил Девин. — А он будет петь мне колыбельные. — Но принц Роберт уехал… — посмел заикнуться Стини. — Чужой человек… Девин взорвался: — И что? Ты будешь указывать мне?! Или твои ищейки плохо его проверили, и он представляет опасность?! — Нет, ваше величество, простите, ваше величество, я уверен, что он безопасен. Кто бы сомневался. Смерив наглеца злобным взглядом, Девин отправился в спальню, обдумывая, как бы ещё и там избавиться от лишних глаз и ушей. Прикрываясь заботой и требованиями безопасности, Роберт сделал всё, чтобы Девин ни на секунду не оставался в одиночестве. Даже по ночам возле кровати дежурили двое: слуга (вдруг его величеству захочется пить или есть?) и помощник лекаря (вдруг его величество почувствует недомогание?). Но первым делом требовалось избавиться от орудий пыток, по какому-то недоразумению считавшихся модным нарядом. Когда удалось освободиться от корсета, душащего воротника и скинуть туфли, Девин чуть не застонал от облегчения. Тогда же в голове и родился план. — Я передумал ложиться, — заявил он слугам. — Немедленно подайте мне обычную одежду! — Разве ваше величество не устали? — вылез лекарь, пока ещё не уступивший пост своему помощнику. — Я рекомендовал бы отдых и сон. Возможно, — он покосился на ожидающего своей очереди менестреля, — под спокойную музыку. — Я так и сделаю. Но сперва навещу того, кому я больше доверяю в вопросах моего здоровья! Лекарь обиженно поджал губы, но спорить не посмел, поклонившись, попятился за спины слуг. Девин рассудил, что одна пара ушей лучше, чем несколько, а такое возможно лишь в подземелье, где в лаборатории Изенгила теперь обитал «седовласый мудрец» или «безумный старик», это уж с какой стороны посмотреть. — Менестрель идёт со мной. Остальные свободны до утра! — безапелляционным тоном приказал Девин, когда последняя пуговица на свободной и удобной куртке оказалась застёгнутой. И все послушались — всё-таки какие-то преимущества у королей есть. Особенно, в отсутствии настоящего правителя. Конечно, надоевшая пара дуболомов Юмэнн и Стини увязалась следом, но их задача охранять снаружи, а не подслушивать и подглядывать внутри. Хотя время перевалило за полночь, старик не спал — сперва на лестнице задрожали отсветы огня, а после и донеслось бормотание. — Не то, не то, не годится… Что скажете, мои милые? Да, я согласен, нам нужна кровь, здоровая кровь, да-да, Пятнышко, я знаю, здоровая и молодая… От терпкого запаха трав и масел Девин чихнул, и бормотание стихло. К подножию лестницы вышел старик. На его плечах сидело по крысе, их маленькие глазки хитро поблёскивали, будто скрывали какую-то тайну. — Сомерлед? — спросил Девин, продолжая недавно начатую традицию или, как считал Роберт, глупую игру, пытаясь угадать имя. — Лэчи? Торкуил? — Нет, нет и нет! Ты снова посылаешь стрелу, не видя цель! С момента освобождения упрямец отказывался назвать своё имя, заявляя, что его надо почувствовать. А вернее — «увидеть». Как можно увидеть имя? Но Девина скорее забавляла, чем злила, эта безобидная причуда. Как и предложенное взамен имени обращение «дед». Почему бы и нет? Хорошо уже, что старик не отказался от услуг цирюльника и портного, и перестал выглядеть пугающе. По крайней мере для Девина. Слуги отчего-то боялись его до ужаса. И даже Роберт старался лишний раз не спускаться в «логово колдуна». Вынув из кармана две припасённые виноградины, Девин протянул их крысам, и те тут же впились в лакомство, обхватив мелкими цепкими пальчиками. — Пятнышко и Прутик благодарят тебя, — важно сообщил старик. — Кого ты привёл с собой? — спросил он, с любопытством всматриваясь в спустившегося менестреля. — Его кровь не подойдёт, нет-нет! — Заявил он, стоило юноше выйти на более освещённое место. — А их уж тем более! — узловатый палец указал на появившихся Юмэнна и Стини. — Ожидайте наверху! — велел Девин и, убедившись, что «свита» послушалась, обратился к юноше, с интересом и без страха осматривающемуся по сторонам: — А теперь, будь добр, подойди ближе, чтобы нас не могли услышать те двое и скажи своё настоящее имя. — Папа выбрал для меня имя Шайнталь, но мой друг, который дал мне это, — палец омеги дотронулся до булавки в вороте, — зовёт меня Шайни. Я буду рад, если ваше величество тоже будет меня так называть. — Он жив? — спросил Девин и оглянулся на старика — не слушает ли? Но тот уже вернулся к своим делам, перекладывая на столе исписанные страницы и бубня под нос про какую-то кровь. — Скажи мне, Шайни, ему ничего не угрожает? — Он жив и здоров, ваше величество! — ответил Шайни, почтительно склонившись. — Но где он? Его не найдут? Я слышал, как Роберту сообщили, что он схвачен! — О нет, это и был план Двэйна. Пустить по ложному следу. А в это время… — Ты сказал Двэйн? Ты назвал именно это имя? — Только что копошащийся в бумагах дед оказался рядом и требовательно заглядывал в глаза Шайни. — А-ах, нет, вовсе нет, вам послышалось… — Не лги мне, юный бета! Уши меня не обманывают! — Он сказал совсем другое имя. Он сказал… м-м… Дэвид. И он не бета, он омега, — вмешался Девин и посмотрел на Шайни, ожидая подтверждение своих слов, но тот промолчал, опустив взгляд. — Ох-хо-хо, — затрясся в хриплом хохоте старик, — Ты принял за омегу бету? Ох-хо, я старше в три раза, но моё зрение и слух не в пример лучше! Бета? Но это же всё меняет! Хотя, что «всё» Девин не смог бы ответить. Да и сейчас гораздо важнее было другое: что сделает старик? Крикнет охране, что в замок обманом проник пособник разыскиваемого преступника? От усталости и свалившихся в один вечер треволнений, Девин пошатнулся и упал бы, если бы Шайни не успел придвинуть стул. — Не бойся, мальчик, — искорёженные временем и пытками пальцы погладили обмякшего на стуле Девина по волосам, — не бойся. Я не выдам тайну. И помогу провести Двэйна сюда. — Откуда ты знаешь Двэйна? — удивлённо спросил Девин, поднимая голову. — Я давно его знаю, мальчик — лукаво щурясь ответил старик. — А ты, юный бета, рассказывай, что за план придумал мой внук? — Внук?! — голоса Девина и Шайни прозвучали в унисон и, слившись в один, затихли под каменным сводом. Все трое повернули головы к лестнице: не услышали ли охранники, но по ступеням никто не спустился. — Даже если услышали, наверное, решили, что я пою, — предположил Шайни и провёл пальцами по струнам висящей на плече лютни, вызывая протяжный и тоскливый звук. — Так Двэйн действительно твой внук? — вернулся Девин к расспросам. — Стал бы я иначе помогать Изенгилу, этому недостойному самоучке, позору всех целителей и травников, — проворчал старик, — если бы ему в лапы не попался мой внук! Я собирал травы далеко в лесу, когда убили моего зятя и забрали сына с внуком. Я искал их, но Синдри спасти не смог, а когда нашёл Двэйна… — старик тяжело вздохнул. — Я предложил Изенгилу все мои умения, а умею я много — и лечить, и убивать, взамен жизни и свободы внука. Он оставил Двэйна в живых, но не дал ему свободу и забрал мою. — О-о, — протянул поражённо Девин. Он не раз слышал историю семьи от Двэйна, но и предположить не мог, что пропавший дед-знахарь выжил и все эти годы находился совсем рядом, оберегая внука, словно незримый ангел-хранитель. Теперь стало понятно, почему Изенгил не искалечил Двэйна, как остальных детей, почему оставил при себе, даже когда тот перестал быть ребёнком. Дело не только в дружбе принца и раба — Изенгил поистине был дьявольским кукловодом: от одной нити расходились другие, он мастерски переплетал судьбы и играл сразу многими жизнями. — Поэтому ты согласился лечить меня? Знал, что мы с Двэйном связаны? — Да, — согласился старик, присев на край скрытой под балдахином кровати и поглаживая мордочки высунувшихся из карманов одеяния крыс. — Я всё знаю о вас. Изенгил рассказывал мне. И теперь я пытаюсь разрушить то, что он сделал, увы, с моей помощью. Но нужна кровь! Кровь! Когда те бездари-лекаришки уверяли, что ты готов выносить и родить, я знал, что они ошибаются, но надеялся, что кровь твоего мужа подойдёт, поэтому и позволил сойтись вам в сцепке. Девин недовольно заёрзал, не желая слушать ни про мужа, ни про сцепку, особенно в присутствии Шайни. — Зло слишком глубоко пустило корни. Нужна ближе! И моя не подходит! — старик, словно обезумев, стукнул себя сухеньким кулаком в лоб, крыски испугано пискнули и попрятались, — моя слишком слабая и старая! Нужна сильнее! Времени мало, очень мало, если не успеть, они оба умрут! — О чем он говорит? — шепнул Шайни. — Зачем ему кровь? Кто эти «они»? Он заговаривается? — Я не знаю, — покачал головой Девин. Внезапно успокоившись, старик выпрямился и, переводя цепкие черные глаза с одного на другого, невозмутимо заявил: — Не беспокойтесь за мой рассудок, дети. Позже вы поймёте, о чем я говорю. А сейчас, давайте уже узнаем, что придумал мой внук. И играй, юный бета, играй, пока доблестные воины не обеспокоились тишиной. Покосившись на тёмный зев лестницы, Шайни взял в руки лютню и, тихо перебирая струны, заговорил речитативом, словно рассказывая древнюю балладу.