Подарочки под ёлочкой

Она распустила пышные каштановые волосы, перевязала шею белой лентой, повесила на шею сапфир в дешёвой латунной оправе. Хороша. Она была очень хороша собой. Ведьм весь высший свет Европейского Анклава представлял именно так: обольстительные женщины в облегающих платьях, в украшениях, с ярким макияжем, сводящие с ума представителей всех полов и возрастов лёгким движением ресницы. Но если бы ей было удобнее и приятнее прийти на совет в рубище, или увешанной вороньими лапками и пучками гниловатых трав, или в спортивной куртке — она бы пришла, и никто не посмел бы ссориться с самой гениальной колдуньей Европы, указывая на её безвкусие. Её боялись все знакомые, кроме, наверное, пары близких подруг, ученика (слишком проницательного, чтобы купиться на её образ) и его. Но он вообще ничего не боялся — и чёрт знает, из-за храбрости или отсутствия мозгов. Умный дом задвинул обратно полочку с украшениями и повернул к хозяйке зеркало в полный рост. Она лукаво подмигнула отражению и рассмеялась. — Цунэко, — мурлыкнула она себе под нос, направляясь к выходу, — я, возможно, вернусь не через три дня, а спустя две недели. Не дай остаткам еды в холодильнике покрыться плесенью и начать звать мамочку, хорошо? Я не готова к детям. — Как скажешь, хозяйка, — ответил умный дом, — удачно отдохнуть. — Я еду на работу, Цунэко, — покачала головой она. — Это если на три дня, — нейтральным тоном ответил умный дом, и она расхохоталась. — Вау, ты научилась сарказму, малышка, — она широко ухмыльнулась, — так держать. Глядишь, и уделаем тех идиотов, которые пищат про невозможность искусственного интеллекта на базе обычных процессоров. Цунэко не ответила — она ещё не была достаточно умной, чтобы понимать про процессоры. Да и работал умный дом у неё по большей части на магии. *** — Идущему по Пути, — изрёк Учитель, назидательно подняв вверх указательный палец, — не должно привязывать себя к людям, заводить дом и семью. Ибо как обычный человек свалится от усталости, если будет тащить груз, тяжелее себя, так и идущий по Пути должен сбросить с себя всё лишнее. Ученики и ученицы внимали, послушно опустив головы, как предписывали приличия. У многих учениц отчётливо и громко скрипели зубы. «В горах слишком тихо, — подумал он, мысленно ухмыляясь — на вид оставаясь сосредоточенным и спокойным, — чтобы спрятать даже свои мысли, не то что намерения. Вставит им Учитель по первое число. Потом». — Многим из вас, — Учитель безошибочно определил зубоскрипок, смерив их долгим, грозным взглядом, — трудно принять эту мысль, потому что вы ещё во многом принадлежите мирскому, суетному нижнему миру. Путь труден и тяжёл, и многие из вас покинут эту гору раньше, чем смогут полноценно на него ступить. «Если так запугивать с порога — то, конечно, да, — продолжал думать он, глядя в окно. Туман, кривая маленькая сосенка, пара соседних пиков. Простая и тонкая красота для того, кого может тронуть очарование пустынной горы. Его могло. — Позвоночником чувствую подвох в его словах, но понять не могу». Сосенка под суровым горным ветром мерно покачивалась в такт его спутанным мыслям, но никак не попадая в ритм лекции Учителя. *** Ультразвуковой поезд домчал её до места встречи за пару часов. В подземке она ничем не отличалась от большинства едущих на работу, или на учёбу, или ещё по каким своим делам — фриков было много, а она даже не выглядела фриком. Хорошо одетая женщина едет в соседнюю страну на ультре — странно, что не самолётом, но, может, у неё срочное дело, бывает. В зале совета она вызвала фурор куда больший. Большинство присутствовавших втиснулось в деловые костюмы и сосредоточенно потело в них, дожидаясь всех приглашённых. Вечернее платье и украшения, конечно, привлекли внимание — но скорее презрительное, снисходительное. Ох уж эти ведьмы, даже на тайный совет наряжаются, как на смотрины. Она намеренно замедлила шаг и дала круг, проходя мимо всех, кто посмел поджать губы при её появлении. Лица у большинства из них вытягивались. Она пахла травами: срочный вызов отвлёк её от работы, и она специально не стала отмывать руки или забивать аромат изысканными духами. От неё несло розмарином и полынью, а ещё спиртом — для настоек, разумеется, она не позволила бы себе прибыть на совет пьяной — но этот запах смутил и развеселил почти всех присутствующих. Некоторые из них, самые внимательные, обратили внимание на руки — забинтованные из-за ожогов (длинные рукава платья не скрывали перевязок), зеленоватые от трав, на ногти, чёрные из-за земли — значительную часть трав она выращивала сама у себя дома не без помощи бдительной Цунэко. «Я ведьма, — думала она, усаживаясь на приготовленное для неё кресло и обводя взглядом присутствующих, — я — природа и хаос, вот кто я. А не файербол на верёвочке. Надеюсь, они поняли, что я имела в виду, иначе не сидели бы здесь». В комнате собрались руководители торговых компаний, владельцы крупнейших производств Европы, банкиры и олигархи. Несколько политиков, что было, скорее, побочным эффектом влиятельности. И несколько совсем не примечательных и небогатых людей, которые на первый взгляд рядом встать не могли со всеми остальными. Изучавшие Силу. Разные её направления. Она с приятным удивлением осознала, что все волшебники в зале ей знакомы и приятны: и католический священник, шебутной ирландец, прикрывавший ей задницу перед властями не раз и не два; и мускулистая, крупная чернокнижница-арабка, с которой они пили однажды в Амстердаме — а потом и работали, и оба занятия удались им на пару куда веселее, чем по одиночке; и ещё один стихийник, как и она, только предпочитавший заговоры травам — поступил в университет года три назад и пропал с политической арены, но, видимо, уже возвращается с новыми знаниями и знакомствами; и пожилая друидка откуда-то с Чёрного моря, которая по-матерински опекала всех ведьмочек её поколения и, по слухам, состояла в очень близких отношений с её наставницей. Наставницы на совете не было, и она смутно догадывалась, почему. В зал вошёл ещё один человек, насколько она помнила — из банкиров, и двери за его спиной захлопнулись, а электронный замок выразительно щёлкнул. Она знала, что стало причиной такого экстренного сбора. Вернее, какая страна. Ещё вернее — чья магия. *** Он выводил кистью на рисовой бумаге идеальные иероглифы — каллиграфию он обожал, как ни странно, с раннего детства; увлечение родной культурой, приведшее его на эту гору (не только и не столько оно, но всё же), проклюнулось значительно позже. «Люди путешествуют по дорогам с тяжёлыми грузами с незапамятных времён, — писал он, высунув кончик языка от старания, — для этого они используют лошадей, для этого они придумали телеги и повозки, а позже — автомобили и поезда. А идущие по Пути, как и три тысячи лет назад, не могут продвигаться, если не сбросят с себя всё, что тяжелее одежды». — Главное, чтобы Учитель не видел, — вслух произнёс он — на всякий случай на английском. Он посмотрел в окно — по дороге с горы шли две бывших ученицы, неспешно, медленно, явно наслаждаясь видами опадающих клёнов и первого в этом году ледка и мечтая о грядущей жизни — без всякого волшебства, но не обречённой на одиночество. Он усмехнулся. Не будь он знаком с ней, приучившей его прятать свою болезненную откровенность от чужих людей, шёл бы сейчас вместе с ними. Но теперь он не собирался отказываться ни от Пути, ни от семьи. Ни от неё. *** Она слушала невнимательно, больше следя за состоянием сидящих. Да и, честно сказать, свои интересовали её больше — политические режимы и расстановка сил менялись куда быстрее, чем уходили на покой ведьмы и колдуны; к тому же, магам часто приходилось объединяться для совместной работы, и отношения с ними лучше было сохранить. От европейских властей ещё можно уехать, а коллеги тебя из-под земли достанут. Суть дискуссии сводилась к пережёвыванию уже известных ей фактов: никто не думал, что китайские монахи, сидящие по горам в уединённых медитациях, не шарлатаны, сохранившиеся со времён до Первого Разрыва, а тоже обладают Силой, а теперь Европейский Анклав и обе американские Федерации мечутся в ужасе, потому что все эти годы у них под носом рос и зрел новый игрок на мировой арене, с которым они не считались и о котором не знают ровным счётом ничего. Она всегда верила в мудрецов востока и восхищалась ими без всякой магии; отдельная от прочих школа постижения Силы её ничуть не удивляла, даже казалась закономерным исходом. А о том, чтобы с ними сотрудничать и быть с идущими по Пути на связи, она подумала уже давно. Только поэтому, грустно думала она, наставница и отказалась приехать, вынудив сдёрнуть с места её. Чтобы она в подходящий момент могла встать и произнести… *** Он вышел из медитации резко, хватанул полные лёгкие морозного воздуха, закашлялся. Лёгкий снежок за время его транса успел запорошить и деревья, и склоны, и крошечные домики для занятий и сна, и его голову. Он как будто вынырнул из медитации в параллельном мире, и, если бы его это волновало, обязательно восхитился бы и даже записал. Он скорчился на земле, надсадно кашлянул, с трудом сдержал рвотные позывы. Снег продолжал сыпаться, легонько, еле заметными пылинками кружась в воздухе. Он долго всматривался в свои руки, пытаясь уговорить себя, что они настоящие, что именно они — настоящие: белые, чистые ручки домашнего мальчика из приличной семьи, и мозолей на них нет, и грязи — тоже, и шрамов от собачьих укусов, и, главное, крови тоже нет, это всё видения, бред задолбанного голодом, скукой и медитациями разума, это… Это не может быть правдой. Но он знал, что правдой это было. *** — У меня есть надёжный человек в Китае, — мурлыкнула она, поднимаясь с места, — идеально подходящий для Пути, невероятного магического таланта. Сейчас он проходит обучение у… Учителя, — она сделала паузу, скользнув взглядом по отдельным лицам. Отдельные лица сглотнули, дёрнув кадыками — Учитель был им слишком хорошо знаком. Колдуны прятали ухмылки за сжатыми губами: если надёжный человек есть у неё, то и у них тоже — а вот остальным присутствующим стоило напрячься и позаботиться о сохранении хороших отношений с ведьмами. Потому что им ни сведения, ни влияние никто не предоставит по знакомству или старой дружбе — а старая дружба в мире колдунов значила очень-очень много. — Как поддерживается связь с ним? — подал голос седовласый мужчина, слишком спокойный и уверенный в себе. — Никак, — честно ответила она, — это культиваторская гора, ученикам с неё спуску нет. Проходу чужакам на неё — тоже. Телефоны, чипы, вся техника — под запретом. Бумажные письма — под запретом. — Тогда откуда вы знаете, что этот «надёжный человек» вообще до сих пор жив?! — резко хлопнул кулаком по столу нервный толстяк в тесном синем костюме. — Немедленно отправляйтесь к нему и проверьте своего агента! — Вы мне приказываете? — вкрадчиво осведомилась она, наклонившись над столом; сапфир повис на её шее, слегка покачиваясь. Толстяк втянул голову в плечи. — Не в нашей власти, — одним уголком губ улыбнулся седовласый, — приказывать ведьмам, повелевающим Силой. Но, может, вы прислушаетесь к нашей просьбе и предоставите нам… гарантии того, что ваш человек жив, здоров и готов сотрудничать. — В самом деле, дорогая, — подала голос друидка, — поезжай-ка ты к своему гэгэ, навести, а то он там на своей горе с Учителем забудет, как нормальные люди выглядят. — Как скажете, тётушка, — легко поклонилась она, демонстративно игнорируя остальных, — выдвинусь в ближайшее время. — Сейчас, — подал голос седовласый, легко касаясь левого виска — связывался с кем-то по чипу, — прямо сейчас. Мой человек проводит вас в аэропорт и передаст наши сердечные просьбы к вам, уважаемая ведьма. Надеюсь, вы не возражаете? — Ни в коем случае, — она отзеркалила его улыбку, одним уголком губ. Спорить с этим человеком по поводу его права приказывать казалось столь же глупым, как останавливать словами прилив. На мгновение её кольнула тревожная мысль: а правда, как знать, вдруг с ним что-то случилось, вдруг его раскрыли, вдруг он уже?.. Но лишь на мгновение. Она твёрдо знала: он жив и здоров, и ждёт её. Просто знала. *** — А практик из меня дерьмовый, — доверительно сообщил он потрёпанным свиткам и рассмеялся, одновременно нарушив запреты на оценку чьего-либо Пути, на сквернословие и на проявление эмоций. Ему на запреты было глубоко плевать — он как-то раз, исключительно ради эксперимента, во время успокаивающей медитации под струями холодного источника представлял себе секс с ней и успокоился не в пример лучше однокашников, размышлявших о вселенской гармонии. Пока Учитель считал его лучшим учеником и ставил в пример — ему было плевать. Он собирался идти по своему Пути, а не проторенной Учителем дорожке. За окном вопили почуявшие близость брачного сезона птицы и проводящие весеннюю уборку ученики. На горе было слишком шумно по сравнению с обычным благолепием: Учитель сквозь пальцы смотрел на их щебетание, шутки и игры. Все они уже понемногу осваивали свои духовные силы — достаточно, чтобы без касания обрызгать товарища водой из речки, например. Он, как лучший и самый ответственный ученик, разбирал библиотеку — точнее, завалы книг и свитков, которые насобирал за всю жизнь Учитель. Большинство однокашников сочувствовали ему — заперт в пыльной тёмной комнатке, пока остальные резвятся на свежем воздухе. Но он знал, что Учитель будет слишком занят остальными, у которых уборка займёт минимум неделю — а значит, минимум неделю никто не вспомнит о его существовании. Что он свободен творить что угодно. Его не покидало ощущение, что она скоро вернётся. *** — Мой маленький, — она привстала на носочки, чтобы притянуть его к своей груди; он был старше её на пару лет и выше на десяток сантиметров, и это всё никак не мешало ей звать его маленьким. Он знал, откуда в ней эта тяга. Уже знал. — Ты пришла, — он уткнулся в её волосы, пахнущие дешманским шампунем и её бесконечной травой, переплёл свои тонкие белые пальцы с её, пухлыми, смуглыми и испачканными землёй. Она вся была такая живая, родная, настоящая… Смысл жизни. Родственная душа. Он усилием воли прогнал эти мысли из головы, чтобы следующие полчаса не думать вообще ни о чём — пусть она, как обычно, ведёт и думает за двоих. — Не холодно, — удовлетворённо муркнула она, уютно прижимаясь к его груди. — Легкотня, — отмахнулся он, машинально восстанавливая дыхание, — силовая подушка, проще неё только бесконтактный удар. — Для ведьм это непросто, — хмыкнула она, — для чернокнижников — вовсе невозможно, им и телекинез-то с трудом удаётся. — Нам тоже телекинез с трудом удаётся, — парировал он, — если речь не о личном духовном оружии. Это ваша, ведьминская фишечка. — Неправда! — вскинулась она. — Ведьмаки и дьяволопоклонники тоже не дураки предметами швыряться. — И всё, — подытожил он, — ведьмаки, как ты помнишь — а ты помнишь, раз это даже я помню — ответвление от вашей школы, сатанисты — комбинация школ ведьм и священников. Вывод напрашивается сам собой. — Будешь называть дьяволопоклонников сатанистами — я начну дразнить тебя культиватором, учти, — пригрозила она, приподнимаясь на локтях. — Дразни, — ухмыльнулся он, — слово как слово. Удобное и короткое. Она разочарованно вздохнула и легла обратно. — Я думала, что фишечка ведьм — это стихийная магия, — проговорила она медленно, — как у друидов — влияние на органику. Или как эмпатия и прочее мозгоклюйство у священников. — Ты об этом не задумывалась, — констатировал он, — иначе поняла бы быстрее меня. — Мне лень задумываться, — пробурчала она, спрятав голову под его халат, — думай ты. Вслух. — Ладно-ладно, — тепло улыбнулся он, — любой каприз для моей принцессы. Так вот, то, что ты сказала — это специализация. А «фишка», как я её сейчас обозвал — это конкретная практическая техника, из специализации следующая. Друиды занимаются живой природой, их фишечка — говорить с растениями и животными. Священники исследуют людские души, их фишечки — эмпатия и наведение ощущений на человека. Ведьмы больше по простым физическим взаимодействиям, приложить силу, повысить температуру, и их фишечки — файерболы и телекинез. — А культиваторы? — Внутренняя психическая гармония, — ответил он, — это специализация идущих по Пути. Поэтому наши фишки — это заговаривание зубов встречным злодеям при помощи древних мудростей — или сборника анекдотов, всё подойдёт — и предвидение будущего во время медитаций. — Или воспоминания о прошлой жизни, — она высунулась из-под халата, — множество перерождений, все дела… малыш? — М? — он мог поклясться, что не напряг ни единого мускула, что его дыхание не сбилось и сердечный ритм остался столь же плавным — но она всё равно что-то почувствовала. Родственная душа. — Ты такого не умеешь? — Зубы заговорить смогу, а воспоминания о предыдущей инкарнации мне пока недоступны, — легко соврал он, — может, таланта не хватает. — А жаль, — вздохнула она, снова укладываясь ему на грудь, — представь нас, скажем, лет сто назад, в Первый Разрыв. Когда Сила была только у избранных, или как там, одарённых? Экстрасенсов? Он усмехнулся и почесал её за ухом: мол, продолжай, интересно. Она потёрлась щекой о его нижние одеяния и продолжила: — И мы с тобой, конечно, оба одарённые. Гении с сильнейшими и опаснейшими способностями, где-нибудь на краю мира. Супергерои. Или лучше суперзлодеи? Да, так круче, и когда мы с тобой работаем в паре — то рвём на сотню маленьких медвежат английский спецназ, и зловещая слава о нас разлетается по всему миру… — А ещё я твой ученик, а ты — наставница, — не выдержал он, и сердце его сжалось: её болтовня оказалась так похожа на его видения — а с ней случайности были почти исключены. Он так надеялся на это «почти». — О-о-о, — умилённо вздохнула она, — я была бы такой хорошей мамочкой! Читала бы тебе вслух книжки, кормила бы с рук шоколадками… — И лупила бы, как отбивную, за каждый огрех, — вставил он, ухмыляясь. — А потому что надо слушаться мамочку, — зевнула она, урча, — а не переть напролом поперёк приказов, как ты любишь делать. — Ей даже не стыдно, — сокрушённо пожаловался он, — ужас, катастрофа. — Семейное насилие, — поддакнула она, — хотя, знаешь, даже если бы ты был моим младшим — я бы всё равно тобой восхищалась. В любой жизни. Может, ещё и побегала бы и постаралась, чтобы тебя заполучить в свои мерзкие лапки. Он погладил её по волосам, улыбаясь: да, всё именно так и было бы. Именно так. — А я следовал бы за тобой куда угодно, — прошептал он ей в волосы, — по одному твоему слову летел в самое пекло, прыгал бы вниз по одному движению пальца. Потому что… — Потому что я никогда тебя не предам и не оставлю, — продолжила она твёрдо, — даже если весь мир считает иначе. Даже если ты сам считаешь иначе. «Разум может не понимать, — продолжил он про себя цитатами из трактатов, — но душа помнит, если встречала свою пару, и в каждой новой жизни будет помнить, знать и тянуться». — Потому что я люблю тебя, — произнесла она, глядя ему в глаза, — посмотри на меня, маленький. Я, здесь и сейчас, люблю тебя. И он выдохнул с облегчением, рассмеялся и притянул её к себе для поцелуя; она удивлённо замерла на мгновение, но потом ответила, делая вид, что не замечает слёз на его щеках. Это были слёзы облегчения и радости: одного короткого несерьёзного разговора с ней ему хватило, чтобы осознать — его жизнь в новом перерождении может быть сколь угодно трудной, но станет счастливой и прекрасной, когда они встретятся — а они обязательно встретятся, они же родственные души и любят друг друга сильнее всего на свете. А она ни о чём не думала — она по жизни думала гораздо меньше, чем мерещилось её врагам, хоть и больше, чем казалось подругам. Её малыш из-за чего-то напрягался, и она сняла его тревогу обыкновенной фантазией о прошлых жизнях — вот и вся печаль. Если он снова будет переживать из-за всякой ерунды, она повторит ему те же самые слова снова, снова и снова. Потому что она правда его любит. Взаимно.