***
Это зависимость. Я, блять, корю себя за это, но я снова подсел на сигареты, и виноват в этом сам. Первый раз был в уборной, когда мне предложил затянуться Тозиер, второй, когда я застал его с Биллом. А потом пошла-поехала привычка. Я даже не обращал внимания, как сигарета уже появлялась у меня во рту. Странно уютно было от осознания, что карман греет помятая пачка сигарет. И вдруг что, неважно какие проблемы, всегда можно подымить и спустить пар. Только это иллюзия. И мне приходилось притворяться, что это помогает. Никакой красоты в этом нет. Лишь фальшивое заполнение пустоты. — Не угостишь? Ричи сильнее запахивает воротник пальто и смотрит в сторону, вперёд. И глазами со мной не сталкивается. — Конечно. Я протягиваю ему всю пачку, потому что одну сигарету делить - это как-то интимно. А сейчас между нами другая атмосфера. Тозиер тихонько бросает "благодарствую", и я едва не сдерживаю улыбки. Благодарствую? Сейчас кто-то так ещё говорит? — Как Новый год отметил? Маленькие беседы не мой конек, но тут язык сработал быстрее, чем мозг обдумал, надо ли оно? Почему просто молча не постоять на улице? Ричи тяжело вздыхает и переводит на меня глаза. Держа во рту губами сигарету. И, кажется, он может даже рта не открывать, всё написано в глазах, в них всегда отражение ответов на все вопросы. — Бывало и лучше. А ты? К родителям ездил? Я вспомнил, почему не люблю маленькие беседы. Вот из-за таких казалось бы обыденных вопросов, на которые нужно отвечать немногословно, односложно. Но которые режут на части. И я решаю, что сейчас явно не место и не время откровенничать. — У них своя новогодняя программа, так что я вполне неплохо справляюсь и сам. Ричи редко затягивается, скорее для вида больше держит сигарету, но как же ему идёт. Наркотик наркотиком, но у него вот эстетика потрясающая. — Раньше Новый год казался обалденным праздником. В детстве особенно. А сейчас это день подведения итогов, в которых, несомненно, разочаруешься. — И новые обещания, которые никогда не выполнишь? — Точно, — Ричи отводит глаза, и я жалею, что он скурил свою сигарету так быстро. И что сейчас уйдет. — Спасибо за сигарету, Эдди. Выбрасывает окурок в мусорку и уходит из курилки, напоследок даже не взглянув на меня. Маленькие беседы - это такая насмешка.***
Когда жизнь не может казаться ещё более сложной, всегда подсознание подкинет свою ложку дёгтя. Я проснулся с горящим лицом, мокрый от пота, тяжело дышащий, и с тянущим, назойливым чувством возбуждения, почти граничащим с болью. Мне снится грёбанный Тозиер, и только от этой мысли хотелось взвыть, как подстреленная лань. Я чувствовал так ясно, будто он был передо мной, рядом в кровати, как его руки обводят мою талию, скользят по бёдрам, чуть раздвигают их в коленях. А дальше сладкая мучительная боль, которая во сне приглушается ощущением, что это ведь не всерьёз. Но казалось пиздец как реалистично. Я почти чувствовал на себе его губы, как язык с усердием, чуть надавливая, замирает ниже пупка, там, где кожа искрит от возбуждения, и когда он уже хочет спуститься ещё ниже, холодок растекается по спине. Фантомный Ричи поднимает глаза и смотрит слишком отстранёно. Как будто передо мной не мой уже знакомый Тозиер, а робот, поделка вместо него, и все эмоции ненастоящие, они лишь в моей голове. "Ричи" молча пялится на меня, так ни слова, ни звука не проронив. И даже когда я тянусь к нему, хочу зарыться в волосы, глаза становятся темнее, злее, и он резко взмахивает кудрями, чтобы не дать мне коснуться его. Хотя секунду назад он был готов на самые жаркие, самые безумные вещи. И я едва сдерживаю слёзы во сне, потому что такой резкий переход переворачивает все внутренности вверх дном. Воздух заканчивается, а от этого безразличия в его взгляде хочется закричать. Но, как и во всех снах, ты бессилен. Ты не можешь и звука произнести, не способен даже пошевелиться. Ты застрял в собственной голове, в собственных фантазиях и желаниях. И некоторые желания могут тебя придушить. После этого крайне тяжело было сталкиваться с Ричи. Казалось бы, это всего лишь глупый сон, но всегда, когда его взор пересекался с моим, ноги слегка начинали дрожать, а руки хотелось куда-то деть, чтобы не было заметно, как не в тему они подрагивают, покрываются красными пятнами. Наш мозг имеет удивительное защитное свойство забывать многое. Всё, чтобы наша хрупкая психика смогла вывезти весь этот кошмар, под названием жизнь. И большинство снов не исключение. Почти девяносто процентов наших сновидений никогда больше не побеспокоят нас снова. Но сны с участием Ричи Тозиера я, сука, помнил в деталях. Они входили в те десять процентов, когда мы не можем забыть. И я не мог выкинуть из головы ни секунды из этих картинок. Сны становились всё откровеннее, горячее, но каждый грёбанный раз, когда я почти вскрикиваю от восторга, Ричи останавливается и снова награждает меня этим взглядом. Леденящим душу и убивающим своим безразличием. Он мог делать какие угодно постыдные вещи с моим телом, но затем неизменно следовал облом в виде кристально похуистичных глаз, и улыбочке, мол, ты правда рассчитывал на э т о? Уже было страшно ложиться в кровать, и ночь стала для меня самым нелюбимым периодом в сутках. Из-за этих игр разума у меня залегли глубокие, тёмные синяки под глазами, что даже Стэн, которому похуй, невзначай как-то бросил в нашей комнате утром "Ты принимаешь что-то?". Тут без слез не ответишь.***
— Эй, Каспбрак! Я замираю посреди коридора и думаю про себя: ещё не поздно притвориться деревом, чтобы меня не заметили? Беверли подлетает ко мне, и медленно, нехотя, двигаясь, как старикан, я разворачиваюсь на этот звук. — Да? Она что-то хочет. Уже по этой милейшей улыбочке вижу. — У меня к тебе предложение самое неожиданное. Я не сдерживаю тяжёлого выдоха. Слишком похуй, чтобы думать о том, как некультурно это выглядит. — Слушай, вот не надо этого. Я знаю твоё отношение насчёт вечеринок, но это не совсем она. Мы устраиваем благотворительный вечер, и лишняя пара рук мне сейчас вообще не помешает. Так, стоп. Уже в голове миллиард не состыковок. Чтобы Беверли и благотворительность? Что-то в лесу сдохло? — В честь чего вечер-то? — Скорее не в честь, а против. Против домашнего насилия. Все средства пойдут в организации, помогающие жертвам и их семьям. Дают им моральную поддержку, обеспечивают финансовую помощь, приют, если нужно. В общем, дело благое. — И почему ты решила этим заняться? Беверли выглядит оскорблённой. Но, давайте будем честны, она не из тех, кто ходит по улице и раздает доллары бездомным. Всё, что её интересует - это вечеринки, на которых она может быть в свете софит. Хотя, всё сходится. Она будет выглядеть, как эдакая Мать Тереза, если соберёт кругленькую сумму на счёт организаций. И папочка снова сможет ей гордиться. — Почему мне должно быть плевать на это? Это проблема, касающаяся нас всех, и я не исключение, Каспбрак. Хочешь верь в искренность моих намерений, а хочешь нет. Мне все равно. Но помочь ты можешь. Не мне, раз ты так меня не выносишь. Многим другим людям. В кои-то веки Беверли говорит спокойно, без её напускного пафосного голоса и фамильярной манеры. И глаза. Её глаза и правда кажутся горящими из-за дела, которое её искренне интересует. С чем чёрт не шутит. — Окей. А что делать нужно?