***
Мне не хочется сравнивать себя с раненой собакой, которая всегда возвращается домой зализывать раны. Но, тем не менее, вот он я, стою перед своим домом и понятия не имею, как мои ноги довели меня до этого. Я взял билет на поезд, хотя на путь самолётом потратил бы всего пару часов. Но мне нравилось, что в запасе у меня были лишние десять часов, чтобы всё обдумать перед тем, как я снова переступлю порог дома. Защитный психологический трюк будто давал возможность передумать, переиграть ситуацию. Но я понимал, что нечего переигрывать. Кроме них, мне и ехать-то не к кому. Наверное, чувство тотального и абсолютного одиночества настолько подтёрло обиду и смело гордость, что я вернулся к тому, на чём остановился. Наверное, есть смысл в том, что ты постоянно наступаешь на одни и те же грабли, и это можно объяснить логически. Если ты не выносишь урока, который тебе подбрасывает жизнь, ты как в дне сурка, будешь вынужден снова и снова повторять этот круг ада. Может, тогда ты усвоишь, что тебе хочет сказать вселенная. Пока что я в душе не ебу, что мне делать. И почему решение увидеть родителей выскочило в моей голове как единственно правильное. Может, я мазохист и подсознательно знаю, что сделаю себе только хуже, ведь тёплого, наполненного любовью визита мне нечего ожидать. Может, я хочу себе навредить намеренно, наказать себя за всё то, что сделал и чему послужил причиной. И лучших палачей, чем родители, мне не сыскать. От волнения меня едва не тошнит. Я стою в уединённом месте за несколько метров от дома, чтобы меня не увидели через окно, и внутренне невесёлый смех душит глотку. Какой я клинический идиот. Это было таким странным, импульсивным решением, и теперь придётся разгребать ещё и это дерьмо. Молодец, Эдди, тебе ведь мало проблем. Я стараюсь дышать глубоко, через рот, чтобы успокоить тремор в руках, и пытаюсь подчинить свой страх. Не он управляет мной, а я им. Я боюсь чего-то, потому что позволяю этому случиться со мной. И мне нужно перестать отдавать контроль над своим состоянием дурной, ненужной панике. Не убьют же они меня. Даже если не пустят на порог - я попытался. И тогда уж точно смогу перевернуть эту страницу в своей жизни. Наверное, стоило позвонить заранее и предупредить - слишком запоздало включается зажигание. Но я уже позвонил в дверь, и когда мама вышла на порог, в домашнем халате, с очками, висящими на шее, мне показалось, что передо мной стоит совсем чужой человек.***
Не изменилось ничего, и изменилось всё. После того, как прошёл первый шок, мама провела меня в гостиную и оставила на пару минут в одиночестве, пока наливала себе стакан воды. С успокоительным, зуб даю. Дома даже запах остался таким же. Аромат деревянной мебели, кофейных зёрен, потому что отец обожает варить кофе, и какой-то ещё, неуловимый, необъяснимый шлейф неизвестности. Чуждый мне, не хранившийся на затворах моей детской памяти. — Ты мог предупредить, что приедешь. Я не ожидала тебя увидеть. Она протягивает стакан воды и мне, и я набрасываюсь на него, как полоумный - в горле моментально пересохло от волнения. — Спасибо. Я сам не знал, что приеду. Это было вроде как спонтанное решение. Мама смотрит на меня внимательно, молчаливо, ждёт, когда я сам продолжу говорить. А я как дурак от неё ожидал услышать хоть что-то, хоть какой-то комментарий или брошенную фразу, мол, хорошо, что приехал. Или мы скучали. Или мне жаль. Но видимо реальность прихлопывает более оперативно, чем мама соизволит выдавить из себя хоть слово. — Отец дома? — На работе. Скоро должен быть. Я стою посредине гостиной, с пустым стаканом в руках, и не знаю, могу ли пошевелиться. Без разрешения как-то не решаюсь присесть. Невольно перед глазами проносится встреча с Тозиерами. Они тут же обняли меня при знакомстве. Незнакомые люди, которые вообще-то могли бы обойтись и кивком. Жизнь пиздец забавная штука. У мамы вроде первый шок отходит, и она присаживается на диван, стоящий за её спиной. Взглядом указывает мне на кресло напротив. Я так понимаю, это разрешение. — Я писал вам. Неоднократно. Ты получала эти смс-ки? — решаю сразу перейти к делу. Если и не растопит лед, хоть внутри себя больше это держать не буду. — Я не знала, что тебе ответить. — Это были просто поздравления с Рождеством. Можно было обойтись формальным ответом. Чтобы я знал, что у вас всё в порядке. — У нас всё в порядке. Я чувствую это. Как от её слов плеть заносится над моей спиной, и первый удар поражает кожу, рассекая её в кровь. Я хотел этого издевательства над собой. И я это получил. На что ещё я мог рассчитывать вообще? — Я могу остаться на ночь или лучше номер в отеле снять? Мама не успевает мне ответить, как ключ в замке поворачивается, и сердце у меня уходит в пятки. Я точно ебаный мазохист. Она тут же подскакивает и становится впереди меня, и сначала до меня не доходит, зачем, но потом я врубаюсь. Она хочет защитить меня вдруг что. Вдруг отец отреагирует неадекватно и непредсказуемо, что понадобится её вмешательство. Эта мысль усиливает ощущение, что я сделал ошибку. Не нужно было приезжать. Отец вешает ключи на гвоздик - старая, блять, доисторическая привычка - бросает свой рюкзак и поднимает голову. Видит, что я стою посередине комнаты, и моргает несколько раз. Потом ещё раз. Ей-богу, чувствую себя призраком. — Эдди? А ты что здесь делаешь? Что ж, с кулаками вроде не полез. Уже радует. Хоть и сиюминутный испуг в его глазах всё же проблеснул. Я ходячее напоминание обо всех его ошибках. И пусть он не признаёт моего образа жизни, пусть он не принимает меня и считает себя правым, в глубине души он знает об этом. Это видно по тому, как он нервничает. — Он приехал без всякого предупреждения. И останется у нас на ночь. Мама говорит быстро, безапелляционно, словно выгораживает меня, как маленького мальчика. Который нашкодил. Но смешное дело - я ничего не сделал конкретно им. — Хорошо. Всё. Это всё, что вылетает из него, и он поднимается наверх, чтобы переодеться и принять душ. Когда нужно было пройти к лестнице, мимо меня, он сделал крюк и обошел всю ебаную гостиную, чтобы не подходить близко. Кто кого боится? — Садись ужинать. Я на стол накрою. В глаза она не смотрит, но кивком головы снова указывает на кухню. — Ты всё ещё учишься? — Да. Я на бюджете, так что мне повезло. Скоро уже выпуск. На стол опускаются две тарелки, две вилки и два стакана. А потом мама замирает на секундочку и до неё доходит, что нужно поставить ещё один прибор. И она снова возвращается к столешнице. Я делаю вид, что не заметил этого. — Живёшь где? — В общаге. Тесновато, но у меня неплохой сосед. Все эти вопросы лучше, чем молчание, но отдают они скорее допросом, чем обычной беседой. Будто со следователем говорю, а не с мамой. Она перестает, наконец, метушиться и опускается на стул напротив. И тут уже не отвертишься, придётся сидеть и смотреть в глаза. Неужели и впрямь отвращение так зашкаливает? Или причина в чём-то другом? Да, я свалился, как снег на голову. Но это всё ещё я. Не настолько же мы чужие люди. — Выглядишь уставшим. Ты не заболел? Она почему-то не стала дожидаться отца, смело начала кушать, и осторожно, будто неприученный щенок, я тоже пробую взять что-то со стола. Хотя, боюсь, любая еда встанет в горле. Я молчу и думаю над ответом. Губы почему-то не складываются так, чтобы сказать «я в порядке». Накрывает просто жёстко. — Эдди, ты приехал так внезапно. Что-то случилось, да? На тебе лица нет. Нужно было записаться к психологу. Вместо всего этого добровольного морального избиения. Почему все неплохие мысли посещают меня так, сука, поздно? — Не самое лучшее время. Но я не болею, нет. И не вру, и не приукрашиваю реальность - идеальный баланс. Она осматривает меня с интересом, и вилка застывает в её руке. У меня предчувствие - следующий её вопрос размажет меня по стенке. — Мне почему-то кажется, я знаю, в чём дело. Её тон, спокойный, нравоучительный, вроде должен подействовать на меня раздражающе - она смотрит на меня будто свысока. Мол, я знала, что это только доставит тебе неприятности. Но я слишком поглощён своим состоянием и молчу так долго, что решаюсь открыться ей, потому что в горле дерёт от невысказанных вещей: — Я влюбился. Я имею в виду... по-настоящему. — И кто он? Небольшой толчок в груди, когда из её уст слышу «он», а не «она». Чертовски непривычно. — Парень из колледжа. Его Ричи зовут, — стараюсь говорить как можно спокойнее. — И он знает об этом? — Думаю, да. Я не говорил ему напрямую, но... По мне было видно. Я надеюсь. Мама молча, безэмоционально смотрит на меня несколько секунд, за которые моё сердце успело упасть вниз и обратно вернуться на место. Она резко поворачивает голову на шум - папа спускается по лестнице. — При отце не говори об этом. Забавно. А я ведь знал, что шанс того, что плюнут в душу, крайне вероятен. И всё равно этому ребенку внутри меня неприятно прямо как в первый раз. И ощущение, что я совсем не вырос, раз так ведусь на это, особенно болезненное. Я моргаю слишком часто, и мама, кажется, заметила. Но промолчала. — Извини, я на секунду. Я не выдерживаю и вскакиваю со стола быстрее, чем отец сможет увидеть покрасневшие глаза. Это ни мне, ни ему не нужно. Я вижу, как он и так чуть ли не силой заставил себя спуститься, якобы одолжение сделал. Лишний повод ему давать я не буду. Секундочка выливается в полчаса. Я стою на улице, на заднем дворике и скуриваю как паровоз одну за другой. Самого себя достала уже горечь во рту, но это будто внутренняя психологическая отмазка - вот докурю, а потом зайду. Я ведь курю, поэтому не захожу. Всё дело только в этом. С остальным у меня проблем нет. И я спокоен. Сквозь стеклянную дверь вижу, как мама уже убрала посуду, а папа переместился на диван. И будто ничего не происходит. Уверен, это обычный, типичный вечер для них, каких были тысячи и ещё столько же будут. Какого только хуя я здесь затесался? В конце концов, мама сама выходит ко мне, чтобы загнать внутрь, потому что вечером всё ещё прохладно, несмотря на то, что дыхание лета уже на кончике языка. Она медленно подходит ко мне, с какой-то опаской, будто не я её сын. Будто я вычудить могу что-то экстраординарное. Странно, как за этот промежуток времени мы растеряли все знания касательно повадок и поведения друг друга. Раньше, в детстве она всегда умела меня успокоить. Когда-то давно. Миллион лет назад. — Ты здесь ночевать будешь? — Сейчас зайду. Я погасил сигарету, как только она подошла ко мне, и вроде как моя «отмазка» отпала сама собой. Но зайти внутрь всё равно не могу себя заставить. Мама делает первый шаг. И с первого же вопроса попадает прямо в цель. — Насчёт того парня. Вы вместе? Я чуть приподнимаю брови - неужели решила продолжить прерванный разговор? Но она выглядит серьёзно. По крайней мере, насмешки в её лице я не вижу. Боже, только сейчас замечаю, как она изменилась. Сколько морщин прибавилось и седых волос. Неужели мы так долго не виделись? — Нет, сейчас нет. Мы взяли паузу, чтобы разобраться со всем. Там всё очень запутанно. И я просто не знаю, что делать, если мы не выйдем из этой паузы. Я боюсь, что под паузой он мягко завуалировал «конец». — А в чём проблема? — Тебе разве не неприятно об этом слушать? — тон у меня расслабленный, я не нападаю. Мне искренне интересно. — Не могу сказать, что я в восторге. Для меня это всё ещё странно. Но я вижу, как тебе плохо. Так что, рассказывай. Мне ты можешь об этом сказать. Кидаю быстрый взгляд на дом, где на диване расположился отец и спокойно смотрит телик. Представить не могу, в каком мире нужно жить, чтобы я подошёл к нему с подобным разговором. Если даже и существуют множественные вселенные, я ни в одной не вижу этого. — У него парень есть. Был точнее. А может, и сейчас снова есть, я уже ничего не знаю. И Ричи говорил, что он уже в прошлом. Но сказать - это одно... Мне просто кажется, что, несмотря на всё плохое, что он ему сделал, Ричи всё равно на его стороне. По какой-то непонятной мне причине. — Что плохое ты имеешь в виду? Мама немного напрягается рядом, а у меня в голове тысячи и тысячи мыслей о том, как правильно подать эту информацию. И ни одного варианта всё равно не могу найти. — Билл... токсичен. Понимаешь? Со всеми вытекающими последствиями. — Ты в этом уверен? Может, тебе это кажется, потому что хочется, чтобы они расстались? — Думаешь, я токсичность не узнаю? Я знаю, каково это. Мама смотрит на меня, будто я пощечину ей залепил. — Прости, — зачем-то извиняюсь перед ней. Наверное, из-за увлажнившихся глаз, перед которыми трудно держаться особняком. Даже если я знаю, что это заслужено. — Продолжай. — Ричи сказал, что они расстались. А потом Билл предпринимает попытку самоубийства. Неудачную, слава богу. И я не знаю, что тут ещё можно сказать и сделать. Разговор на минуту погасает, и я вижу, как глаза мамы, как прикованные, просто бегают по моему лицу. Оценивают ситуацию и заново знакомятся со всеми чёрточками, родными, но будто из другой жизни. Или это только я чувствую себя так сюрреалистично? — Ну, а сам ты что чувствуешь? Его чувства взаимны? Вопрос, которого я боялся больше всего, но как назло это единственная вещь, на которую нужно ответить. Хотя бы себе. Откровенно, искренне. Потому что себя обманывать - верный путь в никуда. А я и так качусь, как ребенок на санях с горы - хер остановишь. Только восторга ноль. — Честно? Ещё никогда я не ощущал, чтобы ко мне относились подобным образом. И мне не с чем сравнивать, но... Я чувствую себя с ним таким любимым, что это кажется вообще безоговорочным. Но ведь это только моё мнение, оно уже предвзято. — Только на него ты и можешь полагаться, Эдди. Но ты должен принять выбор Ричи, каков бы он ни был. И должен быть готовым к любому развитию событий. — Я думал, ты обнадежить меня должна, — я усмехаюсь, но странно, ощущаю, как волнение чуточку улеглось. Будто эти слова мне физически необходимо было излить куда-то, произнести вслух. — Лучше смотри реалистично на вещи. Чтобы потом по кускам себя не собирать. Если ты его правда любишь, то будешь уважать любой его выбор. Даже если этот выбор будет не в твою пользу - она не договаривает, но этого и не нужно. Конечно, она права. Но кому только становится легче от правды, от которой бежать хочется, сломя голову?***
Я кручу телефон в руках последние пять минут и прислушиваюсь к своему ошалело стучащему сердцу. Я могу ему позвонить. Взять паузу - это же не значит совсем вычеркнуть человека из жизни? Если бы он нуждался во мне - я взял бы трубку, правильно? От нехватки его голоса, присутствия колбасит так, что физически плохо от того, насколько я, оказывается, слаб перед ним. Не знаю, можно ли назвать это слабостью, но ощущение, будто меня катком переехали, очень стойкое. И потом въедливые слова мамы начинают плясать в подсознании. Она права. Мне нужно уважать его личные границы и дать ему столько времени, сколько нужно. Только быть рыцарем в кристальных доспехах так сложно, когда тебя ломает от осознания, что выберут не тебя. И что хотя бы парочку слов напоследок ты же заслужил, да? Я чувствую себя последней сволочью, но когда абонент соединяет нас, внутри всё падает. И от его голоса меня тут же бросает в жар. Всего пару недель тишины между нами – а меня уже так подбрасывает. — Я не знал, можно ли тебе позвонить. А потом решил, что сам у тебя спрошу. Я ведь могу тебе позвонить? Чёрт, язык заплетается, как у пьяного, но я так быстро пытаюсь оправдаться и звучу, как полный идиот. — Конечно, можешь. — Его голос барабанит у меня в ушах, и, хоть я как на иголках, мне легче. — Привет. У тебя всё в порядке? — Я у родителей, — вместо ответа вырывается это. — Серьёзно? — тон Ричи тут же меняется, и если до этого голос был расслабленный, то эту фразу он сказал... испуганно? — Я сам в ахуе. Но да. — Как ты на это решился вообще? На секундочку я забыл всё, что между нами стоит мёртвым грузом. И доверился ему, в первую очередь, как другу. Я присаживаюсь на лавку, неподалеку уже от нашего дома, и понимаю, что через несколько минут всё закончится. Этот разговор, этот момент передышки. Но даже эти пару минут раскачивают мою кровь по венам быстрее, заставляя себя почувствовать живым. Живее, чем за последние несколько недель уж точно. — Я просто устал, наверное. Ждать звонка, ответной смс-ки. И решил попытать удачу. Всё равно хуже уже не стало бы, правильно? — Как прошло? — тихо, осторожно спрашивает Ричи. — Они ничего тебе не сделали? От его волнующегося голоса благодарное тепло разливается в груди, и я понимаю в очередной раз, почему я как безумный хотел ему позвонить. Чувство заботы обволакивает и накрывает как безопасным стеклянным куполом. Я невесело усмехаюсь, и Ричи выделяет голосом сильнее, возвращая меня в реальность, к нашему разговору: — Эдди? — Всё хорошо, не волнуйся. Он и двух слов мне толком не сказал с моего приезда. Делает вид, что меня здесь нет. — Если там будет небезопасно, съёбывай оттуда. Так странно слышать это и понимать, что речь о твоём родном доме. Хотя я понимаю, что Ричи не без оснований это говорит. Просто... Я уже должен привыкнуть. Должен вырасти из этого. — От этой фразы у меня чувство дежавю. Но я тебя понял. Меня просто немного трясёт, и я не понимаю почему. — Потому что это пиздец смело заявиться туда, Эдди. Странно, что ты пошёл на примирение первым. — Я бы не назвал это примирением, просто... Я замолкаю и пытаюсь сам для себя понять - для кого что я доказываю тут? В чём настоящая причина моего приезда? Неужели я и впрямь так сильно боюсь одиночества? — Просто когда тебе херово, всегда тянет к родному человеку. Я снова улыбаюсь, но на этот раз беззвучно. Надо же. Прямо в точку. Мне хочется ляпнуть, что я рассказал маме о Ричи. Что я думаю о нём каждую, сука, минуту, но я не позволю себе этого, хоть на части разорви меня. Не знаю, как бы я сдержался, если бы это не был телефонный разговор. — Да, наверное, в этом всё дело. Возможно, я пожалею об этом, что снова впускаю их в свою жизнь, но какого чёрта? Один раз живём, и лучше я пожалею, что дал шанс, чем упустил его. Я понимаю, что только что брякнул, и как это звучит. И тут же паника окольцевала мою глотку. Границы, сука, границы. Я так хочу его увидеть, это пиздец. И когда Ричи произносит следующую фразу, я сильнее прижимаю телефон к щеке: — Возвращайся скорее, ладно? Только когда я звоню на его номер на самом деле, абонент трубку не берёт, потому что находится вне зоны доступа. Соблюдение границ иногда требует особых мер.