***
Иногда все твои ожидания разбиваются в пух и прах. Иногда ты чувствуешь себя идиотом за то, что надеешься на несуществующие вещи. Это как на полном серьёзе верить в Макаронного монстра и расстроиться, когда правда открывается. С моими родителями было приблизительно также. Поэтому я не надеялся. Пока я ехал к ним, я старался чётко придерживаться здравой мысли, что они те, кем хотят быть. Холодным взрослым рассудком понять, наконец, одну простую вещь: ты не можешь требовать от людей больше, чем они могут дать. Это самое главное, чему мне нужно научиться. Ты не получишь от человека того, чего в нём просто нет. Они могут попытаться притвориться, но разве это одно и то же? Разве этого тебе нужно? Несмотря на весь дурдом, что происходит в отношениях на самых разных уровнях, я хочу научиться лишь одному девизу – живи и дай жить другим. С этим трудно смириться. Ведь кажется, что ты знаешь лучше и хочешь дать больше. Образумить, научить. Открыть им глаза. Но некоторых людей нет смысла вытаскивать из их болота. Им там комфортно. Это их дом. Я слышал однажды фразу - если не хочешь разочаровываться, не возлагай великих надежд, и пытаюсь ей следовать, потому что зачастую это единственное, что тебе остаётся. Мои родители – это отдельные от меня личности, которые имеют право на своё мнение и своё отношение. И я понял, что пусть я буду миллион раз с ними не согласен – это ничего не изменит. Насильно я не расположу их к себе. Мне просто нужно оставаться самим собой. Как и им. Здесь всё просто: либо бери меня, всего, с каждой раздражающей чертой, с вещами, с которыми бываешь порой несогласен, либо не порти мне жизнь. Ведь я и сам с этой задачей прекрасно справлюсь, в помощи никогда не нуждался. С отцом нам так и не удалось нормально поговорить. Он избегал моего взгляда и оставлял любые мои даже самые безобидные вопросы без ответа. Только лишь сидел на своём неизменном диванчике, а-ля безопасном островке, пока мы разговаривали с мамой на кухне в паре метров от него. И упорно делал вид, что не вслушивается в каждое наше слово. Я ведь заметил по его напряжённой спине, что нихуя не в телик он пялится. И эта клоунада, если честно, немного выводила из себя. — Точно не хочешь остаться подольше? Я приподнимаю брови, мол, мне правда нужно отвечать? — Не хочу мешать вам. Тем более, в колледже нельзя долго пропускать, — вру ей в лицо и ни грамма стыда не ощущаю по этому поводу. — Тебе нравится вообще там учиться, да? Я ценю мамину попытку, просто непривычно говорить об этом с ними. Спустя три года такой вопросик. Но, наверное, лучше уж поздно, чем никогда. — Как сказать. Это было единственное место, куда я поступил на бюджет. У меня не было особого выбора. Моей целью не было их пристыдить. Но выглядело это наверняка так. Отец хмыкает, не скрывая даже, что телик – это прикрытие, чтобы не участвовать в беседе. Я оборачиваюсь на него, но больше от него ни звука. — Ты молодец. Я смотрю на маму с очень нежной, закрывающей все эмоции улыбкой. Молодец. Спасибо. Ещё пару лет назад, для глупого, маленького меня, возможно, похвала мамы что-то и значила бы. Хотелось бы вызвать гордость у родителя за то, что удалось добиться чего-то самому, пусть даже самой малости. Я сам себе удивлён, что в том состоянии, в котором я был, не забил на учёбу. Наверное, сыграла вредность. Мол, мне и не нужна ваша помощь, я постараюсь сам прогрызть себе дорогу. Но прозвучало это для моей уязвлённой души как насмешка. Даже если она не имела это в виду. Ей просто нечего сказать, это я понимаю второй своей мыслью. — Я могу на поезд опоздать. Вместо ответа я бросаю взгляд на часы, и мама подскакивает слишком быстро. Я опять же, тактично делаю вид, что не замечаю. Я даже не специально сглаживаю угол, понимаю, что делаю это скорее на автомате. Потому что подсознательно я привык к тому, что их злить не стоит. Это может выйти боком. И если мне обидны некоторые вещи, их лучше не выговаривать. Не хочется портить эту встречу. Кто знает, когда состоится следующая. Мне нужно быть умнее, чтобы не навлечь на себя неприятностей. Которые прямо сейчас делают вид, что смотрят телевизор. — Да, сейчас только куртку накину. Мама сама решила, что поедет меня проводить. Я не настаивал, но приятно удивился. По её суетливому виду, наоборот, казалось, что ей не терпится выставить меня за дверь. Просто потому что ей неловко. А тут такое рвение. Я молча стою возле кухонной стойки и ни слова не говорю. Отец молча сидит на диване, отвёрнутый, сосредоточенный на какой-то тупой телепередаче. Если он занял такую позицию, что ж – на колени к нему я не буду усаживаться и насильно привлекать к себе внимания, мол, пап, не будь, блять, мудаком. Мы взрослые люди. И ответственность за свои поступки должны брать, как взрослые. А игнор – это поведение маленького ребёнка. — Можем ехать, Эдди. Я последний раз бросаю взгляд в сторону отца и даю ему ещё минуту. Но он по-прежнему сидит смирно, и ни слова прощания не вылетает из его рта. Что ж, так тому и быть. Весь путь на вокзал мама была тише воды, ниже травы. И эта неловкость прямо вибрировала между нами. И в какой-то момент тот внутренний ребёнок во мне не выдержал. Я не хотел расставаться так. Мне уже было плевать на гордость. Мне хотелось хоть пару ласковых слов. — Я знаю, что тебе неловко и может быть даже стыдно за меня, но, пожалуйста, мы можем хотя бы смс-ки себе позволить? Изредка. Чтобы я знал, что всё в порядке. Уже прямо перед дорогой я оборачиваюсь к ней и подхожу ближе. Через пару минут поезд укатит меня далеко из этого города, и я не понимал до конца, что чувствую – сожаление или облегчение. Мне хотелось закрыть этот гештальт. Но не путём сжигания мостов. Этот мост хотелось сохранить, чтобы иметь возможность в моменты дичайшего ужаса воспользоваться им, как спасительной гаванью. Мне хотелось обычных, типичных вещей, которые желает любой ребёнок. Пожалуй, в которых нуждается человек в любом возрасте. — Я столько раз хотела с тобой связаться, но... Мне казалось, что у тебя новая жизнь, из которой ты отрезал нас. Отца, — она зачем-то уточняет. А мне крикнуть ей хочется, что несмотря на всё что было - если бы она была рядом, ей я бы простил всё. — И Эдди. Мне не стыдно. Я очень рада, что ты приехал. Мы оба, на самом деле. Просто ему нужно чуть больше времени. Я киваю, но в какой-то степени рад, что он не поехал провожать. Понимаю, что на самом деле приехал я к маме. Её поддержка и забота мне были нужны. И разрыв именно с ней так сказался на мне. Даже несмотря на все вещи, которые позволил себе сделать отец. Если бы мама позвонила мне и позвала обратно - я бы понёсся к ней сломя голову. Даже после всего, что было. — Я напишу тебе, как доберусь? Будто разрешения спрашиваю, и когда она кивает утвердительно, грудь сдавливает странным чувством. Словно лопнул внутри воздушный шар, который не давал свободно дышать. И сейчас вроде легче, но боль от взрыва маячит на горизонте. — Расскажешь потом, как там с этим мальчиком всё разрешится. И вообще, по любому поводу звони. Мальчиком. Есть что-то по-детски трогательное в этой фразе. Что-то, заставляющее снова чувствовать себя ребенком. Но мы оба с Ричи уже не дети, и он далеко не «мальчик». И себя я скорее ощущаю дряхлым стариком, который жизнь прожил и только выдохся, словно воспринимал её как спринт – как можно быстрее отстреляться – а уроки по пути выносить забывал. Она не обнимает меня напоследок, а только неловко, неохотно похлопывает по плечу, будто стесняется своих чувств. Но я этого и не требую. Мне достаточно уже и того, что я увидел её. Может это и не идеальное разрешение нашей ситуации, но толчок с мёртвой точки определённо. И когда я ехал обратно в поезде, у меня было много времени подумать. И одна вещь открылась мне с другой стороны – частично я понял, почему Ричи возвращался к Биллу, несмотря на то, что знал: его ожидает боль. Есть в человеке что-то такое упорное, упрямое, что заставляет надеяться на возможные изменения, верить почти в сказочные вещи. Давать шанс определённо нужно. Страшно то, что ты можешь прогадать с человеком, которому сколько попыток ни давай, он никогда их не оценит. Сложно найти человека, который не увидит слабости в том, что ты сделал первый шаг.***
— Эта игра такая тупая. — Эй, ты сам предложил. — Потому что меня достал твой кислый вид и грустные вздохи. Я хмурю брови и делаю самый непонимающий вид. Очень плохо, кстати, делаю, потому что я отвратительно притворяюсь. — Я вообще молча сидел. Стэн уже часа полтора развлекает меня, но на самом деле, думаю, ему и самому скучно. До начала каникул осталось всего неделя, у многих все зачёты закрыты и делать попросту нечего. Когда задница не горит в попытках разгрести хвосты, жизнь на удивление становится опасно спокойной. Непривычно будет без колледжа, пусть даже и на пару месяцев. Столько освободится времени для размышлений. Ужасно. — Ты снова по ночам начал вздрагивать, — как бы между прочим замечает Урис. Я уже даже не пытаюсь запомнить, какие у него там были карты, никакой стратегии - на автомате бью более высокой картой. — Извини. Я это не контролирую. Упорно пялюсь к себе в колоду и стараюсь понять, что я чувствую по этому поводу. Понимаю, что нихуя. Кошмары - привычное дело, как и сонные параличи. Они снова, впервые за долгое время, вернулись ко мне, треклятые подружки. Последний раз подобное было на первом курсе, когда я только оставил родителей и хлебнул стресса, что нормальный сон для меня был сказкой для детей. Спокойные ночи? Не слышали о таком мифе. Каждый раз, когда я слишком перенервничаю, когда сбиваюсь с нормального графика, случается это. А за последние пару недель я вообще уже не помню ни одной ночи, при которой я бы не думал. Не лежал, как дурак, и не пялился в потолок, обдумывая всё снова и снова. Рисуя перед глазами одно и то же лицо. Снова и снова. — Мне это не мешает. Просто интересно, когда эта хуйня кончится. Стэн откровенно мухлюет, то ли специально, чтобы проверить меня на вшивость, то ли чтобы показать несерьёзность, расслабленность нашего времяпровождения. Но мне слишком наплевать, чтобы я указывал на этот момент. Я просто загребаю всё к себе, явно проигрывая. — Ты сам советовал мне дать ему время. — Да, но я же не думал, что ты меня послушаешься. Что я вообще понимаю в отношениях? С тех пор, как я приехал от родителей, прошло две недели, и я по-прежнему нигде не видел Ричи. Общие пары кончились, а больше никаких мест, где мы могли бы пересечься, не было. Трудно было на него натолкнуться, когда я постоянно сидел у себя в комнате, будто на добровольном заключении. Так проще. Потому что иначе я бы пиздец сорвался. — Я и сам бы принял такое решение, так что ты тут ни при чём. — От него что-то слышно? Рядом со Стэном стоит бутылка литровой минералки, и я приятно удивлен, что в пятницу вечером он не в говно. Что тоже сидит себе в комнате и занимается таким скучнейшим занятием, как игра в карты со мной. — Нет, полный молчок. В этом же и смысл паузы, да? Если бы мы каждый день созванивались, то это потеряло бы значение. Стэн хмыкает и с сарказмом замечает: — Только почему это похоже на какую-то мазохистскую игру - кто первый из вас сдастся? Позвони уже ему и всё. Я думаю, он очень хочет на самом деле, чтобы ты вышел из своего подполья. Блять, ещё совсем немного, и ты кроссворды начнешь решать от нихуянеделания и доставать меня этим. Урис с чувством отбрасывает карты, что очень зря. Он выигрывал, вообще-то, хоть это и было несложно сделать. Я совершенно не могу сосредоточиться ни на чём конкретном. — Я точно не буду первым, кто объявится. Не потому что я дохуя гордый, а потому что... — Почему? Слова обрываются у меня на языке, а перед глазами снова тот день. Опять больница, и то незабываемое чувство страха, ощущение, что произошло что-то непоправимое. То, на что ты повлиял. Ричи не единственный, кому нужно время. Мне самому нужно разобраться со своим тянущим чувством вины, которое, знаю, не должно отравлять меня так, как делает. Достаточно уже самолинчевания. Я так по горло сыт этим и чувствую, что нужно учиться жить по-другому. — Билл, кстати, пошёл на поправку, — не получая ответа, произносит Стэн. И это вообще первый раз за последнее время, когда имя «Билл» кто-то сказал в комнате. — Я с Беверли разговаривал, и она в курсе всего этого. Они вроде как снова возобновили свою дружбу. После такого неудивительно, что любые обиды отходят на второй план. Стэн не до конца понимает, что говорит, но когда он видит моё лицо, тут же пытается отмотать назад. — Я не то имел в виду. Конечно, не все обиды можно свести на нет. Я попытался себе представить, каково бы это было - если бы Ричи вернулся к Биллу. Простил бы ему всё, и они бы тоже, подобно дружбе Марш и Денбро, дали себе второй шанс. Или двести второй. Но как только эта мысль воскресла в моей голове, то тут же показалась мне абсурдной. Несмотря ни на что, я верил в то, что пообещал мне Ричи. Что он к нему не вернётся. В это хотелось верить, и я ощущал, что так и есть. Внутренним чутьём. — Он к нему не вернётся, — уверенно произношу я. Сам не понимая, откуда берётся во мне эта уверенность. — Может, ко мне тоже нет, но с Биллом у Ричи уже точно ничего не получится. Он может помочь ему выбраться из всего этого, поддерживать, но такие вещи не забываются. Слишком много моментов, после которых внутри тебя будто что-то отмирает. Я видел подобное по глазам Ричи, когда мы обсуждали это. Никакие извинения и сожаления не исправят этого. Стэн может думать, что я наивный влюблённый дурачок, который думает так, чтобы самому себе облегчить участь. Но если бы я хотел себя обманывать, то не торчал бы здесь взаперти, боясь сорваться и броситься к двери Ричи. — Биллу поддержка сейчас явно не помешает. Слышал, что он проходит терапию не самую приятную. Это обычная процедура с каждым, кто пытался покончить с собой. Его не выпустят из больницы, пока психиатры не убедятся в том, что он не причинит себе больше вреда. Но как можно быть в этом абсолютно уверенным? Если каждый из нас – потенциальная бомба замедленного действия. Только спусти крючок – и заденет всех. — Если Ричи решил ему помогать, то это его право. Я не имею ничего против. Возможно, раньше, буквально полгода назад, я бы уже люто бесился и ревновал от одной мысли, что мой любимый человек будет ввязан во всё это. Но на данном этапе, я понимаю, зачем Ричи это нужно. Я понимаю, каково это - нести груз вины, который тянет тебя к земле так сильно, что ломает пополам. Если это ему нужно, чтобы почувствовать себя лучше - любая ревность, любое недовольство отойдёт на второй план. — Позвони ему. Не геройствуй и не делай вид, что не гипнотизируешь телефон каждую минуту. Ровно в тот же момент я перевожу глаза с телефона на Стэна и слегка поражаюсь тому, сколько всего он на самом деле замечает. Он все эти три года не был таким похуистичным, каким хотел казаться? — Мне к своим домой пораньше нужно будет уехать. Я ведь могу оставить тебя за старшего? — Стэн усмехается, но я уже просёк – когда он переводит что-то в шутку, значит относится он по-серьёзному. — С тобой ничего не случится? Это привычная для нас сейчас вещь. Многие из нас задают подобный вопрос своим друзьям, знакомым чаще, чем делали обычно. «Ты в порядке?» «Тебя можно оставить одного?» «У тебя проблема?» Пол колледжа было напугано, и я не знал, хорошо это или плохо. Здорово, что люди стали обращать больше внимания на кого-то, кроме себя. Но не случись того, что случилось, поезд наплевательства и дальше бы нёсся на полных парах? Пока не ударит – ты не почувствуешь боли. Людям так часто нужно напоминание, что иногда стоит быть внимательнее к другим. И в первую очередь, к самому себе. — Ты вообще не обязан со мной нянчиться. Я буду в порядке. Как и всегда. Стэн ещё разок смотрит на меня, чтобы сделать вид, что убедился в моём пиздеже, а я – что не пизжу. Достаточно неожиданная мысль стреляет в мою голову – я вовсе не прочь иметь в друзьях такого человека, как Стэн. И это предложение, которое я никогда не думал, что произнесу.***
Just A Little Bit Of Your Heart - Ariana Grande
Мне не нравится слово «сдаваться», которое употребил Стэн. От этого «сдаваться» попахивает игрой, словно мы с Ричи ведём безмолвный поединок, кто из нас сильнее духом и у кого хватит смелости первым заявиться остановить это «испытание». А это не было игрой. Игра подразумевает под собой какой-то азарт, захватывающие чувства волнения, удовольствия, желание продлить сам процесс, чтобы насладиться им сполна. Ничего из этого я не испытывал, и если говорить совсем откровенно, «сдались» мы оба. В один и тот же день. Я, когда открыл ему дверь поздно ночью, и он, заявившийся ко мне, пьяный вдрызг. Это был не тот пьяный Ричи, которого иногда можно увидеть на вечеринке – весёлого и чуточку более раскрепощённого, чем обычно. Не тот выпивши-грустный Ричи, который будто воды в рот набрал. Такого Ричи я видел на благотворительном вечере, когда он пил не для того, чтобы повеселиться, а чтобы заглушить выпивкой всё то, что терзало его изнутри. Этот пьяный Ричи для меня был открытием. Стороной, которой я не видел в нём раньше. В ту ночь я как обычно лежал в своей кровати, в полной темноте, и бесполезно пытался сосчитать всех животных на свете. Но сна так и не было. И потом я услышал. Даже не стук. Скорее, какие-то шорохи, будто кто-то шкрябал, царапал дверь в коридоре. Ричи даже в таком состоянии понимал – ему пизды вломят, если он в коридоре общежития начнёт долбить кулаком в час ночи. А то, что это был Ричи, я понял с первого робкого скребка. Больше просто некому. Я подскакиваю тут же на ноги и понимаю, что руки дрожат так, словно я преступление какое-то совершаю. Но у меня даже в мыслях не было возможности ему не открыть. Это даже не промелькнуло в голове как один из вариантов. И когда я открываю дверь, на меня едва не падает Тозиер – от неожиданности он теряет опору, на которую рассчитывал, и упал бы, если бы не врезался в моё тело. — Ты на ногах не стоишь. Я еле удерживаю его за плечи и пытаюсь поставить в ровное положение, пока его голова неумолимо клонится к моему плечу. Я четыре недели его не видел и сейчас кажется, будто прошла минута. Будто не было этого ужасного месяца, который хотелось вычеркнуть из памяти, как очередной страшный сон. Он пришёл первый. Но, боже, буквально ещё один день, и я бы натурально рехнулся последними клетками мозга, и вообще таких понятий, как «сдаться» или «держать границу» больше не существовало бы. — Я старался быть тише. Даже голос его, хрипловатый, с заплетающимся языком, слышать непривычно. Я не могу спросить, зачем он пришёл. Это был бы самый тупой вопрос на свете. Ричи выглядит болезненно, вяло, будто и он не спал не одну ночь. В полутьме его кожа какая-то серая, из-за чего синяки выступают слишком пугающе. Такого Ричи видеть жутковато. Такое на лице Ричи видеть не хочется. — Я просто пьяный в говно, прости за это. Он шатается рядом со мной, и только свет с коридора озаряет его потухшие, помутневшие глаза. Я еле разбираю, что он говорит. — И я знаю, что я сам предложил тебе взять паузу, и сейчас это выглядит просто жалко. Но Эдди, чёрт, я просто не могу без тебя. Я устал чувствовать себя виноватым, я не хочу ощущать себя куском дерьма каждый долбанный день и быть в ожидании удара, чтобы не причинить боль другому. — Внезапно выражение его лица меняется, и мимолётная злость озаряет черты. И злым Ричи видеть тоже странно. Казалось, что даже на тень подобной эмоции он не способен. — Он никогда не думал, причиняла ли мне боль вся та хуйня, что он себе позволял. Даже эта попытка самоубийства. Боже, чего Билл только добивался этим. Я хочу жить спокойно и иметь право любить так, как я хочу. И того, кого я хочу. Неужели я прошу так много? Он замолкает и поднимает на меня глаза. И едва слышный хмык искривляет его губы. Взгляд на секундочку кажется очень трезвым. Может, он не до такой степени пьян, как я предполагаю. — Ты выглядишь пиздец ошеломлённым. Я тебя пугаю? — Нет, — язык во рту как распух, и собственный голос кажется чужим. — Мне уйти? — Нет. Нет, я никуда не отпущу тебя в таком состоянии. Я тяну его за рукав куртки на себя, чтобы зашёл внутрь, и Ричи поддаётся без пререканий, как нож по маслу. Будто только этого и ждал. Закрываю дверь, и внезапно Тозиер, несмотря на то, что его ноги вообще не слушают, в нужный ему момент проявляет неожиданную твёрдость. Он уверенно прижимается ко мне, стоит мне потянуть его в свою сторону, и знакомый, родной сладковатый аромат врезается мне в нос, словно из далёкого прошлого. Я по-прежнему не отвык от него, и по-прежнему он действует на меня, лишая сил для сопротивления. — Ты расслышал, что я тебе сказал? Моё сердце больно сжимается, когда его губы врезаются мне в ухо, и тёплые струи воздуха щекочут своим порывом. Ричи утыкается носом мне чуть ниже и делает вдох. Глубокий, будто все лёгкие хочет заполнить моим запахом. — Я не могу без тебя. Он не пытается обнять крепче, не пытается даже поцеловать. Лишь утыкается острым носом и дышит прерывисто, едва сдерживаясь, прямо на ухо. И повторяет так, чтобы только я слышал, хотя мы в комнате и так вдвоём, и нет уже смысла в такой секретности. От этого шёпота я вздрагиваю, как от удара, и пытаюсь осознать услышанное. Пытаюсь достучаться до собственного мозга, что это не мой очередной глюк, что это не сон и не разбушевавшаяся фантазия. Что это Ричи. Живой, во плоти, от которого идёт жар, а дыхание такое горячее, что мне душно в собственном теле. — Ты можешь остаться. Ляжешь на кровать Стэна, его не будет до конца недели в любом случае. Ричи, наконец, приподнимает голову и врезается расфокусированным, туманнейшим взглядом. Он расценивает мои слова как отказ. Это видно по потухшим глазам, в которых столько боли, что меня едва не сшибает от этого зрелища. — Ты ненавидишь меня? После всего этого, — очень пьяно, но достаточно чётко выдыхает Ричи. Я невесело улыбаюсь и просто тяну его в сторону кровати, потому что он тухнет на глазах. Сейчас вообще не время и не место, чтобы говорить об этом. И когда Ричи снова поддаётся, плюхается на кровать прямо в одежде, я присаживаюсь вниз, чтобы разуть его. И говорю еле слышно, уже не надеясь, что до него дойдёт: — Я не смогу тебя ненавидеть, даже если постараюсь. Когда я поднимаю на него голову, глаза Ричи расслабленно закрыты, а руки раскинуты по сторонам. Он уснул ровно в тот момент, как голова коснулась подушки. Спустя секунду размышлений и сомнений, я позволяю себе протянуть к нему руку и дотронуться до некогда мягких, спутанных волос. Они потеряли свою огненную краску, блеск и сейчас выглядят тусклыми, неживыми. Жёсткие кудри проскальзывают сквозь пальцы, и я перебираю их, как вор, в страхе, что меня могут поймать в любой момент. Но Ричи слишком глубоко в отключке, чтобы чувствовать это. Возможно, если бы я и впрямь начал его ненавидеть, ситуация была бы проще.