Where Angels and Demons Collide

       Большой Зал постепенно пустел. Апостолы переговаривались и бросали взгляды на темноволосую фигурку с опущенной головой, так и сидящую в кресле в конце зала. Покидающие помещение не сказали Вильгельму ни единого слова — будь то доброе напутствие или порицание.       Для них все было кончено.       Высокие слуги Всевышнего с золотыми крыльями тихо перешептывались между собой, но Биллу было все равно. Он понимал лишь одно: ему придется принять вердикт Верховного Апостола, даже если это разорвет его изнутри.       Похоже, их с Томом история все же подошла к своему завершению.       Разговоры смолкли в отдалении, шаги плавно стихли за дверью.       Билл не поднимал лицо в ответ на колючие взгляды, сцепляя пальцы на своих коленях что было сил.       Постепенно, кроме него с Симонией, в Зале не осталось никого. Вокруг валялись разбросанные бумажки, куски свитков и перьев. Бокалы с водой так и остались стоять на столах, пустые или наполовину полные, а райские птички больше не пели, потому что клетка, где они находились раньше, стояла теперь раскрытая какой-то шаловливой Апостольской ручонкой. Совет так спешил очистить помещение, чтобы отпраздновать победу, что кавардак, оставшийся после них, напоминал скорее о ядерной зиме, чем о красивом и некогда приличном месте официальных сборов.       Весь Рай облегченно и радостно переговаривался снаружи, как будто ничего и не случилось, как будто не было всей этой кошмарной каши, которую они заварили тысячелетие назад и смогли расхлебать только теперь. Все остались довольны и счастливы тем фактом, что ситуация разрешилась так легко, а они могли снова вернуться к своим обязанностям, к своим бумажкам и отчетам, к своей беготне. Вернуться к «нормальной» жизни.       Они очень скоро забыли про минувшие месяцы угрюмого и напряженного молчания, и, конечно, они даже не думали про того, кому были обязаны всем этим.       Симония посмотрела в окно. Небо было заполнено крыльями-белыми, серыми, серебристыми, золотистыми… Казалось, будто Рай сошел с ума. Ангелы, Серафимы, купидоны, радостно взмывали в воздух, наполняя его блаженными песнями. Даже придворный учитель музыки — пожилой Ангел с дряблыми крылышками — резвился со всеми, оглашая окрестности трелями своей чудесной сладкоголосой арфы на расстояния и расстояния вокруг.       Вильгельм очнулся от ступора, услышав эти звуки, и с силой зажал уши ладонями. Для него этот праздник был совершенно чужим, и, хотя он понимал, что без его участия вся эта оголтелая стая вряд ли сейчас имела бы повод для торжества, его мутило только сильнее при мысли, что он обязан слушать их трели до конца своей жизни. В буквальном смысле. — Малыш, теперь все будет хорошо, — Симония погладила его по голове, по рукам, расправляя его белую тунику. — Мы придумаем что-нибудь, чтобы тебя спасти, ты меня слышишь? Мы поговорим с Давидом...       Билл не очень верил своей матери. — По-моему, он ясно дал понять — разговор окончен, — мрачно заметил юный Ангел. — Что еще ты хочешь от него услышать?       Мимо разбитого Михаэлем окна, с шумом распевая какие-то оперные арии, пронесся Апостол Исакий собственной персоной. Симония, обладающая уникальным музыкальным слухом, поморщилась от того, как кошмарно он фальшивил. — Я хорошо знаю своего брата, — Симония сжала руку сына. — Он не стал оглашать твое наказание публично. Возможно, в этом твой шанс! Нам нужно к нему. Теперь, когда вся эта шумиха вокруг тебя стихла, нам осталось просто с ним поговорить и убедить его в том, что ты не сможешь быть тут. Ты попытаешься встать? — Не думаю. Передай ему, что я преждевременно скончался от счастья. Чтоб он порадовался, можешь добавить, что мне было больно, и что на сей раз я не знаю, как вернуться назад.       Билл потер шумящую голову. Ему стало немного полегче, темнота чуть отступила, и он наслаждался этой минутой спокойствия. — Что ты говоришь такое, болтун, — Симония укоризненно посмотрела на сына и потянула его за руку, заставляя подняться. — Между прочим, он все-таки опомнился, в конце концов, и ,если ты помнишь, то именно он встал на твою защиту!       Юный Ангел скривился. — Мне все равно, опомнился он или нет, для этого уже немного поздно. Я не хочу здесь быть, и он это знал! Он знал, что я умру без Тома, потому что мы связаны клятвой. Он ненавидит меня и хочет моей смерти, затем и оставил меня тут! Он же знает, что заклятие необратимо в любом случае!       Симония замолчала, услышав его повышенную интонацию. — Я не пойду к нему, в этом нет никакого смысла! — Вильгельм неожиданно встал. Он будто ожил на какую-то долю секунды, а в глазах его полыхнул нездоровый огонь. — Честно, лучше бы они решили просто стереть меня с лица земли. Это было бы куда быстрее. — Не говори так, малыш. Лишь слабые ищут спасения в забвении. Ты не такой. Ты сильный! — Симония хотела взять своего сына за рукав туники, но он отошел на шаг назад. — Я не сильный. Я был сильным, ради Тома. Но теперь его нет. И меня... Тоже скоро не станет.       Симония никогда еще не видела Вильгельма таким — обреченным и лишенным надежды. Совсем недавно он был храбрым Ангелом, лучащимся от счастья, но теперь он словно опустил руки.       А затем...       Прежде чем мама смогла его остановить, Вильгельм взмахнул гигантскими крыльями и вылетел через разбитое окно вон из зала. Он взмыл в голубое небо четкой стрелой и, не разбирая дороги, помчал прочь, прочь от Дворца. Рай станет его последним домом, эта единственная мысль догоняла его как стая демонов. Как бы он ни старался сбежать, как бы он ни хотел другой жизни, в итоге он все равно закончил в той же точке, с которой стартовал.       Ветер хлестал юного Хрантеля по лицу. Он думал только о своем человеке. Это было против всех правил — любить смертного, — и именно потому становилось так больно. Теперь у них с Томом была своя жизнь, по разную сторону баррикад.       Внезапно темнота резко сгустилась в сознании Ангела. Он уже отлетел прочь от бьющихся в воздухе светлокрылых Стражей и Апостолов и завис высоко в воздухе, примерно на уровне шпиля башни Двенадцати Мыслителей. Он видел перед собой был лишь огромный Эдемский сад яблочных деревьев, простирающийся так далеко, как только видно глазу. Сверкающий Гихон изгибался внизу, спокойный, как само время. Вильгельм хотел долететь до него — туда, где они с Томом еще недавно валялись на траве и целовались, смеясь, как дети, однако понял, что теряет контроль над полетом. Он слишком ослаб, чтобы преодолевать такие расстояния.       Тихо выдохнув, Ангел полетел вниз как камень. Земля становилась все ближе и ближе, и он, ломая ветви деревьев, со страшным треском врезался в грунт на полной скорости. Мелкие камешки и почва полетели в разные стороны. Пропахав по земле добрых пять футов, юный Хранитель остановился прямо в центре Райского сада. Он не почувствовал физической боли. Застонав, он приподнял свою внезапно отяжелевшую встрепанную голову с комочками грязи, запутавшимися в его черных с проседью в волосах, и с трудом сфокусировал взгляд. Да, определенно, он был еще жив.       Жуткая злость на собственную слабость захлестнула его, такая яростная, что кровь, если она и была, закипела в его венах. Билл с трудом оторвал от земли тело и молниеносно взмыл в воздух. Он должен был попасть туда, где никто не увидит его. Он хотел прочь.       Взлетев в голубое пронзительное небо, юный Хранитель с трудом фокусировался. Едва пролетев пару метров, он снова потерял контроль и ухнул вниз, но на сей раз на груду камней, огромных и острых, с силой обрушиваясь прямо на них. Каменная крошка брызнула в стороны, подрывая дерн и комки травы и принимая на свои торчащие, как пики края, тонкое тело...       Из окна дворца Давид наблюдал за безуспешными попытками племянника взлететь. Вильгельм был не единственным, кто не веселился вместе с остальными в этот светлый для всех миг. Златокрылый заложил руки за спину, крылья его были опущены вниз. Со своего наблюдательного пункта он внимательно следил за суицидальным концертом своего племянника, а заодно с грустью наслаждался последними минутками, которые мог провести в своем замечательном, светлом и уже обжитом им офисе. Он знал, что ему предстояло покинуть помещение вот уже совсем скоро, и потому печально поглаживал рукой спинку бархатного крутящегося кресла. Так он раздумывал над тем, как ему теперь быть дальше и как привыкать к этой новой жизни в должности простого Апостола.       Для него это был личный конец света.       Все его труды, все его заслуги оказались напрасными, когда его корабль под названием «триста десять лет службы во дворце» прямым курсом врезался в айсберг по имени «Вильгельм». Теперь лишь щепки былой роскоши покачивались на поверхности океана, напоминая о прекрасном.       Давид содрогался от ужаса от представления, что произойдет с ним, если он оставит мальчишку в Раю. Пусть и недолго, его племянник будет маячить под носом, вытворяя свои безобразия и продолжая делать жизнь всех, кто с ним был знаком, чересчур насыщенной приключениями. И вот пожалуйста, стоило только отпустить его, назначив несправедливо мягкое по всем меркам наказание, как он снова принялся за старое — ломать райские деревья, которые росли тут задолго до его появления.       Давид потер переносицу, снимая позолоченное пенсне. Он чувствовал себя очень усталым. На его глазах светлая фигура с темными волосами и белоснежными, черными на кончиках крыльями снова поднялась с колен. Племянник вытер рукавом лицо, выплевывая траву и снова приготовилась к полету. Давид тяжко вздохнул: — Что мне с ним делать, Сирин? — он обратился он к огромной птице за своей спиной. — Он совсем с ума сошел в последнее время. — А что говорит тебе твой разум? — сладко пропела Сирин со своего насеста. — Мой разум говорит мне, что я сейчас оставлю его тут, то тогда он умрет на моих руках, и Симония оторвет мне голову. Он поломает мне все Райские яблони. И сколько бы он ни прожил тут, он будет делать невыносимой мою жизнь до самого последнего вдоха.       Сирин печально вздохнула. — Я думаю, ты знаешь ответ на свой вопрос. Ведь он действительно погибнет тут. Есть такие раны, которые никогда не вылечить, и они гораздо страшнее любых физических повреждений... — Да чем я могу ему помочь-то? — откровенно нервничая воскликнул Давид, глядя, как Ангел снова обрушился на ветви яблонь с высоты. Его тело, как тряпичная кукла пролетело по дереву, отломив огромную ветку, и в итоге Билл рухнул лицом вниз, а надломленная ветвь мстительно приземлилась сверху. Больше племянник не вставал. Он только подтянул руки и, закрыв ими лицо, поломанной игрушкой застыл на земле без движения.       Он даже не мог летать... — Ты же верховный Апостол, в конце концов… — сладкий голос птицы вырвал Златокрылого из размышлений. — Это уже ненадолго, благодаря ему! — Давид сварливо поджал губы и отошел от окна.       В кабинет, встревоженная и растрепанная, влетела Симония. Глаза ее были размером с Райское яблоко. — Давид! Вильгельм... — Да видел я! Видел! — верховный Апостол хмуро прошелся из угла в угол. — Сакий!       Страж как по команде материализовался возле его стола. — Неси мне этого идиота… — Давид ткнул пальцем в сторону бывшего арестанта.       Кивнув, Сакий тут же исчез за дверь.       Билл лежал лицом в траве, вдыхая ее сладкий запах. Злости больше не осталось в нем, на смену ей снова пришло полнейшее безразличие. Он уже не пытался встать, это было не в его силах. Темнота и тишина, о которых он так мечтал, нашли его прямо здесь, и он был готов уйти с ними за руку, чтобы избавиться от всех мучительных и болезненных, достающих его мыслей.       Он так безумно вымотался.       Неожиданно чья-то мощная рука взяла его за шкирку и нежно встряхнула, так, что все тело юного Ангела замоталось, как куль с Эдемскими корнеплодами. — Вы что же это делаете-то, а, Ангел Вильгельм? Совсем не думаете о своих родных-то! Куда вы лететь собрались, вы на ногах едва стоите!       Сакий мощной лапой отряхивал одежду Била от мелких травинок и грязи. — Отстань, — простонал Вильгельм, скрежеща зубами, на которых осталась земля. — Положи, где взял!       Однако Сакий не особенно вслушивался в его пожелания. Приведя младшего сотрудника Канцелярии в более-менее достойный вид, он повертел его со всех сторон и удовлетворенно кивнул. Арестант был немедленно схвачен и уведен в сторону Дворца.       Билл слишком ослаб, чтобы сбежать сейчас, темнота сгустилась, обнимая его мягкими лапами, и, к своему облегчению, Ангел ощутил, что снова начал покидать эту реальность.       Когда изгибы прекрасных расписных коридоров остались за спиной, Вильгельм нежным тычком был водворен в так хорошо знакомый ему кабинет Верховного Апостола. Симония, которая стояла здесь же, порывисто подошла к сыну и впервые сделала то, что давно пора было сделать: она отвесила мальчишке такого звонкого подзатыльника, что в глазах у Билла мигом прояснилось. Он стал видеть все вокруг чересчур отчетливо, как будто кто-то навел резкость. Давид свел суровые черные брови к переносице. Без своего дурацкого парика, который он снял в неформальной обстановке, Апостол казался гораздо моложе и выглядел совсем не так строго. — Ты что творишь? У меня чуть дыхание не остановилось! — отчитывала сына Симония. — А ну прекратить мне этот цирк! — Ма-а-ам, — Ангел лишь поморщился, когда она тряхнула его за шкирку. — Я тебе дам сейчас «мам». А ну живо сядь в кресло! — Симония пододвинула ногой ближайший стул. Билл уныло подпер щеку рукой, искоса глянув на нее. — И нечего на меня зыркать! На меня это не действует!       Давид довольно улыбался. Иногда он думал поставить сестру во главе небольшого отряда Светлых Стражей, но туда, к сожалению, не принимали женщин. Со своего места в кресле Билл злобно покосился на дядюшку. Поняв, что на него смотрят, тот мигом свел брови, напуская на себя строгий вид. — Ты перебесился? — совершенно спокойно поинтересовался Верховный Апостол. — Больше тебе никуда не надо срочно лететь и сломать своим весом еще пару яблонь?       Билл хмуро смотрел на него. — Надеюсь, ты понимаешь, что, по-хорошему, твой приговор должен быть гораздо серьезнее, и что я сделал тебе большую поблажку? — Я все понимаю и благодарю тебя за это, — Билл склонил голову в полупоклоне. Ровный и бесцветный голос его звучал тихо и почти безжизненно. — Оно и видно, как ты благодаришь!       Вильгельм молчал. Его пушистые ресницы трепетали, и у Давида сложилось впечатление, что его племянник вообще не слышит ничего из сказанного. — Ладно, давай к делу. — Златокрылый тяжело вздохнул. — Я не стал говорить то, что собирался при всех, они и так обо мне невысокого мнения. Вильгельм, думаю, что тебе так же понятно, что ты не должен искать никаких контактов с миром людей, пока пребываешь тут... — начал он издалека. — Мне это понятно, — тихий шепот. — То же самое касается мира Демонов. — Ты же сам сказал, что пропасть будут охранять теперь, когда о проходе известно половине населения Рая... — Само собой. Предупреждаю еще раз. — Я все понял, — Билл сцепил на коленках пальцы. — Хорошо. Однако... про твое наказание. Оно будет исключительно дисциплинарного характера. Чрезвычайно мягко для провинности, которую ты допустил, конечно, — Давид задумался. — Если ты слышал, я приговариваю тебя к столетию исправительных работ. Кроме своей основной задачи, ты будешь выполнять еще кое-какие поручения. Помогать драить горшки и кастрюли в кухне, это раз. Подметать щеткой полы в зале на втором этаже. Во всем коридоре, а не только там, где нравится. Кроме всего прочего, будешь вылетать вместе со всеми в Нескучный Лес, раздавать еду купидонам. За тобой все это время будет следить Сакий, приставлю к тебе еще двоих Охранников, — на этих словах Давид выразительно повысил голос, и Страж содрогнулся от ужаса. — Ты слушаешь, Билл?       Давид заметил, что племянник снова начал уходить в себя. — Да… Слушаю. Мыть, подметать, раздавать еду... — уничтожено прошептал младший Ангел. Он не говорил Давиду, что не собирался доживать до этого момента. — Все верно. Кроме того, тебе бы протереть пыль в библиотеке, включая всю мебель и сами книги, этим давно уже пора заняться. Почистить от зеленого налета все статуи. Высадить вдоль дорожек новые кусты самшита. Заново пересчитать все райские яблоки…       Давид все перечислял и перечислял эти бесконечные списки поручений, а Вильгельм лишь кивал и слушал. К большому счастью, он ощутил спасительную слабость, подступающую к нему. Все сильнее и сильнее, состояние его ухудшалось, и эти вспышки становились все более интенсивными. Он знал, что это не продлится долго. — Все это ты начнешь делать, как только вернешься после столетия своих исправительных работ.       Вильгельм машинально кивнул. Симония вздрогнула и посмотрела на брата, будто она ослышалась. — Погоди... Но разве ты только что не зачитал список... — начала было она, заставив своего сына тоже поднять голову. — То, что я зачитал, — стиснув зубы заметил Давид, — это поручения, которые Вильгельм выполнит, когда вернется в Рай. Я не тешу себя иллюзиями о том, что этого не произойдет.       Желудок Вильгельма сжался. Юный Ангел едва не вскочил со своего стула. Ему помешало разве что отвратительное состояние. — Давид... дядя, — он впервые обратился к Златокрылому мягко. — А что я буду делать сто лет? — Сто лет я даю тебе на то, чтобы ты посидел на Земле и подумал о своем поведении, — тяжко вздохнул Златокрылый. — Я знаю, что ты нарочно расторг клятву Хранителя, не думай, что я не догадался! — Но... — Билл не мог поверить в то, что он услышал. — Ты хочешь находиться тут? — Нет! — юный Ангел задрожал от слабости и прилива эмоций.       Он тут же забыл, что собирался умирать. Его существо, вся его Ангельская сущность вдруг наполнилась легким газом, воздухом, подобным гелию, сделавшим его тело невесомым. Он смотрел на Давида огромными глазами, которые моментально заискрились от счастья. — У тебя есть вопросы? — Нет... нет, дядя, я... Спасибо! — Вильгельм покачнулся, хватаясь за стул. — Я вернусь. Я почищу тебе триста горшков, хоть всю Канцелярию. Я все сделаю, все, что ты попросишь! Я вылижу сверху донизу весь Дворец. И публично извинюсь перед всеми, кого я когда-то обижал! — Верится с трудом, — Давид схватился за переносицу. — Уйди с глаз моих. Сакий, ты знаешь что делать. Помоги ему собраться, он не стоит на ногах. Главное, помни, куда мы его не отпускаем? — В ванную не отпускаем, — мрачно вздохнул Охранник. — Умница. А теперь проводи его в больничное крыло, и на выход. На него страшно смотреть.       Сакий уныло вздохнул. — Идемте, Ангел Вильгельм, — он протянул мощную ручищу и положил ее своему подопечному на плечо.       Билл обернулся уже в дверях. Его взгляд пролетел через всю комнату и на секунду, на одну секунду, пересекся со взглядом верховного Апостола. Дядя поначалу держался, но потом неловко отвернулся в окно. Он не хотел признавать, что в этой ситуации его выбор сделал себя сам. Вильгельм же был благодарен ему, так искренне благодарен за свое освобождение, что едва не подпрыгивал на месте.       Как только за ними захлопнулась дверь, до этого молчавшая Симония подошла к брату и положила руки ему на плечи. — Ты не представляешь, какое это облегчение, — она уронила голову. — Поверь, я знаю, как нелегко тебе было принять это решение. Спасибо тебе, Давид. И... Прости за то, что не смогла на него повлиять. — Проси прощения у всех Апостолов. Они пострадали не меньше. Да что там, у всего Рая. И еще у Райских яблонь, которые он поломал! А еще у Сакия, который от него стонет. Благодаря твоему сыну теперь придется пересаживать все деревья! — Я могу помочь, — тихо предложила Симония. — Останусь тут еще на недельку...       Давид дико уставился на сестру. — НЕТ! — поспешно выкрикнул он так, что птица Сирин встрепенулась на своем насесте. — В этом нет нужды. Я найду, кого озадачить этой работой. В этой истории все уже сделано за нас. Давай не будем усугублять?       Симония улыбнулась своему брату. — Спасибо тебе, — тихо и с улыбкой проговорила она. — Так будет лучше для всех нас. Его отсутствие даст тебе времени остыть. — Ну еще бы, — все так же мрачно проговорил Апостол. — Полагаю, ты захочешь его проводить? Передай мальчишке, чтобы не надеялся на смягчение наказания. Его пребывание на земле — всего лишь временные меры, завершение его миссии!       Симония молчала некоторое время, а затем с хитрецой произнесла: — Я передам ему твои слова. Признайся, ты ведь будешь в глубине души скучать по его выходкам!       Златокрылый с удивлением обернулся на свою сестру. На секунду он готов был поклясться, в ее глазах снова мелькнул такой же дьявольский огонек, что Апостол так часто наблюдал в глазах своего племянника. — Если ты не против, через тридцать лет малышке Ивонн как раз исполнится сто шестьдясят. Она всегда хотела стать медсестрой, только и мечтает, чтобы попасть во Дворец! — Симония захлопала пушистыми ресницами.       Давид хмуро посмотрел на нее. — Валяй. К тому времени не я буду стоять у власти! Пусть повезет еще какому-нибудь несчастному Петру! Он давно метил на мое место! Никогда его за это не любил.       Симония заливисто рассмеялась, ну совсем как Вильгельм. В глазах ее светились благодарность и тепло. И пусть все вышло не совсем так, как планировалось изначально, не смотря ни на что, они с братом все же нашли общий язык в конце этой истории. Возможно, впервые за много лет их с Давидом разговор закончился без отборной портовой ругани и летящих через всю комнату тяжелых предметов быта. Она тихо вышла, притворив за собой дверь. Сейчас осталась последняя самая важная вещь, и терять ценное время не стоило. Симония, подобрала полы длинного белого одеяния и поспешила вперед по коридору.       Давид, все еще пребывая в легком стрессе от ее последнего заявления и искренне надеясь, что она все же пошутила, не говоря ни слова, отошел в угол и погладил свою птицу. В кабинете воцарилась гробовая тишина. — Знаешь, некоторые правила, они на то и правила, чтобы их нарушать, — сонно пробормотала Сирин со своего насеста. — Наверное. И я только что добровольно решил этому потворствовать. И куда катится мир? ***       Мощная рука охранника сжимала плечо Вильгельма, увлекая его по извилистым коридорам, которые, казалось, не собирались кончаться. Билл еле мог идти сам, пол под его ногами уходил, по мере того, как они с Сакием двигались вперед, однако вместе с тем Ангел едва не парил от счастья и облегчения. Он был свободен. Ему не терпелось сделать это — вырваться, улететь прочь из Рая и лететь, лететь как можно быстрее — на землю, чтобы заключить в объятия того мальчишку, который, кажется, потерял своего единственного Ангела. Однако лапища Сакия на плече мешала ему безрассудно покинуть Эдем сию же минуту.       Охранник подозрительно косился на своего подопечного, который лихорадочно блестел глазами. Сакий проследил взглядом за капелькой пота, стекшей с его бледного виска, и за тем, как Вильгельм, в очередной раз качнувшись в сторону, запнулся на ровном месте. — Ангел Вильгельм, вам совсем плохо? — участливо поинтересовался Страж, дергая его вверх. — Соберем сейчас Ваши вещи...       Биллу было плохо и хорошо одновременно, однако он решил немного изменить планы Охранника. Ему не хотелось ничего собирать. Все необходимое ему находилось не тут. Он перетерпит ближайшие сто лет без ошейника со стразами. — Сакий, — тихо позвал Младший Ангел.       Охранник остановился посреди коридора и удивленно воззрился на своего подопечного. — Сакий, я… больше не могу идти… — Вильгельм вдруг начал оседать на пол, и Страж, расширив от страха глаза, крепче схватился за его плечи. — Ангел Вильгельм, вам нужно в медпункт. Я вас отнесу!       Билл моргнул и поднял на него измученные глаза. — Нет… Уже поздно, — он снова пошатнулся. Глаза его закрылись.       Сакий в панике встряхнул мальчишку. Такого поворота событий он ну никак не ожидал, ему всего лишь велено сопровождать арестанта, а указаний получать на руки его бездыханное никто не давал. — Сакий, мне нужно в библиотеку, — пробормотал еле слышным голосом младший Ангел.       Брови Стража сползлись к переносице. Ситуация казалась ему смутно знакомой. — Не велено отпускать! — проворчал он, крепче сжимая пальцы на руке арестанта. — Тебе не велено отпускать меня в ванную. Про библиотеку Давид ни слова не сказал! — слабым голосом, хотя и очень настойчиво протестовал Билл. — Не пущу! Велено не спускать с вас глаз! — сопротивлялся Охранник.       Вильгельм снова закатил зрачки, опасно накреняясь налево, отчего у Сакия и самого на лбу моментально выступила ледяная испарина. — Мне надо найти книжку с… с… молитвенными песнопениями. А то вот как отойду в мир иной, не успокоившись, буду к тебе и после смерти ходить. Будешь знать тогда, — угрожающе прошептал Билл.       Сакий запаниковал и бросил взгляд в оба конца коридора. Как назло, там не было ни одной живой души, все находились снаружи, все еще разливаясь жизнерадостными трелями. Встретить бы хоть одного Апостола, чтобы спросить, как тут быть — это бы сильно облегчило задачу. Сакий снова посмотрел на Вильгельма. Тот, будто стремясь ускорить мыслительный процесс Стража, приложил руку к груди и закашлялся глухим, надсадным кашлем, застонав и оседая на пол еще быстрее, чем до этого. Охранник жалобно сглотнул. — Сакий, это будет самое лучшее, что ты сделаешь для меня, — Вильгельм доверительно сжал его руку. — Ты ведь будешь рядом со мной, так и чего тебе опасаться. Видишь, я уже не в состоянии даже чтобы просто ходить.       Сакий скрипнул зубами, а Вильгельм слабо улыбнулся ему. — Пойдем, почитаешь мне напоследок! — юный Ангел увлек его за собой.       Они тихо прошли по коридорам и вошли в гигантское помещение библиотеки. Громадные стеллажи с полками громоздились вдоль стен, они стояли параллельными рядами, свитки, книги, толстенные фолианты были сложены там стопками, расставлены в ряды, многотомные сочинения в красивых тисненых обложках, отделанных золотом, кожей и даже драгоценными камнями восхитили бы любой глаз своим великолепием. Библиотека в Раю могла бы по праву считаться предметом зависти всех трех миров, но Вильгельм, который бывал тут за всю свою жизнь уже миллионы раз, лишь поморщился от запаха пыли и чернил.       Он обессиленно присел за огромный золотистый стол, положив на него лоб. — Сакий… Видишь вон те красные книги? — Вильгельм указал в сторону большого шкафа слева. Весь он был уставлен толстенными фолиантами, от пола до самого потолка. — Сможешь помочь мне и поискать в них?       Сакий смущенно покраснел. Он не особенно умел читать, в обязанности Стражи не входили подобные тонкости. Он умел прекрасно владеть мечом и зорко нести вахту в любом месте, где бы его ни попросили, но вот выискивать в книгах какие-то закорючки он еще никогда не пробовал. Билл схватился рукой поперек живота и протяжно застонал. — Вы скажите, что искать? Я это… не очень разбираюсь… — согласился несчастный Страж. — Это несложно. Всего-то нужно просмотреть верхние полки. Называется вот так, — Билл немного оживился, прекратив стонать. Он с трудом протянул руку и достал до бумажки, лежавшей на столе, затем взял перышко и накорябал на клочке какие-то закорючки, протянув ее охраннику.       Сакий озадачено почесал лоб. Эти записи не говорили ему ровным счетом ничего. — Надо попробовать… — неуверенно протянул он. — Хорошо. Спасибо, — Ангел снова без сил лег всем корпусом на стол и затих, там. Лишь ветер из открытого окна, располагающегося под самым потолком трепал слегка его черные с белым волосы.       Сакий еще раз озадаченно посмотрел на бумажку. Ни одна из закорючек не была знакома ему и он лишь с трудом разобрал какие-то буковки. — O sancta simplicitas*! — с трудом прочел он по слогам.       Пожав плечами, он подставил небольшую лесенку и, с трудом дыша, полез наверх.       У него ушло минут пять, чтобы просмотреть одну книгу, которую он стащил с верхней полки. Тишина и теплота библиотеки, непонятные закорючки, навевали на него состояние полного покоя и он, мурлыкая себе под нос какую-то песенку, в очередной раз сверился с бумажкой, находя нечто похожее. Он пригляделся, повертев книгу так и эдак, но решил, что все-таки нужно бы спросить. — Вот посмотрите, Ангел Вильгельм, это не… — он обернулся через плечо, разворачивая книгу, и осекся на полуслове.       Стул был абсолютно пуст.       Сакий кубарем скатился с лестницы, все так же сжимая в руке красный томик. Он быстро обежал помещение, заглядывая между стеллажами, за шкафы, открывая дверки, и на всякий случай заглядывая под стол, открывая все ящички… Он не мог поверить в то, что это снова произошло с ним. Он облетел все гигантское помещение, но Вильгельма не было нигде. Он просто растворился в воздухе.       Сакий, прикрыв голову руками, присел на лесенку, с которой только что доставал книжки, и завыл так громко, как того требовала его несчастная, чересчур добрая и простая душа.       Симония, которая услышала удаляющийся голос сына чуть дальше по коридору, ускорила шаг. Ей надо было догнать его во что бы то ни стало. Почему-то голоса доносились из левого ответвления коридора, хотя она точно знала, кратчайший путь в медпункт пролегал чуть правее. Симония закатила глаза.       Когда она завернула за угол, протяжный вой разнесся в коридорах Дворца, отдаваясь от стен и подтверждая самые ее худшие опасения.       Быстрым шагом Симония зашла в помещение библиотеки. Все, что она там обнаружила, был лишь несчастный Страж, сидящий возле полок с собранием кулинарных рецептов, складированных тут с самого начала истории Рая. Он держал голову в руках, плечи его содрогались от самых настоящих всхлипов. — Сакий! Что случилось? — Симония подошла к нему, отнимая его руки от лица.       Сакий ничего ей не ответил, лишь потряс кулаком, в котором была зажата бумажка с накорябанными Вильгельмом непонятными словами. Симония развернула записку. — О, святая простота, — легко перевела она с латыни. — Эх Сакий, Сакий. На будущее… Никогда не соглашайся помогать Вильгельму искать что-то в этих книгах, он знает в них каждую закорючку лучше, чем ты знаешь путь до кухни.       Она обняла несчастного Охранника за плечи. Его протяжные и заунывные стоны оглашали своды, а Симония едва сдерживала улыбку. Вильгельм не упустил своей возможности разыграть несчастного Охранника в последний раз. Кажется, он не собирался умирать так уж скоро? ***       Смеясь, Билл поднялся с колен и отряхнул белую тунику. Последняя шалость в Раю далась ему непросто из-за слабости, потому приземление его прошло вовсе не так уж удачно.       Держась за стену, он высунулся из-за огромного куста и постарался сфокусировать зрение на дорожке у Дворца. Там сейчас, разумеется, никого не было. Всеобщая радость в Раю если уж начиналась, то длилась днями напролет, так что беспокоиться не стоило.       Вильгельм не хотел больше ждать. Он хотел просто дойти до Райского Сада и взять там одно из яблок. А дальше... Дальше он знал, что делать.       Он медленно шел в направлении Эдемских яблонь и как раз свернул с дорожки, сокращая себе путь и придерживаясь за стволы деревьев. Он перебирался с трудом от одного дерева до другого и повисал на каждом стволе секунд на десять. Он не был уверен, что дойдет.       И оказался прав.       Проходя по саду, он услышал, как кто-то тихо насвистывает закомую мелодию, ту, что он определенно слышал раньше.

I hate the world today, You're so good to me I know but I can't change tried to tell you, but you look at me like maybe I'm an angel underneath innocent and sweet… (Meredith Brooks — Bitch)

      Билл остановился прямо посреди дорожки. Он узнал этот голос. Было ли то, что он слышал, реальностью, или воспоминанием? Оглядевшись, юный Ангел улыбнулся и шагнул чуть в сторону с тропинки, идя на звук. Ему хотелось проверить свою теорию.       Пройдя еще пару шагов, Вильгельм увидел ее. Дария насмешливо смотрела на друга, сидя на дереве, при этом периодически сбиваясь на чавканье. У корней уже валялась довольно высокая горка огрызков.       Вильгельм с трудом поднял руку и приложил ее тыльной стороной ко лбу, стирая ледяной пот. Свое собственное прикосновение он почувствовал, и это был уже положительный признак. — Ну что ты смотришь на меня, как на привидение, — закончив с трапезой, произнесла подруга. — Ты же не думал, что я пропущу весь спектакль? Не хотелось, знаешь ли, лишать удовольствия. — Как ты сюда попала? Габриэль ведь полетел тебя провожать… — Билл прислонился к дереву, оглядываясь вокруг. — А… Габриэль. Очнется через пару часиков, чай не помрет, — девушка буднично махнула рукой.       Идея возвращаться в Ад перестала казаться ей удачной еще на том моменте, когда Дахил исторг свой последний выдох. Ну и еще тогда, когда они оставили за своей спиной несколько десятков истерзанных тушек Демонов и заодно весьма болтливого Гримма, у которого уже могло найтись масса времени очнуться и нестись кляузничать Марбасу обо всем, что с ним стряслось. По идее, там сейчас должна была твориться примерно такая же вакханалия, как и в Раю, разве только вполовину не такая добрая и без песен. В клыки, когти, ругательства, плевки огнем и опрокидывания чанов с кислотой Дария еще могла бы поверить, и это было явно не то зрелище, которое она бы хотела видеть перед собой сейчас. Она перевела глаза на друга, выходя из своей задумчивости.       Юный страж Света мягко улыбнулся ей. Дария прищурилась и ответила на его улыбку. — Меня отпустили, Дария, — сказал Билл слабым голосом. — Ты оказалась права. Ты оказалась права, кругом и везде! — Хорошо. Я боялась, что Давид пойдет на принцип или придумает что-нибудь, чтобы оставить тебя. Но выглядишь ты не фонтан, — девушка обеспокоенно покачала головой. — Тебя надо привести в порядок и доставить к твоей принцесске как можно скорее.       Она посмотрела наверх и оборвала с ветки самое яркое и самое красивое яблоко, висящее над ее головой, с хрустом надкусывая его и словно приглашая Вильгельма последовать этому примеру.       Ангел без сил сполз по стволу. — У меня нет сил.       Дария прекратила улыбаться. Вильгельм выглядел так, будто собирался помереть сию секунду. Все-таки спрыгнув со своей ветки, она решительным шагом приблизилась к другу и протянула руки, помогая ему сесть. — Только не говори, что мне придется тащить тебя на закорках до самой земли!       Билл посмотрел вокруг себя. Трава вокруг медленно начала превращаться из зеленой в белую. Юный Ангел задумчиво перевел взгляд на шатающиеся деревья, а затем выше, в оранжевое небо. — А что, если он не вспомнит меня, Дария? — высказал он последнюю беспокоящую его мысль. — Тоже мне, нашел причину. Не помнит — вспомнит. Ты уж постарайся, это тебе вполне под силу. Зря тебе, что ли, Тео анатомию-то давал?       Вдруг ехидное спокойствие на лице подруги сменилось тревогой. Дария напряглась, как кошка, готовая к прыжку, а хвост ее нервно задергался из стороны в сторону. Она совершенно явно услышала шаги. Вильгельм, похоже, тоже, потому что он слабо застонал, а лицо его скривилось гримасой, какая обычно бывает у людей, страдающих острой зубной болью. — Опять… — еле различимо прошептал он, откидываясь головой о дерево. — Нет, этого не может быть. Только не Сакий или Давид!       Дария подумала о том же и метнулась за ствол самой ближней большой яблони. Как раз вовремя, потому, что из-за другого дерева, обеспокоенно хмуря брови, появилась фигура. Билл облегченно расслабил плечи. Это оказалась Симония. — Мам… Ты меня напугала... — слабо прошептал он, облизывая пересохшие губы. Цвет волос матери теперь передавался его больному воображению с зеленоватым оттенком, но он все равно безошибочно узнал ее заботливое лицо, склонившееся над ним. — Я знала, что найду тебя тут. Я услышала ваши голоса, — женщина присела рядом на корточки и осмотрела лицо сына. — Ты никак не мог уйти, не попрощавшись и не разыграв напоследок Сакия?       Вильгельм был уже не просто бледный, он стал почти зеленый, и глаза его смотрели сквозь пространство. Дария настороженно высунулась из-за дерева. О характере мамы Билла она была наслышана. — Не переживай, дорогая, никто не узнает, что ты тут, — Симония подняла на нее глаза. — Я не стану никому рассказывать.       Юный Ангел посмотрел на подругу и слегка моргнул в знак согласия. Та нехотя вышла из своего укрытия, нервно мотая хвостом. — Ну что же, — Симония тепло улыбнулась и взяла лицо сына в свои руки. — Ты уже знаешь, чем займешься на земле? — Я знаю. Да, мам. Я буду охранять и защищать Тома, как и полагается мне, Хранителю. А потом мы вернемся. Если я буду рядом с ним до самого конца — мы сможем вместе отправиться в Рай и остаться здесь, если я проведу его в ворота за руку. Я даже не думаю, что для этого нам понадобится сто лет.       Симония улыбалась. — Ты все верно решил. Поэтому, я еще увижусь с тобой, мой хороший. Я не прощаюсь. — И не прощаюсь, мам. Спасибо тебе за все, что ты для меня сделала... — Ну вот и замечательно, — Дария уничтожила момент и потерла руки, открывая свою сумку. — Сожалею, что у нас мало времени на лирику.       На коленки Вильгельму шлепнулась его земная одежда: разорванная рубашка и джинсы — те самые, что отобрали в медпункте. — Прости уж, что не смокинг. Но хорошо, что я подумала заранее. Собирайся, Золушка, вот тебе тыковка!       Вслед за одеждой на скомканную кое-как рубашку шлепнулось большое, но надкушенное красное яблоко.       Билл с трудом вздохнул. Ему совсем не хотелось показываться Тому в таком виде, но, похоже, вариантов осталось не очень много. Он перевел свои лихорадочно блестящие глаза на Симонию. — Ты будешь в порядке, мам? — Я буду в порядке, ты за меня не беспокойся, малыш. Я поеду домой, отец без меня так просто не справится. Я и так тут уже задержалась, — она наклонилась ниже, обнимая сына за плечи. — Я буду ждать тебя. Возвращайтесь… не скоро, — она улыбнулась и поцеловала его в ухо.       Билл слабо обнял мать в ответ. Он смотрел, как Дария за ее спиной очерчивает вокруг себя какой-то магический круг прямо на траве и роется в своей сумке, которая каким то чудом оставалась при ней все это время. Юный Ангел крепко зажмурился, решив про себя, что обязательно купит своей подруге что-нибудь очень красивое, когда вернется на Землю. У него еще будет на это масса времени, если все получится, как надо.       И еще он знал, что Симония — единственная, по кому он будет действительно скучать во время своего отсутствия. — Я люблю тебя, мам, — тихо прошептал Вильгельм ей на ухо. — И я тебя, малыш, — Симония крепче стиснула его в своих объятиях, — главное, будь счастлив.       И Билл был готов выполнять ее напутствие прямо с этого момента, потому что для него «никогда» все-таки медленно превращалось в «прямо сейчас».