Личное дело

      — Ты стала заметно спокойней, — ухмылка, появившаяся в уголке её рта, тенью искажает всё выражение потупившегося в пол лица.       — Конечно, — дрожащий от смеха голос плохо маскирует расхождение собственных мыслей и слов за наигранным согласием и одобрением. Сгорбленная фигура, напоминающая голлума, с торчащими позвонками дёргается от короткого разряда тока, и живот впадает, ещё сильнее обтягивая кожей острые углы рёбер. Зуд в затылке заставляет потянуться к нему холодными длинными пальцами, скользнуть по едва начавшим отрастать волосам и с блаженным удовлетворением одним единственным ногтем слегка пощекотать место сочленения импланта и многочисленных проводов.       — Джейн! — медсестра, только повернувшаяся в её сторону, своим внезапным криком спугивает и без этого не совсем здоровую и адекватную Шепард. — Руки в рану! — казалось бы, куда громче, но от такого количества децибел руки сами дёргаются, обжигаясь об открытую рану. — НЕ СУ-У-УЙ! — и после этого по пальцам хлёстким движением прилетает сухая тряпка.       Боль от манипуляций, проводимых с имплантом и раной, не сравнится с той болью, что испытала самооценка Джейн от осознания того, что на станции больше волнуются о судьбах имплантов, чем об участи их носителей. Женщина, одетая в халат, слишком явно несопоставимый её внушительным формам, успела отчитать её за пренебрежительное отношение ко всему тому, что им так любезно даёт Альянс.       Неосторожное движение чужой руки, и сердце, словно обколотое иглами, ударяется о грудную клетку, вгоняя их глубже внутрь. Ногти впиваются в край койки, и всё тело, резко вспыхнувшее жаром, покрывается краснотой.       — Вдох-выдох, — кажется, посчитав что этого достаточно, медсестра, гоготнув, грубым движением возвращает вскинутую голову в прежнее положение.       — Спасибо за инструкцию! — и без этого неприятное ощущение недоверия к стоящему за спиной человеку усугубляется тем, как настойчиво чужие руки копаются у неё в голове, почти в прямом смысле. Она не чувствует прикосновений металлических щипцов или игл, лишь слышит их редкие неаккуратные удары и скрежет об имплант. Её воля, она бы изогнулась, откусив женщине лишнюю плоть, но трубки и провода, подведённые к её затылку, предусмотрительно заставляют отказаться от этой затеи.       — Продолжишь в том же духе, — медсестра, снимая липкие перчатки, бросает их в корзину так, словно это был баскетбольный мяч. — И у тебя вместо шрама будет бекон, — вновь гоготнув, она всё также беспринципно, выученными движениями отцепляет все приборы. — Ну и между нами, дорогуша, — тучная медсестра делает акцент на последнем слове, вызывая у Шепард отвращение к каждой складке её одежды. — У тебя стоит прототип, не приспособленный к тем нагрузкам, которым ты его подвергаешь. Он не для тех целей, что ты явно преследуешь. И он никогда не будет работать как L2. Что ты с ним не делай, — вынеся приговор, присаживаясь на корточки, она тянется к её ладоням руками, но видя, как Джейн плавно кладёт их на кушетку, усмехается как ведьма. — И вообще, радуйся, у тебя в отличие от многих он прижился, — грубо, настолько, что голова качается в такт трёпке, женщина лохматит её несуществующие волосы. — Так что прекрати эту дурость.       — Да, конечно, — вновь повторяет Шепард, уже лишь бы что-то ответить, закатывая глаза, когда видит широкую удаляющуюся фигуру медсестры. Желание побыстрее покинуть хрупкий медотсек заставляет её взять в руки ботинки и перекинуть через плечо рубашку.       Уже выйдя из блока, где каждому казалось, что его мнение самое значимое, она прячет своё бессилие за натягиванием тугих сапог, скатываясь спиной по стене. Подступающая тишина, подобна гнетущей обиде, сдавливающей горло, прерывается глухим, но сильным ударом затылка о стену – единственным проявлением гнева, который она может себе позволить.       Сидя в столовой и в гордом добровольном одиночестве, которого было сложно добиться в переполненном людьми месте, она что-то мямлит себе под нос, в очередной раз проклиная свою доверчивость и наивность, но никак не то, что с ней происходит. Ища успокоения, она пытается отвлечься от плохих мыслей, имитируя уже привычное для себя движение зарывания пальцами в волосы. Глаза в спокойствии сами закрываются, когда ногти впиваются в кожу головы, ероша шершавый ёжик рыжих волос.       Резкий хлопок по столу дёргает стоящий на нём поднос, который едва ли не опрокидывает стакан с водой. Одним усилием воли, ещё сильнее надавив ногтями на кожу, Джейн даже не дёргается от удара, лишь лениво открывает красные, заспанные глаза.       — Отъебись, Йохан, — взглядывая на нависшего над ней собеседника снизу-вверх, она скучающе подпирает щёку рукой, сдерживая настоящий зевок и всё также невозмутимо оставаясь на месте.       — А то что? — вся его компания грозовым облаком обступает стол, некоторые даже позволяют себе наглость встать совсем рядом с её спиной. Ощущая себя загнанным зверьком, который от безнадёжности кидается даже не на врагов, а на уже захлопнувшуюся клетку, Джейн сдавливает пальцы в кулаках до хруста, когда во рту появляется сладковатый привкус.       Сосед по комнате так и не забыл того, что в первый же день она приложила его биотикой. На тот момент, до установки импланта, она хоть и проявлялась беспорядочными всплесками в самые ненужные моменты, но была определённо сильнее. И, кажется, уловив, что хаотичная сила Джейн пропала, в отличие от её тревожности, нервозности и излишней враждебности, он уже не видел смысла её трогать. Мериться с ней силой было уже бесполезно, всем и так было видно, как она ослабла. Зато цапаться на словах, время от времени показывая кто сильнее, Йохану нравилось, как и любому «мелкому вожаку падальщиков». И что хуже, Шепард, с её рвением подобрать брошенную перчатку и принять любой предложенный вызов, в эти моменты выглядела скорее как разъярённая собака, которой бросали кость.       — Да так, по мелочи, — она ухмыляется, чуть ближе наклоняясь к столу и щуря глаза, словно это могло ей помочь разглядеть соперника. — Хочешь, сделаю тебе такой же шрам как у меня? — пальцы сводит судорога, и их приходится расслабить, приложив раскрытую ладонь к металлическому столу. Мелкий заряд даже не заставляет никого одёрнуть руки. — Ты же так часто о нём говоришь! — она наигранно рукоплещет, с томной и фальшивой лаской протягивая эту издёвку.       — Да, знаешь, — Йохан опускает лицо, и она видит его абсолютно лысый, расчёсанный красный затылок, который словно вот-вот должен был начать кровоточить. — Тебя сюда родители отправили, лишь бы лица твоего не видеть.       Джейн, ударив ладонями по столу, подрывается с места, намереваясь схватить парня за одежду, чтобы как можно сильнее приложить лицемерного ублюдка об стол, уж точно не ему говорить о неприглядности чужого облика. Но грубая натренированная хватка стоящего сбоку человека сдавливает затылок, небрежно, намеренно игнорируя шрам. Подушечки длинных, тонких пальцев давят чуть выше острых и выпирающих уголков челюсти, вызывая тянущую и сводящую весь рот боль. Хватаясь одно рукой за чьё-то запястье, Шепард дёргается, сама не осознавая этого, провоцируя держащего её парня сильнее сжать хватку, надавив на имплант. Охваченная светло-голубой дымкой вторая рука не успевает до полного сброса заряда, ударяет по столу, едва ли заставляя его дёрнуться вперёд.       — Ну и что ты мне сделаешь? — Йохан, чуть качнувшись от такой попытки, злорадно и самодовольно усмехается, смотря на то, как чужая рука всё крепче сжимает её челюсть, а сама ладонь всё сильнее касается недавно зашитого шрама. Её словно заставляли смотреть в его наглое отвратительное лицо, совершенно пустое на любые эмоции, помимо наслаждения чужой беспомощностью и уязвимостью.       — Мне казалось, ты поумнел, Йохан, — низкий утробный голос заставляет парня дёрнуться, на секунду доведя боль почти до агонии, прежде чем выпустить Джейн из хватки. Она, отброшенная, резко оседает на место, тут же хватаясь за челюсть, сжимая её, как будто не это только что делал её мучитель.       — Всё ещё играешь в героя? — пыл Йохана явно снижается, но недостаточно для того, чтобы прекратить лаять вовсе. Компания парня замирает, опустив головы, словно один брошенный взгляд в сторону высокого складного блондина мог спровоцировать его на решительное действие. Они расступаются перед ним, когда он идёт мимо, словно инстинктивно прижимаются друг к другу, как мелкие шавки перед более крупным и сильным псом. Блондин ставит поднос на стол, придвигая его чуть ближе к стороне Джейн. Его светлые густые брови – единственная видимая растительность на всей голове, сводятся к переносице, когда блондин устало выдыхает, разворачиваясь к Шепард спиной и садясь на стол, небрежно опираясь одной ногой на стул. — Такой весь из себя хороший, девчонки к тебе так и липнут… Особенно такие, как она, — он демонстративно кивает в сторону Джейн, так надменно и самодовольно усмехаясь, что Шепард, вновь вспыхивает гневом и, ударив руками по столу, подрывается с места. Тёплые, немного мозолистые руки, мгновенно сжавшие её плечи, придавливают тело обратно на место. Оборачиваясь за спину, Джейн уже хочет выругаться, но видя знакомое круглое лицо Райны, с всё же читающимся раздражением, поводит плечами, насупливаясь, складывая руки на груди, вжимая шею в плечи и почти полностью скатываясь на стуле под стол. — Не ту ты выбрал сторону, Алекс, — Шепард наблюдает за тем, как блондин, качнувшись, поднимается с места. — Возишься с идиотами, пресмыкающимися перед турианцами, — он выплёвывает эти слова, словно это было решающим аргументом.       На станции среди детей, отрезанных от своей прошлой жизни, от близких людей, стояли ксенофобные настроения, и это было свежей раной, а то, что делали здесь, на станции, было больше похоже на её потрошение.       — Ты уроки не усваиваешь, — Алексей и без этого высокий вытянулся или по крайней мере стал чуть более пропорциональным, набрав мышечную массу за те полгода, что он здесь находился. — Здесь я решаю кто идиот, — крепкая жилистая рука по-дружески хлопает его по плечу, и Йохан дёргается в сторону, пытаясь от неё увернуться. Но крепкие пальцы, смявшие одежду, не позволяют ему вырваться. — И то, что я не вожусь с вами, означает, что именно ими вы и являетесь.       Йохан молча дёргается пару раз, сверля взглядом спокойные голубые глаза Алексея. Но когда он в очередной раз пытается вырваться, блондин просто расслабляет хватку, таким элементарным движением показывая своё превосходство. До последнего наблюдая за тем, как Йохан уходит прочь со своей компанией, боязливо оглядываясь после каждого неприличного слова, сказанного шёпотом в сторону Алекса. Парень смыкает руки в замок на затылке, потягиваясь как кот из стороны в сторону. Мышцы на его широких плечах перекатываются, обтягивая узкий торс и немного задирая футболку. Кайден, подходя откуда-то со стороны с вместе с Айше, вслушиваясь в её оживлённую речь, почти не отвлекается и всё же не удерживается от подкола, в дружеском жесте несильно, но звучно ударяя друга кулаком в живот.       — Не смущай своим волосатым пупком дам, — он с трудом сохраняет невозмутимое выражение лица, продолжая участливо слушать девушку, которая уже, кажется, просто говорила, даже без необходимости быть услышанной.       — А-а-ау! — приторно и наигранно протягивает Алексей, словно задет был не живот, а его гордость. — Ты просто завидуешь, что у меня волосы на груди растут, а у тебя нет, — он разворачивается, и на лице его уже нет ни капли предыдущей серьёзности. Он выглядит как обычно: как самодовольный болван.       — Они у тебя просто растут везде, кроме головы, — Айше садится рядом с Шепард, нарочито пихая её плечом, заставляя её понаблюдать за замешательством Алексея.       — Да не правда! — всё также притворно обиженно вспыхивает парень, наклоняясь над столом и проводя обеим руками по своей голове. Светлые отросшие ёжиком волосы переливаются перламутром на свету. Как будто гордясь этим, он усмехается, садясь за стол рядом с Айше. Короткая ухмылка с его стороны заставляет девушку в несколько брезгливом движении кончикам пальцев отвернуть его лицо от себя. Райна садится напротив Шепард, пытаясь вглядеться в её лицо. Но получив как всегда гордый и ощетинившийся взгляд, тут же поджимает губы, коротко кивая в ответ.       — Йохан в последнее время очень нервный, — Райна опускает лицо, её плечи тяжело поднимаются и опускаются несколько раз, прежде чем она начинает говорить вновь. — Мне кажется, у него что-то болит от импланта.       — У нас тоже много чего болит, но мы же терпим, — Кайден хмурится, но как всегда мгновенно обмякает, когда девушка, даже не смотря на него, пронизывает его своим вкрадчивым тоном.       — И у всех нас разный болевой порог, Кайден, — проговаривает она, немного нетерпеливо сверкнув глазами в его сторону. Парень вроде как и согласно кивает, но по всему его виду легко было увидеть, как сложно ему даётся для понимания это знание. Вся их компания помимо Шепард страдает от самых разных побочных явлений, даже сама Райна. И всем было трудно понять сочувственность девушки по отношению к остальным.       — Да, но мы все здесь на равных условиях, уж будь добр, решай свои проблемы сам, а не вымещай свою злость на остальных, — Айше вновь делает эмоциональные жесты руками, тем самым выплёскивая своё негодование. Уклоняясь от её удара, Джейн лишь молча наблюдает за разгорающейся дискуссией. — И, если у него есть претензии к инопланетянам, пусть с ними и разбирается.       — У него нет претензий, он просто придурок, — Алексей, всё ещё по привычке пытается откинуть с лица несуществующую прядь волос. — Я его и так мутузил, но сделал бы это ещё пару раз…       — Я бы его к коммуникатору просто не подпускал, — Кайден пожимает плечами, в очередной раз проводя кругом по еде в тарелке. — Пропустил бы пару раз, понял бы, какого это…       — Ты лишил бы его единственной возможности связаться с семьёй? — Райна внимательно сморит на Кайдена, и тот явно тушуется от её внимательного взгляда, словно всё сочувствие было направлено даже больше не на самого Йохана, а на проявление жестокости, предложенное Аленко. — Не слишком ли это жестоко?       — То есть, по-твоему, его мудачество по отношению к нам — не жестоко, — Айше почти вплотную прижимается к столу, прищуриваясь взглядывая на собеседницу, которая в своей простой, даже изящной манере повторяет её позу. — Зато если мы в ответ поведём себя как мудаки, то… Это уже жестокость? — девушка вновь взмахивает рукой, и Шепард вновь приходится чуть отклониться в сторону. Как-то непроизвольно спустя полгода Джейн замечает, что у Айше совершенно потерялся её испанский акцент, гнусавое, но даже приятное произношение в нос сгладилось, а предложения становились всё сложнее в построении и без ошибок. Хотя её длительное молчание каждый раз, когда она хотела что-то сказать, выдавало то, что она слишком много думает о правильности составленных ею же предложений.       — Если мы будем поступать так же, разве мы будем лучше? — Райна, привыкшая понимать и принимать каждого, несмотря на свою мягкость и чувственность, сталкиваясь с проявлениями жестокости и равнодушия, никогда не терялась, стойко и аргументированно стоя на своей позиции.       Спор уже перекинулся на парней, и они что-то в своей мальчишеской яростной манере начинают обсуждать, и Джейн почти уверена, что кто-то в скором времени попросит своего оппонента «заткнуться нахрен».       Хотя, например, Райне, наверно, обладающей наиболее выраженными гуманизмом и альтруизмом в их компании, это показалось бы грубостью. Любящая стабильность в своём кругу общения, она не зачинала споры, не участвовала в них – всегда являлась их концом. Её снисходительность и терпимость были началом конца любых разногласий, а её компромиссы и умение идти на уступки ставили в них окончательную точку. Чуткая и душевная девушка напрямую зависела от настроения окружающих, становясь от этого чрезвычайно командным, пусть и ведомым игроком. И Райна вовсе не была против этого, она всеми силами старалась поддержать постоянство, испытывая к необходимости этого не то душевную потребность, не то просто видя в этом свой долг и свои принципы. Хотя на этом покоилась и её тяжкая ноша. Зависимость от окружающих делала её подвластной критике, которую она отнюдь не всегда правильно воспринимала. Ей казалось, что любые высказывания, не несущие одобрения, исключительно негативные. А вкупе с предпочтением постоянства и желанием соответствовать окружающим нормам, девушка болезненно воспринимала любые попытки нововведений в создаваемую ей обстановку, находя их слишком резкими. Ей нужно было одобрение, подпитка того, что она действительно всё правильно делает, знание того, что всем всё действительно нравится. И вряд ли она сама осознавала, что не все хотят подчиняться именно её правилам, что кто-то обладает своими собственными, ведь её старания совершенно не могут проходить мимо.       Айше была предельно похожа на Райну, и вместе с этим разительно отличалась от неё. Их принципы, кажется, были одинаковы, но строились на совершенно разных фундаментах. Если Райна смотрела на то, что приемлемо обществом и тщательно старалась загнать в них себя и всех, то Айше сама устанавливала себе границы, сконструировав собственное восприятие того что точно правильно, а что точно нет. Айше, в отличие от Райны с настойчивой мягкостью, тащащей за собой остальных, была авторитарна и самовольна, зная, что многие, не обладая целеустремлённостью, готовы идти следом за чужой. И всё же произойди такое, что кто-то предлагает что-то несопоставимое с её идеями, у девушки это вызывало бурю эмоций. Что-то новое, входящее в её жизнь, подразумевало, что система не совершенна, и у Айше возникал страх: раз предлагают что-то новое, не значит ли это, что моя система недостаточно надёжна? В такие моменты, даже больше из-за собственной мнительности, ей казалось, что она теряет контроль над ситуацией, даже когда этого не происходило на самом деле. И весь гнев обрушивался на того, кто попытался разрушить давно устоявшиеся принципы. Видя болезненные места, в отличие от тактичной и милосердной Райны, Айше давила на них так, чтобы оппонент сам пожелал закончить дискуссию. Но тогда она стремилась исключительно всадить нож поглубже, словно от обильного кровотечения кому-то когда-то становилось лучше. А с манерой её сквернословия это походило не на ложку дёгтя в бочке мёда, а наоборот.       И на каждую девушку был свой любитель.       Трудно было не заметить, как карие глаза Кайдена становились почти чёрными от заполнявшего их зрачка, когда он смотрел на Райну. Парень по темпераменту своему был склонен к молчаливой аналитической флегматичности, плавно перетекающей в мечтательную меланхолию. Внешней спокойный, даже хладнокровный, Кайден обладал чёткой точкой зрения, от которой был готов отступиться исключительно в случае аргументированной неправоты. Его решительности могла позавидовать даже импульсивная и целеустремлённая Айше. Хотя в отличие от быстро вскипающей девушки, парень был терпелив и снисходителен, даже мог согласиться с чужой идеей после долгого и тщательного анализа. Кайден тщательно разбирал на мелкие составляющие чужие мысли, желая понять точно ли это лучше того, что было до, и только после этого он был готов их принять. В его случае перфекционизм проявлялся в болезненной форме: полный разбор взлётов и полётов он пропускал сквозь себя вместе с чужими мотивами и эмоциями, и его врождённое чувство эмпатии доводило его до полного эмоционального выгорания, когда его единственной способностью становилось лежание на полу с глядением в потолок. Критика, касавшаяся его медлительности в принятии решений и неоправданной ветрености, заставляла Кайдена, и без этого склонного к самоанализу и самокопанию, насупливаться, в очередной раз проникаясь идеей и разбирая её до того момента, пока энергия не выходила в нуль. Парню нужно было постоянство, где не было бы регулярной полной утраты энергии, а Райна в такие моменты как нельзя кстати подпитывала его своей заботой и чуткостью, от этого становясь для Аленко лишь привлекательней.       Лучший способ обнаружить Алексея – посмотреть на самое тучное скопление людей, в центре которого обязательно окажется неотразимый блондин. Его артистичная нахальность обеспечивала ему ряд недоброжелателей, а прозрачный и лёгкий, ни к чему не обязывающий флирт обеспечивали ему то самое внимание от девушек (и некоторых парней), что он так любил (и Айше он уделял больше внимания чем остальным, хотя тщательно старался никого не выделять). Его цинизм не был критичен и неприятен, скорее реалистичен и не звучал как приговор, лишь добавлял парню шарма. За ветреной коммуникабельностью и до безобразия хаотичной энергией, из-за которых Алекс был склонен кидаться куда-то, так и не посмотрев вниз, скрывалась высокочувствительная натура. Он не был похож на мягкотелого и смазливого парня, скорее на радар, бурно реагирующий на всё, что задевает его датчики. Незаметные для остальных сдвиги в поведении, во внешности, даже в элементарных привычках тут же бросались ему в глаза, и он считал своей обязанностью сообщить об этом, и неважно просил об этом человек или нет. Прямолинейность не плоха ровно до того момента, пока не оказывается в руках человека, который ничего в них удержать не может, а Алексей именно такой случай. Неструктурированность его действий подпитывалась азартным риском, в который парень бросался с головой, решительно стараясь утянуть за собой следом. И даже несмотря на то, что его решения имели почти мгновенные последствия, Алекс даже к ним имел свойство нетерпимости, каждый раз, когда, по его мнению, вспыхивало недостаточно ярко, подливая чуть больше масла.       И если Кайден под влиянием Райны быстро возвращался в строй с достаточным количеством энергии для взаимодействия, мог побороть свою медлительность в принятии решений, представляя довольно органичный симбиоз, то Алексей и Айше в комбинации давали пороховую бочку, рядом с которой было страшно сидеть.       И есть Шепард. Наблюдающая за этим цирком.       — Наказание должно либо заставить человека измениться, исправиться, — наслушавшись вдоволь, Шепард почти впервые без просьбы сама вступает в разговор с остальными ребятами, но так и не смотрит ни на кого из них, в ленивой манере беря в руки стакан. — Или, если он оказывается неисправим, — замолкает, явно ощущая на себе недоумённые взгляды, — оно должно стать таким, чтобы он действительно начал бояться.       Вся компания как-то резко замолкает, смотря на Шепард в тех смешанных эмоциях, когда не ясно, нужно ли что-то отвечать.       — Забудьте, — она пожимает плечами, но со стороны это выглядит так, словно её передёргивает от холода. Некоторое время все ещё сидят молча, как и всегда обычно происходило, если Джейн начинала говорить. Подростковое человеческое сознание, склонное думать о себе в негативном ключе, заставляло всё больше думать и меньше говорить. Ей всё время казалось, что она говорит какую-то глупость, даже несмотря на то, что никто и никогда не упоминал об этом. Так и сейчас было не особо понятно, замолчали ли ребята от того, что серьёзно задумались над её словами или от неловкости, когда отвечать что-то было совершенно бессмысленно.       Дверь в столовую с хлопком открывается и длинное пластинчатое тело инопланетянина, стуча когтистыми лапами проходит вглубь столовой. Все дети, мгновенно перестав есть, замирают, словно введённые в стазис.       — Встать, — короткий, с уже истекающим терпением приказ эхом бьётся о стены. За ним следуют неуверенное отодвигание стульев, и все в столовой, не исключая Джейн, Айше и Райну, медленно поднимаются с места, словно одно резкое движение в толпе могло спровоцировать турианца. — Я сказал встать, сопляки! — голос громогласно разлетается по всему залу так же, как и удар перевёрнутого стола. И после этого можно ясно услышать, как все вокруг как спугнутое стадо подрываются со своих мест так быстро, что у некоторых падают стулья, но никто не решается повернуться, чтобы поднять их. Кайден только после этого крика, чуть прочертив головой круговую ось, разминая шею, нехотя, но всё же поднимается с места. Уже поднявшись, он внимательно провожает гордо шествующую фигуру инопланетянина и, всё также смотря только на турианца, локтем толкает Алексея в плечо. Блондин, яростно закатив глаза, гордо размяв плечи и шею, поднимается с места, так же, как и Кайден, внимательно следя за траекторией движения турианца.       Фигура инопланетянина, возвышающаяся над человеческими подростками, выглядит особенно нескладно с широким воротом и неестественно тонкой талией, когда он, важно постукивая когтями на ногах, проходит сквозь прячущих взгляды детей. Непривычное грубое лицо не отражает никаких эмоций, и только дёрнувшиеся челюстные выросты, обнажающие ряд клыков, выдают его презрение и ненависть.       — В КЛА-А-А-С! ЖИ-И-И-ВО! — двухтональный голос, и без этого двоящийся в эхе, приобретает новую надрывную окраску, когда турианец, высунув свой длинный синий язык как пёс, громогласно кричит, принимая такую позу, словно он плюётся огнём или ядом.       — ДА, СЭР! — сменяя один крик на другой, Шепард видит, как пошатывается Кайден, скалясь, жмурясь и мотая головой. Даже для обычного человека эта громкость ощущалась резонирующей вибрацией, а для некоторых биотиков, особенно чувствительных на такие вещи, это было пыткой. Айше вздрагивает, тут же хватаясь за затылок, с явной силой царапая имплант, словно если она его вырвет, это поможет ей справиться с болью. Райна, сочувственно поджав губы смотрит на Кайдена, хоть и у неё самой глаза как-то помутнели и стали абсолютно бессознательными. Шепард, не чувствительная к таким вещам в связи с другой моделью импланта, бросает короткий взгляд на руки Алексея, на которых по всей длине взбухли синие вены. Прикасаясь к металлическому столу, на который кончиками пальцев опирается парень, она дёргается от внезапного укола, видя, как Алекс смотрит на неё, отнимая руки от стола. Вокруг сжатых кулаков появляется тёмно-синяя густая дымка, и чтобы скрыть это, он быстро убирает руки за спину, тут же отворачиваясь от неё. И на его лице застывает всё такое же непривычное серьёзное выражение.       Дверь тренировочного зала, как и дверь столовой, едва не слетает с петель, когда биотики всем скопом пытаются пробраться внутрь. Турианец, идя позади, подгоняет самых нерасторопных, клацая зубами и довольно гогоча, каждый раз, когда ему удаётся отвесить очередной пинок.       Вся толпа влетает в тренировочный зал, огибая его центр, где беспорядочной горой валялись булыжники и стояли столбы, на которых висели те несчастные, которые удосужились не угодить инопланетянам. Из всех, самым большим послужным списком, почти наверняка мог бы похвастаться Алексей. За те полгода, что они здесь находились, он уже семь раз умудрился насолить турианцам. Два раза он висел в самый первый месяц, в назидание остальным. На нём и ещё нескольких других несчастных они показывали свою власть. Потом был затяжной перерыв в три месяца, это было как раз то время, когда им всем на станции устанавливали импланты. И всё же никого не щадили. Возможно, Алекс просто поумнел на тот момент, хотя учитывая, что за оставшиеся два месяца он висел оставшиеся пять раз… Очень-очень вряд ли.       И стоя рядом с ним, Джейн слышит, как кулаки Алексея сжимаются и разжимаются, потрескивая не то костями, не то нарастающим электрическим зарядом. Райна, стоящая с другой стороны, тяжело и быстро дышит, смотря на истерзанные, словно уже начавшие иссыхать тела ребят у столбов. Но она не позволяет себе ухватиться за чьё-нибудь плечо, всё же берёт себя в руки и поднимает подбородок вверх.       Часть ребят как тех, кто имели большую биотическую силу, сразу же уводят в другой зал, и Шепард, находясь в числе тех, кто остался, оказывается наедине с теми обозлёнными, чью гордость ущемили. Разделение на «высших» и «низших» было первым способом посеять раздор между людьми. Мало кто любит находится в низах, как говорили сами турианцы, люди очень импульсивны и настойчивы, желают всего и сразу и готовы идти на самые большие риски ради этого. С их стороны это звучало даже как комплимент. Также учителям-инопланетянам казалось, что использовать биотику на неживых объектах слишком мелочно, поэтому стравливали их друг с другом.       Стоя вокруг стола, на котором стоял один единственный стакан воды, толпа ребят слушает указания. «Только один сегодня попьёт до начала следующего дня».       Морить их голодом, жаждой – было обычным «учебным пособием». Конечно, более двух дней их не лишали того и другого одновременно, но этого было более чем достаточно для того, чтобы заставлять огонь конфликтов разгораться всё сильнее.       Стакан, охваченный многослойной биотикой дрожит, то поднимаясь в воздух, раскачиваясь из стороны в сторону, то лишь на мгновение опускаясь обратно. Капля воды, расплескивающаяся на столе, вызывает панику у стоящих вокруг. Кто-то даже бьёт своего соседа по руке, когда понимает, что именно из-за него стакан чуть не опрокинулся, словно из-за этой капли именно он не напьётся после тренировки. Некоторые не гнушаются использовать неумелые броски и лёгкую степень деформации на стоящих напротив. Турианец, перекинув дубинку через плечо, медлительно расхаживает между ними, усмехаясь, время от времени останавливаясь рядом с особо непутёвыми учениками, чтобы наградить их «дополнительным уроком».       — Сосредоточься! — Джейн получает удар в левый бок, когда в очередной раз проваливает попытку притянуть стакан в свою сторону. Тянущая расползающаяся боль заставляет согнуться, но не сбросить накопленный заряд биотики, а лишь косо попытаться вытянуть стакан притяжением. — Криво! — она получает удар в другой бок уже сильнее, что заставляет её вовсе склониться вперёд, одними губами хрипя какое-то оскорбление. — Что, больно? — турианец с издёвкой замахивается ещё раз, но останавливается, словно ожидая, какой из ответов будет достоин очередного удара.       — Недостаточно, — хрипит Шепард, распрямляясь словно не от боли, а от смеха. Инопланетянин недовольно хмыкает, прежде чем с замаха ударить по пальцам, в тот самый момент, когда в неё летит едва заметная вспышка света. Он довольно смеётся, когда Джейн почти падает, теряя не только сосредоточенное притяжение, но и равновесие. Звучно стуча своими когтями, турианец уходит к другому. Даже прежде чем он отходит достаточно далеко, Шепард полностью распрямляется, растряхивая кисти и стараясь перебороть ощущение прижатых дверью пальцев.       Все уже потные, липкие, жмущиеся друг к другу, и стакан, неуверенно трясущийся на столе, так и не переметнувшийся ни в одну из сторон. Некоторые уже просто сдались, решив, что до следующего дня они продержатся без воды, и что переход на уровень выше им не так уж и нужен. Остальные всё также пытаются хоть что-то сделать со стаканом, лишь продолжая расплёскивать драгоценные капли.       В какой-то момент, всё ещё пытаясь привычным движением вытянуть стакан на себя, Джейн перестаёт чувствовать, что стакан застывает на месте, перетягиваемый в разные направления с одинаковой силой. Он двигается в одну сторону. Противоположную. Понимая, что с её места больше никто не применяет усилий, и что по другой край стола оставшиеся ребята с большим усилием борются за появившуюся возможность, уже так же хочется отказаться от затеи и стать лишь голодным зрителем.       Когда борющихся становится меньше, зрелище становится увлекательнее и для того, чтобы оно не потухло, турианец ставит новое условие. «Тот, кто получит стакан, перейдёт в другую группу».       Словно окрылённые такой подачкой, дети цапаются друг с другом уже не только с помощью биотики, но и на словах. Кто-то выводит стоящих рядом противников, просто толкая их плечом или используя приёмы по типу удара под коленную чашечку. В какой-то степени Шепард радуется тому, что рядом с ней никто не старается, но вместе с этим, это значительно уменьшает и без этого отрицательные шансы на победу. Обладая значительно меньшей силой, стакан, лишь время от времени пошатываясь в её сторону, уверено движется прочь от Джейн, на другой конец стола. Глупое решение, которое обычно принимает слабый человек, нежелающий пресмыкаться перед сильным, Шепард вместо того, чтобы продолжать дальше пытаться тянуть стакан на себя, словно удерживая его уже в руках сжимает в стазисе, лишь на секунду прекращая его движение. Разворачивая ладонь от себя, она резко снимает эффект биотики, намеренно толкая его прочь от себя. На другом конце стола возникает переполох, и кто-то с воплем даже почти прыгает на сам стол, пытаясь поймать опрокидывающийся сосуд. Чьё-то распластавшееся тело вытирает драгоценную лужу.       Возможно, она сама не до конца осознавала этого, но приученная к тому, что всё должно быть идеально, непроизвольно следовала собственному правилу. У неё не было привычки, она не руководствовалась правилом «всё или ничего», просто потому что это полная чушь. Каждый хочет получить это самое «всё», и даже если у него это не получается, он собирается получить хоть немного, обязательно приговаривая «всё лучше, чем ничего».       Проигрывать всей толпой может быть даже приятнее, чем быть победителем. В первом случае не возникает ощущения неравенства, несправедливости и мысль о собственной неспособности прячется под купол догадки: «А может это не со мной что-то не так?». Да и когда вы вместе партнёры по несчастью, это просто значительно приятнее, особенно от такой мерзкой мысли как «если не мне, то никому». Быть победителем после этого становится страшно и даже опасно, но мало кто видит презренные взгляды под ногами своей гордыни. Ведь находится в низах и без этого неприятно, не говоря о том, как сложно это принять, когда тебе об этом напоминает надменный чужой взгляд.       Угрюмое облегчение, повисшее в толпе, должно было принести Шепард спокойствие, но напряжённое молчание и нездорово бегающие взгляды некоторых ребят не предвещают ничего хорошего. Тело на столе содрогается в истерическом смехе больше похожем на лай, прежде чем поднять какие-то обезумевшие глаза на неё. Глаза с несопоставимо узким зрачком для тусклого освещения словно грозятся выкатится из орбит, когда лежащее тело, трясясь отдельно от звуков, издаваемых его горлом подрывается, вставая на четвереньки, явно в намерении схватить ближайшего для него человека.       В ужасе отшатываясь от стола, Джейн переглядывается с некоторыми ребятами, уже явно забывшими о случившемся происшествии.       Крепкая когтистая рука, хватая рубашку за горловину, разворачивает её к себе лицом, и всё же пропускает крепкий биотический удар. Сжатый кулак, охваченный голубой ареолой вызывает хруст пальцев и кости, заставляя Джейн в недоумении замереть с широко раскрытыми глазами. Эффект неожиданности и без этого болезненный для Шепард, заставляет тело безукоризненно работать на уничтожение того, кто осмеливался войти в её слепую зону.       Рука, мгновенно переметнувшись с ворота на горло, сдавливает его, и турианец, словно Джейн ничего не весила, поднимает её в воздух. Рык смешивается со змеиным шипением, когда он словно желает почувствовать всю боль и страх, что испытывает Шепард, хватаясь и беспомощно царапая ногтями костяные пластины на его руке. Голова мгновенно становится горячей от удушья, лицо краснеет. Позвонки поочерёдно хрустят, вытягиваемые весом тела, голова непроизвольно запрокидывается назад, подпираемая длинными острыми пальцами. В мгновение краска уходит с лица, мягким вязким комком опускаясь в грудину, обдавая тело холодом изнутри. Хрящ кадыка, изначально ездящий под кожей, давит на гортань, сжимая её, и лишь тонкой, хрипящей и свистящей струёй едва ли пропуская воздух. Пережатая артерия сильно стучит о руку турианца, и это словно только вызывает в нём удовольствие, ведь хищники не перегрызают горло, а душат свою добычу. Возникает тяжесть в затылке. Губы синеют и дрожат, в глазах, видящих только потолок над собой, мелькают искры. Лицо опухает.       Не без усилия, инопланетянину приходится даже наклониться чуть в сторону, прежде чем небрежно отшвырнуть её тело в сторону. Задыхаясь, она даже не чувствует, как прокатывается по полу. Даже не пытается подняться, просто так и замерев боком в лежачем положении, стараясь отдышаться.       — Ещё одно доказательство того, насколько вы мягкотелые, — турианец смотрит на это действие с упрёком и даже ненавистью, явно показывая очередной урок людским детям. Весь зал молчит, и только тяжёлое хрипящее дыхание Шепард нарушает мнимое спокойствие. Прежде чем она приподнимает тело в сидячее положение на трясущихся руках, её хватают за ворот футболки, протаскивая спиной к одному из столбов. Вновь возникшее удушье заставляет схватиться за горловину, пытаясь его оттянуть, разорвать, но почти мгновенно её бросают на пол, отдавая в собственное распоряжение.       — Нет… — уже больше смиренный хрип, когда руки смыкаются за столбом, холодящим взмокшую спину. Только что отцепленный парень, словно у него отнялись ноги, отползает в сторону на руках. На трясущихся ослабевших ногах, она поднимается с места, дёргая за спиной руками, словно это могло помочь.       — Можете расходится, — в этот раз произнося это без странной злости в сторону детей, он отцепляет остальных висящих на столбах, но не Шепард. Проходя слишком близко к ней и зажимая челюсть в кривых костяных пальцах, турианец дёргается, когда она подрывается с места своим всё ещё дрожащим телом, не отошедшим от напряжения и боли. — Нечего здесь смотреть, — грубо гаркает он, не отнимая руку от лица, в сторону толпы, застывшей у выхода. Когда последний человек выходит, он вновь поворачивается в сторону Джейн. Озлобленное выражение её лица, кажется, смешит его так же, как и каждая судорога, заставляющая мышцы трястись в тщетных попытках удержаться на ногах. Будь его лицо способным выражать эмоции, она бы поняла, чего от неё хотели сейчас, смотря так пристально и неотрывно. Турианец молча убирает руку от лица, словно демонстрируя ей, за что она сейчас расплачивается. Синий змеиный язык проскальзывает между рядом желтоватых треугольных зубов, ранее закрытых выростом мандибулы. Делая шаг назад, Шепард видит, как сплит языка нащупывает скол, и оставшийся кусок самопроизвольно дёргается. И инопланетянин всё также молча бросает лишь короткий взгляд на неё, когда выключает свет и закрывает дверь.       Мышцы начинают затекать, и пляски вокруг столба уже не помогают справиться с холодной дрожью и покалыванием в ногах. Садясь, вытягивая перед собой ноги, от скуки Джейн перебирает пальцами свои сцепленные запястья, ощущая, как пальцы покалывает, считая сколько раз щёлкнула климатическая система. Горло першит, саднит от жажды и бездумных монологов в пустом зале. Потное, мокрое тело под обдувом прозябает, вновь появляется дрожь, уже от холода. Прижимаясь взмокшим затылком к столбу, она чувствует, как имплант, до этого перегретый и подогревающий шрам, наконец-то остывает.       Скрежет чьих-то попыток открыть двери заставляет прервать диалог с самой собой и, лениво перекатив голову, завыть.       — Прова-а-аливай, — лениво тянет Шепард, когда сквозь дверной проём просовывается аморфная фигура, выглядящая значительно темнее остальной окружающей обстановки. Приблизившаяся тень как огромный мешок, и Джейн заинтересованно отрывает спину, будучи неуверенной в том, что не бредит. Фигура явно шевелится, прежде чем начать светиться изнутри. Рука направляет луч света ей прямо в глаза. — Твою ж…       — Ну что, ведьмочка?       — Алекс!? — парень, подтверждая её возмущённый тон, скидывает с себя покрывало, отводя фонарик немного в сторону. В окружающей темноте и слепящем глаза свете плохо видно его лицо, хотя Джейн более чем была уверена, что он ухмыляется как всегда в своей манере. — Ну и какого хрена ты тут забыл?       — Да так, — блондин ставит фонарик на пол, чтобы луч светил в потолок. Поднимая с пола покрывало, он несколько мнётся на месте, прежде чем сделать шаг вперёд. Шепард, даже сидя на полу привязанной к столбу, от такого действия отклоняется чуть назад, в молчаливом замешательстве вскидывая брови. — Хотел тебя укрыть, — видя, что Алексей сам испытывает тоже чувство неловкости, что и она сама, ещё некоторое время сидит, откинувшись от него подальше. Гордость замёрзла так же, как и она сама, поэтому, слегка поводя плечами, Джейн наклоняется вперёд, позволяя парню просунуть покрывало между её спиной и столбом. Он старался не подать виду, что доволен таким исходом событий, но складка на его щеке выдавала Алекса с потрохами. Желание что-то сказать, непременно обидное и колкое, почти берёт верх над ней, и Шепард даже дёргается вперёд, но почти тут же останавливается. Парень, словно даже не опасаясь, что она может откусить ему пальцы, поправляет покрывало на её плечах.       Он садится на пол чуть поодаль, ставя фонарик вертикально, чтобы он никому не светил в глаза. Какое-то время они просто молчат, даже отворачиваются друг от друга.       Когда всё же решаются повернуть взгляды, Шепард видит, как остро очерчивается его лицо. Овальные формы лица становятся более рельефными, точёными, слегка вздёрнутый кончик носа теперь выглядит особенно длинным. Глаза, обычно живые и иногда даже диковатые, приобретают непривычную угрюмость и сосредоточенность, накидывая парню ещё года два-три.       — Я мог бы попробовать тебя снять через верх, но… — Алексей, словно заметив её взгляд, чуть поворачивает голову в сторону так, чтобы его лицо почти полностью скрылось в тени. — Боюсь тебе кости переломать.       — Придумай что-нибудь побезопаснее, — Джейн вновь поводит плечами, нащупывая пальцами замок наручников. — Похоже на эффект массы, — создавая маленький разряд, недовольно ворчит. — Нет, обычная техника, — недовольно вновь поводит плечами, откидываясь обратно на столб.       — Кайдена бы сюда, — коротко проговаривает Алекс, в задумчивости сжимая челюсть в пальцах. — Он с техникой ладит.       — Так приведи, — она отвечает односложно, явно дожидаясь, что блондин сам решит обо всём рассказать. Допытываться до ответа можно и молча.       — Не могу, — он бросает на неё холодный и равнодушный взгляд, словно это должно было заставить Джейн отвернуться. Но в её голубых стеклянных глазах отражаются его же собственные эмоции, и он словно пугается этого. — В изоляторе он. Повздорил с Вирнусом, — кидая эту информацию ей как подачку, надеясь, что больше Шепард не станет задавать вопросов, он снова отворачивается, явно понимая, что, если ещё раз она так на него посмотрит – он сдастся.       — Из-за Райны?       — Другие причины не в его характере, — Алексей усмехается, пожимая плечами и разводя руки.       — Остальные?       — Заперты по комнатам, — явно видя, к чему клонит Джейн, лукаво щурится.       — В таком случае как здесь оказался ты. И у тебя что за причины? — она сощуривается, внимательно наблюдая за каждым его действием. Он пропускает смешок, ероша свой ёжик из волос, словно это действие помогало собрать мысли в кучку.       — Ты не одна, к кому я так пришёл, — выдавив из себя улыбку, он переплетает пальцы рук, подпирая ими подбородок. Он игнорирует первый вопрос, кажется, не находя необходимости отвечать. — Не беспокойся, не такая уж ты и особенная.       — Мх-х-хм, — якобы согласно протягивает Джейн, закрывая глаза и откидываясь на столб. Тишина повисает в зале так легко, словно в нём никого кроме неё самой и не было, и в какой-то момент ей кажется, что парень уже тихо и незаметно ушёл. — Ты ещё здесь?       — Мх-х-хм, — чуть хрипловато передразнивает Алекс, когда она открывает на это глаза, в полутьме укоризненно смотря на него. — Знаешь, чтобы не видеть твоего недовольного лица, я, пожалуй, выключу фонарик.       — А может просто уйдёшь?       — И упустить такую возможность побесить тебя? — он вспыхивает, словно это была единственная отдушина в его жизни.       Шепард, всё также не открывая глаз, закатывает их.       — Я тут понял такую вещь…       — Даже не начинай, — тихо шепчет Шепард. — Я не готова слушать ни твою исповедь, ни проповедь, — голова тяжело перекатывается в сторону парня, и тот самодовольно усмехается.       — Даже так? — он возится со своими ботинками, доставая из высоких сапог брикет с водой. Шепард многозначительно смотрит на него, но гордо отворачивается, словно её вовсе не мучила жажда.       — Зачем ты здесь? — вновь повторяет она, снова поворачиваясь в его сторону, но косясь больше на брикет с водой.       — Я это и пытаюсь до тебя донести, ведьмочка, — он даже повеселел, перебирая в руках заветное желание Джейн. — Что ты тут сидишь привязанная, и я могу сказать всё, что захочу, и ты мне ничего не сделаешь, — то, как сощуриваются глаза Алекса, заставляет её ощетинится и даже передёрнуться.       — Я же не вечно буду здесь сидеть.       — Значит я воспользуюсь тем, что быстро бегаю, — сверкая глазами и явно что-то недоговорив, он, сложив в карман брикет, поднимается с места, подхватывая фонарик в руки и решительно подходя к столу мучения. Обойдя его, выискивает что-то рядом с ним. Кажется, находя, едва ли не пританцовывая, довольно хватает это в руки, возвращаясь на прежнее место. Придвигаясь чуть ближе, ставит фонарик на пол, после чего протягивает к лицу Джейн осколок непонятной формы. — Потому что я не хочу получить удар такой силы, — он вертит в руках вещицу как какой-то сувенир. — Держишь удар, — коротко усмехается. — Станешь прекрасным бойцом ближнего боя, — вновь доставая брикет, небрежно откусывает уголок зубами. — Надеюсь, ты не побрезгуешь, раз я так сделал, — Алексей, слегка приподнимаясь, придвигается к ней ближе, но явно понимая, что ей нелегко смириться со своим положением, всё же сохраняет приличное расстояние.       Борясь с самой собой, Шепард косо смотрит на отвернувшегося в сторону Алексея, словно это могло спасти её от чувства позорной беспомощности. Почему-то ей становится смешно от такого действия, и она, кусая зубами брикет, быстро высасывает из него жидкость. С упоением, она прикрывает глаза, слыша довольный смешок от Алексея, на удивление не злится от этого, даже наоборот, также немного усмехается.       — Я так понимаю, ты не уйдёшь?       — Не-а, — произнося это одним горлом, он даже не смотрит на неё, довольно улыбаясь и закрывая глаза.       Холод, скользнувший по полу, заставляет сильнее поджать ноги под себя, укутав их сильнее пледом. И всё же тело вздрагивает, мгновенно пробуждаясь. Свет за спиной турианца обволакивает его, отчего он выглядит как сплошная тень. В беспокойстве Джейн поворачивает голову в сторону, видя, как Алексей, хоть и явно напрягшись, всё ещё сидит на месте то сжимая, то разжимая кулак руки, на которую он не опирался. Не пересекая границу дверного проёма, инопланетянин делает взмах рукой, и по полу что-то скользит с лёгким треском.       — Добро пожаловать в новую группу, — он произносит это без усмешки и злости, прежде чем выждав пару секунд, уйти прочь.