***
Герцогиня Анна стояла, прислонившись к широкому раскидистому дубу и обмахивалась концом вуали. — Анна, не смотри на меня так хмуро… Я всего лишь хочу оказать тебе помощь… — стоявший рядом герцог Луи улыбнулся. Кто бы мог подумать, что их встреча будет такой… Колесо кареты, на которой ехала Анна, зацепилось за камень и отлетело, вынудив герцогиню сделать вынужденную остановку прямо посреди поля, рядом с лесом. Поломка оказалась серьезней, чем думали поначалу, и кучер всерьёз высказал предложение вернуться обратно во дворец, так как у кареты сломана передняя ось и починка будет требовать времени, а до ближайшего постоялого двора езды было не менее двух часов. Именно в этот момент волею случая их заметил направлявшийся из Амбуаза герцог Орлеанский. Подъехав и узнав, в чем дело, он предложил свою помощь, а именно добраться до его летней резиденции и там заняться починкой, и, в конце концов, он всегда готов предоставить Анне свой собственный экипаж. Анна была вынужден признать, что это единственно разумный выход, так как обратная дорога до Амбуаза заняла бы больше времени, а до замка Луи оставалось что-то около часа езды. Это был тот редчайший случай, когда они остались наедине, и Анна, хоть и старалась сохранять невозмутимость, чувствовала, что ее вновь охватывает целый сонм противоречивых чувств — страха, злости, отчаянья и даже радости. — Сегодня жаркий день… — Герцог наклонился и сорвал росший у подножья дуба, где стояла Анна, цветок. Он стал рассеянно обрывать желтые лепестки и они падали к ногам герцогини. — Но вечером мне кажется, будет гроза… — Оставь эти светские разговоры, Луи, — перебила его Анна. — Тебе не обязательно стоять тут со мной. Мои слуги помогут мне добраться до замка и без твоего сопровождения. — Боже, Аннет, когда это кончится? — вздохнул герцог. — Когда ты прекратишь свою маленькую и упрямую военную компанию против меня? Почему мы не можем примириться? Ради блага нас всех… Анна гневно сдвинула брови и перестала обмахиваться. — И ты задаёшь мне этот вопрос? Ты предал нашу семью, и я вынуждена мириться с тем, что ты по-прежнему являешься ее частью! — Да перестань, никого я не предавал, и ты прекрасно это знаешь! — он шагнул прямо к ней, подойдя ближе и заглядывая в глаза. — Это ты окрестила меня иезуитом и злодеем, и только ты одна так считаешь. Карл с тобой не согласен, он меня предателем не называет. — Мнение Карла, к сожалению, всегда основывается больше на его собственных чувствах и импульсивных побуждениях, и для меня от того оно всегда слишком далеко от истины, — сухо заметила Анна. — Ай-яй-яй… ты подвергаешь сомнению мнение его величества? — в голосе Луи звучала мягкая ирония. — Какая дерзость… Анна смотрела в лицо мужчина напротив. Луи улыбался ей. У него всегда была очень красивая улыбка — широкая, открытая и обезоруживающая, как ей казалось когда-то, своей искренностью. — Мой брат, к несчастью для него, очень добр и простодушен. Он видит лишь то, что хочет видеть. — А чего хочешь ты? Анна… Давай поговорим о тебе? — настойчиво произнёс герцог. — В кои то веки мы одни… лишь ты и я… у тебя ко мне много претензий. Но разве ты не пристрастна? Ты вплела нашу историю, нашу с тобой историю в политику целой страны… За что ты меня так строго судишь? Мой брак с Жанной был устроен твоим отцом, который меня ненавидел. Ты сама была замужем… что нам оставалось? — Ты нарушил обещание, данное отцу, ты плёл интриги против меня за моей спиной! — в гневе воскликнула женщина, вмиг теряя самообладание. — Ты позволил себе усомниться в воле моего отца и попытался отобрать мою власть после его смерти! — Власть Карла. Он был законным королем и он мог править страной без надзора твоего муженька. Твоё постоянное вмешательство и контроль не были заботой. Ты хотела сама править Францией, вот и все. Мы все хотим любви и власти. Это нормально. — Я все делала для блага моей страны… а ты поднял против меня восстание, ты! — Анна яростно ткнула пальцем ему в грудь. — А ты бросила меня в темницу и хотела казнить. Тебе не кажется, что мы в расчете? — тихо произнёс Луи. — Столько лет уже прошло, к чему цепляться за прошлое? Прости меня, Анна… если я заставил тебя страдать. Я этого не хотел. Она вздрогнула, почувствовав, как внутри, в груди что-то предательски сжалось. «Нужно быть сильной… быть сильной…» — Ты причинил мне сильную боль. Ты даже не представляешь, какую… — она отвернулась и стала смотреть куда-то в сторону, в чащу деревьев. Рука нервно сжимала конец вуали, за который он цеплялась, словно пытаясь удержать внутреннее равновесие. — Я знаю. Но ты должна быть снисходительнее ко мне. Думаешь, со мной поступили справедливо? Очнись, Анна, я пострадал больше всех. Дядя меня ненавидел и изводил как только мог… а ведь я с самого начала не делал ничего плохого. Я был просто сыном своего отца. И пострадал за это. Карл получил корону Франции и прекрасную жену, а мне подсунули… — он запнулся. — Твою сестру… пустоцвет, кроткое существо, но которое даже при всех достоинствах и женщиной назвать нельзя. Он сделал это, чтобы унизить меня, лишив возможности иметь наследников. Меня сажали в тюрьму, выгоняли… посмотри на мою жизнь, Анна! Хватит сражаться против человека, который давно стоит безоружным! Герцогиня подняла на него взгляд. — Ты увивался за Анной… я знаю, что ты признавался ей в любви. Она жена моего брата и твоего короля… это оскорбление… — Оставь короля в покое… — тихо произнёс Луи. Он теперь стоял так близко, что она ощущала его дыхание у себя на щеке. — Это только твоя ревность. В ревнуешь меня к Анне, как ревновала к Жанне… но ты прекрасно знаешь, что мои руки связаны. Я обречён на несчастливый брак с нелюбимой женщиной… а любимая меня ненавидит и желает мне смерти. Анна отшатнулась. У неё закружилась голова. Луи положил руку на дерево, за ее спиной и наклонился к ее губам. — Да, я испытывал чувства к королеве… но только потому, что она напоминает мне тебя… в юности. Когда ты меня ещё любила… и делала счастливым. — Луи, пожалуйста, не надо… — она почувствовала как голос ее дрожит и к глазам подступают слезы. — Если бы я только был в силах… если бы я мог… — он коснулся губами ее щеки и у Анны подкосились ноги. Небо, лес, деревья, воздух… все перестало существовать. Кажется она сама перестаёт существовать, быть собой. Их могли увидеть. Герцогиня закрыла глаза, чувствуя как горячие губы касаются ее кожи, а на талию ложатся руки. Она боролась изо всех сил и чувствовала что проигрывает в этой немой, безмолвной борьбе. Ее выдержки хватало только на то, чтобы не позволить себе что-то в ответ. — Останься… поедем ко мне… раз уж теперь мы два изгнанника… — Я не могу… — прошептала она. — Конечно можешь. Хотя бы на одну ночь… — он приподнял ей пальцами подбородок. — Мы ведь так и не провели ее вместе. Он поцеловал ее в губы и она ответила, и если бы Луи не подхватил ее, прижав к себе, просто бы упала на землю. Звук рога и крики заставили их остановиться и обернуться. В их сторону галопом направлялись несколько всадников. Один из них держал в руке королевский флаг. — Герцог Луи Орлеанский! — громко обратился к Луи один из них. — Вам велено немедленно прибыть в королевский дворец! Луи побледнел. Анна невольно ухватила его за руку и стиснула ладонь. — Спокойно, господа! Что случилось? — у него вырвался нервный смешок.- В чем меня обвиняют? — Вас ни в чем не обвиняют. — Один из всадников снял шляпу и они увидели, что это был молодой Антуан де Амбуаз — камердинер и друг короля. — Кардинал Брикконе велел послать за вами… король при смерти. У Анны вырвался крик. Луи ошарашенно оглядывался на обступивших его всадников. — Но как… все так серьезно? — Вам велено явиться во дворец. — Да, конечно… Анна чувствовала, как его ладонь выскальзывает из ее руки, и, оглушённая отчаяньем и страхом, не ведая что делает, вцепилась ему в рукав. — Я тоже поеду, Луи… я с тобой! — Твоя карета сломана. — Я поеду верхом! — Нет, Анна, езжай в мой замок, я пришлю тебе новости… — он коснулся ее плеча. Потом закрыв на миг глаза, вскочил на лошадь, которую подвёл слуга. Она видела его лицо… его лицо, на котором страх уже сменил проклятый триумф. О, Господи, за что… за что! — Будем надеяться, что все обойдётся… я уверен, это какая-то ерунда. Наш Шарль всегда заставлял всех понервничать, — он яростно хлестнул лошадь. — Вперёд! Король пришёл в сознание один раз. Но не успел Чезаре воспрянуть надеждой, как стало понятно: Карл полностью потерял речь. Теперь последние сомнения отпали — состояние короля настолько серьезно, что он может не выжить. Придя в себя на несколько секунд, не в силах произнести ни слова и только шевеля губами, он содрогнулся к короткой конвульсии и вновь лишился чувств, больше уже не приходя в сознание. Привели Иоланта — тщедушного, почти седого старичка с пронзительными голубыми глазами. Подойдя к кровати, на которой лежал Карл, он кинул на него беглый взгляд после чего повернулся к остальным и гневно произнёс: — Святой Боже, вы что, его передвигали? Я ведь столько раз говорил: нельзя передвигать! — Не могли же мы оставить короля лежать там… — воскликнул кто-то. — Врач сказал, что у него солнечный удар и его нужно перенести в прохладное место… — Врач… — Иолант скривился. — Вы сделали ему хуже! Он бегло осмотрел больного, и громко объявил меньше чем через минуту: — Аpoplexia! Ничего нельзя сделать… он умирает… — Вы уверены? — произнёс побледневший кардинал Брикконе. — Уверен я? — старичок в негодовании затряс рукой. Он плохо говорил по-французски и с сильным, непонятным акцентом. — Я говорил королю: другой образ жизни! У короля была густая кровь и мало кислорода! Он не слушал! Я говорил ему лежать, а он бежал… я говорил ему не есть мяса, а он ел! Я говорил «воздерживаться», а он не воздерживался! Никогда не воздерживался от излишеств! — Кто это? — шепотом спросил Чезаре у стоявшего рядом с ним с потерянным видом Ги. — Это лекарь? — Иолант? Нет, не совсем… — так же шепотом ответил Ги. — Он аптекарь. Лечил королеву Шарлотту, мать короля… она очень ему доверяла. Иолант придерживается… других взглядов в медицине. Представляешь… он говорит, что нельзя пускать кровь, но предлагает разрезать людей, как кроликов. Говорят, его чуть не повесили за то, что он воровал с кладбища трупы и разделывал их… — Почему его позвали? — Говорят, он спас короля в детстве от тифа и кори. А ещё вылечил его припадки… — Ги посмотрел на Чезаре. — Если он сказал, что ничего нельзя сделать… значит ничего… — Откуда он? — Из Турции. Приговор, вынесенный стариком, поверг всех собравшихся в комнате в странное оцепенение. Король был ещё жив, но смерть его в мыслях тех, кто стоял возле его постели, словно уже стала совершившимся событием. Ожидание неизбежного конца превращало время в пытку. В комнату вошла королева. Смертельно бледная, она, впрочем, держалась неизменно мужественно. Кардинал приказал покинуть комнату всем остальным, но Чезаре решил остаться. Он сам не знал, зачем. Услышав, что надежды нет, он ощутил странную опустошенность, но не мог заставить себя покинуть комнату, где на роскошной кровати умирал человек, обещавший исполнить все его мечты. Когда кардинал сообщил, что Карл при смерти, Анна не произнесла ни слова, только быстро шагнув к подносу с напитками, дрожащей рукой налила себе рюмку крепленого вина и выпила ее залпом, тихо охнув. Чезаре увидел, как по ее левой щеке скатилась слеза, которую она быстро вытерла рукой. — Вы плачете? — он был удивлён, потому что уже уверовал в то, что слезы для королевы едва ли не самая непозволительная роскошь. Особенно в его присутствии. — В горечи есть безопасность… — она посмотрела на него взглядом, полным такой обреченности, что ему впервые стало невыразимо жаль эту прекрасную, но, кажется, несчастнейшую на свете женщину. — Вы сдержите слово? — он имел в виду их договор. Анна неожиданно со злостью произнесла: — Покиньте комнату, Борджиа! Мужчина вышел из покоев. В коридоре возле дверей в комнату короля люди, придворные и слуги склонились в безмолвной молитве. Пройдя мимо них, Чезаре вышел в коридор и услышал шум на улице. Прибыл герцог Луи Орлеанский. Увидев его, он как показалось Чезаре, был обрадован. — Чезаре Борджиа… кто бы мог подумать. — Что мы снова встретимся с вами и при таких печальных обстоятельствах… — Я уже знаю про игру. И я хочу вам сказать, — он произнёс это с горячей настойчивостью: — Вы должны отбросить и тень собственной вины! Вы невинны! Все придерживаются такого мнения… и я в том числе! Посмотрите на себя… такой здоровяк… и о чем Карл только думал? До этой минуты Чезаре даже не задумывающийся о какой-либо доле своей вины, невольно вздрогнул. Даже победив, он рискует проиграть… — У кузена было слабое здоровье и это все понимали… кажется, кроме него… — продолжал Луи. — Давайте, проводите меня к нему скорее! Герцог выглядел взволнованным, его руки слегка дрожали. Он кажется все ещё не верил в реальность происходящего. Они вновь вернулись в королевские покои, которые королева Анна покинула, узнав, что прибыл Луи. Чезаре видел, как изменилось лицо герцога, когда он увидел лежащего на кровати Карла. Если у Луи и были какие-либо мысли о собственном торжестве, то в тот момент они рассеялись моментально. Он аккуратно присел на кровать рядом и коснулся руки брата, сложённой на груди. — Карл… что с тобой.? — он на несколько мгновений закрыл глаза, а потом произнёс с некоторой печальной растерянностью. — Мы с кузеном не всегда соглашались друг с другом в политике и семейных делах… но он мой суверен… и видеть как он умирает вот так… как вянущая старуха… это трагедия. Некоторое время они сидели в полной тишине, Луи неотрывно смотрел на неподвижно лежащего короля, как будто ожидал… чего? Знака смерти? Или что Карл неожиданно восстанет из царства мертвых и, может быть, ухватит его, чтобы утащить за собой? — Шарль, бедный Шарль… чем ты прогневил Бога, что он посылает тебе такую смерть? — пробормотал герцог. — Это несправедливо. — Монсеньор… остались минуты… Чезаре не знал, что двигало им в эту минуту, откуда в сознании его вообще возникла эта идея — безумная в своей основе, но он вдруг с неистовой уверенностью подхватил безвольно лежащее на подушке тело и приподнял. — Что вы делаете? Сейчас же прекратите! — попытался остановить их кардинал. — Помогите мне. Один лишь взгляд — и герцог все понял. Они оба подхватили Карла и, стащив с постели, понесли прочь из комнаты, мимо изумленных слуг и придворных, вперёд, в тронный зал. Король Франции должен умереть как король… и он окажет Карлу эту последнюю услугу, за которую тот уже не сможет его отблагодарить, но в тот момент Чезаре впервые двигало желание совершенно личное, затмевающее даже его необходимость угодить герцогу Орлеанскому. Они усадили Карла на трон, и Луи лично возложил ему на голову корону. Лицо короля выглядело столь спокойным и безмятежным, что казалось, он просто крепко спит и в любой момент может проснуться и изумиться происходящей вокруг суете. Чезаре даже явственно представил, почти услышал звук его голоса, произносящий с негодованием: «Чезаре, что вы себе позволяете? Немедленно положите меня на место и не смейте трогать руками!» Зала постепенно наполнялась людьми, которые в любопытстве последовали за их странной прощальной процессией. Собравшиеся опустились на колени и склонили головы в почтительном смирении. — Да, так лучше… — произнёс Луи, не отрывая взгляда от трона. — Ему бы это понравилось… Всё стихло. Можно было слышать, как муха жужжит в оконной раме и, кажется, где-то на улице продолжали петь птицы. Сердце короля перестало биться в 19 часов 14 минут.Глава 6
8 апреля 2020 г. в 23:36
Чезаре проснулся на рассвете бодрым и свежим. Распахнув ставни, он в восхищении замер. Окна его комнаты выходили в сторону сада, но он ни разу еще не видел его таким… Нежно-лиловая рассветная дымка стелилась между миртовыми деревьями, лучи утреннего солнца пронизывали туман золотистыми стрелами, вонзаясь в землю и рассеиваясь мимолетной пылью. Трава блестела, покрытая, как маленькими бриллиантами, капельками невысохшей росы. Где-то вдалеке было слышно пение соловьев.
Утро. Безмятежное и вечно юное утро…
Молодой человек сполоснул водой лицо, оделся и вышел на улицу. Ему хотелось прогуляться в тишине и одиночестве. На сердце было легко и спокойно. Не верилось, что всего через несколько часов решится его судьба, а он совсем не переживает об этом. Разговор с королевой придал ему уверенности, хоть он и не понимал этих сложностей взаимоотношений Карла и Анны. Его используют в игре любви, тщеславия, баланса власти и ревности? Что ж, эта территория ему прекрасно знакома.
Замок и его обитатели еще спали, и только прислуга и многочисленная охрана исполняли свои обязанности с ночи до рассвета, сменяя друг друга и поддерживая жизнь в королевском доме такой, какой ее видели днем во всем великолепии.
Чезаре думал о том, что ему нравится Франция, и он мог бы, вероятно, даже жить здесь… какое-то время вместе с Шарлоттой. Но хотел ли, мог ли он оставаться где-либо надолго, навсегда? Навсегда… какое страшное слово! Захочет ли Шарлотта уезжать из Франции? Чезаре задавал себе эти и другие вопросы. Никакая любовь к женщине не заменит любви к свободе. Ему было бы легче принести к ногам Шарлотты весь мир, чем обрести его возле ее ног…
Вдоволь нагулявшись и почувствовав жажду, Чезаре направился в сторону замка, решив зайти на кухню и съесть немного фруктов и сыра.
Проходя мимо ворот замка, он увидел издалека короля, нескольких всадников и герцога Луи, одетого в дорогу. Чезаре остановился, наблюдая, как герцог говорит что-то стоявшему рядом Карлу, а король раскрывает Луи объятья, которые длятся чуть дольше положеного, после чего герцог вскакивает на лошадь и в сопровождении своей охраны скачет к воротам.
Несколько озадаченный этой сценой прощания, Чезаре пожал плечами и продолжил свой путь.
Значит Луи Орлеанский наконец покинул Амбуаз.
На кухне он встретил Агапито, и, обрадованный этой компанией, сел рядом. С утра на кухне была суета — шли приготовления к вечернему балу. По слухам на этот раз Карл организовывал особенно пышное торжество (уж не для того ли, чтобы произвести впечатление на иностранного гостя?)
— Не так часто увидишь господина, делящего стол со своим слугой, — заметил вошедший на кухню Алонсо — камергер короля.
Чезаре не понравилась снисходительная улыбка этого тощего лысоватого француза, который, очевидно, воображал себя очень значительной особой, только потому, что подавал королю сорочку.
— Агапито не слуга. Он мой секретарь и мой друг, — коротко и резко ответил Борджиа.
Камергер ухмыльнулся, но очевидно решил не ввязываться в спор. Чезаре наблюдал, как он с тщательностью сервирует поднос с едой. Так как утренний прием пищи считался привилегией рабочих, это не могло не позабавить.
— Кажется Карл проголодался с утра… Довольно рискованно играть в мяч на полный желудок… — тихо произнес Чезаре.
— Думаю, вам не о чем беспокоиться, — с улыбкой произнес Агапито. — Вчера я своими глазами видел, как слуга полчаса доставал все кости из рыбы, чтобы подать ее королю, а потом еще некоторое время придавал ей красивую форму на тарелке.
Глядя, как Алонсо ставит на поднос графин, Чезаре не удержался:
— Сколько вина в день выпивает его величество? Мне просто любопытно…
Алонсо бросил в его сторону пренебрежительный взгляд и ответил поистине вызывающе:
— Достаточное количество.
— Прекрасный ответ! Почему бы и нам не начать утро с бокала божоле? — он похлопал Агапито по плечу и сделал знак кухарке.
— Кажется, сегодня день будет очень жарким, — задумчиво произнес Агапито. — А к вечеру, возможно, даже будет гроза.
— Вечером будет бал, на котором я планирую танцевать со своей невестой, Шарлоттой Арагонской.
Агапито посмотрел, как его хозяин с жадностью опрокидывает кубок вина и добавил:
— Главное, не захмелейте.
— До игры еще два часа, — Чезаре задумчиво посмотрел на опустевший кубок и отставил его в сторону. — И все-таки мне следует разогреться…на всякий случай. Я дал обещание одной королеве… и не могу его нарушить.
Шарлотта так ничего и не сказала Ги. Утром, встретив Анну, она хотела заговорить с ней о сегодняшней игре и о своих сомнениях, но королева была настолько погружена свои мысли, что Шарлотта не решилась. Тем более что приготовления к балу были омрачены неприятным инцидентом. В парадном зале в очередной раз упал, сорвавшись со стены, портрет Людовика XI. Огромное изображение бывшего короля Франции в полный рост в позолоченной раме уже несколько раз падало, пугая обитателей Амбуаза до полусмерти. Королева всегда с ужасом говорила об этом портрете. Выросшая в суеверной Бретани, она верила, что падение картины предвестник несчастья и все время вспоминала, что та упала незадолго до того как маленький Шарль-Орлан заболел корью.
На этот раз картина рухнула, едва не задев проходившего мимо камергера, и можно было только вообразить какие последствия могли бы быть, если бы падение произошло во время вечернего бала.
Естественно, Анна с самого утра пребывала в мрачном расположении духа. Она отказалась идти смотреть игру и настроение ей не подняла даже новость, которую ей сообщил кардинал Брикконе: герцогиня Анна де Боже покинула замок рано утром, почти одновременно с герцогом Луи. Но самое главное, что король отдал письменное распоряжение — отныне во время всех его отъездов из Франции на продолжительное время, регентом при дворе становится она, его супруга.
Шарлотта удивилась, что новость эта королеву как будто бы не обрадовала. Она внимательно выслушала кардинала и добавила, что его величество ещё может передумать, тем более, что в ближайшее время король не собирается отправляться в военный поход.
«Разве? Должен сказать, что вчера я имел продолжительный разговор с королем. Он намерен пересмотреть некоторые свои взгляды на внешнюю, а так же внутреннюю политику. Он выразил желание сделать французский двор более благопристойным и искоренить пороки, которые, по его словам, завладели и его душой. Он выглядел необычайно воодушевленным! Не сомневаюсь, что это божья благодать… Вас ждёт успех и величие, ваше величество!»
Анна на это ничего не ответила. Вместо этого она обратилась к Шарлотте:
«Игра начнется через час. Ты должна сказать Ги. Пусть он будет готов».
«Король ведь мастер в игре… он должен победить… » — пробормотала Шарлотта.
Анна как-то странно посмотрела на нее. С состраданием.
Если Чезаре победит… не важно, хочет она того или нет… Откажется ли Ги от неё? Он будет обязан подчиниться приказу короля. Какой абсурд…
Шарлотта не пошла к Ги. Она почти бегом направилась в левое крыло, где располагался зал для же-де-пома. Она не искала Чезаре специально, но она знала, что встретит его там. Они столкнулись в коридоре. Борджиа шёл в зал, держа в руках ракетку. Увидев его, Шарлотта остановилась, как бы только сейчас по-настоящему уверовав в реальность всего происходящего. Вот он… идёт играть… а ставка — ее судьба. И он выиграет.
Она подумала про упавший портрет — предвестник несчастья. Это произойдёт с ней. Увидев ее, Чезаре остановился. Шарлотта хотела что-то сказать, но слова застряли в горле. Она прошла мимо него, бросив один единственный взгляд, в котором хотела бы выразить все те муки, на которые он обрёк ее своим появлением. Она — игрушка. И она надоест ему, когда он получит ее в своё распоряжение. О нет, это не любовь… ее никто не любит…
— Я люблю тебя! — его окрик заставил ее остановиться. — И я принимаю тебя такой, какая ты есть. Почему ты не можешь принять меня?
Девушка резко развернулась и, подбежав к нему, выпалила в лицо:
— Потому что вы не любите меня! Я лишь эхо… отзвук кого-то еще…
В темных глазах мелькнуло удивление, сменившееся растерянностью. Чезаре слегка отступил, обескураженный. Что-то в ее словах задело его, он как будто задумался, и на миг ей показалось… вот сейчас он… он все исправит.
Но мужчина только покачал головой и, ничего не ответив, направился в зал.
— Уже разогрелся, как я вижу… — голос Карла за спиной заставил Чезаре обернуться.
Последние пятнадцать минут он изо всех сил лупил ракеткой по мячу, оттачивая удары об стену, а король, судя по всему, не считал необходимым хоть как-то подготовиться. Эта самоуверенность забавляла с одной стороны… с другой, Чезаре был настолько настроен на победу, учитывая и данное королеве обещание, что просто не представлял, что будет делать в случае проигрыша.
— Когда ставка — любовь, мужчина не может позволить себе проиграть! — с вызовом бросил он.
Карл в ответ снисходительно улыбнулся. Надо сказать, выглядел он не лучшим образом — при ярком дневном свете лицо казалось ещё бледнее, а тени под глазами превратились в фиолетовые круги. Одетый для игры лишь в тонкую рубашку, Карл казался совсем тонким и хрупким. Чезаре не мог отделаться от невольно возникшей неловкости — он СЛИШКОМ чувствовал своё физическое превосходство. Оно настолько очевидно, что Карл не может его не замечать, а это подразумевает какой-то изначальный подвох…
— Я женился на Анне, чтобы контролировать Бретань, а не из-за любви, романтики или похоти… но ощутил все три чувства… Она — нет… — он перебросил ракетку в правую руку, которая крепко и уверенно сжала ее рукоять.
Чезаре было что возразить на это заявление, помятуя о ночном визите Анны, но он справедливо рассудил, что все это по большей части его не касается. Ему нет нужды разубеждать Карла в обратном.
— Я вызвал тебя, потому что, рассчитываю победить… я надеюсь вызвать на краткий миг… ее улыбку. если ты проиграешь, ты отдашь мне всех чистокровных лошадей и все сундуки с золотом, которые привёз…
«Так стало быть, ты мне не доверяешь… и правильно делаешь…» — Чезаре не мог содержать улыбки.
— Принимаешь?
— Принимаю.
Карл улыбнулся. Они заняли стартовые позиции.
— Подавай.
«Главное сделать все так, как планировалось…»
— Паре! — Чезаре завёл руку с ракеткой.
Игра началась.
Чезаре помнил о совете Анны, но решил, что будет действовать по ситуации. Сначала ему необходимо понять, насколько Карл действительно серьезный соперник. Он сделал подачу, король легко отбил ее, он ответил сильнее, и в ответ получил такой сильный удар мячиком в грудь, что охнул от боли. В глазах потемнело. Мужчина в невольном изумлении посмотрел на короля. Тот довольно улыбался.
— Если ты проиграешь, ты поможешь мне организовать кампанию против короля Федерико, отца твоей единственной любви… — сарказм в его голосе вывел Чезаре из себя.
— Ты продолжаешь добавлять условия, чтобы я сказал: довольно! Шарлотта столько не стоит! Но она стоит!
Карл пожал плечами.
— Подавай.
Спустя минут десять Карл, отбив очередной удар, слегка скривился.
— Чезаре… ты меня разочаровываешь… я ожидал совсем другого. Ты либо действительно плохо играешь, либо ты поддаешься… хм… может быть Шарлотта уже не так тебя интересует? Может быть ты встретил кого-то еще?
Чезаре ничего не ответил и только сжал зубы. Королева советовала ему выждать, пока Карл утомится, но если он и дальше будет выжидать, то проиграет столько очков, что игра завершится до этого момента. Король играл так, как будто бы все свободное время проводил с ракеткой в руках, и Чезаре оставалось только сокрушаться, что для соревнования не был выбран какой-нибудь другой вид борьбы. Если он проиграет этому калеке, то перестанет в конце концов себя уважать.
Солнце вышло в зенит. Его лучи нещадно палили сквозь окна, нагревая воздух и без того разгоряченные от напряжения тела. Пот застилал глаза, Чезаре чувствовал, как с каждой минутой в правом боку усиливается боль. Он сравнял счет и вот уже десять минут как они шли на равных.
— У нас ничья… Я рискну предложить вашему величеству компромисс… я женюсь на Шарлотте… — он с силой ударил по мячу. — И отдаю вам все, что привез с собой в Лион.
— Мы уже пытались однажды прийти к компромиссу. .ничего не получилось… играем… до первого очка… -услышал он в ответ крик короля.
И тогда Чезаре понял. Он понял, что для Карла вопрос всей игры вовсе не в желании впечатлить королеву, не развлечься с достойным соперником, о нет. Король хочет реванша. Он чувствует себя проигравшим в битве за Неаполь, в их личной истории. Он хочет выиграть у Чезаре Борджиа, и это вопрос принципа.
Чезаре чувствовал, что усталость берет свое. Он видел, что и король играет на последнем издыхании. Все труднее удерживать рассеивающиеся внимание. И дышать… дышать… в легких так мало воздуха! Соленый пот разъедает глаза. Кажется еще секунда и…
«Давай… давай…»
Лицо Хуана напротив его лица.Сосредоточенное и напряженное. Взгляд стекленеет. Все мускулы так напряжены, что их сводит судорогой. Рука брата в его руке. Согнута в локте и прижата предплечьем к столу. Кто первый сдастся и ослабит хватку хоть на секунду? Его тошнит. У Хуана из уголка губ стекает слюна. Он не может сдаться и проиграть. Просто не может. Не сейчас и не Хуану. Потому что он сильнее. Он рожден чтобы побеждать. Или умереть. Чезаре сжимает зубы и из последних сил давит на руку брата. Он слышит легкий хруст и вскрик. Хуан выдергивает руку…
— Ты сломал мне запястье!
— Я выиграл! Выиграл!.. — в голове, как вспышка, возникает мысль: — Рука Хуана… меня накажут…»
— Ваше величество… Хотел сказать… мне жаль… — он смотрит только на мяч. — Что убежал тогда из лагеря, что поджег ваши палатки… что убил ваших людей… — еще удар. — Что нарушил обещание сопровождать вас в Неаполь…
Подача. Мяч отскакивает от стены за спиной Карла. Тот с удивлением смотрит на то, как он касается пола и отскакивает, откатившись в сторону.
— Очко! — машинально выкрикнул Чезаре, чтобы через секунду изумленно выдохнуть: -Я победил…
Карл ошарашен. Секунда… две… Он отворачивается к стене, изо всех сил скрывая жестокое разочарование.
— Я победил… вы сдержите слово?
— Да… — вздох. — Я скажу Ги…
Все кончилось. Чезаре со смехом и облегчением упал на пол, вытягиваясь на спине и часто дыша. Он победил… победил! Какое смешное, дурацкое счастье. Всего очко решало судьбу и это очко оказалось за ним.
— Но прежде я хочу попросить тебя поразмыслить над своими чувствами к Шарлотте. — Чезаре слышит голос Карла, который звучит где-то в стороне. — Что это… любовь или… одержимость?
— А они отличаются? — Чезаре в недоумении поднимает голову. Нет, королю не сбить его с толку.
Карл вздыхает, очевидно смирившись с неизбежным. Он обязан принять поражение и он умеет это делать.
— Идем… нарядимся для моего кузена Ги де Леваля, — король подошел к нему и протянул руку. — Плохие новости нельзя сообщать в потной одежде.
Чезаре с готовностью ухватился за протянутую руку, невольно отметив про себя (уже без изумления, впрочем), что явно недооценил физическую силу короля, который с легкостью поднял теперь его с пола. Что ж, он был скорее рад своему открытию. Это был первый раз, когда он вдруг ощутил в этом жесте нечто подлинно дружеское. Как будто бы король пожал ему руку как старый приятель, и это смещение границ между ними… та самая близость, к которой Чезаре изначально стремился, но на которую все же не сильно рассчитывал.
— Если позволите сказать… — он как бы машинально коснулся плеча своего соперника и Карл не отбросил его руки. — Вы играете красиво…
Этого оказалось достаточно, чтобы король просиял, услышав этот комплимент, вмиг позабыв неудовольствие от поражения. Разница была лишь в том, что на этот раз он был сделан совершенно искренне.
— Причина, по которой я люблю эту игру, заключается в том, что когда я играю… я забываю, кто я…
«Неужели ему хочется об этом забыть?»
Чезаре деликатно посторонился, Чезаре деликатно посторонился, пропуская короля вперед к выходу. Карл обернулся к нему, возможно желая еще что-то добавить, но в этот же миг неловко споткнувшись, едва не упал в проходе, стукнувшись головой о дверную притолоку впереди. Чезаре застыл в нерешительности, не зная, стоит ли броситься вперед и как-то помочь или оставаться на месте. Карл скорее охнул, чем вскрикнул и привалился к стене.
— Вам больно? — встревоженно спросил мужчина.
Король ничего не ответил и только выставил руку, как бы останавливая его и сообщая, что все нормально. Несколько секунд он стоял, держась за лоб и приходя в себя, как показалось, больше от испуга, чем он боли.
— Все хорошо?
— Да… идем.
Они вышли из зала и король, уже оправившись, произнес, стараясь казаться небрежным:
— Теперь наверняка будет шишка… и она не пройдет до вечера.
— Нужно приложить что-то холодное…
— Ваше величество!
Они оба обернулись на крик и увидели спешащего к ним кардинала Делла Ровере.
— Я всюду искал вас и… о боже, что случилось? — обратился кардинал к держащемуся за лоб королю. — Вы ранены?
— Мы всего лишь играли в мяч, кардинал, — вмешался Чезаре.
— Играли в мяч? — тот с подозрением оглядел их обоих. — И… кто победил?
Не нужно было гадать о сделанных выводах. Чезаре очень хорошо представил, как они смотрятся со стороны. Измученные, в насквозь промокших рубашках… и Карл с огромной шишкой на лбу. Кажется пришла его очередь проявить сострадание…
— Мы шли на равных… — начал Чезаре, бросив взгляд в сторону короля. — Игра была мучительной и долгой… но в конечном итоге… — он тяжело вздохнул. — Последнее очко осталось за королем. Увы… сегодня не мой день…
Карл явно хотел что-то сказать и уже даже открыл рот, чтобы, возможно, возразить, но потом передумал и опустил взгляд. Чезаре не сомневался, что поступил сейчас правильно.
— Что с вашей головой? — не унимался Джулиано.
— Ударился о дверь. Кардинал, у вас ко мне какое-то срочное дело? — раздраженно ответил король.
— Не совсем срочное, но…
— Но оно может подождать пока я переоденусь.
Чезаре видел досаду и злость на лице Делла Ровере и ощущал почти детскую радость и злорадство. Кардинал проигрывает позиции по всем фронтам. Чезаре не сомневался, еще немного, и его сиятельство будет отослан обратно в Рим.
— Вы поступили… великодушно… но не стоило, — обратился к нему Карл, когда кардинал ушел и в голосе короля вновь проступили надменные нотки. — У нас была хорошая игра, и проиграть такому сопернику мне не стыдно.
— Все это не касается Делла Ровере. К тому же, будем справедливы… то очко… это случайность.
— И я хочу реванша. Сыграем еще… может быть, завтра?
— Я с удовольствием.
Они вышли на улицу. Чезаре показалось, что Карл как будто хочет еще что-то сказать ему и терпеливо молчал, давая возможность заговорить. Он нарочно решил не напоминать королю об обещании, Шарлотте и не торопить его. Он был счастлив. Победа в игре не отвратила короля, напротив, игра сблизила их настолько, что Чезаре не сомневался, что все дальнейшие события будут развиваться совершенно в ином русле.
— Чезаре… помнишь, я упоминал о той ночи накануне битвы при Форново… — неожиданно пробормотал Карл, останавливаясь и присаживаясь на скамью. — Я обещал тебе рассказать, что произошло.
Чезаре удивился, что король завел об этом разговор именно сейчас, но ему показалось, что Карл просто захотел остановиться и присесть. Судя по всему, ушиб головы оказался сильным, и возможно, он чувствовал себя нехорошо. Было бы правильнее теперь вернуться в замок, там где прохладнее и дать ему возможность прийти в себя, но Чезаре завладело любопытство. Ему было действительно интересно знать подробности той знаменитой битвы французом с армией Лиги. Он присел рядом.
— Несколько дней мы вели переговоры, пытаясь добиться свободного прохода через Альпы. Я понимал, что с той третью оставшейся от моей армии солдат, шансы прорваться стремятся к нулю…
— Вы не приняли предложенные вам условия Милана и Венеции, — произнес Чезаре. — Я понимаю…
— Потому что они были унизительны. В том положении, которое я занимал, пойти на такие уступки, означало отказаться от того, что, как мне казалось, принадлежало мне по праву. Все понимали, что сражение неизбежно… но боялись даже думать о нем. Та ночь перевернула мою жизнь навсегда… — Карл откинулся на спинку скамьи и вытянул ноги, подставив лицо солнцу и прикрыв глаза. — Вечером я сидел в своей палатке, смотрел на карту местности и понимал, что моя голова пуста… в ней не было ни единой стоящей мысли! Когда мне сообщили, что из-за проливного дождя намок почти весь наш порох, на меня накатило такое отчаянье… я боялся, что мои командиры увидят, как я напуган и растерян. В конце концов, я уснул и через некоторое время проснулся, разбуженный шагами… В шатре был неизвестный человек в чёрной маске. Наемный убийца… — Карл сделал эффектную паузу. — Мой телохранитель спал рядом, пьяный и ничего не слышал. Как он пробрался в наш лагерь, прошел мимо охраны? Подкуп, предательство? Кто знает… И вот он стоял надо мной, лежащим на кровати, держа в руках кинжал. Я должен был испугаться, но мне пришло в голову что Бог хочет избавить меня от страданий и завтрашнего позора. Вот сейчас я буду убит и все кончится… И мне стало смешно, я начал смеяться. Он растерялся. Стоял и смотрел на меня, держа свой кинжал. И я спросил его: вы действительно посмеете убить короля? Вы попадёте в ад. Он засомневался всего на секунду, и мне показалось, его рука, держащая оружие, чуть опустилась. Этого времени мне хватало чтобы вскочить, выхватить кинжал и ударить его в живот.
Карл замолчал и молчал некоторое время.
— Я до этого никогда не убивал человека… То есть я убивал… — он заулыбался. — Но как король… отдавая приказы. Теперь же в моих руках был живой человек, которого я своей рукой сделал мертвым. Я помню… такое… удивление… в его глазах! Он выронил оружие, и одна его рука вцепилась мне в плечо. Никогда не забуду этот ужасный взгляд… Что чувствуешь, убив своего врага? — он повернулся к Чезаре. — Триумф? Восторг?
Кто знает это чувство? Некоторые из нас… Я — знаю. И страх, от того, что ты никогда уже не будешь прежним.
Чезаре молчал. Он помнил свою речь, произнесенную в тронном зале. Знал ли он, какими стрелами он бьет и куда?
— Потом он упал мёртвый к моим ногам… На шум прибежала охрана… проснулся мой телохранитель. Все в растерянности застыли… с убийцы сняли маску… кто-то стал говорить о том, что знал его… и знают, кто мог его послать… но мне было все равно, кто он и кто его послал. Какое это имело значение теперь? А дальше… — Карл смотрел куда-то в сторону. — Самое худшее. Я сделал шаг вперёд, хотел что-то сказать, но упал, поскользнувшись на луже растекшейся крови… В другой ситуации все бросились бы мне на помощь, но не теперь, о нет. Они стояли, опустив взгляд, чтобы не смотреть… сгорая от стыда. И разочарования. Я подвёл их! Я пообещал им величие и славу, но оказался слишком слаб, чтобы ее удержать. Я был напуган и беспомощен и ничего не мог им дать… в этот момент я не хотел и не мог быть их королем. Я выскочил из палатки и бросился бежать. Вокруг была непроглядная тьма и хлестал дождь. Я ничего не понимал… куда я бежал? Я мог забежать во вражеский лагерь… один, безоружный… о, воображаю, каким бы стал посмешищем. Я представлял, как меня берут в плен и подвергают унижениям, каким я подвергал… итальянских военных… а если меня не возьмут в плен враги, то меня наверное повесят сами французы. Может быть, они уже ушли и бросили меня тут? Я перебрал десятки вариантов, и все они были ужасны. Я бежал, пока не выбился из сил. Тогда я упал на колени, в эту грязь… и стал молиться… просто так… а потом я услышал голос.
— Голос? — переспросил Чезаре.
— Да. Я узнал его. Нет, разумеется, это не был голос Иисуса или кого-то в этом роде… — усмехнулся король. — Я был на грани безумия, но ещё не безумен. Это был голос моего отца. Я часто слышал его в своей голове, он не покидал меня на протяжении жизни. На этот раз я слышал его совершенно отчетливо.
Король закрыл глаза. И хоть Карл ничего не произнёс, Чезаре не сомневался, тот помнит каждое слово.
«Карл… какой позор. Я всегда знал, что ты слаб, избалован и глуп… но ты, оказывается, ещё и трус? Что ты сделал? Что натворил? Ты отправился за короной Неаполя и, получив ее без малейших усилий, не смог донести ее даже до Франции… Что скажут о тебе потомки? Король позорно бежал, потеряв ее по дороге? Ты взял мое войско… мое великолепное войско, мою армию, в которую я вложил столько усилий, и разорил ее… Ты разорил свою страну, растерял все, что было сделано моим трудом! На что ты способен, мой сын, кроме как гарцевать на лошади, давать балы и менять наряды? Что ты сделал для своей страны? Ты не смог даже дать ей сына, наследника престола. Ты жалок… даже твоя сестра справилась бы лучше… как жаль, что она не мужчина. Но ты, разве ты мужчина? Умри с достоинством, если не можешь с ним жить…»
— Ваше величество?
Голос Чезаре вывел короля из задумчивости. Он снова открыл глаза.
— Да, я услышал голос отца… он сказал мне… нечто, что он сказал бы, будь он жив. Я поднялся с земли и вернулся обратно в наш лагерь. Я собрал военный совет и объявил, что завтра утром мы в последний раз вступим в мирные переговоры, но если Лига будет настаивать на прежних условиях, мы дадим бой. Я понимал, что наши шансы ничтожно малы, армия истощена, а главное, у людей нет веры. Нужно было как-то поднять боевой дух своих солдат. И тогда я сказал, — в этот момент в голосе короля прозвучала неприкрытая гордость, — что я сам поведу их в бой. Я буду с ними до конца.
— Вы очень рисковали, — Чезаре произнёс это серьезно, но в глубине души он знал, что поступил бы точно так же, иначе и быть не могло.
— На самом деле, выбора у меня не было. Мы могли либо дать бой, либо капитулировать… но плен казался мне хуже смерти. Мне и сейчас так кажется. Ты когда-нибудь участвовал в сражении? В настоящем сражении? — король пристально посмотрел на него.
— Нет, мне это не полагалось по статусу… но мне кажется, я очень хорошо понимаю, о чем вы говорите. Мне кажется, я десятки раз переживал это в своих фантазиях…
— Ночь накануне сражения… Ты не знаешь, будет ли этот день последним, но вот сейчас у тебя есть несколько часов, чтобы забыться… Я тогда спать не лёг. Я написал необходимые письма и думал над тем, что скажу своим солдатам утром. Я не мог пообещать им победы и наград. Я не мог их обманывать. И я пообещал им то, что, как мне казалось, должно быть для всех лучшим стимулом сражаться. Я сказал, что наша цель — не итальянское войско, которое мы должны уничтожить. Наша цель лежит дальше… и это — Франция. Наш дом. Утром небо неожиданно прояснилось. Тучи разошлись и выглянуло солнце. Я смотрел на выстроившееся передо мной французское войско. Десятки людей, моих подданных, которых я как будто бы увидел впервые. Они смотрели на меня и ждали, что я скажу. Никогда ещё мои собственные слова не казались мне столь тяжеловесными. Никогда прежде я не придавал собственным словам такого значения.
— Господа! Мы проделали огромный путь, и сегодня, когда армия итальянской Лиги преградила нам путь, я хочу чтобы вы вспомнили о тех… кто ждёт вас дома! Кто верил и продолжает верить в вас! Кого мы не можем подвести! И я, ваш король! — он возвысил голос, доходя до крика. — Не приказываю, но повелеваю вам: с этой точки мы сдвинемся либо вперёд, либо на небеса! Это битва не за победу и величие! Эта битва за то, чтобы вновь увидеть тех, кто ждёт нас там! — он указал рукой вперёд, за линию горизонта. — Дома! И мы освободим наш путь!
Несколько мгновений царила тишина, после чего войско взорвалось восторженными криками поддержки.
— Иногда самое важное… найти правильные слова.
Карл замолчал. Он рассказывал о сражении так, как мог рассказывать только человек, поставивший на кон все, что у него было. Это вызывало восхищение, и уважение, и понимание. А ещё… зависть. Сколько раз он, Чезаре, сходил с ума от собственного бессилия что-либо предпринять, потому что был лишён этой власти и полномочий? Сколько раз, зная правильные слова, он был вынужден молчать?
— Я снял с себя все знаки отличия и королевского достоинства и отдал их своему секретарю, попросив принести мне обычный доспех. Итальянцы не знали, что я участвую в сражении. Я отдал их своему слуге вместе с письмами, которые он должен был доставить во дворец, если я погибну. Когда я снял с себя все эти регалии… наступило облегчение. Как королю, они достались мне по наследству, но знаешь… все это перестаёт иметь смысл, когда у тебя нет уверенности в том, что ты их заслуживаешь. Я должен был подтвердить, что имею на них право. Не перед своим народом, нет. Перед собой…
Карл встал. Солнца палило уже так нещадно, что хотелось спрятаться, скрыться куда-то от его навязчивых лучей. Чезаре обратил внимание, что король время от времени прикладывает руку к голове и слегка морщится, как от боли. На лбу у него выступили капельки пота, взгляд был рассеян. Со стороны могло сложиться впечатление, что король как будто бы говорит сам с собой… и сам себе отвечает.
— Вы хорошо себя чувствуете? Может быть, стоит позвать врача? — с беспокойством спросил Чезаре.
Они шли подошли к лестнице, ведущей в замок из сада, той самой, возле которой остановились вчера.
— О я чем говорил? — Карл проигнорировал его вопрос или не услышал его. — Ах да… Форново…
Он снова замолчал.
— Я слышал, что в той битве вы в одиночку сражались с несколькими миланскими солдатами… — начал Чезаре. Ему показалось, что Карл как будто хочет произвести на него впечатление своим рассказом, иначе зачем все это? Забавно, он ехал во Францию с той же целью, и вот теперь они как будто поменялись местами.
— А, тот момент, о котором ты говоришь… да, все так и было… хотя сейчас мне кажется все это сном… — несколько рассеянно произнёс король. — Я помню только, как пошел дождь… снова… В тот самый миг, как я сел на лошадь… страх, о котором я говорил… он вдруг исчез. Иногда отсутствие страха тоже страшно. Я смотрел на стоящую напротив армию врага и мне было все равно. Это так странно! А когда началось сражение, я не помню… — Карл нахмурился и повернулся к нему. — Я помнил раньше, а сейчас забыл… никто не мог понять, как так получилось, что рядом со мной не оказалось охраны? Уже второй раз за сутки… может быть, мои солдаты… испытывали меня? Я предпочитаю думать так, нежели что они просто меня бросили. Если бы я позволил себе так подумать и поверить в это… меня бы уже не было на свете. Я не помню, кто и как напал на меня, но думаю, они были сильно удивлены отпором… — Карл неожиданно улыбнулся, как будто вспоминая что-то радостное. — Со мной был мой паж… Антуан. Ему было всего шестнадцать… и он совсем не военный человек. Очень красивый и грациозный, ещё почти ребёнок. Когда на нас напали миланцы, он был со мной, и я помню, как подумал: как жаль, если его убьют! Он такой юный… и он считал своим долгом защищать меня… хотя у меня были и лошадь, и прекрасное снаряжение… а он… с трудом держал свой меч… это было так… трогательно! — Карл немного мечтательно посмотрел куда-то наверх. — Слава Богу, все обошлось, и он не пострадал!
Они поднялись по лестнице и остановились возле входа в замок.
— Я рассказал тебе все это, потому что хочу, чтобы ты знал… мои мысли. На все есть своя причина. Наш поход на Неаполь многие признали провальным, но я не согласен, — Карл скривился. — Я учёл все ошибки и теперь я знаю, как нужно действовать. Второй раз будет удачнее. Потому что со мной будешь ты…
Чезаре почувствовал, как сердце невольно забилось чаще. Даже несмотря на вчерашний разговор, он не был уверен в серьезности намерений короля Франции.
— Вот что… тебе все равно, кому служить… так служи мне! Тогда тебя ждёт слава… ты же хочешь этого… ты хочешь этого даже сильнее, чем Шарлотту! — Карл смотрел на него, а Чезаре смотрел на короля со невольным страхом и растерянностью.
— У вас кровь.
— Что?
— Ваше величество… у вас идёт кровь носом…
Карл сначала как будто не понял, о чем он, а потом поднёс руку к лицу. На ладони остались красные капли.
— Вы уверены, что не нужно послать за врачом?
— Мне… нет, сначала Ги… Чезаре, я буду ждать вас двоих в тронном зале… — пробормотал король. — Мы ведь собирались переодеться.
Чезаре проводил короля взглядом и, предвкушая скорый триумф, почти бегом направился в сторону своих покоев. Придя туда, он порвал написанное вчера письмо Лукреции и сел писать заново. Рука дрожала от волнения.
«Король Карл проникся ко мне доверием и глубоким расположением. Я ехал в надежде получить жену, но получил и короля Франции, и я не сомневаюсь, что смогу теперь во всем склонить его на нашу сторону». Написав «нашу», Чезаре улыбнулся.
Мы…
Борджиа…
Было около двух часов пополудни, когда Чезаре вошёл в тронный зал. Ги подошёл практически одновременно с ним. Они молча обменялись кивками. Карл уже был там, сидел на троне, ожидая их. Позже Чезаре вспоминал, что тогда его немного удивило, что король действительно нарядился в парадное платье, словно ему предстояло принимать важную делегацию или участвовать в торжественной церемонии. Ги же, судя по его лицу, даже не предполагал, зачем их позвали, и сейчас встревоженно озирался по сторонам.
Чезаре смотрел на Карла. Едва войдя в зал, он с первой же секунды понял, что с королем что-то не в порядке. Карл сидел, опустив голову, не поднимая на них взгляда, и был так бледен, что напоминал призрак. Он никак не прореагировал на их появление, пока Ги не произнёс робко: «Вы звали меня ваше величество»?
— Да, дорогой кузен… — кажется, чтобы произнести одно это, королю потребовались неимоверные усилия. Чезаре напряжённо сжал вспотевшие ладони. Его охватил страх.
«Просто скажи это, чтобы он услышал… просто скажи…»
— Ги, я позвал тебя… — лицо короля как будто пронзило судорогой боли. — Чтобы сообщить тебе новость… которая тебя не обрадует…
Чезаре невольно сделал шаг вперёд, увидев как Карл мучительно закрывает рукой лицо и резко бледнеет.
«Нет, пожалуйста… только не сейчас!»
Когда через секунду король потерял сознание, он, не раздумывая, уже готовый, бросился к дверям с криком «врача, скорее врача!»
Все что происходило потом, было до того нелепым, что мужчина посчитал за благо, что Карл потерял сознание и не видит происходящего. Когда Чезаре выбежал из зала, требуя позвать врача, все как-то глупо засуетились, и то ли не могли понять, что произошло, то ли не знали, стоит ли выполнять его, Чезаре, требование. Все эти люди из прислуги и свиты, держащие себя с таким достоинством и почти высокомерием все эти дни, в один момент как будто отупели и походили на стайку испуганных воробьев.
Послали за лекарем и до его прихода никто не решался подойти к без чувств лежащему на троне королю, вместо этого требуя от Чезаре объяснений. Он был в ярости, потому что это выглядело так, как будто его обвиняют в умышленном нападении, и только когда Ги подтвердил, что Карл вдруг неожиданно потерял сознание, просто начав говорить, его оставили в покое.
Наконец, пришёл врач и быстро произведя осмотр, немного нервно заявил, что причин для паники нет и у короля, очевидно, обморок от жары и его необходимо перенести в прохладное место.
Чезаре видел, как стоявший неподалёку от него кардинал Брикконе внимательно выслушал сказанное, после чего посмотрел на Чезаре.
— Что произошло?
— Король ударился головой о дверной притолок около часа назад. Почему ваш лекарь говорит о солнечном ударе, он что, не видит шишки на лбу?
— У его величества уже случались глубокие обмороки в прошлом, — кардинал, однако, говорил с сомнением. — Вы ничего странного не заметили в его поведении? Разговоре?
Что он мог на это ответить? Рассказать об их споре и великих планах Карла, которые тот строил ещё час назад? Для кого-то со стороны речи короля и впрямь могли бы показаться безумным бредом, но не для него. Мысль, что только что он лишился всего — Шарлотты, возможности сделать Францию политическим союзником, приводила в отчаянье.
— Король, кажется, как-то упомянул про головную боль… со вчерашнего дня. Это все, что мне известно.
— Пошлите за Иоланто, — обратился кардинал к одному из слуг. — И немедленно поезжайте и верните герцога Орлеанского, он не должен был уехать слишком далеко.