***
— Давайте-ка, мистер Малфой-младший, проходите, — Бакли зазвенел ключами, со скрежетом отодвигая тяжёлую решётчатую дверь. — Времечко у вас пока не поджимает, но не больше пятнадцати-двадцати минут за раз. Может, помирать передумает… Драко перешагнул порог темницы, слегка нагнувшись, чтобы не удариться головой. Воздух вокруг был спёртым, но действительно сухим, а в узкую прорезь в стене под потолком даже проникало подобие дневного света. Надзиратель удалился, повесив слабо мигающий светильник на крюк у открытой решётки, и глаза постепенно привыкли к рассеянной полутьме. В углу камеры находилась каменная лавка со старым полосатым матрасом, из прорех в обивке которого торчали пучки соломы. На этой импровизированной кровати спиной ко входу лежал Люциус Малфой. Он тяжело повернул голову, услышав лязг двери и голос Тодда, затем, опираясь руками, приподнялся и сел на своей жалкой постели, с трудом удерживая равновесие. Люциус страшно истощал, густые длинные белоснежные волосы свисали вокруг измождённого лица серыми свалявшимися паклями. Запавшие глаза смотрели вперёд безо всякого выражения, и Драко даже засомневался, разумен ли сидящий перед ним человек. Сердце болезненно сжалось при воспоминании об образе горделивого главы рода с надменным лицом и безупречными манерами, расточительного и властного, умеющего облить ледяным презрением недостойного собеседника, как никто другой. — Отец?.. — Драко с удивлением услышал собственный голос, таким далёким и странным он ему показался. Это короткое слово долго доходило до сознания исхудавшего волшебника, словно вслепую нащупывая путь к его мозгу. — Отец, это я… Драко. Внезапно Люциус затрясся, и Малфой уже решил, что у него случился припадок, но, приглядевшись, понял, что тот… плачет. Рыдает взахлёб, не откидывая с лица налипшие пряди и разевая рот, словно от острой нехватки воздуха. Драко нерешительно шагнул вперёд и осторожно положил руку ему на угловатое костлявое плечо. — Отец, ты узнал меня? Ты понимаешь, что я говорю? И тут Люциус поднял глаза. По впалым заросшим щекам текли ручьи слёз, подбородок дрожал, как и грязные руки. Малфой-старший еле совладал с потрескавшимися губами, с усилием вымолвив: — Сын… Драко… Мой сын... — Да, я пришёл, слышишь? Ты совсем плох, отец, как я вижу. Тюремный надзиратель сказал, что ты отказываешься от пищи. Это неправильно, тебя наблюдают хорошие колдомедики, но без еды не окрепнешь. Ты меня понимаешь? Люциус схватил руку Драко, лежащую на его плече, и снова вскинул на него огромные, чуть прояснившиеся глаза. — Я виноват… виноват. Твоя мать, она умирает, это моя вина, моя… Тёмный лорд не прощает ошибок, не знает жалости… Я трусливое ничтожество… — Ну... Все мы вели себя не как отважные герои, — с горечью сказал Малфой, чувствуя холодные жёсткие пальцы на своём запястье. — Конечно, ты виноват, поэтому и отбываешь здесь свой срок. Ты вспомнил о матери, что ж… Сюда я пришёл по её просьбе… Но не для того, чтобы увидеть едва живой полутруп, жалеющий себя. Того, что случилось уже не исправить, но выжить, с достоинством неся свой крест, а не влача жалкое существование, ты можешь. — Я… я прошёл через ад, когда Тёмный Лорд завербовал тебя… Когда моя жена, свет моей жизни, проклинала меня за это. Ты имеешь право ненавидеть меня, Драко… Я… я ошибся. — Да, дьявол тебя побери, ещё как ошибся, — процедил Малфой, отодвигаясь и изо всех сил стараясь подавить закипавшую в груди ярость. — Тёмная метка — это как бы совсем не то, что хочешь получить в подарок к новому учебному году. Люциус еле слышно прошептал: — Какой у меня был выбор?.. Не отозваться тогда на призыв я не мог… Всех, кто сразу не явился, — покарали… Ослушаться тоже было невозможно. — Да ты же сам столько лет всячески способствовал возрождению этого мудака… Ты что, ждал от него благодарности, думал, он возвеличит тебя ещё сильнее? — Тёмный Лорд умел ценить заслуги перед ним… когда ещё был… похож на человека… — обессиленно произнёс Люциус. — Но с момента вступления в ряды Пожирателей смерти путь избавления от его власти был только один… Драко презрительно хмыкнул и отвернулся к выходу. Прошёлся по камере, заложив руки в карманы, и нехотя спросил: — Искать помощи и защиты у Поттера с Дамблдором и прочих храбрых паладинов Света, видимо, не позволило высокомерие? — Мы… Я бы никогда… — Даже во имя спасения собственной семьи? Знал же, что Волдеморт не побрезгует любыми рычагами давления, а уж семьёй в первую очередь. Все они спаслись: Макгонагалл, Поттер, многочисленное семейство Уизли, Грейнджер… — Какое мне дело до этих нищих рыжих оборванцев? — знакомо прошипел Люциус, подаваясь вперёд из последних сил. — Весь наш род лежит в пыли, мы лишены мэнора, состояния, положения в обществе. Твоя мать смертельно больна, а я в тюрьме… Какое мне дело до грязнокровки, сын?.. Драко тяжело вздохнул, подошёл к отцу и присел перед его лавкой на корточки. Две пары одинаковых серых глаз встретились, и по телу Малфоя-старшего пробежала морозная дрожь. — Послушай меня, отец, и уж поверь, это будет довольно длинная для меня речь. Всё, что ты перечислил и правда обстояло так, исключительно благодаря принятым тобой решениям. К счастью, во мне теплился хоть какой-то здравый смысл, несмотря на возраст. Позволь немного приоткрыть перед тобой завесу тайны над моей нынешней жизнью. Я работаю, занимая неплохой пост в Гринготтс, да-да, сотрудничаю с гоблинами, отец. Я частично выкупил из конфиската наши фамильные реликвии и драгоценности. Кстати, благодаря некоторыми артефактам, о которых ты мне рассказал после суда, я выручил немало денег, которые поддержали нас с мамой на плаву. Что ж… Сейчас никто не посмеет сказать, что я живу нечестно. Меня могут не любить, кто-то, вероятно, презирает, но не более, чем остальных. Эпоха всеобщей ненависти к нашей фамилии прошла. Я купил себе квартиру, сам зарабатываю деньги, и у меня даже есть девушка. Брови ошарашенного Люциуса шевельнулись в немом вопросе, и Драко мягко, с нескрываемым удовольствием произнёс: — Гермиона Грейнджер. Да, так вышло, что я её люблю. Отец издал непереводимый звук, и Малфой резко встал и, наклонившись над ним, проговорил сквозь стиснутые зубы прямо в белое как бумага лицо: — Никаких «грязнокровок», никаких суждений о превосходстве чистой крови, никаких выпадов в сторону Поттера — это, кстати, он, став аврором, достал мне разрешение на встречу с тобой в закрытом секторе тюрьмы. Никаких речей о величии знати, никаких поучений, насмешек, язвительности, никаких требований приличий и comme il faut.** Ты начнёшь есть, следить за собой и не позволишь своему рассудку угаснуть. Будешь смиренно ждать, пока истекут два года заключения. Довольно того, что мама умирает, а ты её не увидишь… не проводишь в последний путь. Довольно того, что я, твой единственный сын, невыносимо хочу разбить тебе лицо за сказанные сейчас слова, развернуться, уйти и забыть обо всём этом. Так бы я и сделал ещё год назад. Благодари маглорождённую Грейнджер, которая месяцами уговаривала меня приехать сюда и поговорить с тобой. Именно эта «недостойная девчонка» заставила вспомнить, что ты — Люциус Абраксас Малфой — мой отец. Плоть от плоти, кровь от крови. Я знаю, что ты любил меня и, наверное, даже гордился, хотя весомых поводов для этого, думаю, было маловато. Ты одинок и можешь остаться таковым после своего освобождения. Но если захочешь это изменить, без своих интриг и козней, тогда мы поговорим ещё не раз. Люциус молчал под горящим взглядом своего наследника. Драко выпрямился, пригладил волосы и уже повернулся к выходу, собираясь уйти, как вдруг услышал тихий голос отца: — В тебе так много от матери, Драко… Нарцисса всегда была смелой и непримиримой, когда дело касалось тех, кого она по-настоящему любит. Кровь толкала Блэков на безрассудства во все времена, их жажда счастья, природная страсть, умение преданно и беззаветно любить… Андромеда, сделавшая свой выбор сердца наперекор семье, Сириус, отвергнутый родными за преданность иным идеалам и друзьям, Регулус, не испугавшийся бросить вызов самому Лорду и отринувший его, не в пример мне… Даже Белла, эта безумная дрянь… Преданная собака своего хозяина, фанатично обожающая каждый его вздох… И твоя мама, рискнувшая всем ради спасения своего ребёнка. Сделавшая то, чего не смог сделать я… Не мне судить тебя, Драко, не мне судить вообще кого-либо в этом мире… Малфой-старший склонил голову и вцепился пальцами в спутанные пряди. Драко немного помолчал и спокойно сказал: — Нынешним положением и успехом я обязан своей сообразительности, прозорливости, наблюдательности, умению рассчитать наиболее выгодный для себя вариант и завести полезные связи. Как бы то ни было, ты многому научил меня, и эти качества — достоинства истинного слизеринца — достались мне не только со стороны матери. Люциус хотел сказать что-то ещё, но в коридоре послышалась тяжёлая поступь, и в проходе возник Бакли с настороженным выражением на лице. — Ну что, никак наболтались? Глякось, ожил, что ли, Люц?.. — Я попросил бы вас, мистер Бакли, принести мне таз с водой и горячий суп, от которых я так неосмотрительно отказался два часа назад, — хриплый, но уверенный голос Малфоя-старшего зазвучал в убогих застенках. Драко ухмыльнулся и, не обращая внимания на загомонившего надзирателя, кивнул отцу головой и вышел из камеры. Он шёл по непроглядно тёмному коридору мимо узилищ, бо́льшая часть из которых пустовала. Малфой слышал, как суетится Тодд, запирая дверь и недовольно ворча из-за внезапно свалившихся хлопот. Молодой человек спешил к тусклому свету в конце гулкого тоннеля, вспоминая глаза отца и свои последние слова. Драко шёл, зная, что там, где свет, его ждёт Гермиона, и ему казалось, тьма тает — и за его спиной, и в его душе. Он шёл и улыбался.***
В этом году весна началась в Лондоне в середине марта, постепенно расправляя свой яркий, пёстрый наряд и окрашивая задорной кистью серые городские пейзажи. Природа просыпалась от зимней спячки, и особенно приятно это было наблюдать, прогуливаясь в Гайд-парке или Кенсингтонских садах. Солнце нетерпеливо стремилось заласкать тёплыми лучами всё, чего касалось, и Гермиона очень радовалась после долгих прогулок по выходным, углядев в зеркале парочку новых веснушек на носу. Живоглот бесстрашно залезал на хрупкий совиный насест за окном и подолгу щурился в голубое небо, фыркая на прохладный ветерок, щекотавший ему усы. Родители Гермионы приобрели чудесный двухэтажный дом в Хайгейте, семейном и тихом пригороде Лондона, с добрыми соседями, красивейшими видами и большим разнообразием частных и государственных школ. Драко нашёл этот вариант по смешной цене, так как хозяева срочно переезжали в Ирландию и не собирались долго торговаться. Роберт планировал открыть небольшой стоматологический кабинет в деловой части пригорода, и они с Джин уже подыскали приходящую няню для Майки, который остался в невероятном восторге от нового жилья. После переезда молодые люди оставили родителей распаковывать вещи, а сами пошли прогуляться среди старинных викторианских особняков и рододендронов, готовых зацвести со дня на день. Гермиона, с удовольствием вдыхая чистый воздух, восторженно сказала: — Знаешь, я бы и сама жила в таком прекрасном месте. Я, конечно, люблю свою квартиру, но ты только посмотри, сколько здесь растительности и какие прекрасные озёра! — Думаешь, что смогла бы обосноваться в загородном доме? — с сомнением спросил Драко. — Насмотревшись на эти красоты, я уже практически об этом мечтаю, — засмеялась Гермиона и игриво его обняла. Ничто не омрачало их счастья: дни пролетали незаметно, загруженные работой и заботами о близких, а ночи… ночи по-прежнему принадлежали только им двоим. Когда из мёрзлой почвы пробились первые цветы, и земля потихоньку покрылась зелёным травяным ковром, умерла Нарцисса. Она ушла очень тихо, во сне, сжав в маленьких иссохших ладонях драгоценную камею с изображениями мужа и сына. Гермиона, получив на работе записку от Драко, сразу же трансгрессировала в Мунго и на трясущихся ногах взлетела вверх по лестнице на шестой этаж, игнорируя лифт. У палаты девяносто шесть сновали целители, и… одиноко стоял потерянный Малфой. Девушка замерла, пытаясь отдышаться, и медленно пошла к нему навстречу. Они часто навещали Нарциссу в последнее время, и та была несказанно рада видеть своего сына таким счастливым и спокойным. Миссис Малфой бесконечно благодарила Гермиону за то, что Драко поддерживает общение с отцом, и со слезами повторяла, цепляясь за руки девушки, что не ошиблась в ней. В последнюю неделю больная практически не спала, даже напиток живой смерти не позволял отдохнуть и восстановиться измученному телу. И вот теперь она уснула — уже навсегда. Гермиона тихо подошла к Драко и увидела, что постель в палате пустая, и бойкие колдоведьмы наводят там порядок: застилают чистое белье, складывают и левитируют вещи Нарциссы в небольшую сумку, открывают окна, чтобы ворвавшийся в помещение свежий воздух вытеснил оттуда любое напоминание о смерти. Гермиона нащупала холодные пальцы Драко и переплела их со своими, больше всего на свете желая согреть их, согреть до самого сердца, чтобы разгладить его скорбно сведённые брови, выправить изломанную линию рта, забрать и растопить хотя бы частичку боли, охватившей всё его существо. Он поднял на нее мутные от наворачивающихся слёз глаза и сказал: — Она так долго боролась, Гермиона. Мама не сдалась, нет… Она… она просто устала. Когда я последний раз был у неё вчера утром, она сказала, что очень хочет спать, что ей наяву грезятся дивные сны… Это… это лучше, чем боль… Грейнджер привлекла его к себе, еле сдерживаясь, и почувствовала, как он вцепился в неё, спрятал лицо в её волосах и заплакал. Проводить Нарциссу Малфой в последний путь пришли даже те, кого Драко не ожидал увидеть. Помимо родителей Гермионы, Андромеды и старых рыдающих домовиков Девоути и Кикимера, на похороны пришли Гарри с Кингсли Бруствером. Последний, произнося слова соболезнования, добавил к ним букет из огромных исландских маков, присланный министром Хельгюссон. Гарри же с чувством сказал Драко, что никогда не забудет, как его мать спасла ему жизнь в Запретном лесу, солгав Волдеморту, что Поттер погиб. Андромеда Тонкс хотела похоронить сестру в фамильном склепе Блэков, но Малфой распорядился иначе, и церемония прошла на маленьком семейном кладбище в Уилтшире под двумя раскидистыми дубами. Когда все стали расходиться, Гермиона, придерживая капюшон мантии, подошла к Драко сзади и положила голову ему на плечо. — Драко, а ты… сообщил отцу? Молодой человек медленно кивнул, глядя, как аккуратный холмик с плитой затягивает лиловым вереском и мелкими белыми звёздочками неизвестных волшебных цветов. Неожиданно в воздухе раздался надрывный крик, и по небу скользнула вытянутая тень птицы. Медленно бредущие люди обернулись и увидели большого чёрного лебедя-кликуна, закружившего над могилой и не перестающего надсадно и горестно кричать. Он уронил на плиту белую махровую розу и стрелой взмыл ввысь, теряясь в тумане и унося с собой рвущий сердце плач. — Он попрощался, — прошептала Гермиона. Драко повернулся к ней и долго смотрел в карие глаза своей девушки. — Гермиона, — с трудом начал он, словно собираясь с духом сказать что-то очень важное, — я знаю, что ты не слишком жалуешь образ жизни, который я вёл, будучи ребёнком, и понимаю, что ты крайне далека от него. Но я сделал одну вещь… Мне показалось это правильным, и я просто не смог иначе. Малфой достал руку из кармана пальто, чуть слышно звякнув чем-то, и, опустив глаза вниз, Гермиона увидела на его ладони большую связку старинных, богато украшенных ключей. — Ты… — Я выкупил мэнор обратно. Вернул свой дом. Но… снёс там целое крыло и главную гостиную. Там больше ничто и никогда не напомнит тебе… об этом, — Драко взял её руку и, нежно пробравшись пальцами под тонкий рукав кофточки, бережно погладил грубый шрам, оставленный кинжалом его тётки. Девушка прерывисто выдохнула, но он не дал ей отдёрнуть руку, отодвигая мантию и прижимаясь тёплыми губами к коряво вырезанному слову, белеющему на худеньком предплечье. — Я хотел сказать это тебе именно сегодня, чтобы и мама знала… что её дом не останется осквернённым. Что скоро там будет звучать музыка, и в саду расцветут розы… А на пруды в парке снова прилетят лебеди, чтобы вить гнезда и выводить птенцов. Может, я слишком сентиментален сейчас и… — Нет, — быстро перебила его Гермиона. — Ты всё сделал правильно, Драко. Миссис Малфой знает, что ты её любишь. Она взяла его под руку, и молодые люди пошли навстречу родителям Гермионы, которые ждали их чуть поодаль. Оглянувшись последний раз, Драко увидел, что роза слилась с тяжёлой надгробной плитой, превратившись в выточенный из белого мрамора цветок.«С вечной любовью Цисси, моей единственной сбывшейся мечте» Л.М.
***
— Кикимер не одобряет эти растения, что это за дельфиниумы, Кикимеру не нравится название, Кикимер думает, что они делают сад господина Драко простецким, да, простецким. — Девоути виднее, ведь господин Драко просил его заняться оформлением клумб у патио на заднем дворе. — Кикимер считает, что сюда подходят самшиты, достойные растения, самшиты нравятся Кикимеру. Если бы только хозяин Гарри владел таким поместьем, Кикимер бы привёл его в надлежащий вид, у Девоути не хватает вкуса… Гермиона, улыбаясь, стояла на обширном каменном балконе, слушая перепалку домовых эльфов. Перестройка дома почти закончилась, и Драко планировал въехать в него на свой день рождения. Наслаждаясь пением малиновки в невысоких кустарниках, девушка разглядывала длинную тисовую аллею и широкие газоны с аккуратно подстриженной травой. Пруды вычистили от ряски и тины, и всего день назад туда прилетели две пары лебедей. Драко подумал, что белый павлин, разгуливающий по окрестностям, как в его детстве, будет смотреться слишком вычурно, и решил вместо пафосных декораций устроить на заднем дворе обширное патио для летнего барбекю. Грейнджер видела, что в нём проснулся настоящий домовладелец. Вечером после работы Драко задумчиво рисовал планы комнат второго этажа, долго разговаривал со строителями, так как хотел, чтобы в подземельях установили новый просторный погреб для вин с поддержанием разных уровней температур и влажности, а также большие холодильники для продуктов. Девоути было заикнулся про ледник, но сосредоточенно нахмуренный хозяин решительно отмёл эту идею. Зато разрешил установить на кухне небольшой очаг, так как некоторые блюда требовали открытого огня, а не только современной бытовой техники. Также остро встал вопрос с прислугой. Содержать огромный дом одному пожилому эльфу было не под силу, поэтому решили пригласить родную племянницу Девоути с мужем и сыном. У скромной маленькой семьи месяц назад скончалась прежняя хозяйка в Ричмонде, богатая престарелая вдова. Тихие послушные домовики прибыли в мэнор в чистых подшитых наволочках, и первое, что сделал Драко, — велел Девоути купить родственникам одежду. Они испуганно хлопали огромными глазами, слушая незнакомые для них слова, такие как «выходной», «больничный» и «зарплата». Гермиона ликовала. С новыми слугами работа начала спориться быстрее. Рамы для картин отполировали, библиотеку перетёрли и привели в порядок, выколотили и вытрясли все ковры. Из подвала в бальный зал с величайшими предосторожностями перетащили огромный, сияющий лаком рояль. Драко был уверен, что инструмент безвозвратно погубила сырость, но, к счастью, он оказался лишь слегка расстроен. Вооружившись тряпками и полиролью, Лоули (так звали маленькую эльфийку) довела рояль до зеркального блеска, и Драко устроил для Гермионы музыкальный вечер, приятно поразив девушку неплохой игрой и своим знанием классических произведений Шопена. Заново отстроенное крыло с гостиной полностью отличалось от прежнего. Стена, выходящая к патио, была выполнена из прозрачного стекла и выглядела словно сплошное панорамное окно, благодаря чему и так пастельная гостиная наполнялась светом и казалась ещё больше. Лёгкие римские шторы вытеснили тяжёлые бархатные тёмно-зелёные портьеры, массивные диваны, обитые парчой, заменила стильная светлая удобная мебель, огромный камин переложили заново и облицевали роскошным кремовым мрамором. Над ним красовалась картина с серебряным деревом, которое изысканно переливалось густой листвой в вечерних уютных отблесках огня. Эта комната стала самой любимой у Гермионы, она приходила сюда даже чаще, чем в библиотеку, особенно когда дожидалась по вечерам своего неугомонного аристократа, чтобы вместе отправиться в её квартиру или в лофт. Однажды поздним вечером в Лондоне, наблюдая второй час кряду, как Драко в одних домашних брюках, с магловским простым карандашом в руках и огромным блокнотом, то деловито хмурится, то задумывается, замечтавшись и занеся грифель над бумагой, Гермиона не выдержала и, отложив книгу, сказала: — Знаешь, я и не подозревала, что ты так серьёзно займёшься реконструкцией мэнора… — Детка, я полон сюрпризов, даже, наверное, для себя самого. Осталась лишь пара спален в новом крыле, хочется что-то необычное, может, у тебя есть какие-то идеи? — При слове «спальня» в голову лезут только очень развратные мысли, — забросила удочку девушка, перекинув ноги через подлокотник кресла, в котором сидела. Малфой одобрительно усмехнулся и снова уставился в блокнот, покусывая карандаш. — Кажется, в тебя вселился дух ремонта, — недовольно произнесла Гермиона, разворачиваясь в кресле и опуская одну ногу на пол. — Скучный и крайне трудолюбивый… Милый дух, отпусти на время моего мужчину, а то мне его очень не хватает… Малфой поднял глаза от своих записей и увидел, что его девушка свободно уселась в кресле напротив него, дерзко раскинув ноги. Зрелище было… захватывающим. Он отбросил блокнот с зарисовками в сторону, заложил карандаш за ухо и жестом призвал её продолжать. Гермиона не торопилась. Узкая ладонь пробежалась по груди, обтянутой тонкой белой футболкой, животу и наконец, без труда сдвинув резинку маленьких розовых трусиков, проскользнула под неё, накрывая пальцами сокровенные теплые складочки, невинно спрятанные тканью от внимательных серых глаз. Драко ухмыльнулся и наклонился вперёд, облокотившись подбородком на кулак и демонстрируя крайнюю заинтересованность. Под его поощряющим взглядом Гермиона стала касаться себя чуть раскованнее, спустя некоторое время смело отодвинув мешающее бельё в сторону и открывая ему невероятный зрительный доступ на свою очаровательную возбуждённую киску. В полной тишине, нарушаемой лишь её еле слышными вздохами, Грейнджер ласкала себя, проникая всё глубже, двигаясь навстречу руке, призывно поглаживая другой ладонью свои чуткие затвердевшие соски. И не отводила глаз от мужского лица напротив. Сладкая нега окутала плывущее сознание при мысли о том, что он видит и почти осязает её удовольствие, и движения девушки участились. Она уловила затуманенным взором, что Драко поднялся с дивана и опустился на колени перед креслом, где она неистово мастурбировала, купаясь в его красноречивом молчании. Он не остановил её порхавшие по клитору пальцы, а провел рукой чуть ниже по трепещущему лону, собирая тёплую смазку, и нежно ввел два своих пальца вглубь, слегка согнув их и раздвигая горячие плотные стенки. — Ты хотела поиграть, детка? — Она ощутила рядом с ухом обжигающий шёпот. — Все ещё хочешь переиграть меня? — осведомился он, ритмично и интенсивно погружаясь рукой внутрь содрогающегося тела. Она извивалась, сжимая его дерзкую кисть дрожащими бёдрами и полностью отпуская контроль над своим вожделением. Чувствуя, как внизу живота нарастает и поднимается ввысь невыносимо щекочущее, заставляющее стонать и одновременно замирать ощущение близкой кульминации, девушка выгнула спину и подалась навстречу его пылающему от желания телу. Момент соединения всегда был самым интимным, самым искренним выражением их страсти. Они отдавались друг другу с одинаковой силой, опьянённые и восторженные своей близостью так, словно она каждый раз случалась впервые. Возможно, это была особая древняя магия, о которой упоминала Ева, возможно, идеальная сексуальная совместимость, но для них двоих это было торжеством истинной Любви, которая наполняла их тела и души бескрайней удивительной эйфорией. Гермиона громко вскрикнула, в экстазе притягивая к себе Малфоя за чуть влажную спину, и, забывшись, сильно провела по ней ногтями сверху вниз. Это оказалось последней каплей, и он выхватил тонкое тело из кресла, крепко прижимая его к себе обеими руками и изливаясь глубоко внутри в бурном продолжительном оргазме. Они упали на пол, все ещё не размыкая объятий, и, отдышавшись, Драко насмешливо спросил: — Неужели я настолько забросил тебя, что подтолкнул на такие откровенные и, честно говоря, просто охуительные действия по моему соблазнению? — Больше, чем ты можешь себе представить, — лениво произнесла Гермиона, забрасывая ногу на его разгорячённое тело. Малфой приподнялся на локте и, целуя её плечи, шею, скулы и припухшие от покусываний губы, медленно произнёс: — Ты же понимаешь, что всю эту возню с домом я затеял не только в память о матери или благодаря увещеваниям отца о важности родового гнезда? — Ну… думаю, да, — нерешительно сказала девушка, смущённо пряча от молодого человека заалевшее лицо. — Все эти рисунки, планировки, расширение библиотеки, клумбы твоих любимых цветов и то, что я согласился-таки по твоему настоянию повесить в холле портреты своих заносчивых, читающих мораль предков… Тебе ведь очевидно, что я хочу сделать этот дом не просто уютным и удобным для себя, — я хочу, чтобы он стал нашим? Гермиона из-за переполнивших её чувств смогла только кивнуть и уткнулась ему в шею.***
Незадолго до дня рождения Драко, который тот упрямо отказывался праздновать, Гермиона перевезла в мэнор почти все свои вещи. Квартира осталась практически пустой, и следующий месяц аренды девушка, посоветовавшись с Малфоем, решила не продлять. Накануне отъезда вечером в коридоре стояла только одна небольшая сумка с остатками вещей, и Гермиона легла спать со странным волнением. Они съезжались. Теперь уже по-настоящему Грейнджер обосновалась в доме своего молодого человека. Она не ждала чего-то особенного от этого дня, но покидать привычную любимую квартирку было немного грустно. Драко догадывался о причинах кислого вида Гермионы и не стал допытываться подробностей, просто обнимал её и гладил по взъерошенным кудрям, пока она не уснула. Утром девушку разбудила непонятная возня в гостиной. Она встала с постели и на цыпочках подошла к приоткрытой двери, заглянув в образовавшуюся щель. Драко сидел на полу в одних трусах и что-то привязывал к ниточке, стягивающей снизу большой воздушный шар, пока Живоглот всеми своими кошачьими силами старался ему помешать. — Мерлин, животное, уйди отсюда! Из-за тебя уже лопнули два шарика, это последний… А, чё-ёрт, что же руки так предательски трясутся… Хоть бы помог, а не мяукал на весь дом, полоумное рыжее чудовище! Гермиона не выдержала. — Что здесь происходит? — Она с любопытством вошла в гостиную и подхватила на руки подбежавшего к ней кота. От неожиданности Драко выпустил из рук большой белый шар с серебряными сердечками, и тот уверенно взмыл к потолку. Гермиона несколько секунд смотрела на него, прежде чем поняла, что на конце тянувшейся от шарика верёвочки привязана небольшая бархатная коробочка. — Я… я не знал, что придумать. Я хотел избежать банальщины, а потом понял, что из-за волнения мне всё кажется банальщиной… Спохватившись, он вытащил палочку и левитировал шар к Гермионе. Она опустила кота на пол и взяла парящую перед ней в воздухе коробочку. Огладив плотный бархат пальцами, Гермиона нажала на крохотную золотую кнопку, и крышечка откинулась, открыв взгляду девушки сияющее кольцо. На тонком ободке из платины, словно слившись в известном символе Инь и ян, блистали две крупные капли: одна из цельного багряного рубина, другая — из травянисто-зелёного изумруда. Они переливались, сплетаясь, и казались продолжением друг друга, невзирая на разность цвета. Вокруг танцующих капель прозрачными ледяными искорками горели бриллианты, заставляя центр кольца мерцать ещё ярче и роскошнее. Девушка провела кончиком пальца по изящной шинке и заметила с её внутренней стороны вьющуюся узенькую надпись «Amor omnia vincit».*** Поглощённая прекрасным кольцом, она скорее ощутила, чем увидела, как приблизился Драко. Он достал украшение из объятий чёрной подушечки и, протянув его девушке, просто сказал: — Я люблю тебя, Гермиона. Ты — лучшее, что могло случиться в моей жизни. Если бы ты только знала, как я счастлив и как радостно становится мне, когда я смотрю на тебя, когда я слушаю тебя, когда я думаю о тебе. Невозможно даже представить, чтобы Гермионы Грейнджер не было рядом со мной. И я хочу, чтобы так было всегда. Именно поэтому я… — Он перевёл дух и, глядя ей в глаза, уверенно произнёс: — Я прошу тебя стать моей женой.