Потусторонний мир - Коралина!AU

      Несмотря на твои отчаянные извивания, мужчины мягко сажают тебя в кресло напротив Чимина. Деревянные подлокотники стула оживают, оборачиваясь вокруг твоей середины и прижимают твои руки к бокам. Чимин смотрит на то, как ты безрезультатно борешься с едва замаскированным весельем. — Знаешь, — начинает он, перекидывая одну ногу на другую и прислоняясь спиной к роскошному бархатному дивану. — Говорят, что даже самый гордый дух можно сломить. Любовью, — его черные глаза практически сверкают, ухмылка дергается в уголках рта.       До того как ты останавливаешь себя, ты устанавливаешь с ним зрительный контакт, глядя на него со всем огнем, который только можешь показать. Чимин просто посмеивается над твоим неповиновением, протягивая руку вперед, дабы схватить блестящую фиолетовую коробку на кофейном столике. Он поднимает крышку, чтобы показать дюжину нездорово-сумасшедших на вид конфет. Закидывая одну из них в рот, он двигает как-то рукой, будто определенное движение для чего-то.       Черный чайник заползает на стол, и ты в шоке моргаешь, когда видишь, что из его основания торчат восемь фарфоровых ножек. Он наклонился, чтобы налить две дымящиеся чашки чая, а затем уползает обратно. Хосок, Юнги и Мистер Ким ушли, но Чонгук все еще остается за комнатой. Он сжимает дверной косяк, его рот открывается и закрывается, как если он хочет сказать что-то.       Голодные глаза Чимина тянутся вверх и вниз по твоему телу, когда он подносит чашку к губам. — Ты такая милая, — говорит он, кивая головой в твою сторону, где ты закреплена на кресле. — Я должен был давно это сделать.       Чимин откусывает другую шоколадную конфету, и малиновая начинка вытекает из уголка рта и стекает к подбородку. Его язык высовывается изо рта, чтобы слизнуть джем, и ты дрожишь от того, насколько он неправильно длинен. — Ты правда думала, что далеко уйдёшь? Да ладно, дорогая. Я думал, что ты умнее этого.       Ты сжимаешь руки в кулаки по бокам, все еще беспомощная на сидении, и стискиваешь зубы. — Даже если бы ты сбежала, куда бы ты в действительности вернулась? В дом, в котором ты никому не нужна. К парню, которому ты безразлична. Разве ты не видишь, насколько здесь лучше, малышка?       Может, ты бы поверила в это день или два назад, но не теперь. Как только ты собираешься ответить, приоткрывая рот, что-то падает из паучьего гнезда над тобой, приземляется на твои волосы и ползет по твоей голове. Другой крик вырывается из твоего горла, и ты дергаешься в кресле чересчур сильно, чтобы опрокинуть его вместе с собой набок. Чимин неторопливо встает со своего места, не спеша приближается к тебе и медленно исправляет твой стул в вертикальном положении, выглядя слишком самодовольным. Его рука прочесывает твои волосы, и, когда он отстраняется, ты видишь насекомое: чёрную вдову, сидящую на ладони Чимина. Он смотрит на нее почти с нежностью, позволяя ей ползти по костяшкам и подняться вверх по запястью, пока она не скроется под рукавом его рубашки.       Ты очень стараешься не подавиться, борясь с дрожью, которая дюйм за дюймом поднимается по твоему позвоночнику, от того, как совершенно комфортно он выглядит в комнате, полной насекомых. — Мне не нравится делать это, Т/И. Но ты заставила меня, — продолжает Чимин, плюхаясь обратно на диван, откидываясь и смотря на тебя сквозь волосы, свисающие над его глазами. — Правда? Потому что эта ухмылка на твоем лице говорит мне, что ты наслаждаешься собой, — выговаривая слова с отвращением, ты перемещаешься на кресле настолько, насколько позволяют руки-подлокотники.       Ты без понятия, откуда взялась эта уверенность. Или, быть может, это твой мозг пытается компенсировать твое испуганное состояние. Или же глубоко внутри ты знаешь, что он не причинит тебе вреда. Если он любит тебя так сильно, как говорит, тогда он не сделает этого.       Уголок рта Чимина слегка дёрнулся, и глаза блестят от веселья. — Ах, ты слишком хорошо меня знаешь, Т/И, — говорит он, наклоняясь вперед, чтобы еще больше впитать твое существо. — Вот почему мы идеальны друг для друга. Я знаю всё о тебе, и ты можешь читать меня, как книгу.       Извиваясь на месте, ты решила проверить, не ослабли ли деревянные конечности. Подлокотники сжимаются сильнее, как если бы ругали тебя, почти выдавливая весь воздух из легких. — Я вернусь к милому, любящему Чимину тогда, когда твоё противостояние закончится, — черты лица Чимина изменяются от игривого к темному, пьянящая пелена похоти затемняет его и без того черные глаза. — Если только тебе не нравится, когда я строг. В этом все дело? О, малышка, если ты хотела быть наказанной, все, что тебе нужно было сделать, — это попросить.       Вот сейчас тебя действительно стошнит. Каждая ухмылка, брошенная им тебе, вызывает другую волну отвращения внутри.       «О боже, у меня был секс с этим существом». — Дай. Мне. Уйти, — каждое слово, вышедшее из твоих губ, подчеркивается стуком по подлокотникам кресла.       Чимин невозмутимо делает глоток чая из своей чашки. — Я не могу этого сделать, милая. Этот маленький перерыв для того, чтобы ты успокоилась. Как только ты немного остынешь, тебе будет разрешено передвигаться свободно. — Нет, отпусти меня. Я хочу домой, — говоришь ты через сцепленные зубы.       Лицо Чимина мрачнеет. Его челюсть сжимается, а рот превращается в жесткую прямую линию. Он быстро ставит чашку на стол, издавая громкий звук. — Что это такое? — его голос спокоен, но острый взгляд в его черноте говорит тебе, что это не правда. — Эм, Господин…       Ты понимаешь, что Чонгук все еще стоит в дверном проеме с широко раскрытыми и послушными глазами.       Голова Чимина резко повернулась, чтобы посмотреть на младшего с такой скоростью, как если бы он сломал шею, а плечи Чонгука при этом видно сжались. — Что я тебе говорил о том, чтобы не перебивать? — Чимин почти что лает, и из-за громкости его голоса ты вздрагиваешь. — Я-я-я… Вы г-говорили мне- — Чонгук задыхается от своих слов, он так напуган, что сильно трясется. — Хватит! — Чимин кричит, и Чонгук немедленно сжимает губы в линию, склоняя голову, как побитый щенок. — Когда ты научишься держать рот закрытым, — Чимин насмехается, посылая ему наиболее ядовитый взгляд, который ты когда-либо видела на его лице. — Оставь его! — слова выходят до того, как ты останавливаешь себя, но ты не можешь не молчать.       Они оба разворачивают голову, смотря на тебя. Удивление окрашивает черты лица Чимина, и глаза Чонгука наполняются другой злобной виной, его губа жалко подрагивает. — Разве так можно разговаривать со своим парнем? — рявкает Чимин, поднимая бровь. — Ты не мой парень.       Быстрого изменения его выражения достаточно, чтобы еще сильнее вызвать у тебя раздражение. Боль мелькнула на его лице, а глаза блестят от непролитых слез. — Перестань, — говорит Чимин слабым голосом. — Ты просто пытаешься ранить меня.       Но ты не останавливаешься, внутренне радуясь, что добилась другой реакции, помимо самодовольства. — Ты не Чимин. Я хочу вернуться к моему настоящему парню. — Перестань, прекрати! — он скрывает голову в ладонях, дергая себя за волосы, словно слова причиняют ему физическую боль. — Дай мне уйти! Я не хочу быть здесь! Я ненавижу тебя! — ты извиваешься в кресле, атакуя его словами, так как это единственное, что ты можешь сделать.       Но что-то в этом предложении меняет его: Чимин замирает, медленно поднимая голову с колен, чтобы посмотреть на тебя. Ты никогда не чувствовала такой холод, чем в этот момент. Его глаза стали полностью черными: ни радужки, ни зрачка, ни единой крапинки белого. Только две зияющие дыры чернильной тьмы. Как будто они могут проглотить тебя целиком. — Я предупреждаю тебя, Т/И, — говорит Чимин, и его голос смертельно тих, как затишье перед бурей. — Извинись передо мной сейчас же. Скажи, что ты любишь меня и что ты останешься со мной. Скажи, что любишь меня, и, может быть, я прощу тебя.       Даже если бы ты заставила себя говорить, ты знаешь, что это будет неубедительно. Поэтому ты молчишь, прикованная к сидению его устрашающим взглядом. — Раз, — он говорит, усиленно сдерживаясь, как если ему тяжело контролировать себя. — Два.       Ты в подчиненном ужасе осознаешь, что он ведет отсчет, словно ты ребенок. Ожидание толстым слоем висит в воздухе. Жуки на абажурах содрогаются, темные фигуры в паутине над головой сбегают из виду, мебель вздрагивает, а затем все прекращается. Чимин останавливается, поднимая обе брови, давая тебе последний шанс. Но ты продолжаешь сидеть и сжимать челюсти. Он вскакивает на ноги, выкрикивая последнюю цифру и хватаясь за раковину твоего уха. Подлокотники кресла ослабевают, освобождая тебя. Чимин дергает тебя вверх и тащит за собой, пока ты выкрикиваешь протесты. — Нет, нет, подождите, пожалуйста! — Чонгук умоляет, когда видит, куда направляется Чимин. Он не думает, что сможет вынести то, как ты примешь его наказание за него. — Тихо! — рявкает Чимин, пронзая его острым, как бритва, взглядом. — Я разберусь с тобой позже, — говорит он, заставляя лицо Чонгук потерять все краски.       Чимин сжимает руку в кулак на задней части твоей пижамы и выносит тебя из комнаты, как кот, держащий котенка за шкирку. Несмотря на твои попытки вырваться, он ведет тебя, пока перед вами не появляется зеркало в полный рост в конце коридора. Схватив тебя за плечи, он толкает тебя вперед, пока твое тело не проходит сквозь стекло на другую сторону. Ты падаешь на холодный, сырой пол со стоном. Все, что ты видишь — это торс Чимина, выступающий из стены, когда каменная поверхность пропускает его внутрь, как вода. — Я выпущу тебя, как только ты выучишь свой урок, — Чимин выговаривает тебя, возвышаясь над твоей сжавшейся фигурой.       Ты бросаешься на него с разочарованным криком, но он отступает обратно через стену, и твои руки встречаются с твердым бетоном. Ты бьешь кулаками, пинаешь ногами, кричишь до тех пор, пока горло не заболит, но стена не сдается. Теперь ты действительно попалась в ловушку.       У тебя за спиной проскользнул шорох, звук простыней. Ты резко разворачиваешься, тяжело дыша, исследуя темноту. Проходит время, пока твои глаза не приспособились к окружению, но, когда они адаптировались, ты видишь, что находишься в комнате чуть больше, чем чулан. Пол загроможден влажными листами бумаги, эскизами и рисунками. Единственная мебель здесь — это маленькая ржавая металлическая кровать и пыльная тумбочка. Большой комочек человеческого размера расположился на матрасе, и, судя по тому, как шуршат простыни, ты можешь сказать, что он сильно дрожит. — Эй? — ты шепчешь, делая несколько осторожных шагов к фигуре.       Он не отвечает, только вздрагивает и в ответ больше натягивает на себя ткань. Медленно аккуратно ты откидываешь простыню, за которой прячется парень с щеками, измазанными в грязи, и одетый в красный вязаный свитер. Его темно-каштановые волосы неопрятны, длиннее сзади, выглядывающие из коричневого берета на голове. Он тесно прижимает что-то к своей груди, но ты не можешь разглядеть. Тебе не нужно спрашивать его имя. Во всяком случае, ты точно знаешь, кто он. — О Боже, — бормочешь ты себе под нос, когда до тебя доходит осознание.       Парень поднимает голову, как если наконец-то замечает твое присутствие, и что-то похожее на узнавание вспыхивает в его глазах. — …Т/И? — он говорит хрипло, глядя на тебя широко раскрытыми уязвимыми глазами, его голос намного глубже, чем ты ожидала, но трясущееся состояние выдает в нем слабость. — О-откуда ты меня знаешь?       Ты до сих пор держишь дистанцию, но ты не можешь заставить себя бояться его. Не тогда, когда он сгрудился в углу и выглядит таким хрупким, беспомощным и сломленным. — Он говорит о тебе. Все время. Чонгук тоже, — парень говорит, глядя на вещь в своих руках. Сейчас ты видишь, что это маленькая плюшевая зверушка, из-за меха на мордочке она напоминала померанского шпица. — Чонгук? — ты спрашиваешь, смущенная тем, причем здесь младший.       Парень грустно кивает. — Он оставляет Чонгука здесь, когда он плохо себя ведет. Он говорил мне о тебе.       Настает тишина. Ты тщательно наблюдаешь за его действиями. Он выглядит так, словно находится в прострации: глаза остекленели, пальцы повторяли одно и тот же монотонное движение, словно пропуская пластинку. Повисшее молчание звенит в этих сырых каменных стенах. Пронзительный холод слишком острый, он проникает в твои кости, но это не то, почему ты трясешься. — Как давно ты здесь? — ты мягко спрашиваешь.       Его лицо нахмурилось в видимом замешательстве, когда его взгляд бросается взад и вперед. — Я… я не помню, — безнадежно отвечает он. — Я не могу… — он задыхается со всхлипом, а кадык горла покачивается во время рыданий. — Я не могу даже вспомнить свое имя. — Тэхён, — ты немедленно реагируешь, резко и звонко на фоне затхлой, звенящей тишины.       Он резко поднимает голову, словно колокольчик прозвенел в голове. Туманное видение исчезает из его глаз. — Твое имя — Тэхён, — заканчиваешь ты.       Что-то внутри него ломается. Рассыпается, рушится, разбивается, его глаза наполнены слезами, когда его подбородок подрагивает. Его тело сгибается, сотрясаясь от душераздирающих рыданий. Он протягивает отчаянно вытянутые пальцы вперед и зацепляется за тебя, притягивая к себе на кровать. Не думая, ты прижимаешь его к себе, обхватывая руками и покачиваясь, несмотря на то, что он уже не маленький. Ты позволяешь ему плакать, пока у него не перехватывает дыхание тем плачем, что опустошает легкие и практически разрывает грудь; ты даешь ему спрятать свое лицо в твоей пижаме и пропитать ее слезами; ты позволяешь ему сцепить ваши руки вместе, что он оставляет следы.       Кто знает, сколько прошло времени с тех пор, как он в последний раз познал комфорт человеческого тепла.