Auf Wiedersehen, Sweetheart

Феличиано не был уверен, что именно его разбудило. Это мог быть одинокий луч пасмурной утренней зари, проплывающий перед его глазами, или непривычный скрип деревянных балок, или резкий холод, расползающийся по всей его коже, когда огонь окончательно потух. Что он понял сразу, так это то, что Людвиг ушёл. Он медленно повернулся к пустующей половине кровати рядом с собой и провёл по ней рукой. Феличиано знал, что всё так и будет, когда он проснётся. Но он всё равно чувствовал себя опустошённым, чувствовал ноющую боль и холод, как будто часть его оторвали. Удобнее устроив голову на сене, он закрыл глаза, цепляясь за последнее прикосновение и воспоминание о Людвиге. Только он начал снова погружаться в сон, как вдруг услышал со скрипом открывающуюся дверь амбара. — Феличиано? Находясь в почти бессознательном состоянии, Феличиано озадаченно свёл брови, пробормотав: — Людвиг? — Он медленно повернулся на голос, смаргивая остатки сна с глаз. — Дедушка? — Феличиано бросил быстрый взгляд вниз. Ох, слава Богу… его штаны были на нём. — Фели, хвала небесам! — Дедушка Рим стремительно пересёк комнату, падая перед внуком на колени и очень крепко его обнимая. Спустя несколько ошеломляющих, озадачивающих и скорее неудобных мгновений, Феличиано мягко похлопал Рима по плечу. — Не могу дышать. Рим отстранился, и Феличиано перевёл дыхание. — Я искал везде, — Рим вздохнул. Его глаза были красными, а волосы — растрёпанными и непричёсанными. Он выглядел измотанным. — Всю ночь. Везде, где только можно. И я уже думал… Я был почти что уверен… Ох, Фели, мне так жаль. — Рим вновь обнял внука. — Ты в порядке? Скажи мне, что ты в порядке! Феличиано не знал, что сказать. Он не был уверен, как должен на это реагировать. Но ему было грустно и больно, а это был его дедушка, который всегда помогал избавиться от всех этих дурных чувств. Феличиано выдохнул с облегчением и обнял его в ответ, цепляясь за него в надежде, что тот сможет вернуть всё на свои места и в этот раз. — Я в порядке, дедушка. Я думал, ты ненавидишь меня. — Никогда, Фели. Прости меня за те ужасные слова. Прости за мою ярость. Если бы я тебя не нашёл… о Господи, если бы я не нашёл тебя… — Рим не мог закончить предложение. А Феличиано уже так устал плакать. . Лучи утреннего солнца проникали через кухонные окна, купая маленькую комнату в знакомом золотистом свете. Буря прошла, как будто её никогда и не было. Феличиано сидел напротив дедушки Рима, уставившись на свои руки, лежащие на столе, совершенно не знающий, как вести себя в такой странной, непривычной ситуации. Рим не казался раздражённым, а с их возвращения домой из амбара был только добродушным и обеспокоенным, хотя Феличиано понимал, что тот должен быть в ярости. После всего, что Феличиано наделал, предупредив Людвига; после ночи, которую он провёл вдали от дома, а Рим — в его поисках; после всего сказанного прошлым вечером — как дедушка Рим мог не злиться? — Что Антонио тебе сказал? — робко спросил Феличиано. — Он сказал мне, что ты подружился с немецким лётчиком. И что ты информировал его о завтрашней высадке американцев. — Голос Рима звучал слишком спокойно. — Прости меня, дедушка. Я не хотел, чтобы он говорил кому-либо, я просто пытался остановить его, чтобы он не возвращался на базу… Я всего лишь хотел спасти его, и всё, я не собирался предавать… — Я знаю это, Феличиано. Феличиано опустил взгляд на стол в ожидании, что Рим продолжит. Но тот молчал. — Я всё испортил? — Нам пришлось изменить планы. Будем надеяться… всё будет как надо. — Феличиано кивнул, понимая, что Рим не собирается говорить ему больше. И задался вопросом, как много ему теперь будет позволено знать. — Этот немец был тебе больше, чем другом, верно? Вопрос застал Феличиано врасплох. Внутри похолодело. Он тяжело сглотнул и медленно поднял свой напуганный взгляд широко распахнутых глаз. Но Рим всё ещё не выглядел разозлённым. — Так я и думал. Он, должно быть, много для тебя значит, чтобы так рисковать. Феличиано лишь неуверенно кивнул. Наступила давящая тишина, и он вновь молча ждал, не уверенный, чего ожидать, и не зная, что делать. Наконец Рим глубоко вздохнул и задумчиво улыбнулся. — Знаешь, Феличиано, твоя бабушка была самой красивой женщиной, которую я когда-либо встречал на всём белом свете. Оливковая кожа, густые чёрные кудри, самые прекрасные тёмные глаза, которые я когда-либо видел. В то мгновение, когда я только положил на неё глаз, я знал, что никогда не смогу полюбить другую. Я подошёл прямо к ней, взял её за руку и попросил её выйти за меня. Беспокойство Феличиано быстро забылось. Прошло очень много времени с тех пор, как дедушка Рим говорил о прошлом, а он всегда рассказывал самые лучшие истории. Феличиано слегка просиял и с интересом уставился на дедушку. — Вау. И она сказала «да»? — Нет. Нет, она ударила меня. — Рим ухмыльнулся, и Феличиано рассмеялся. — Но я поклялся, что никогда не сдамся. Это заняло месяц. Целый месяц, можешь себе представить? Я мог заполучить любую девушку в Италии в считанные секунды. Но эти упёртые греки… Это заняло месяц. — Так она любила тебя? — Да. Очень сильно. — Глаза Рима немного расфокусировались, как будто он смотрел сквозь Феличиано. — Когда она умерла при родах, я думал, что умру вместе с ней. Я хотел, — Рим вздохнул. — Но я не мог. У меня осталась самая прекрасная в этом мире маленькая девочка, за которой я должен был ухаживать. Феличиано улыбнулся. — Мама. — Твоя бабушка, она была так похожа на Ловино. Твоя мама же была прямо как ты. — Глаза Рима сияли во время рассказа. — Я всегда говорил, что она родилась с кисточкой в руке. Такая талантливая. И пела она как ангел. И писала, и рисовала, и могла говорить с кем угодно о чём угодно. — Феличиано вслушивался в каждое слово. Дедушка Рим никогда особо не говорил о его матери. Это всегда было слишком болезненной темой. — Она была светом моей жизни. Такая весёлая, такая жизнерадостная… все, кто встречал её, сразу же влюблялись. — Лицо Рима помрачнело, взгляд ожесточился. — Включая его. — Моего отца. — Феличиано почти ничего не знал о своём отце. Дедушка Рим не говорил о нём. — Я умолял её не сбегать вместе с ним. Она была так молода. Но она не послушала. Я кричал, как никогда прежде. И это был последний раз, когда я её видел. — Феличиано так ясно мог разглядеть боль и сожаление в его глазах. — Она была не старше тебя, Фели. Не старше тебя, когда он оставил её одну и она больше не могла жить с этой болью. Когда я узнал о… — Рим содрогнулся и закрыл глаза. Феличиано отвёл взгляд на мгновение, в груди потяжелело. Тот выдохнул и продолжил: — Когда я узнал об этом, второй раз за свою жизнь я хотел покончить с собой. Но опять же, у меня не было другого выбора. Потому что внезапно я остался один с двумя крошечными, прекрасными внуками, у которых во всём этом мире не было никого, кроме меня. — Рим вновь мягко улыбнулся, предаваясь воспоминаниям. — Знаю, у меня, скорее всего, не всегда получалось, но я пытался делать всё возможное ради вас, мальчики. Возможно, я зачастую слишком опекал вас, даже по сей день. Но это только потому, что я всегда знал, что моё сердце не выдержит третьего раза. Рим вдруг стал выглядеть старше, более уставшим и совершенно разбитым. Когда Феличиано был ребёнком, дедушка Рим казался таким большим, с ним он чувствовал себя в безопасности. Он мог отгонять монстров и ночные кошмары, мог защитить буквально от всего. Был в силах изменить любую ситуацию в лучшую сторону. Но потом мир изменился, и монстры стали реальными. Феличиано вырос и теперь уже знал, что защитить от всего — невозможно, даже для дедушки. И что никто не в силах изменить любую ситуацию в лучшую сторону. Это было действительно тяжело осознавать. — Дедушка, я не мама. И Ловино тоже. То, что она влюбилась и сбежала, не означает, что мы поступим так же. — Теперь было понятно, почему Рим так недолюбливал Антонио. И какую боль ему бы причинил Феличиано, если бы всё бросил и сбежал в Швейцарию. Феличиано почувствовал укол вины, задумавшись, хватило бы ли этого, чтобы остановить его. Но… — Есть вещи, от которых даже ты не сможешь нас уберечь, дедушка. И ты не в силах помешать такому сильному чувству как любовь. — Фели, когда это ты так повзрослел? — Рим вздохнул и покачал головой, посмотрев на внука. — Я не могу понять вас, мальчики. В вашем возрасте у меня было семь девушек. — Он ухмыльнулся, и на мгновение в его глазах вновь появился огонёк. — По одной на каждую ночь в неделе. Феличиано рассмеялся, а Рим медленно встал и направился в гостиную. — Поспи ещё, Феличиано. . Второй раз за день Феличиано не мог понять, что же его разбудило. Вначале он подумал, что это был сильный взрыв, прогремевший уж слишком близко, или низкий и степенный рёв, звучащий как сотни самолётов, пролетающих над его головой. Но потом он осознал, что кто-то кричал. Феличиано вскочил с кровати и побежал в гостиную, его тело среагировало быстрее, чем сознание. Когда он добрался до конца коридора, то тут же остановился, колеблясь; страх быстро расползался в его груди. Ловино отчаянно выбивался из хватки Рима; его широко распахнутые красные глаза не сводили взгляд с входной двери. Лицо было искажено в чистейшем ужасе и панике. Таким Феличиано ещё никогда его не видел; от подобного он не мог сдвинуться с места, и кровь стыла в его жилах. Рим прилагал все усилия, чтобы удержать Ловино у стены. — Пожалуйста, Ловино, остановись, так ты только повредишь… — НЕТ! Мы должны идти, должны идти прямо сейчас… — его голос был полон отчаяния и неконтролируем, а сам он в истерике выбивался из захвата. Феличиано молча наблюдал, слишком потрясённый, чтобы что-либо сказать, и нереальный ужас проплывал в его сознании. Дедушка говорил спокойно, ровно, несмотря на то что очевидно прилагал все свои усилия, чтобы остановить вырывающегося Ловино. — Лови, Лови, успокойся, выслушай меня, пожалуйста… — Мы должны помочь ему! — Ловино перевёл на него взгляд, полный отчаяния и мольбы. Он в панике вцепился в рубашку Рима. — Пожалуйста, дедушка, пожалуйста, помоги ему, умоляю… — Ловино, мне жаль, но мы ничего не можем с этим поделать, не сегодня… — Рим попытался успокаивающе коснуться его щеки, но тот испустил измученный рёв и оттолкнул руку. — Нет, НЕТ! Ты не понимаешь, они пытают его, прямо сейчас, они… о Боже. — Ловино побледнел, тяжело хватая ртом воздух. Он выглядел так, будто вот-вот потеряет сознание. — О Боже, нет… — Вдруг он начал кричать, неистово отбиваясь от Рима. — ОТПУСТИ МЕНЯ! — Ловино почти что выбрался из хватки, но в последнюю секунду Риму удалось удержать его руки и прижать к стене. — Что случилось? Ловино и Рим оба обернулись на тихий, дрожащий вопрос, впервые заметив Феличиано. Выражение лица Ловино в мгновение сменилось от ужаса к ярости. — Ты. Это всё ТВОЯ ВИНА! Феличиано вздохнул и отшагнул назад. Сердце сжала давящая паника. — Что? Что я… — Это всё твой грязный немецкий дружок! — выплюнул Ловино. — Он сдал им его, несомненно, как ещё они могли так внезапно о нём узнать? Сердце Феличиано застыло в груди. Комната вдруг стала тёмной и холодной. — Неужели… Неужели Антонио… — Похоже, что Гестапо получили наводку прошлой ночью, — холодно ответил Рим. — Они поймали Антонио сегодня рано утром. Феличиано подавил подкатившую тошноту. Ловино вновь начал бороться за своё высвобождение из хватки Рима. — Что ещё ты сказал этому немцу, Феличиано? — со злостью прокричал он. — Что ты ему сказал про Антонио? — Нет! — воскликнул Феличиано, шокированный и глубоко расстроенный. — Я никогда не упоминал ничего об Антонио, ни разу, и, в любом случае, это не мог быть Людвиг, не прошлой ночью, это невозможно! Рим лишь прикрыл глаза и отвернулся, в то время как Ловино крикнул: — Почему? — Потому что… потому что… — Взгляд Феличиано метался между Ловино и Римом. Но уже не было смысла и дальше скрывать правду. Сейчас они и так об этом знали. — Потому что Людвиг был со мной всю ночь. Сильный рёв заполнил комнату, когда ещё больше самолётов пролетело прямо над ними. Американцы атаковали; немцы были готовы. Воздушная битва шла полным ходом. Ловино покачал головой, глубоко расстроенный и поставленный в тупик. Он перевёл полный безысходности взгляд с Феличиано на Рима и на дверь. Затем он стал выглядеть явно надломленным и разбитым. Его ноги пошатнулись, и дедушка мягко опустил его на пол. — Я не должен был уходить. — Ловино тяжело дышал сквозь рвущиеся наружу рыдания.— Я не должен был давать это глупое обещание. Я не должен был… о Боже… Антонио… — Ловино затрясло; его лицо было белым и полным ужаса, взгляд отчаянный и неверящий. Феличиано никогда не думал, что увидит своего брата таким. Он был не в силах что-либо сказать и чувствовал, будто его сердце вырвали из груди, будто весь его мир тоже рассыпался на кусочки. — Ты сделал единственное, что мог, — мягко сказал Рим. — Ты послушал его, когда он велел тебе уходить. Ты поступил правильно. — Нет. Нет. — Ловино наконец выглядел уставшим и опустошённым. Он вцепился в Рима, который поглаживал его по волосам и мягко проговорил: — Мы сделаем всё, что в наших силах, для него, Ловино. Всё, что сможем. Феличиано стоял и смотрел, со слезами на щеках, совершенно потерянный. Он не знал, что сказать, что теперь делать и что чувствовать. Антонио был пойман, Ловино — морально разбит. Дедушка Рим не был в силах что-либо изменить. А Феличиано не мог с собой ничего поделать — с нарастающим шумом битвы он мог думать только о Людвиге, который был там. О том, что он не знал, увидятся ли они ещё когда-нибудь. Всё, что Феличиано знал, и всё, на что он полагался, вдруг начало рушиться прямо перед ним. Он чувствовал себя потерянным, напуганным и запутавшимся. — Что всё это значит, дедушка? Что же будет дальше? Внешний шум заполнил тишину комнаты: оглушительные взрывы неподалёку, рёв двигателей над головой, сотрясающие небо ужасающие звуки отдалённого боя, который был слишком близко. Дедушка Рим покачал головой, бережно и плавно укачивая Ловино. — Я не знаю. . Несколько месяцев спустя... . — Наземное Управление — Лидеру Шварц. Приём, Лидер Шварц. Можете доложить своё местоположение? Голос потрескивал в наушниках Людвига и в его ушах, нарушая сравнительно тихий и спокойный до этого времени полёт. Он быстро вышел из состояния безмятежности, с удивлением и раздражением отмечая, как же легко позволил себе забыться. Людвиг внимательно осмотрел чистое небо в своём поле зрения, приготовившись к ответу. Он даже не думал, что от него это потребуется в ближайшее время. Они почти прибыли к месту назначения, возвращаясь после длительной операции сопровождения бомбардировщиков до новой базы на австрийской границе. Людвиг был уставшим, истощённым, и запасы топлива, как и его энергии, иссякали. Он мог предположить, что трое сопровождающих его лётчиков эскадрильи чувствовали то же самое. Людвиг поправил свою маску, прежде чем ответить. — Это Лидер Шварц — Наземному Управлению. Мы сейчас на векторе 1-3-7, направляемся к 2-4-5, пока что всё хорошо. Отбой. — Вас понял, Лидер Шварц. Мы получили сообщение о врагах, патрулирующих вашу местность. Будьте начеку. Отбой. Людвиг ещё раз тщательно осмотрел небо; его взгляд скользил от обширных просторов голубых небес к раскинувшимся внизу зелёным полям. Как всегда, сердце кольнуло от нахлынувших воспоминаний о такой же зелёной траве и дубах, о прекрасных вечерах. Подняв взгляд, он остановил его на маленьком, потрёпанном красном цветке, который он прикрепил перед собой в кабине самолёта. Эти дни мысли о Феличиано приходили постоянно. Мысли, воспоминания — они были единственным, что помогало ему проходить через всё это. Он не видел его с той самой прекрасной, штормовой и почти что сказочной ночи, которой они расстались. Смотреть на спящего Феличиано, осторожно одевать его и бережно вложить такую ценную фотографию в свой бумажник; запечатлеть прощальный поцелуй на его мягкой, тёплой коже и услышать его вздох во сне… оставить Феличиано той ночью — самое тяжёлое, что Людвиг когда-либо совершал. А потом всё пошло под откос. Американцы приземлились и вынудили подразделение Людвига отступить. Месяцы неистовых воздушных боев, постоянных отступлений; потерь самолётов и непрекращающихся человеческих утрат. Всего двадцать два года, а Людвиг уже один из ветеранов Итальянской кампании. Его страна и долг всегда значили всё для него. И всё же сейчас, когда он увидел больше войны и почувствовал больше мира, чем думал, что когда-либо сможет ощутить, в его сознании всё чаще всплывали такие простые, наивные и искренние слова, эхом отдававшиеся в его голове: Швейцария, Людвиг. Я уехал бы прямо сейчас, если бы ты попросил. В ту же секунду. Людвиг попытался привести свои мысли в порядок и проговорил в маску: — Наземное Управление, пока что врагов не наблюдается. Мы вам доложим, если ситуация изменится. Повторяю, сейчас мы направляемся к вектору 2- Вспышка появилась из ниоткуда. Пылающий красный выстрел пролетел по правую сторону от самолёта, и Людвиг не раздумывая потянул штурвал, стремительно набирая высоту. Взгляд стрельнул к зеркалам, и на этот раз он увидел его. Сомнений быть не могло. Мустанг, спикировавший прямо за ним, стремительно приближался. Людвиг громко выругался. Он стукнул по панели управления, переключаясь на канал связи с остальными пилотами. — Внимание, внимание, Мустанг приближается, нужно провести манёвр уклоне… — И тут их стало больше. Небо позади него вдруг заполнилось вражескими самолётами, вылетающими прямо из-под солнца, появляющимися из ниоткуда. Людвиг насчитал четыре, прежде чем взять себя в руки, ухватиться за штурвал и прокричать: — Отставить, вступаем в бой! Людвиг резко свернул штурвал налево, совершая круговой поворот. Первый Мустанг неуклонно следовал прямо за ним. Поблизости три пилота исполнили его приказ, и эскадрилья равномерно разделилась. — Подъём, — прокричал Людвиг. — Поднимаемся на максимальную высоту. Немедленно проводим манёвр уклонения, нас атакуют. — Шварц Два, вас понял, — отозвался его второй пилот. Людвиг едва ли знал его. Он едва ли знал всех этих пилотов, все они были новобранцами… слишком много людей они потеряли за последнее время. Эта миссия должна была быть простой. Отдых для Людвига и лёгкое введение для новичков. Засада от вражеских самолётов — последнее, что им сейчас было нужно, особенно когда они так выдохлись после предыдущей миссии. Их голоса звучали встревоженно, когда они говорили по радиопередаче, даже не используя свои позывные. — И откуда они, чёрт возьми, взялись? — Это британцы? — Нет, это американцы. — Проклятье, я слишком устал для этого дерьма. Очередная вспышка пролетела прямо перед самолётом, и Людвиг вздрогнул. Его нервы были слегка раздражены неожиданной вражеской атакой и неопытными пилотами, которыми он руководил. — Хватит болтать, сосредоточьтесь. Нам надо набрать высоту. Им нужно было подняться выше, облететь Мустангов и атаковать их сзади. Им нужно было преимущество, которого так катастрофически не хватало. Людвиг продолжал стабильно возвышаться, но Мустанг в его поле зрения c лёгкостью следовал за ним. А потом он исчез. Людвиг моргнул, поражаясь, как же быстро этот самолёт скрылся из его поля зрения. — Куда он, чёрт возьми… Вдруг Мустанг появился прямо перед ним, буквально из ниоткуда. В считанные секунды Людвиг понял, кто это был. Слишком очевидной была выделяющаяся надпись на боковой стороне Мустанга p-51. «Леди Бет». Людвиг выругался и начал резко снижаться. Его второй пилот, видимо, тоже заметил надпись. — Охренеть, их лидер сам Волшебник, — паникующе раздалось по каналу связи. — Что? Этот парень недостижимый, он же… — Я сказал хватит болтать! — прокричал Людвиг. Он должен был поддерживать спокойствие среди команды даже во время боя. Но он понимал их тревогу. Людвиг знал этого американца. Ему уже приходилось сражаться с ним, довольно часто, с того самого момента высадки американцев. И он оправдывал своё прозвище — появлялся и исчезал, будто по волшебству, недостижимый для человеческого взгляда, всегда слишком быстрый и маневренный. Но Людвиг стиснул зубы и зловеще улыбнулся. Этот «Волшебник» был лучшим, кого американцы только могли отправить в нападение. Но, в таком случае, Людвиг был лучшим из немцев, кто мог бы отразить атаку. — Я разберусь с этим. Займитесь остальными самолётами. Людвиг вышел из пикирования и с лёгкостью выполнил переход к набору высоты. Как он и думал, Мустангу было не так просто перейти к этому после снижения, и у Людвига наконец появилось преимущество в высоте, которое он намеревался сохранить. Быстро просканировав взглядом местность, он, к своему счастью, не нашёл более четырёх самолетов, напавших ранее. Людвиг стремительной спиралью набирал высоту, пытаясь дойти до наиболее выгодной для атаки позиции. В его наушниках вновь раздался треск. — Наземное Управление — Лидеру Шварц. Мы потеряли ваш аудиосигнал. Каков статус? Отбой. Людвиг начал снижаться к хвосту Мустанга, сосредоточенно и сохраняя дыхание, очередью выпуская три выстрела. Волшебник легко уклонился вверх. Людвиг громко выругался прямо в радиосвязь. — Мы попали под атаку четырёх вражеских Мустангов и вынуждены защищаться. Похоже, они действуют в эшелонном построении и… Наземное Управление, оставайтесь на линии, видимо это… — Глаза Людвига расширились. Прямо перед ним в небе появились двое новых вражеских Мустангов. Людвиг бросил взгляд на зеркало, отмечая ещё двух позади себя. И теперь они вдруг оказались окружены. Пульс Людвига быстро и монотонно отстукивал в его ушах. Ладони вспотели. Восемь вражеских самолётов окружили их. Его горло пересохло, и он попытался сглотнуть. Их было слишком много. — Наземное Управление, нас окружили. Мы готовимся к уклонению. — Людвиг изменил канал связи. — Лидер Шварц — отряду Шварц, держим высоту, приготовьтесь к отступлению, мы… — Чёрт их побери, американцы были повсюду. — Шварц Три, Мустанг на твоём хвосте. — Ответа не последовало, как и любой попытки уклонения от пилота. В груди Людвига начала расти паника и злость разочарования. — Чёрт возьми, Шварц Три, пикируй! Сейчас же! — Меня задели! — Выпрыгивай с парашютом! — неистово прокричал Людвиг. — Шварц Три, живо выпрыгивай! Но было слишком поздно. Мессершмитт, вмиг охваченный пламенем, взорвался, разлетаясь на дымящиеся куски. Людвиг уставился пустым взглядом, его мозг кричал сделать хоть что-то, отдать приказ, который бы сгладил эту безнадёжную ситуацию. Он потерял человека. И он не собирается потерять ещё одного. Людвиг пытался неотрывно следить за всеми вражескими Мустангами, несмотря на то что сражаться собирался только с их непоколебимым лидером, недостижимо кружащим вокруг него. За ним Людвиг мог видеть, как самолёты формировали несколько эшелонных построений. Нижняя эскадрилья вылетела с востока, в то время как верхняя спускалась с юга. Людвиг всем телом ощущал сильное напряжение. У него не было другого выбора. Они не могли победить в этом сражении. Он отдал приказ; его дыхание было ровным, а разум чист. — Это Лидер Шварц. Незамедлительно осуществляем резкое пикирование и разделяемся в горизонтальном полёте; направляемся к вектору 2-5-7, удерживая курс на базу. Попытайтесь обогнать их, мы не в силах противостоять им. Два самолёта исчезли из его поля зрения, выполняя приказ. Мгновение спустя в наушниках раздался голос его второго пилота: — Лидер Шварц, вы не осуществили манёвр. — Следуй моим указаниям и держи курс на вектор 2-5-7, - спокойно ответил Людвиг. — Но сэр… — Это приказ. Конец связи. — Лейтенант! Людвиг отключил радиосвязь, заставляя себя сконцентрироваться, и сделал глубокий судорожный глоток воздуха. Он перевёл взгляд с панели управления на пол, а затем на драгоценный красный цветок. После он остановил взгляд на американском лидере, их так называемом Волшебнике. Он взглянул в зеркало, замечая своих людей, летящих вдалеке, которым всё-таки удалось перехитрить более медленных Мустангов. Только после этого Людвиг вернулся в исходное положение, уже полностью сосредоточенный на своём собственном самолёте. Восемь американских Мустангов окружили его. Но только один из них был его целью. — Ну вперёд, Волшебник, — прошептал он; волнение, предвкушение и непоколебимая сосредоточенность отбивали в его голове. — Порази меня. В скором времени Людвиг вновь растворился в бурном хаосе воздушной битвы. Он успокоил свой разум, и Грета стала продолжением него. Передал ей и своим инстинктам контроль над собой, пока не начало казаться, что Грета маневрирует и атакует сама по себе. Первый вражеский самолёт был повержен прежде, чем Людвиг осознал, что он стреляет. Но когда этот Мустанг разлетелся на тысячи осколков, его заменил другой. А этот чёртов Волшебник всё ещё был на хвосте у Людвига, отказываясь отступать. Ещё один самолёт приближался сверху, и Людвиг изменил траекторию, чтобы избавиться от него. И вот опять, Волшебник вновь исчез, а на его месте уже был другой такой же Мустанг. Их группировка была очень хорошо организована, скоординирована, однако непредсказуема. И где-то на краю сознания у Людвига было странное предчувствие, будто они либо играют с ним, либо, во что было очень трудно поверить, дают что-то наподобие шанса. «Чёртовы американцы» — прорычал он себе под нос, пытаясь держать летящих Мустангов в поле зрения впереди себя. Людвиг сохранял горизонтальный полёт и, нацелившись на одного из Мустангов, выстрелил точно в цель. Вражеский самолёт отбросило в обратном направлении, и он начал падать вместе со сгустком чёрного дыма. Резко развернувшись, Людвиг сбил самолёт, который был у него на хвосте, и начал осматриваться в поисках новой цели. Как только дым рассеялся, Людвиг нашёл её. Его сердцебиение участилось, когда он вышел прямо на их лидера. Волшебник. «Леди Бет». Он был под его прицелом. Рука Людвига вцепилась в рычаг управления, и он зловеще улыбнулся, приготовившись стрелять. Но вдруг его обзор был перекрыт, когда второй пилот Волшебника резко появился перед ним; легко узнаваемый красный кленовый лист украшал его Мустанг. Воспользовавшись эффектом неожиданности, он выстрелил прямо в самолёт растерявшегося Людвига. Тот начал резко отклоняться в попытке увернуться, но было слишком поздно. Залп пронзил крыло, и его самолёт, дрожа, начал терять высоту. Людвигу пришлось приложить массу усилий, чтобы выровняться. — Вверх, Грета, — прорычал он. — Поднимайся, поднимайся! Людвиг был очень зол на себя. Он не должен был забывать о втором пилоте и быть готовым к тому, что тот может появиться в любой момент. Но никто никогда попросту не замечал его, пока уже не было слишком поздно. Людвиг встряхнул головой в попытке очистить её от шока. Он не мог так просто потерпеть поражение; не когда он был так близко к победе над Волшебником. Но Людвиг мог видеть столп дыма, вздымающийся сбоку самолёта. Двигатель всё ослабевал, с усилием сохраняя энергию. Людвиг пытался набрать высоту, но это становилось уже невозможным. Его самолёт летел слишком медленно. Он потянулся за маской и включил радиосвязь. Опять же, это было единственным, что он мог сделать. — Лидер Шварц — Наземному Управлению. В меня попали. Мой самолёт падает. Я собираюсь совершить аварийную посадку. — Лидер Шварц, вы на вражеской территории. — У меня нет выбора. — Очередной толчок. Его самолёт мотало из стороны в сторону, и Людвиг бился с управлением в попытке выровнять его. Но это было бесполезно. Он падал вниз. — Моё левое крыло было повреждено. Мне нужно приземлиться сейчас же. Перед ответом Наземного Управления была небольшая пауза. — Удачи, Лидер Шварц. Людвиг стянул маску с лица и сосредоточился на дыхании, на поддержании ровного хода самолёта, на том, что он выживет. С такими повреждениями у него не получится благополучно приземлиться. Но если он не посадит самолёт, то тот скоро закрутится в смертельном штопоре. Он поддерживал ступенчатое снижение; вражеская эскадрилья цепочкой следовала за ним. Но он не обращал на них внимания. Вся его сила и фокусировка были сосредоточены на сохранении управления над повреждённым самолётом, который становился всё более неуправляемым. Ливень искр струился у его бокового окна. Белый дым начал заполнять кабину. Скорость падения всё нарастала. Он сжал зубы и попытался сохранять сосредоточенность. Но тысячи мыслей и образов вдруг заполнили его разум. Как он играл с длинными белыми волосами дедушки, когда был ребёнком. Как Гилберт на прощание махал, взобравшись на поезд, опрятно одетый в новую пехотную униформу. И Феличиано: красивый, странный, прекрасный Феличиано. Только его, его всё. Феличиано, смеясь бегущий по тёплой зеленой траве, кладущий цветок в карман его кителя, весело улыбающийся для фотографии, тяжело дышащий рядом с ним на сеновале, вцепившийся в его руку и умоляющий сбежать вместе с ним. Поле зрения Людвига было затуманено и расплывчато от дыма, и он потянулся за красным цветком. «Вот, возьми, Людвиг. По-итальянски цветок будет fiore!» Земля с обширными зелёными полями всё приближалась. Людвиг привёл самолёт в посадочное положение и приготовился, удерживая маленький помятый цветок у своей груди. В самую последнюю секунду он закрыл свои глаза. — Феличиано…