The Rod of Asclepius

Май. Вдох — раз, два, три, четыре, пять, шесть — и выдох. Йен крепко сжимает кулаки и глубоко впивается ногтями в ладони, наверняка оставляя вмятины в форме полумесяцев. Он прислоняется спиной к холодным металлическим стойкам позади себя и откидывает голову назад. Это идиотское дыхательное упражнение должно помочь ему подавить тревогу, и отчасти оно действительно помогает. Его сердцебиение успокаивается, и он больше не задыхается, но его ум работает безудержно, и никакие чертовы глубокие вдохи не смогут это изменить. Вдох — раз, два, три, четыре, пять, шесть — и выдох. Блядь. Йен почти уверен — это всем давно известно — что ваш первый рабочий день не совсем удачный, если в конечном итоге вы прячетесь в кладовке. Вероятно, еще хуже, что он прячется потому, что слишком напряжен; совсем плохо, когда работа, которой он пытается избегать — помощь в диагностике заболеваний пациентов. Вдох — раз, два, три, четыре, пять, шесть — и выдох. Йен все конкретно пустил по пизде. Почему он решил, что заниматься медициной — хорошая идея? Его мозг лихорадочно перечисляет все причины, по которым он может считать себя глупым и отвратительным, но он вспоминает, что тогда это была лишь возможность спасать жизни людей, после того как его отвергли в армии. В то время это казалось разумной идеей, но сейчас Йен хочет телепортироваться в прошлое и продолжать страдать херней, пока не окажется далеко-далеко от медицинской школы, стажировки и любой предстоящей ординатуры. Вдох — раз, два, три, четыре, пять, шесть — и выдох. Прошло всего шесть часов, а он уже пытается удрать с корабля. Восемь лет обучения с адской конкуренцией, во время которого Йен практически убил себя, чтобы закончить программу, и оплата в триста тысяч долларов. Он прошел через все это, только чтобы получить этот пункт — отметку о шести часах стажировки — и смыться куда подальше. Блядь, он ебаный идиот. Он никогда не должен был слушать Липа, нужно было просто стать тренером в фитнес-клубе или найти работу в гараже, как Фиона. По крайней мере, тогда он бы не стал так феерично подставлять себя в финансовом плане. Вдох — раз, два, три, четыре, пять, шесть — и выдох. Он действительно по-королевски проебался. Как он вообще сможет выплатить долг за обучение без высокооплачиваемой работы? Это невозможно. Нет даже намека на такой шанс, даже возможности помечтать о том, что это станет реальным, потому что теперь, когда он уйдет, спустя шесть блядских часов, он никогда не сможет получать зарплату выше средней. Вдох — раз, два, три — Нахуй это! Он с шумом выдыхает, ему все равно ничего не помогает. Йен резко поворачивается и прижимается лбом к металлической стойке, закрывает глаза и бормочет себе под нос, — Блядь, блядь, блядь, — как мантру своей бесполезности. Он такой уебок. Дверь с грохотом распахивается, привлекая внимание. Йен резко вскидывает голову и оборачивается, пытаясь придумать реалистичное оправдание тому, почему он просто торчит в кладовке последние десять минут. Йен не узнает вошедшего парня и не знает, радует это его или нет, хотя он не может не чувствовать крошечного облегчения, когда замечает красную форму медбрата. Он не хочет даже представлять, насколько отвратительно было бы, войди сюда лечащий врач или, что еще хуже, главный врач. Медбрат скрещивает руки на груди и громко фыркает, когда дверь за ним закрывается, — Блядь, ты только что проиграл мне двадцать баксов, — говорит он и качает головой. Парень делает шаг вперед и отталкивает Йена в сторону, чтобы покопаться на одной из металлических полок. Йен моргает, — Извини? Медбрат наклоняет голову, чтобы взглянуть на него и вздыхает. Он указывает пальцем на Йена, говоря медленно и четко, чтобы каждое слово звучало как можно острее, — Ты. Проебал. Мои. Деньги, — медбрат хмурится и пробегает глазами по лицу Йена, — Ты что, блядь, глухой, Тряпичная Энни(1)? — Ты назвал меня Тряпичной Энни? — спрашивает Йен, удивляясь самому себе и тихо смеясь. Он смутно осознает, что парень кажется раздраженным и что, возможно, это не лучшая идея — стоять так близко к нему или продолжать говорить с ним, но по какой-то причине присутствие рядом этого ворчливого медбрата действительно успокаивает его нервы. — Да, потому что у тебя, блядь, такая же швабра, — медбрат показывает на голову Йена и сильно хмурится. Йен снова смеется и прислоняется спиной к металлическим стойкам. За все годы, что он выслушивал оскорбления и подъебки о цвете своих волос, ни один не был таким… отстойным, — Серьезно? — спрашивает Йен, — Это все, что у тебя есть? Медбрат прищелкивает языком, — Я мог бы назвать тебя Рыжим лобком или Огненным членом, прости за то, что стараюсь не быть грубым на работе. Йен почти уверен, что тот сказал «блядь», по крайней мере раз за время их диалога, и все сводится к тому, что либо он забыл, что «блядь» — это ругательство, либо очень мало заботится о своем уровне грубости на работе. — Все еще не очень креативно, — комментирует Йен, самодовольно улыбаясь. Медбрат усмехается и отворачивается от Йена, направляясь к полке на противоположной стороне кладовой, — Как бы там ни было, мудак, я, по крайней мере, не ныкаюсь по шкафам от своей работы. Это задевает за живое, и Йен снова немного сдувается, — Я просто немного нервничаю, — бормочет он, глядя вниз и шаркая ногами. Медбрат усмехается и закатывает глаза, — Без ебаных шуток, я поэтому и проиграл — не думал, что ты из тех, кто паникует. Йен сглатывает и кивает, напряжение в груди возвращается, и краткий миг спокойствия мгновенно рассеивается, — Извини, — Йен закрывает глаза и снова сжимает кулаки, пытаясь вспомнить дыхательные упражнения, прежде чем начать хватать ртом воздух, — Я не хотел… Блядь. Йен чувствует мягкое давление на свои руки и слышит нежный голос, шепчущий, — Эй, эй, все хорошо? Ну же, чувак, ты в порядке? Йен медленно открывает глаза, видит протянутые руки и понимает, что давление, которое он ощущает — это медбрат, удерживающий его. Он поднимает голову, парень стоит и смотрит на него, нахмурив лоб и с явным беспокойством на лице, — Извини, — повторяет Йен, снова опуская глаза и делая несколько коротких резких вдохов, — Я просто не могу остановиться. Медбрат кивает и продолжает мягко сжимать руки Йена. Это приятно и Йен рад, что парень не отпускает его — давление его рук такое теплое и заземляющие. Медбрат натянуто улыбается, — Давай немного поговорим о чем-нибудь другом, хорошо? Как твое имя? — Э-э… Йен, Йен Галлагер. — Йен Галлагер, — повторяет медбрат, словно проверяя, как имя Йена ощущается у него на языке. Он присвистывает и ухмыляется, — Микки Милкович. — Микки, — бормочет Йен и улыбается. Он снова поднимает глаза и наконец чувствует себя достаточно уверенно, чтобы действительно рассмотреть медбрата. Он изучает лицо Микки — у него пухлые губы и острый нос, дневная щетина, которая утрет нос любой густой бороде, темные брови, длинные ресницы и самые голубые глаза, которые Йен когда-либо видел. Он довольно красив, в нетрадиционном смысле, и Йен удивляется, как он не заметил этого раньше, — Тебе идет. Микки хихикает и проводит языком по нижней губе, — Рад, что ты одобряешь, Галлагер, — Йен тихо смеется вместе с Микки и чувствует, как его сердцебиение снова приходит в норму. — Я не уверен, что гожусь для этой работы, — тихо признается Йен. Микки отпускает его руки, и Йен сразу же начинает скучать по ощущению мозолистых ладоней Микки на своей коже. — Ты знаешь, ставка была только на того, кто, по нашему мнению, не слетит с катушек в первый день. — Прекрасно, теперь мне намного лучше, — хмуро отвечает Йен. Микки театрально закатывает глаза и легонько шлепает Йена по руке, — Да, хорошо, заткнись нахуй. Я вообще-то не об этом. Я имел в виду, что мы ставили на того, кто не будет слетать с катушек, но только в первый день. Это не проясняет ситуацию для Йена, и он хмурится еще сильнее. Микки замечает это и хихикает, — Каждый интерн в какой-то момент выходит из себя, — он скрещивает руки на груди и прислоняется спиной к металлической стойке напротив Йена. У Микки есть намек на улыбку, и Йен думает, что она может быть даже немного нежной, — Большинство из вас сходят с ума в первый же день, — продолжает Микки, — но если это не случится сегодня, то обязательно через три дня, две недели или месяц. Губы Йена кривятся в полуулыбке, — Значит, все стажеры проходят через это? — На полном серьезе, ты четвертый, кого я нашел здесь сегодня. — У тебя неплохо получается, — задумчиво произносит Йен, — Ты что, всех интернов спасаешь от панических атак? Микки закатывает глаза и игриво смотрит на Йена, вся его прежняя враждебность, казалось бы, исчезает, — Я не гребаный психотерапевт. — Но со мной ты поговорил, — язвительно замечает Йен, и его улыбка становится еще шире. Микки прикусывает нижнюю губу и смотрит на дверь, стараясь не глядеть на Йена, когда легкий румянец пробегает по его шее, — Да, — отвечает он после короткого молчания и отталкивается от металлических полок, — Ладно, Галлагер, пошли отсюда. Пора нахуй оседлать эту лошадку, — когда Микки снова смотрит на Йена, на его лице появляется легкая улыбка, от которой сердце Йена трепещет. Постойте-ка — откуда это взялось? Микки толкает Йена локтем в плечо, и прежде чем у того остается слишком много времени, чтобы обдумать внезапные ощущения, поселившиеся в его груди, говорит, — Я даже буду помогать тебе с пациентами до конца дня. Йен выпрямляется и быстро перебирает слова, — Оу, ты не… я хочу сказать, у тебя наверняка есть дела поважнее… я не хочу загружать тебя. Микки шлепает ладонью по губам Йена и поднимает брови, — Серьезно, Галлагер? Просто кивни и следуй за мной, хорошо? Йен быстро кивает, и Микки убирает руку. Он открывает дверь и возвращается в больничные коридоры. Йен послушно следует за ним, не колеблясь ни секунды. Микки курирует его в течение всего оставшегося дня. Каждый разговор с пациентом, каждая капельница и каждая карта, которую он читает — Микки рядом с ним или поблизости. Йен заканчивает день, чувствуя, что, возможно — только возможно — если Микки будет рядом с ним, он сможет пережить следующий год. В ту ночь Йену снятся голубые глаза и мозолистые руки. Быть может, он влюбился.