The Rod of Asclepius

В очередной вечер Микки опять приносит кофе, на следующий после этого — тоже. Вставая утром по своему обычному дневному расписанию, Йен уже знает, что будет скучать по этому приятному бонусу ночных смен, но даже не успевает расстроиться, потому что в клинике Микки удивляет его, приходя с еще одним «лишним» кофе из кафетерия. В ту самую секунду Йен начинает замечать, как дело наконец-то сдвигается с мертвой точки. Пусть это не огромный прогресс, но теперь Микки все чаще останавливается, чтобы непринужденно поболтать с ним. Он спрашивает, как Йен провел выходные и смотрел ли он то идиотское шоу накануне вечером, рассказывает о том, что терпеть не может дождь и что «по какой-то гребаной причине не протирает свои штаны в Сиэтле». Йену очень это нравится. Каждая крупица внимания, которую он может получить от Микки — лучшая часть его дня. Йен знает, что скучал, но до тех пор, пока Микки не вернулся в его жизнь, заполняя своим присутствием все те зияющие дыры, которые он оставил на его сердце, Йен даже представить не мог степень своей тоски. Он обедает в кафетерии. На его подносе сэндвич, лимонное пирожное и два больших стакана кофе. Утром Микки вскользь обронил, что пойдет на ланч около двух, так что Йен позаботился о том, чтобы у него появилось окно для обеда в то же время. Возможно, это вовсе не было намеком на то, что Микки хочет сходить на ланч вместе, но — на тот случай, если все-таки было — Йен готов и ждет его. Микки приземляется напротив него за маленький столик как раз тогда, когда Йен приступает ко второй половине своего сэндвича. У Микки на подносе такой же сэндвич и чашка желе, а по обе стороны от них — два больших стакана кофе. Йен еле сдерживает себя, чтобы не засмеяться в голос, он хрюкает, с трудом жует и покачивает головой. Микки открывает пластиковый бутербродный контейнер и громко фыркает. — Они, м-м-м, случайно дали мне лишний стаканчик, — дразнится Йен с дерзкой, наглой ухмылкой. Микки всасывает воздух сквозь зубы и поднимает брови: — Да ладно тебе, Галлагер, придумай себе оправдание получше. Йен пожимает плечами. — А кто сказал, что я вру? Вообще-то, я заметил, что в последнее время в кафетерии очень часто случаются приступы внезапной щедрости. Микки заливается громким смехом, его улыбка, широкая и яркая, заставляет Йена снова влюбиться в него. Господи, как же ему не хватало этого гребаного смеха. Это — как вспомнить давно забытую любимую песню, мелодию которой ты все время пытался, но никак не мог напеть. Йен забивает на свою еду, чтобы просто наблюдать за Микки, сохраняя в своей памяти, как мило он морщит нос, и как его глаза сияют еще ярче. Он, наверное, выглядит жутко, просто уставившись, и он знает, что ему нужно отвернуться, прежде чем Микки заметит его пристальный взгляд. Но Йен не хочет. Иногда он думает, что он должен перестать любить Микки настолько сильно, особенно после всего произошедшего. Но любовь нельзя подчинить или проконтролировать. Йен уверен, чтобы будет любить Микки так же сильно изо дня в день, что бы ни случилось. — Думаю, мы оба просто будем охуенно накофеинены, — говорит Йен, меняя стаканчик кофе, который он купил Микки, на тот, который Микки купил ему. — Хотя пациенты, наверное, подумают, что мы на чем-то сидим. Микки снова фыркает, засовывая ложку в желе и зачерпывая. — Ну, это не худший расклад. Йен мягко улыбается и кивает: — Да, согласен. Микки прищуривается, замечая на себе пристальный взгляд Йена, но это вовсе не злобно, а кокетливо и игриво. На его губах появляется легкая улыбка, когда он глотает, а затем набирает в ложечку еще желе. Йен смеется и все-таки отводит взгляд, пока внутри его грудь переполняют тепло и легкость. Наконец-то — ебаный боже, наконец-то — он хотя бы примерно понимает, что творится у Микки в голове. Но раньше он тоже думал, что понимает. Йен старается не позволять темным мыслям разрушить его хрупкое счастье. Вместо этого он сосредотачивается на том, как они с Микки продолжают украдкой поглядывать друг на друга и не испытывают ни капли неловкости, когда их глаза встречаются. Они на мгновение задерживают свой взгляд, улыбаются и спокойно возвращаются к еде. Это так глупо, и Йену кажется, что он вернулся в среднюю школу, но он ни на что бы это не променял.

***

Октябрь. Микки снова начинает разговаривать с Йеном, и это не обычные рабочие разговоры (хотя они и остаются в клинике), это точно так же, как было раньше — подтрунивания и постоянный флирт. Микки улыбается чуточку ярче каждый раз, когда видит Йена, толкает его плечом и показывает средний палец, если они сталкиваются в коридоре. Такое чувство, что Йен сделал миллион шагов назад, но в то же время, и миллион шагов вперед. Да, они не так близки, как были раньше, пока встречались — или, типа, встречались — но это все равно лучше ледяного молчания и пластмассовой вежливости. Господи, все, блядь, лучше, чем было. Йен превращается в старого себя, постоянного таскающегося за Микки и страдающего по нему, как конченый идиот. Только на этот раз он знает, что чувства небезответны. Знает, что боль в сердце взаимна. Он видит это по неуверенным колебаниям Микки, по подрагивающим в желании коснуться рукам, по тоске в глазах и вспышках сожаления. Йен каждой клеточкой своего существа чувствует, что Микки хочет большего — хочет Йена. Ему интересно, в курсе ли Микки, что Йен вернёт его обратно при первой возможности. Да, он был зол, просто пиздецки зол, если честно, но он уже давно простил Микки. Пускай ему и непонятно, чего именно так боится Микки, он знает, насколько поглощающим может быть страх выхода из шкафа. Ему никогда не дышала в затылок всеобъемлющая уверенность в том, что он умрет (или даже что-то хуже), если его отец узнает, кем он является на самом деле. Да, Фрэнк мог быть чертовски жестоким ублюдком, но это всегда было последствием его непрекращающегося алкоголизма, изредка природного хамства, но уж точно не из-за сексуальной ориентации Йена. Фрэнку отродясь было наплевать, кто кого ебет, и кто на что дрочит. Но это не мешает Йену понимать, насколько глубоким может быть страх осознания того, что ты гей. Страх, что о тебе узнают твои надменные соседи с длинными языками или, что сестры и братья вдруг отрекутся от тебя. Да, это несопоставимые вещи, но он точно знает, каково это — ненавидеть самого себя и вечно прятаться в тени из-за боязни быть отвергнутым. Йен помнит каждую секунду того ужаса, но для него это в прошлом. И даже не в недавнем прошлом. Прошло много лет с момента, когда он последний раз боялся. (Он был напуган, страх разъедал каждую его частичку, но сейчас все по-другому. Он все еще боится чего-то, но больше не того, кто он есть) Он знает, что Микки давно не живет со своим отцом, даже не встречается с ним, но некоторые вещи очень трудно отпустить. Трудно двигаться вперед, когда над тобой по-прежнему висит тень прошлого. У Йена самого есть демоны и травмы, которые он до сих пор не смог найти силы отпустить. Йен хочет поговорить с Микки об всем, прояснить ситуацию, докопаться до самой ее сути и вернуться на тот уровень отношений, на котором они были. Он просто не знает, с чего начать разговор.

***

Йен ненавидит просить о помощи, не способен даже попросить совета, как бы он ни пытался совершенствоваться и работать над этим. Он знает, что всем иногда требуется помощь, просто взгляд со стороны, чтобы разобраться в своих мыслях и желаниях, но иногда это пиздец как трудно признать. Он должен подготовить себя к этому, обдумать, что он хочет от разговора, и нужно ли ему вообще чужое мнение, будет ли это полезным. И после многих часов размышлений он убеждает себя, что да — ему жизненно необходимо поговорить с кем-то. И этим кем-то всегда является Лип. Говорить с ним проще всего. Лип сейчас работает в лаборатории по робототехнике в университете. Он помогает разрабатывать какую-то систему, которая сумеет усовершенствовать процесс сложных хирургических операций. Лип пытался объяснить ему суть этого несколько раз, но Йен недостаточно умен, чтобы понять. Он знает биологию, но инженерия — это то, чего он никогда не сможет постичь. Тот факт, что Лип работает над медицинскими технологиями, очень полезен для Йена, потому что лаборатория находится буквально в паре кварталов от клиники, где работает Йен. Лип ждет его снаружи в один из своих пятнадцатиминутных перерывов. Он расплачивается с уличным торговцем кучкой смятых купюр, отдает Йену его хот-дог и двигается к ближайшей скамейке. Он откусывает большой кусок, жует его, сглатывает, а затем смотрит на Йена. Лип рассказывает ему о последних достижениях в лаборатории и о том, как они близки к прорыву: — Знаешь, у нас есть один чувак - хирург из клиники в Вашингтоне, с которой мы будем работать через несколько месяцев, он ищет себе команду ординаторов. Я мог бы порекомендовать ему тебя, если хочешь. Йен прищуривается, глядя на Липа: — Я люблю свою работу, и разве не ты говорил мне выкладываться на все сто, чтобы доказать свою преданность? Лип пожимает плечами: — Я просто подумал, что было бы прикольно работать вместе. И это хороший шанс, мужик. Возможно, мы станем частью чего-то революционного. Йен закатывает глаза: — Ага-ага. Лип смеется, достает сигарету, закуривает и откидывается на спинку скамейки. — Хорошо, что у тебя стряслось? — Просто соскучился, — говорит Йен, с трудом подавляя в себе желание промолчать остаток перерыва и вернуться к работе. Он, блядь, ненавидит просить совета. Лип продолжает пристально заглядывать Йену прямо в душу: — Да не пизди, Йен, ты ненавидишь светские разговоры. Йен смеется, но кивает: — Это делает меня мудаком? — Само собой, но разве мы не все такие? — Лип хихикает, делает последнюю затяжку, прежде чем выбросить бычок в ближайшую урну и закурить еще одну. — Итак, переложи на меня груз своих печалей. Йен вздыхает и качает головой на своего высокомерного брата-засранца: — Ладно, но только постарайся быть беспристрастным. Лип коротко кивает, и Йен прекрасно понимает, что это нихуя не значит. Когда речь идет о возможности наебать кого-то или нюансах работы, Лип принимает на себя роль стратега, изучая проблему до тех пор, пока не найдет идеальное решение, но в делах личных он, как правило, имеет одну точку зрения, изменить которую невозможно. — Недавно я встретил одного парня, — начинает Йен, глядя на свои сложенные на коленях руки и подрагивающие ноги. — Он медбрат, мы работаем вместе и, вроде как, начали встречаться. Но он все еще в шкафу и пиздецки боится серьезных отношений. Я думал, что со мной все будет по-другому или… я не знаю, что, может быть, мы продвинемся хоть, блядь, немного дальше, но потом я сказал ему… — Йен затыкается, не в состоянии говорить о глубине своих чувств из-за страха выглядеть простым влюбленным идиотом. — Я сказал ему кое-что, что сильно его напугало, поэтому он наорал на меня и сбежал. — Как по мне, он выразился четко и ясно, — язвительно замечает Лип. Йен качает головой. — Он… я не могу просто взять и уйти от него. Какое-то время все было ужасно неловко, но теперь мы снова разговариваем, и, мне кажется, мы уже почти вернулись к тому, с чего начали. Я просто не знаю, как мне поговорить с ним об этом… что я, блядь, вообще могу выдавить из себя? Я знаю, что ему страшно, и я знаю почему, но я просто… сука, я просто не понимаю. Лип кладет тяжелую руку на плечо Йена и сжимает: — Ты в пизде, чувак. Йен смешливо фыркает: — Это мягко сказано. — Ладушки, — начинает Лип, бросая бычок на землю и упираясь локтями в колени. — Предупреждаю, тебе не понравится то, что я скажу. Йен сжимает губы в тонкую напряженную линию. Он надеялся, что Лип пообещает им с Микки желаемого "долго и счастливо", но в глубине души прекрасно понимал, что в реальности так не бывает. — Вы хотите совершенно разного. — Ты не знаешь... — Нет, знаю! — отрезает Лип. — Я знаю тебя, Йен. Я знаю, что ты хочешь крепких отношений с домиком и белым заборчиком с тех пор, как тебе исполнилось пятнадцать, и я знаю, что если этот парень так выкручивает тебе яйца, то он точно не хочет того же. Йен, тебе нужно просто сесть и подумать башкой. Если он такое ссыкло, то разве это правильно - заставлять его делать то, к чему он не готов и, может, не будет готов никогда? И что насчет тебя? Ты должен думать о себе. Тебе нужна стабильность, Йен. Ты и так крутишься как белка в колесе из-за своей работы, и не пойми меня неправильно, я охуенно рад, что ты так любишь свою работу. Но разве тебе нужен еще больший стресс и мозгоебка? Ты так долго был счастлив, Йен, зачем тебе тот, кто это испортит? Йен чувствует тяжесть в груди, стягивающую его легкие и давящую на сердце. Он не хочет признавать, что Лип прав, но… он прав. Йен не рассказывал ему о панических атаках, которые он испытывал на работе, и всем остальном стрессе, но Лип и без этого попал в самую точку. Учеба и так добавляет нестабильности в его жизнь, а с началом стажировки все только ухудшилось. И теперь Йен задается вопросом: является ли корнем всех его проблем появление реального жизненного опыта в области медицины, или это все-таки появление Микки? Может быть, сочетание и того, и другого. — Я люблю его, — тихо признается Йен. — Это я уже понял. Йен шмыгает носом и несколько раз моргает, стряхивая слезы с ресниц: — Я не могу просто закончить все это, Лип. Я вижу его каждый день, и это убивает меня. Я знаю, что уйти — лучший вариант для меня, но мне просто нужно поговорить с ним. Я должен знать, чего он хочет на самом деле. — Ну, добро. Только помни, что ты никому не сделаешь легче своими глупыми попытками заставить работать то, что работать просто не может, — подытоживает Лип и смотрит на часы. — Мне нужно возвращаться на работу. Просто подумай обо всем, хорошо? И о моем предложении насчет Вашингтона тоже. Думаю, для тебя будет полезно сменить обстановку. Йен кивает, ссутулившись на скамейке, а Лип встает и уходит.