Рождество, в которое ничего, совершенно ничего не случилось

Еще раз Warning! Рождественское насилие, кровь, каннибализм Браслет, который она с таким трудом выбрала, вдруг рвется как нитка. Просто запястье только что женское, тонкокостное, утолщается в обхвате, покрасневшая от ветра и легкого морозца кожа темнеет и становится как будто прорезиненная. Кожа косатки. — Простите, — под взглядом пожилого торговца Грейс поспешно роняет браслет на прилавок, прячет руку в широкий карман пальто. Сейчас на праздничной ярмарке начнется истошный крик, торговец зашумит, явится большая и злая Мышь с прихвостнями и как всегда все испортит. Только не сейчас, не сегодня. Сегодня же Рождество, в конце концов. Даже для таких как они. Вейлон широко и благодушно ухмыляется и говорит что заплатит за порванный браслет. — Подарок для милой леди. — торговец споро находит еще один такой же и кладет в красивую коробочку, еще и цепляет сверху бант с веточкой падуба. — Заходите в наш магазин на соседней улице и и счастливого вам рождества! Милая леди… Может он не заметил, а может… Даже если это жажда прибыли делает его слепым к особенностям опасных покупателей, Грейс испытывает иррациональное и слепое чувство признательности. Сегодня Косатка и впрямь ощущает себя Грейс, Грейс Балин как прежде, и от этого одновременно хорошо, и больно тоже. Это все ненадолго. Шершавым большим пальцем Вейлон гладит ее запястье. — Нравится браслетка, Грейс, милая? Косатка не сразу понимает, что это снова о ней. Милая. Грейс. У Вейлона все еще низкий, сиплый, почти шипящий голос рептилии. Под действием сыворотки в длинном пальто и шляпе, низко надвинутой на глаза, он выглядит как раздобревший бывший качок, ныне владелец какого-нибудь бара или спортзала. Как и сама Косатка больше похожа на какую-нибудь офисную дамочку, только уж больно высокую и крепко сбитую. Какое-то время они с Вейлоном еще бродят по ярмарке, залитой золотистым светом огоньков, гуляют среди горожан, ничем не выделяясь из толпы. Дети не вскрикивают испуганно, глядя на них, взрослые проходят мимо. В один момент тускло карие глаза Вейлона вновь делаются золотыми, а зрачок — узким как щель. Рыхлая, в оспинах кожа на лице покрывается чешуйками. Рождественский звон колокольчиков и смех, пряность глинтвейна в пластиковых стаканчиках, хрустящие ребрышки в медовой глазури… Не сегодня. Нет. Схватив за руку, Грейс почти бегом тянет его в глухой переулок. Она оскальзывается неловко на льду, трещат швы пальто на ее возвращающих прежнюю широту плечах. Возле мусорных баков из ботинок Вейлона уже торчат когтистые лапы, недавно еще человеческое лицо вновь напоминает морду крокодила. Грейс Балин проводит ладонями по своим щекам, ощущая вновь плотную кожу косатки под пальцами. Бритвенно острые зубы царапают щеку изнутри до крови. От привкуса соли, меди и железа в голове ее слегка мутится. Инстинкты косатки… — Вот и кончилась сыворотка, — шипяще вздыхает Вейлон, открывая крышку канализационного люка. — Черт, я рассчитывал что у нас будет еще хоть пара часов в запасе. За мусорными баками в темной глубине переулка Грейс молча переживает возвращение в привычное уже тело Косатки, гротескное и уродливое. Они были в отеле с белыми пушистыми халатами и рождественским шампанским в подарок от заведения, они были на школьном концерте Джоны, ее племянника — нет, Грейс бы никогда не подошла ближе, но мальчик так вырос и так пел… Настоящий ангелок. Прекрасное, но такое краткое Рождество — и оттого Грейс еще более печально. — Не буду спрашивать как и где ты ее достал. И чего тебе это стоило, Вейлон. — Я просто хотел, чтоб ты была счастлива, моя Грейс, — неуклюжие когтистые лапы Вейлона вкладывают пеструю коробочку с веткой падуба в ее темную огромную ладонь. Их уединение прерывает компания из четырех человек, в одном из которых Косатка признает недавнего пожилого торговца, того, кто был с Грейс так приветлив. Трое здоровяков больше похожи на обычную шантрапу с улиц, чем на людей Пингвина или Марони. — Если я отдам деньги, — с трудом хрипит торговец, когда один из них встряхивает его за шею. — У меня совсем ничего не останется. Я уже заплатил в управе за место, и людям Черной Маски заплатил тоже. — Нам плевать кому ты платил, — его снова трясут как грушу. — Гони бабки, старый козел.  Иначе завтра твоя лавчонка может сгореть. — И мы знаем какой дорогой возвращается из школы твоя внучка Мэри Лу, — издает противный смешок другой. — Такая милашка… По лицу старика разливается серость, кошелек перекочевывает из его трясущихся рук в чужие. На сдачу его бьют по лицу и в живот. Чуткое обоняние Грейс оглушает ее запахом свежей крови. Она чувствует себя такой голодной и такой злой, что не может сдержаться и просит Вейлона чуть-чуть подождать. — Минуту, моя дорогая, — он выходит из сумрака, неслышный и жуткий. Огромные руки с когтями сгребают двоих прямо за головы. Он сталкивает их лбами как шары в боулинге прежде чем крик нарушил бы разливающийся по улицам перезвон рождественских колокольчиков. Трещат прочные лобные кости, а вместо лиц теперь кровавые вмятины. У одного вываливается глаз как маленькая оливка. Оглушенный ужасом третий оскальзывается и беспомощно падает на задницу.  — Звери! — блеет он. — Монстры. Нелюди! С силой Вейлон дергает его за руку. — Да люди мы, люди, — сипло смеется он. — И незачем так орать. Предплечье с хрустом вырывается из локтевого сустава как куриное крылышко на кухне, и из разорванных вен ручейками на асфальт вытекает горячая, соленая кровь. Рот Грейс рефлекторно наполняется слюной. Она и впрямь голодна. Пинком Вейлон швыряет дергающееся тело в канализационный колодец. И еще два следом.  — Время ужина, Грейс, дорогая. Золотистые глаза с узкими словно щель зрачками глядят на Косатку с нежностью. И даже если все их отвергли, она все еще видит Вейлона Джонса под чешуйчатой шкурой Убийцы Крока. Безгубый, уродливый рот Косатки осторожно касается его лба. — С Рождеством, Вейлон. — С Рождеством, любовь моя, — растроганно вздыхает он. Глядя на привалившегося к грязной стене торговца, Вейлон подносит ко рту окровавленный палец чужой руки, призывая к молчанию, и басовито хочет на манер старика Санты: —  Счастливого Рождества! Из канализации доносится душераздирающий, громкий вопль, как настоящие хищники они с Косаткой проворно спускаются на звук, и скоро в залитом кровью переулке вновь царит гробовая тишина. Подумав немного, торговец скидывает забытую руку в колодец и закрывает люк. Где-то рядом льется веселый звон рождественских колокольчиков.