Москва, «Zimaletto». Жданову А. П.

Первое января. Час тридцать ночи. Вилла в поселке Новь. Три года спустя… (продолжение)

      Малиновский готов был поспорить, что Андрей сейчас вспоминает совсем не Иришу, и даже не детей и родителей, а исключительно свою ненаглядную Катеньку, причем какой-нибудь особо приятный эпизод, связанный с ней. Вон какая мечтательная улыбка блуждает на его лице, приятно посмотреть.       Роман, усмехнулся, глядя на Жданова, и снова погрузился в воспоминания…       К логопеду Андрюшу-второго водила исключительно Ирочка. Водила в любую погоду, в любом состоянии, когда могла и… когда не могла все равно водила. Может, врач была толковой, терпеливой и опытной, а может, поддержка всех обитателей дома, никогда не отказывающихся позаниматься с мальчишкой, а может, желание как можно скорее начать разговаривать с Юлькой «на одном языке», а может, все вместе дало довольно быстрый положительный результат — буква «р» покорилась ребенку и теперь он специально с удовольствием выискивал слова, в которых демонстративно «рычал». Осталось освоить еще пару букв и научиться говорить, когда эмоции забивают речь.       Казалось бы, чего проще: води ребенка и дальше к логопеду и радуйся его выдающимся успехам, но тут Ирине Игнатьевне пришла одна блестящая мысль, и жизнь Ромки перевернулась с ног на голову. Правда, все это произошло уже после того, как она вначале вычеркнула его из своей жизни на целый месяц, а потом помирилась с ним. Почему вычеркнула? Почему простила?..       Роман улыбнулся вспомнив, как уже на второй день после приезда в Москву, Ирина Игнатьевна увела его на прогулку, чтобы поговорить с глазу на глаз.       — Ромочка, я понимаю, как тебе хотелось хотя бы узнать сына, как ты мечтал побыть с ним… напоследок. Но то, что сделали вы с Андреем, это безответственно и, уж прости меня, безнравственно.       Малиновский поперхнулся дымом, который как раз в этот момент втягивал в свои легкие, и закашлялся.       — Безответственно и безнравственно? Что именно? Что мы такого ужасного сделали? — искренне удивился и даже возмутился Ромио, напрочь забыв, что у него «последняя стадия рака» и «жить ему осталось от силы месяц».       — Зачем ты забрал Андрюшу у матери? Зачем вообще позволил ребенку узнать тебя и полюбить? Одно дело — нет отца. Ничего хорошего, но… Нет и нет, ничего не поделаешь. А легко ли мальчику будет потерять горячо любимого папу? Только нашел и снова потерять, и уже навсегда.       В первый момент Ромка опешил, стоял, молча хватал ртом холодный воздух, и хлопал глазами, совершенно не понимая, за что его отчитывает Ириша. А когда до него дошло, он мгновенно побагровел, опустил глаза и вообще дышать перестал, не зная, как выкрутиться из такой щекотливой ситуации. Собеседница, меж тем, продолжила наступление по всем фронтам сразу:       — А если уж разлучил мать с сыном, решил потешкать свое эго, так почему не пытаешься вылечиться, почему не готовишь ребенка к разлуке, почему не…       — Ирина Игнатьевна, миленькая, родненькая, простите, — не выдержал Малиновский, бухаясь перед старухой на колени. — Нет у меня никакого рака, нет и не было. Просто я видел, как Андрею важно вернуть вас, вот и брякнул первое, что в голову пришло.       — Меня, стало быть, пожалеть не подумал, — после неприлично длинной, МХАТовской паузы тихо сказала Ириша, и снова надолго замолчала. — Я рада, что ты здоров. Дай тебе Бог, на долгие годы.       Поджала губы, развернулась и медленно побрела к дому, сухонькая, скукоженная, постаревшая сразу лет на десять. И как Ромка не пытался извиниться, как не старался попасться ей на глаза, как ни силился ей угодить, как ни стремился добиться прощения, все было бесполезно, на целый месяц вычеркнула его из своей жизни. Не заговаривала с ним, не отвечала на его вопросы, и вообще не замечала. И так продолжалось, пока за дело не взялся Андрей.       — Иришенька, разве было бы лучше, если бы этот оболтус действительно был болен?       — Нет, конечно, — возмутилась женщина. — Но почему молчал, почему еще в Питере не сознался? Я же переживала, плакала по ночам, в церковь ходила, свечи ставила, заздравную заказала. Вы же… Вы же мне семью заменили, Андрюша, я так радовалась, что у меня появилась дочка и внучка, а потом еще два сына и внук. А он… У меня же душа рвалась на части, что еще одного сына хоронить придется, — она заплакала, словно все еще не верила, что обошлось, что Роман будет жить.       — Ирина Игнатьевна, я тоже виноват перед вами. Он мне тогда еще все рассказал, я избил его, мне полегчало, а потом всё так закрутилось, что я напрочь забыл, что вы не в курсе.       — Тебе полегчало?       — Что?       — Ну, когда ты его избил, тебе полегчало?       — Еще как.       — А ты сильно побил Ромку? — хитро, и даже с каким-то жадным блеском в глазах спросила она. Жданов кивнул, и Ириша удовлетворенно хмыкнула.       А вечером того же дня, как только дети уснули и Елена Александровна ушла к себе, старуха так отходила веником «сыновей», да все это на глазах у изумленной Катюхи, что и ей сразу же полегчало.       С того вечера прошло каких-то пару недель и… Малиновский влюбился, да так, что на первое же свидание пошёл с саженцем, кирпичом и без презерватива, чтобы она знала — у него самые серьёзные намерения.*       А теперь вернемся к повороту жизни на сто восемьдесят градусов. Тут тоже не обошлось без Ирины Игнатьевны, именно она нашла для «любимого оболтуса» Елену Прекрасную, вернее, не нашла, нашлась-то она сама, но Ириша сумела разглядеть в Леночке женщину Ромкиной мечты, ту самую, с которой ему никогда не будет скучно, которая всегда будет удивлять, которая сможет заменить всех остальных, от которой не захочется сбегать на сторону, которая станет единственной. Той, от которой захочется детей, и чем больше, тем лучше, которая сможет стать Андрюшеньке не мачехой, а настоящей матерью, если Таня вдруг не вернется, а если не матерью, то хорошим добрым другом.       И ведь как тонко, как незаметно сумела добрая Фея провести сватовство…       В один прекрасный день сказалась приболевшей, и пришлось Роме-Ромашке самому везти сына на занятие к логопеду. Зашел он в кабинет вместе с Андреем, а там она… Его радость, его счастье, его краса ненаглядная, прелесть прелестная, его судьба — Елена Прекрасная.       Роман закрутился такой бурный, что уже через месяц Малиновский в первый раз сделал ей предложение, тем более, что как раз получил свидетельство о разводе, к которому было приложено краткое письмо:       «Прости, я кажется, нашла свою судьбу. Он француз, у него свое модельное агентство, он намного старше меня, но очень хорошо выглядит, успешен, любит меня и хочет на мне жениться. Проблема в том, что у него трое взрослых детей и никакие чужие дети его не обрадуют, поэтому я промолчала об Андрее. Ромка, ты не думай, я очень люблю Андрюшу, и никогда бы не оставила его, если бы не была уверена, что с тобой ему будет лучше. Я это поняла, когда говорила с ним по телефону. Знаешь, когда он сказал: — Здррравствуй, мама, — я чуть не заплакала, надо же, как быстро он у тебя начал выговаривать «р». Сейчас я понимаю, что давно нужно было отвести его к логопеду, но я почему-то не отвела. Теперь вот готова от него отказаться. Наверное, я плохая мать, но я точно знаю, что не бросаю мальчика на произвол судьбы, вон как он вытянулся, похудел, каким стал красивым и как у него заблестели глаза. Если ты мне позволишь, я буду ему звонить и навещать иногда, если нет, я пойму тебя».       Малиновский тут же бросился к Леночке, чтобы сделать предложение, а заодно и посоветоваться с ней, что ему делать, разрешать Татьяне общаться с Андрюшей или нет.       — Мне кажется, что нельзя отнимать у ребенка маму. Он и так настрадался, думая, что его отец негодяй. Разве этого недостаточно? Я надеюсь, что ты не станешь повторять ошибки Татьяны и не будешь говорить о ней Андрею гадости. А общаться с ней или нет это он выбор сделать должен, не ты. Но это только мое мнение. Ты поступай, как решишь сам, — чуть-чуть подумав, мягко улыбнулась Леночка.       — Мне тоже так кажется, но ты психолог, все логопеды немного психологи, вот я и решил с тобой посоветоваться.       — Только поэтому?       — Нет! И не делай вид, что не понимаешь. Если ты согласишься стать моей женой, тебе придется принять моего сына, придется стать хорошей мачехой.       — Но я не согласна.       — Что ты не согласна? Выйти за меня? Не согласна? — Роман растерялся. — Это из-за Андрюши? Из-за того, что я не один?       — И из-за Андрея тоже. Я не хочу быть мачехой! Какое ужасное, какое страшное слово, — она зябко поежилась и обхватила себя за плечи обеими руками.       Чего-чего, а такого Малиновский не ожидал, ему казалось, что Лена прекрасно ладит с мальчиком, что хорошо к нему относится, что… Что любит, да-да, именно любит его сына. И вдруг выясняется, что Андрюша для нее помеха. Видно, все бабы одинаковы, и ничего, кроме денег, шмоток и секса их не интересует. Это был удар под дых, такой удар, после которого Ромке долго пришлось бы в себя приходить, если бы он сразу ушел, не дослушал Елену Прекрасную.       — Я прекрасно понимаю, что не могу быть ему матерью, но назвать меня мачехой, это слишком жестоко и по отношению к Андрюшке, и по отношению ко мне. Ромочка, я не могу выйти за тебя замуж, пока твой сын сам мне не скажет, что он не против.       — Других причин отказа нет? — окрыленный Малиновский схватил Лену в охапку и закружил.       — Есть.       — Ну, что еще? — спросил он недовольно.       — Если я начну перечислять, мне до ночи не управиться, начиная с того, что все происходит слишком быстро и заканчивая твоей репутацией. Измен прощать я не умею, и мне не хочется чтобы…       — Не будет измен, слышишь, Ленка? Никаких измен не будет. Я люблю тебя, впервые в жизни я полюбил. Так неужели ты думаешь, что из-за каприза или похоти я стану рисковать любимой женщиной? Впервые в жизни никто не тащит меня в ЗАГС, впервые в жизни я делаю предложение. Я, а не мне.       — Я это ценю и обещаю подумать, — захохотала Елена Прекрасная и мир вокруг стал цветным и радостным.       Ровно через две недели в том же самом кабинете красиво одетый, гладко причесанный, очень серьезно настроенный мальчик Андрюша встал на одно колено, достал из кармана коробочку, открыл ее и протянул логопеду.       — Евена Мирроновна, мы с папой пррросим вашей ррруки. Выходите за нас замуж, пожавуста.       Она и вышла! Куда ей было деваться от такого необычного предложения руки и сердца. И стала Андрею больше, чем матерью, стала и мамой, и настоящим другом, и родила ему двух сестричек, и сделала все возможное и невозможное, чтобы мальчик их полюбил, а не ревновал к ним. И еще… И еще Ленка бросила центр Москвы, собственную квартиру и налаженный быт, и друзей, и согласилась жить в съемном доме в поселке Новь, рядом с друзьями мужа и сына…