Вкус желаний

      Шёл конец августа, лето догорало светлячком, а сумеречный воздух всё чаще начинал благоухать по-осеннему горько и дымно, как чай «Лапсанг сушонг», порой смешиваясь с ароматами Сены, прибитой мимолётными дождями дорожной пыли и свежескошенной травы с газонов.       Данте всё чаще застывал вечерами в лёгкой прострации у балконных перил, глядя на то, как Поль запирает двери кафе и, не оглядываясь и не поднимая головы, как-то нервно, в странной спешке уходит прочь в сторону перекрёстка Шам, словно бы всё время куда-то опаздывая. Но всегда сбавляет шаг на середине улицы, и сунув руки в карманы, уже медленно бредёт в свете фонарей дальше.       Тогда, остервенело вздыхая и кляня себя за трусость, а, быть может, за излишнюю мнительность, Данте уходил обратно в комнату, где по сотому, должно быть, кругу, прокручивал в голове варианты того, что мог бы сказать Полю при встрече:       - «Послушай, глупо получилось в последний раз. Я знаю, что никто из нас не хотел, чтобы так всё сложилось. Давай забудем об этом...».       - «Извини, я наговорил тебе много всякого... Я не злюсь на тебя и не хочу, чтобы ты злился на меня...».       - «Я признаю, что был неправ, и что мне не следовало так радикально занижать цены, ведь от этого многие пострадали. Я не хотел говорить тебе всего, что сказал тогда. Я был очень зол и не сдержался. Думаю, мы могли бы обсудить этот вопрос нормально...».       Но всё это не подходило, ходя вокруг да около истинной причины тревоги, да и Данте не был уверен, что сможет подобрать достаточно безопасные слова. Всё, что крутилось у него в голове по этому поводу, сводилось лишь к одному: «Неужели он действительно запал на меня? И как теперь с этим быть?..».       «А вдруг я ошибаюсь, и просто выставлю себя на посмешище?.. - лихорадочно размышлял он, кружа по комнате, темноту которой прорезал лишь золотой фонарный луч с улицы, - Что, если он и впрямь презирает меня, и всё это было тем, чем и видится - демонстрацией своей силы и попытками указать выскочке-педику его место?.. - при этой мысли он рассерженно и нервно усмехнулся, чувствуя, как противно заныло в груди, - Что, если история повторится, и я не смогу с этим справиться? Тогда мне придётся снова переезжать и начинать заново. Но... я больше не хочу! У меня нет на это ни денег, ни сил. Это будет бег по замкнутому кругу...», - тяжело вздохнув, он лёг в постель, но сон не приходил. С момента той стычки минуло больше месяца, и с каждым днём страх унижения всё сильнее вытесняло иррациональное желание увидеть Поля. Данте понимал, что ведёт себя, как идиот; что его поведение нелогично и уж тем более, неразумно. Сколько себя помнил, он никогда не был адреналинщиком, да и садо-мазо его не привлекало, но в Поле было нечто такое, что давало ему ощущение полноты жизни. Как будто он был тем необходимым несчастьем, без которого существование становилось однотонным и пресным до такой степени, что то, что принято называть «счастьем», терялось на фоне этой серости.       Ему стало до безумия тоскливо и скучно, и даже Жозефина не могла скрасить этого чувства, которое, как заноза, засевшая в пятке, не давало ему успокоиться и проживать свои дни в уюте и вдохновенной увлечённости работой.       От безысходности Данте даже наведался в местный гей-клуб, но, быстро заскучав и отшив пару-тройку охотников побыть сверху, отказался от случайных связей. Он уже не помнил, скольких парней встречал в своей жизни, и все они проходили сквозь неё, исчезая без следа, не оставляя при этом даже сколько-нибудь ярких воспоминаний - ни хороших, ни плохих. А пропасть в груди и чувство пустоты и бессмысленности происходящего только ширились, в один прекрасный момент грозя поглотить его с головой, подобно чёрной дыре. В Поле же было всё, чего он так хотел в человеке рядом: была сила и смекалка, характер и обаяние, умение становиться нежным при необходимости... В конце концов, он был красив так, что при взгляде на него руки Данте непроизвольно сжимались в кулаки - до того хотелось стиснуть в объятиях это гармонично сложённое и по-естественному сильное тело. К тому же, Поль, как и он, искренне любил ресторанный бизнес и кофе. Вот только думал ли также лестно сам де Бланш в отношении него, оставалось для Данте загадкой, что и обесценивало все его выводы на корню.       И вот, когда лето стало подходить к концу, а Данте начал бесить своей унылой физиономией даже Жозефину, он решился.       Он рассчитывал поговорить с де Бланшем конструктивно, без лишних эмоций и предвзятости, и, если и не приобрести после этого нечто большее, то хотя бы заключить с ним безобидное перемирие. Он был невысокого мнения о своих дипломатических способностях и не исключал возможного провала. Кто знает, что может взбрести в голову Полю или ему самому, когда они вновь встретятся после столь долгого перерыва.       Дабы исключить вероятность публичного позора, он решил попытать счастья перед самым закрытием.       С трудом дождавшись, когда последний посетитель в кофейне через дорогу поднимется из-за столика и оплатит счёт, Данте - бледный от волнения, выскользнул из своего заведения, и, поспешно заперев дверь, шагнул ко входу напротив, чувствуя, как слабеют и подламываются от ужаса колени. Он по-прежнему не представлял, что конкретно будет делать, зайдя внутрь, но понимал, что подходящий момент и состояние никогда не наступят, и если не сейчас, то значит, уже никогда.       Судорожно сглотнув, и сжав руки в кулаки в попытке собраться, ди Нери решительно дёрнул дверь на себя и шагнул внутрь.       Поль уже сворачивал свои дела, громыхая чем-то за стойкой из светлого дерева. Монотонно и умиротворяюще шумела посудомоечная машина. В зале с пастельными стенами было много воздуха, легко пахло прованской лавандой, свежим хлебом и обжаренными кофейными зёрнами.       Услышав звон входного колокольчика, де Бланш поднял уставший и невидящий взгляд на вошедшего, и несколько секунд просто молча смотрел на Данте, который до того растерялся от полного отсутствия вообще какой-либо реакции на своё появление, что замер у двери, так и не отпустив ручку и глядя в ответ вопросительно, но настойчиво, словно бы спрашивая, может ли он войти.       Внезапно, де Бланш резко изменился в лице, словно бы наконец осознав, кого видит перед собой: краска схлынула с и без того нордических щёк, сделав его совершенно бесцветным, а остекленевший взгляд был полон почти испуганного изумления и такого же вопроса. Оторопев, он замер за стойкой, всё ещё сжимая в руке грязный стакан из-под капуччино.       - Данте?.. - наконец, выдавил он, и итальянец облегчённо выдохнул: никакой злости в отношении себя он не ощутил, значит - можно подойти.       Двинувшись вперёд, он прошёл к стойке, наблюдая за тем, как Поль, спрятав глаза, изо всех сил старается взять себя в руки: изначальная бледность спала, сменившись явным замешательством и нервозностью.       Храбрясь, Данте приблизился почти вплотную и сел за стойку, пытаясь точно также собраться с мыслями. Он буквально кожей ощущал то чудовищное напряжение и растерянность, что сгущалось между ними всё сильнее с каждой секундой, точно чёрная тяжёлая туча. Казалось, в воздухе даже запахло грозой. И, вместе с этим, он также чувствовал нарастающее смущение. Ему очень хотелось поднять взгляд, но веки вдруг стали тяжёлыми настолько, словно к ним привязали по кирпичу. Он уже молчал о способности мыслить - она явно вышла из строя, показывая раздосадованному хозяину синий экран смерти.       «Нужно срочно что-то сказать... Срочно... Чёрт!! Быстрее!!!», - он с огромным усилием всё же заставил себя взглянуть на Поля, который точно также, странненько, исподтишка следил за его мучениями, но ничего не предпринимал. То ли сам не знал, что делать, то ли боялся улететь под горячую ногу за непрошеный вяк из суфлёрской будки.       - Я пришёл пог-ворить, - наконец, родил Данте. Эта простая фраза была первой, что всплыла в голове, и, к облегчению тосканца, оказалась вполне адекватной ситуации.       - О чём? - тут же отозвался Поль, однако, градус всеобщего напряжения снизился едва ли на одно деление. Данте молчал. Ответить на вопрос де Бланша оказалось для него неожиданно непосильной задачей. Между ними вновь повисла гнетущая тишина.       - Слушай... - не выдержал первым француз, - Должно быть... это было нелегко... вот так прийти сюда. Прости за то... за тот случай. Я... - он явно с трудом подбирал слова и ужасно волновался, хотя и старался не выказать этого, - ...Вышел из себя. Я не имел права... И не хотел... Короче, я хотел совсем не этого.       - А чего? - не успев подумать, ляпнул Данте, и, тут же испугавшись собственных мыслей, воровато глянул на де Бланша, который также неслабо смутился от подобного вопроса.       - Н-не знаю, - прохрипел сквозь зубы бретонец, смешно багровея и, должно быть, чувствуя себя невыносимо глупо, - Вообще-то, хотел выяснить, какого хрена ты творишь с ценником, а превратилось всё чёрт пойми во что... Твою мать!.. - окончательно смешавшись, он швырнул полотенце, которое до сего момента нервно мял в ладонях, на стол, после чего опёрся локтями о стойку и потёр покрасневшие от усталости глаза рукой, - Короче, я мудак, Данте. Чокнутый психопат. Не волнуйся, я больше не подойду к тебе. Сам не знаю, что на меня тогда нашло...       - Погоди, - остановил его Данте и глубоко вздохнул, пытаясь побороть не желающую униматься внутри панику. Слова же Поля вводили его в ещё большую растерянность. Он чувствовал, что не поспевает за развитием событий, - Я не за этьим пришёл.       - А за чем? - тупо спросил Поль, удивлённый его непоследовательностью.       - Я бы... - Данте крепко сплёл пальцы в замок, силясь побороть собственную нерешительность, - ...нье хотел прьекращать наше общение, Поль, - и, ощутив на себе изумлённый до крайности взгляд собеседника, добавил, в глубине души мечтая провалиться сквозь землю: - Я нье злюсь на тебя.       - Совсем?! - офигел де Бланш, случайно громыхнув об стол так и не помытым стаканом, - Блин, Данте...       - Да, - он снова вздохнул, и посмотрел на взволнованное лицо Поля, - Я думаю, что виноват не мьеньше, чем ты. И... думаю, что мог бы исправить это...       - Что ты имеешь ввиду?       - Ты бы... х-тел продолжить наше общение? - в глубине души он был сконфужен донельзя - аж мышцы болели в бессознательной попытке сжаться в сингулярность, - и, сверля невидящим взглядом столешницу, выбирал самые формальные фразы, какие только мог вспомнить на данный момент. Ему казалось, что если он вдруг залезет на интимную тему, даже просто намекнёт на возможное «развитие» этого «общения», то случится что-то из ряда вон выходящее. Он по-прежнему нервничал, будучи отделённым от де Бланша одной лишь стойкой, точно стенкой вольера от дикого зверя.       - Очень, - ответил Поль, и, почему-то это вызвало такой ощутимый радостный отклик внутри Данте, что он, не успев подумать, резко поднял голову, взглянув на де Бланша - неопределённо, с оттенком вопроса и надежды.       - Хорошо, - как можно сдержанней проронил он, изо всех сил стараясь игнорировать уже явно загоревшийся взгляд бретонца, который теперь своими похожими на цунами флюидами нежности и желания совершенно сбивал его с толку, - Думай, нам нужно узнать друг друга получше.       - Что - зовёшь на свидание? - плутовато ухмыльнулся Поль, уже более расслабленно облокачиваясь о стойку напротив него, и Данте прямо-таки взвился, будто ужаленный резко накатившим на него страхом разоблачения. Он совершенно не мог контролировать ситуацию, и приходил в ужас от того, как де Бланш умудрялся каждое его слово вывернуть наизнанку.       - Ньет! Нет, ньет, нет!!! Мы просто посидьим и погов-рим! Больше ничего! - гневно ткнув в бретонца пальцем, он быстро встал с табурета, и Поль засуетился:       - Разумеется! Я ничего такого и не имел ввиду... Успокойся, ладно? - немного придя в себя, Данте опомнился и опустил палец, которым всё это время держал Поля на мушке, и, собираясь уходить, сказал на прощание:       - Тогда приходи завтра в моё caffè после закрытия.       - Хорошо, до завтра, - проводив взволнованного итальянца взглядом до двери, и, дождавшись, пока тот скроется из виду, Поль в немом шоке сполз по стенке вниз.