Теперь ты мой пленник

Все время, что мужчина отсутствовал в деревне, юноша думал о нем и, естественно, о том, что между ними произошло. В каком-то смысле он даже скучал по Юсту, а по ночам его и вовсе посещали дурные видения и фантомные ощущения, словно его тело снова терзали ласковые и властные руки. Каждое утро Мед неизменно просыпался со стояком, весь растрепанный и вспотевший, радуясь тому, что живет в доме один и ни женщины, ни дети не видят его таким. А вот выходя из дома к остальным, он старался вести себя спокойно и ничем не показывать своих странных чувств к вождю. Юноша все так же помогал, чинил старые и делал новые вещи, развлекал детишек и беседовал с взрослыми. Все они послушно ждали лидера, не имея и помыслов, чтобы усомниться в его силе и даре. Потому что, сколько бы раз мужчина ни уходил, он непременно возвращался с тем, что нужно, и делал жизнь своих людей лучше день ото дня. А когда он приходил, утомленный долгой дорогой и разлукой с семьей, его встречали радушно и весело. Дети кидались на шею и хохотали, женщины обнимали и улыбались. И только молодой мастер скромно стоял в стороне, позволяя себе лишь поприветствовать Юста и порадоваться его приходу, лишь бы не выдать волнения. Он мог сколько угодно врать себе и окружающим, но перед мужчиной это было бессмысленно — юноша хотел его объятий, его тепла и жаркого шепота, что посылал мурашки по телу… Но хотел ли тот того же? Наверняка можно было узнать, только оставшись наедине, но пока это было невозможно. Сначала их всех ждал совместный ужин и разговор о делах насущных. — Надеюсь, тебе не попадались хищники, — говорила Моа, — мы слышали ночью далекий вой. Кажется, они стали подбираться ближе… — Не переживай. В гору они не полезут. Да и ловушек хватает, чтобы вы были в безопасности, — мужчина закончил с ужином, быстро управляясь, и теперь молча, смотрел на ремесленника. Только дети могли видеть его взгляд, но что они понимали в таком возрасте? Им еще не разобрать вожделение во взгляде их отца. Густые брови и появившаяся борода скрывали все эмоции, которые можно было бы с легкостью прочесть. А женщины, благо, были слепы. Хотя, узнай они о ком думал на протяжении полутора недель их мужчина, всё равно ничего не смогли бы сделать. Во многих племенах такая связь принималась как данность, а связь с женщиной считалась священной и на порядок выше. Женщина дарит жизнь, мужчина — удовольствие. Ни в одном из видов любви не было запрета или предрассудков. Странно, если учитывать с какой ненавистью и презрением в прошлом к этому относились предки. Давным-давно, ещё в самом начале своего путешествия Юсту посчастливилось найти полуразрушенную, как позже выяснилось, библиотеку. Большая часть её была уничтожена, но что-то осталось в сохранности. И этого «что-то» было достаточно, чтобы обеспечить Юста первыми знаниями, не считая встречи с еще одним зрячим. Были в той библиотеке разные книги, как научного характера, так и весьма интимного, в чем-то поучающего, а в чем-то и непонятного. Были и журналы, по которым мужчина учился строить, были и кулинарные книги. Большинство ингредиентов самому вождю были неизвестны, но что-то удавалось приготовить и сейчас. Но это уже были частности. Сейчас Юст хотел лишь несколько вещей: окунуться, наконец, в горячую воду, отмыться и прижать к себе этого щупленького ремесленника, что мастерски делает вид незаинтересованности. — Что с обучением, Ноэ? — вождь посмотрел на сына и тот перестал дразнить брата, тут же переключаясь в режим «старшего и ответственного», — дочитали Джека Лондона «Зов предков». — А что читали остальным? — Начали читать «Драконья Сага», это детская книга… Теперь Кит постоянно говорит о драконах… Требует листики и карандаши, чтобы рисовать. Дети замученно улыбнулись. Под «остальными» были все, кто не мог читать, пока или вообще, сам. Обычно женщины и слепые собирались перед ужином и слушали чтение одного из детей. В теплое время реже, зимними вечерами и днями — постоянно. — Я услышал тебя, сын. Прости, Кит, но я не нашел ещё листов. А те, что есть, пусть пока лежат. Их там и без того мало осталось. Лучше для учебы используйте. Итак, Дамы и Господа, — мужчина встал из-за стола, кивая детям, — сударь откланяется, а вы ешьте и спать. Детишки весело заулыбались и продолжили делать вид, что усиленно едят, чтобы как можно скорее лечь спать, а их отец, наконец, отправился принимать ванну. Ждала его высокая бадья с горячей водой, заботливо приготовленная жёнами. Там он полностью отмыл всю грязь, пот и прочую гадость, после чего подстриг отросшую бороду и уставший побрел в спальню. Правда, не в свою. К тому моменту, как Юст закончил водные процедуры, все уже были в своих домиках и либо спали, либо готовились ко сну. Мужчина надеялся, что Медис ещё не спал, хотя сам он уже едва стоял на ногах. Постучав в дверь, вождь вошел, привыкая к темноте и прислушиваясь. Спал ли мальчишка или ждал? Стоило услышать стук и чьи-то шаги после, сердце юноши ускорило бег, будто желало тут же вырваться из груди. После ужина он сразу же побрел к себе, слишком взволнованный, чтобы спать и слишком смущенный, чтобы признать — он ждал даже сейчас. Мучался, ворочался и ерзал на кровати, ожидая знакомую, аккуратную поступь. Лежа среди шкур и подушек, он нервно сминал одну из них пальцами, прижав ее к груди, и прислушивался к любому малейшему шороху или скрипу. И ожидание вознаградилось. Мужчина пришел. Медис ни с чем не спутал бы его шаги, и теперь пытался утихомирить сердцебиение. Как долго он ждал, как хотел снова оказаться рядом с этим горячим и могучим телом, подле которого было так хорошо и безопасно. Как хотел снова ощутить на себе теплые губы… Фантазии увлекли его так сильно, что он едва не пропустил момент появления вождя в своей спальне. — Юст? — тихо произнес мальчик, поднимаясь с постели. Он был в одной рубахе и тонких штанах. Отчего его белые запястья, ключицы и щиколотки заманчиво выглядывали из-под одежды, привлекая взгляд. Пустые глаза «глядели» широко и прямо, ожидая решения пришедшего: останется ли? — Я так по тебе скучал, — побоявшись, что мужчина сразу покинет его, Медис решился сказать правду. — Думал о тебе все время, даже пока спал и по утрам, когда тело… горело. Юст без лишних уточнений был вполне способен понять, о чем толкует подросток. Он крепко привязался к старшему, привык к ласке и нуждался в ней с некоторых пор, как в воздухе. Юст был рад тому, что парень его ждал. Нет, он не просто ждал, а желал. То же самое испытывал и мужчина. И он не стал терять время, подходя ближе и тут же увлекая юные губы в страстный поцелуй. Просыпаясь, каждое утро в холодных и не обогреваемых стоянках, мужчина мечтал вновь оказаться возле парня. Он засыпал с мыслями о нём, желая вновь ощутить это юное тельце возле себя, услышать его тихие вздохи и неуверенный голосок. Давно такого не было. Давно Юст не ощущал ничего подобного. Конечно, своих женщин он любил, но относился к ним больше как вождь, как ответственный за их будущее, за жизни. С мальчишкой всё было иначе. К нему тянуло не ради «будущего зрячих». Он хотел приласкать это юное создание не «для» и не «ради» кого-то, а только себя и своих ощущений и чувств. Оторвавшись от губ парня, мужчина стянул с него рубашку, отбрасывая её куда-то в сторону, а после повалил на кровать, стягивая и штаны. Ему и самому не понадобилось много времени, чтобы раздеться. Халат упал на пол за мгновение, обнажая тело, видавшее многое в этой жизни и испещренное шрамами всех видов и размеров. И хоть Медис не мог это увидеть, как только Юст навис над ним, чувствительные пальцы мгновенно всё ощутили. И пока юноша занимался тактильным изучением, руки мужчины раздвигали его ножки, лаская мошонку и окрепший член, стремясь подготовить молодое тело к чему-то большему, чем страстным поцелуям. В реальность происходящего верилось с трудом, все время казалось, что вот-вот жаркое видение развеется, и он снова проснется один. Но ощущения были достаточно интенсивными и яркими, чтобы убедить его в обратном — мужчина, наконец, был тут, с ним. Медис тянулся к нему всем телом, выгибаясь и томно дыша от нарастающего возбуждения. Тонкие пальцы исследовали сухую, теплую кожу, нежно обводили каждый шрам и неровность; запоминая, бережно сохраняя в памяти, и просто наслаждаясь тем, что можно было трогать, гладить, «чувствовать». — М-м, — чужие руки, трогающие его пах, стали уже почти привычными, желанными, и все же юноша был слегка взволнован. Возможно, в эту ночь могло случиться нечто большее, нечто, что было похоже на то, как он спал с Инги. Только теперь парнишка сам был в роли женщины. Это не могло не рождать легкий страх от предвкушения! — Юст, ох, Юст, — шатен потянулся вперед, утыкаясь носом в место между плечом и шеей, глубоко вдохнув аромат мужчины. Его бедра задвигались, словно сами по себе, жаждя испытать больше удовольствия. Он дрожал и терся промежностью о тело вождя, уже начиная тихонько постанывать. В голове была блаженная пустота, где изредка билась лишь одна мысль: «это правильно, это хорошо». Мужчина был к нему добр и милостив, почти заменил отца, однако, сумел стать кем-то иным, более близким и нужным. Нет, конечно, Мед ни за что не забудет своих родителей и родное племя, но понимал, что необходимо учиться жить дальше и ценить то, что подарила ему Судьба. Стоны стали громче. Пальцы уже буквально вцепились в плечи Юста, а голова безвольно была откинута назад. Юноша был распален желанием, полностью открытый и покорный… И, что самое главное, ожидающий того, что любовник мог ему дать. Мужчина старался быть нежным, аккуратным. И у него неплохо получалось, несмотря на отсутствие опыта секса с себе подобными. Хотя вскоре мальчишка всё равно застонал от боли, неосознанно впиваясь ноготками в кожу Юста. Даже, несмотря на то, что мужчина старался его подготовить, растянуть, но этого было мало. С каждым миллиметром проникновением, юноша сильнее ощущал боль, вздрагивая и тихо скуля. Немудрено. Юст старался его отвлечь нежными поцелуями, касаясь его сжатых губ, щек, пока не ощутил соленые капли на своих губах. — Потерпи ещё немного, — глухо прорычал мужчина. От девственной тесноты мальчишки он и сам испытывал немалый дискомфорт, но отступать было поздно, да и глупо. Рука сама опустилась на пах Медиса, начиная с ласки опавшей плоти, пока член Юста не вошел до основания. Дав время перевести дух парню, мужчина и сам собирался с силами. Ему всё больше хотелось овладеть этим телом, вбиваться в него, сжимая в руках юношеские ягодицы, слушать стоны и видеть, как Мед кончает. Но нужно было сдерживаться. Уж точно сегодня, если Юст не хотел сделать мальчишке больно, разорвать его. Так он и двигался — аккуратно и медленно, пока скулёж и болезненные стоны не затихли и не сменились редкими, но прекрасными, стонами удовольствия. Удовольствие от такого вида близости появилось далеко не сразу. Медис, только привыкнув к растяжению и странному чувству заполненности, смог хоть сколько-нибудь расслабиться и выдохнуть. Мышцы тоже все больше поддавались таранящей их плоти, не сжимая так сильно, словно в спазме. Отчего и двигаться стало проще и гораздо приятнее… — Мнгх! — мальчишка цеплялся за Юста все время, то царапаясь, то просто стараясь не выпускать его из рук, как единственную опору в момент наивысшей уязвимости. Он отдавался ему всецело, скрепляя тем самым свое полное доверие и зарождающуюся привязанность, как печаткой. Нежные стоны становились все громче, молодое тело в руках мужчины пылало и выгибалось. Ему даже казалось, что излиться он не сможет — слишком ошеломляющей была боль от первого проникновения и робким пока что наслаждение. Однако, его любовник делал все, чтобы юноша получил максимум удовольствия, несмотря ни на что. Медис с радостью ему покорялся, принимая ласки как дар и награду. — Юст, — выгнувшись сильнее, он потянул мужчину на себя, желая обнять, и тихо просил никогда не покидать его. Несчастный, он старался укрепить новые связи в приемной семье, но все еще тосковал по родному клану, и эта печаль рождала в нем страх потери. Мальчик тянулся к вождю, связывая себя с ним, и теперь страшился и мысли, что тот отвернется от него или попросту не вернется из очередного похода… — Ахх! — но все эти мысли разом вышибаются из головы, стоит любовнику задеть какую-то точку внутри его тела, а жаркому экстазу разлиться от поясницы по спине вверх, и оттуда по всем конечностям. Мед стонал уже без остановки, готовый прийти к высшей точке наслаждения в умелых руках. Пока мужчина был сосредоточен на теле парня, его ощущениях и своём контроле, он не отвечал. Хотя разделял страхи вместе с парнишкой. Отчасти. Но стоило Медису тихо застонать, как все размышления выветрились из головы, а тело отреагировало мгновенно, вновь возбуждаясь до предела и растягивая собой колечко мышц. Они продержались совсем недолго. Первым излился Юст, с тихим утробным рыком заполняя мальчишку своим семенем. Следующий был Медис. Мужчина помог ему, вовлекая в страстный поцелуй, где обоим не хватало дыхания, а голова шла кругом. И лишь после брюнет прошептал. — Теперь ты принадлежишь мне… И снова последовал поцелуй. Юст остановился лишь, когда его опавший член вынырнул из раскрасневшегося и растянутого колечка. Он лег рядом, пытаясь восстановить дыхание и смотрел на потолок. Тени от свечи, что указывала ему путь в этот дом, сейчас играли в причудливые узоры, позволяя вождю уснуть за доли секунд. Он устал. Ужасно устал. И сейчас мог позволить себе расслабиться по-настоящему. Та ночь еще долго давала о себе знать не только приятными и слегка смущающими воспоминаниями об интимной близости, но и легким недомоганием, что сразило юношу на следующее утро. «Растерзанная» задница саднила, не позволяя ровно сидеть на какой-либо поверхности, если та не была достаточно мягкой, и даже не привыкшие к сильной нагрузке мышцы раздражающе ныли. Медис, правда, считал все это мелочами, которые вполне можно было перетерпеть. В конце концов, в день трагедии он пережил гораздо более серьезную боль… А сейчас его поддерживала и отвлекала еще и мысль о том, что они с Юстом отныне связаны. Почти так же крепко, как мужчина и его жены, за исключением того, что он не мог родить ему наследника. И все же, юноша ощущал их связь, как нечто особенное, что они испытали вместе, и что только они и могли дать друг другу. С тех пор они стали еще ближе. Говорили больше и дольше, делали что-то вместе под предлогом того, что планируют новые устройства и поделки для общего блага. Но чаще всего эти разговоры превращались в жаркие объятия и тихий шепот о чем-то доступном только им двоим. Будучи в доме у камина или в постели в домике Меда, они дарили друг другу покой и удовлетворение. Мальчишка, от неопытности и наивности, был сильно привязан, верил каждому слову и со временем стал замечать, что переживает по отношению к любовнику сложную смесь чувств. Он пытался распутать их, сравнивая с тем, что знал раньше, но «данных» не хватало. А их отношения напоминали ему разве что отношения родителей. Такие же теплые, доверительные, с безмолвным обещанием защиты и заботы. — Знаешь, я много думал последние дни, — в очередной совместный вечер, когда вьюга разогнала всех по домам, они с Юстом устроились в домике юноши, попивая вино и отдыхая. — И мне кажется, я что-то чувствую… к тебе. Как мама к папе, а он — к ней. Выражать свои мысли, трансформируя эмоции в слова, было делом непростым, поэтому Медис решил просто подарить то, что сделал для мужчины в подарок. — Это тебе, — юноша протянул Юсту маленький сверток, внутри которого был деревянный кулон треугольной формы. Как и на игрушках для детей, на нем тоже были защитные узоры и руны, а сам кулон крепился к толстой веревке, чтобы было надежнее, — чтобы ты помнил обо мне, когда уходишь. И, чтобы он оберегал тебя. Еще немного смущенный, юноша потянулся к любовнику, нежно целуя его в губы, дабы закрепить сказанное. Приняв подарок от парня, мужчина провел по узору большим пальцем после того, как разорвал поцелуй, и улыбнулся. — Спасибо, Медис… Но я и так помню о тебе всегда, — Юст прижал парнишку к себе, целуя в макушку и продолжая улыбаться. Он был счастлив. Казалось, что после стольких лет беспрерывных блужданий и вылазок, он наконец обрел свой островок спокойствия. И теперь боялся его потерять. — Даже не думал, что принеся тебя сюда, я стану таким счастливым. Спасибо, что выжил… Последние слова мужчина говорил шепотом у самого ушка парня, а после вовлек его губы в очередной поцелуй. Так они проводили многие вечера, за исключением тех, когда Юст уходил выполнять супружеский долг и делать будущее потомство. Да и Меду доставалось, ведь после Игни получить порцию молодого тельца захотела и Церен. Ей было мало четырехлетней дочери. Правда, сначала «разрешения» спрашивали у вождя, а уж потом мужчина уговаривал парня. — Я не хочу, чтобы ты лишался этого удовольствия, только потому, что у нас такие отношения, — успокаивал мужчина парня, когда тот вновь начинал паниковать. Но всё всегда проходило хорошо. На утро Медис выглядел довольным и, как обычно, смущенным. Юст приносил ему порцию свежего мяса и целовал до самого завтрака, а иногда и занимаясь с ним сексом. Снег в горы пришел рано, заставляя детишек всё чаще играть в общей комнате. Да и им хотелось тоже отцовского внимания. Не редкими были дни, когда сам мужчина читал всем присутствующим книги. Иногда он неосознанно поглаживал какую-нибудь часть тела юноши, пока второй рукой держал книгу. Иногда читали вслух и другие дети, Ноэ или Тахён, а Юсту оставалось лишь обнимать тех, что по очереди сидели у него на коленках. Но спустя время мужчина стал обнимать при всех и Медиса. Женщины уже давно начали понимать, что происходит нечто интересное, ведь Юст стал к ним заходить только ради продления рода. Но вопросы вслух озвучил лишь первенец вождя. В тот день мужчина впервые взял его на охоту. Добыча была легкой и быстрой, в пределах их угодий, потому вернулись кормильцы рано, но мальчишке хватило времени, чтобы завалить отца вопросами. А потом поспешил вновь к своему юному любовнику, предаваясь страсти в очередной раз, заканчивая как раз перед заходом солнца. Отдохнувшие, они лежали, обнимая друг друга. Вождь смотрел на медленно исчезающие лучи солнца и поглаживал каштановые пряди. — Жаль, что ты не видишь всю эту красоту… — вдруг тихо произнес он, — на закате дня солнце прячется за горами, освещая в последний раз перед ночью свои владения. Голубое небо багровеет, а после взрывается сотней красок и лишь после погружается во тьму… Тебе бы понравилось… — Мне достаточно и твоих описаний, — юноша слабо улыбнулся. Он не мог даже примерно представить ни солнце, ни горы, ни те же цвета… Зато искренне верил в то, что это красиво. Их мир обязан просто быть таким, он и сам старался приносить в него красоту, прославляя место, в котором имел счастье родиться. А потому в душе радовался, что Юст может видеть все это собственными глазами и рассказывать ему о чудесах, что их окружают. Их совместные дни и вечера почти все были такими же тихими и уютными. Конечно, порой хватало проблем из-за каких-то поломок или быстрого употребления запасов, но Юст всегда находил решение. Медис им восхищался и, по большей части, только его и желал видеть в своей постели, однако, тому удалось убедить его, что продолжать род с живущими здесь женщинами не плохо. От этих связей тоже была польза, как практическая — увеличение их численности, так и более эгоистичная с обеих сторон, ведь соитие приносило удовольствие двоим. Спустя пару таких ночей, и благодаря большему количеству опыта, юноша постепенно стал относится к этому с меньшим волнением. Так бы все и шло, если бы через время его нервы вновь не подверглись испытанию. Потому что сначала Инги, а затем и Церен, объявили молодому любовнику о том, что тот скоро станет отцом. Это не на шутку встревожило мальчишку, он ведь и сам едва вырос, а вскоре породит на свет двух отпрысков. Мужчина находил его переживания отчасти милыми и по-доброму посмеивался, стараясь успокоить, и, в конце концов Мед понял, что это было неизбежно. Он бы мог бояться стать плохим родителем, но тем и была хороша их семья, что каждый здесь готов был помочь другому в любой момент. Дети воспитывались совместно в атмосфере любви и добра, не зная ужасов внешнего мира. Это была хорошая, обеспеченная жизнь, так что, о будущем своих сыновей Медис мог не волноваться. Старшего, рожденного от Инги, назвали Оти, а того, что был порожден на свет Цереной — Гатом. Увы, оба ребенка были слепыми, но это отнюдь не значило, что их бы не приняли. Новых малышей полюбили так же скоро и сильно, как и всех детей Юста. А их молодой папа рос и крепчал вместе с ними, играя и уча их жить в мире вечной темноты, как когда-то это делали для него его собственные родители. Он мечтал, чтобы в этих ребятишках жила память и о его клане тоже, благо, никто из других взрослых не был против. Отношения с вождем тем временем только укрепились. Они практически не расставались, все еще деля ложе и быт. Повзрослев и отметив свое двадцать первое лето, Медис все же пришел к пониманию того, что испытывал к мужчине все эти годы; что это была любовь, трепетная и робкая в начале, и крепкая, почти непоколебимая в нынешнее время. Вместе им пришлось преодолеть множество трудностей, но парень всегда знал, что может положиться на Юста, что тот всегда поможет, подскажет, а иногда и просто утешит, если кошмары прошлого снова станут мучать по ночам… Ему казалось, что не существует в мире более честного и благородного человека, а потому случайный отрывок разговора, подслушанный невольно, заставил его напрячься: — …почему ты не скажешь ему правду? — голос женщины узнать было нетрудно, это была Алана и она обращалась к своему мужу. К нему же в дом и пришел Медис, чтобы, по обыкновению, отдохнуть в его компании. Но что-то пошло не так. Слова, сказанные явно с упреком, заставили его застыть возле дверного проема и прислушаться лучше. Если была какая-то правда, которую, вероятно, именно от него и скрывали, он хотел знать. Сердце юноши, кажется, даже замедлило бег, чтобы бешеный стук крови в ушах не заглушал слова мужчины. Его ответ был важнее всего: что он скрывает и почему не хочет говорить? Послышался глухой удар деревянной ложки об стол, а после голос вождя — приглушенный и жесткий. — Тебе не надоело? Сколько лет прошло, а ты все об этом? — Но он имеет право знать! — женщина была непреклонна. Видно, этот разговор звучал уже не впервые и мужчину он порядком допек. — Женщина, занимайся своими делами и не лезь в мои, — вновь прорычал мужчина, вставая из-за стола. Однако, Алана всегда могла добиться своего, чем-то похожая на Юста в характере и целеустремленности. Эта волевая женщина была единственной, на кого мужчина мог положиться среди остальных жен. — Это уже не твои дела, Юст. Он с нами чуть больше пяти лет. Он часть нас. Часть племени Ашаада. Ты не можешь так бесчеловечно относится к его чувствам, ты же любишь… —Да! — рявкнул Юст громогласно, заставив женщину умолкнуть. Он редко повышал голос, но делал это всегда, когда было необходимо показать, кто здесь хозяин, — Люблю. Именно поэтому он не знает. И ты ему ничего и никогда не скажешь, поняла меня? Алана? Ты поняла меня? Комната погрузилась в тишину, а через минуту, видимо получив удовлетворительный ответ, мужчина направился к выходу. Резко открыв дверь, он застал там Медиса и замер. Не трудно было догадаться, что парень всё слышал. Но Юст решил молчать до последнего. — Привет. Вы с Арзу уже закончили? Пойдем сегодня к тебе. На дворе была оттепель. Весна пришла в свои владения и прогревала усердно всё вокруг. Юст быстрым шагом вышел из дома и взяв Медиса под руку, направился к нему. — У нас заканчиваются запасы, так что я снова пойду на охоту. Только не грусти. Хорошо? — Юст, постой, пожалуйста, — вождь едва ли не силой тащил юношу к дому, но последний все равно надеялся добиться честного ответа. Было заметно, как сильно мужчина не хотел раскрывать правду, да только Медис уже понимал, что что-то не так и хотел узнать что именно. Даже простое осознание того, что от него что-то утаили, вызывало жуткую тревогу. Он побледнел, ощущая как его внутренности скрутило и словно обдало холодом. Лучше бы Юсту сознаться да поскорее! — Я слышал ваш разговор с Аланой, чего она добивалась от тебя? Выяснять все на улице, еще и при детях, было неразумно. Так что, Мед задал этот вопрос уже после того, как они вошли в дом. Он тяжело отшатнулся от любовника, повернув голову прямо к нему. За годы жизни здесь и близости с этим человеком юноша постепенно научился «смотреть» на него. Пусть его глаза были пусты, но они были обращены к собеседнику, пока слух улавливал любые движения и вздохи, все, что могло выдать нервозность или намек на ложь. Конечно, он был далеко не так хорош, как прорицательницы или прирожденные слухачи, но тоже что-то умел. Не мог не уметь. Когда живешь в мире без света, приходится развивать иные способности. — Не молчи, я прошу тебя, скажи мне правду, — голос его слегка дрожал, но намерения были тверды — он хотел знать. — Или я так мало значу для тебя, что ты можешь что-то скрывать от меня?.. Юст, прошу, я ведь люблю тебя. И с тобой я всегда был честен. — Я тоже с тобой честен, малыш, — он попытался уйти от темы, но парень был настойчив как никогда. Рука коснулась подарка Медиса, что теперь всегда был на шее Вождя. Это вошло в привычку — проводить большим пальцем по узорам на дереве. Вздохнув, мужчина обнял парня, крепко прижимая к себе, — Я люблю тебя, Медис. Ты мне очень дорог, ты же знаешь об этом? Я столько лет заботился о тебе, ты ведь понимаешь это? Получив короткие кивки на свои вопросы, мужчина снова вздохнул. Он не выпускал мальчишку из своих объятий ни на минуту. Не хотел он никогда говорить об этом. Но сейчас уже было поздно куда-то деваться. — Твой отец оказался жив… Четыре года назад я был проходом в твоей деревне и узнал об этом. Каким-то чудом он выжил во время оползня. Сказал, что лежал под телегой, поэтому я его не увидел. Видимо очнулся он уже после моего ухода и твоих криков. Но я не знал, малыш… Если бы он тогда тоже подал голос, если бы очнулся, я бы и ему помог… — Но как же? Этого не может быть… Медис резко отпрянул, вырвавшись из объятий мужчины, и шумно хватал воздух ртом. Ему казалось, что он задохнется или вот-вот отключится, насколько сильным было потрясение. Он пять лет жил с убеждением, что потерял в тот день всех, всю свою семью, всех, кого знал, а теперь оказалось… — Ох, — парень на ощупь добрался до ближайшего стула на ватных ногах и осел на него, тихо плача. Его отец, его родной и любимый отец был жив и даже вернулся домой, но так и не узнал, что сын тоже уцелел. Мед хорошо представлял какую боль и тоску испытывал его родитель, потому что переживал то же самое все это время. Он только научился существовать с этим, ценя то, что обрел взамен, но все рушилось на глазах. Ему и Юста винить было нелегко — тот и, правда мог не знать об еще одном выжившем, однако, он узнал после и умолчал. И это доставляло боль куда более сильную, от несправедливой жестокости этой тайны. — Почему ты не сказал?.. Ты говорил, что любишь меня, что жалеешь о потере вместе со мной, но ты… — мастер всхлипывал, утирая слезы с лица, на глазах превращаясь в того же ребенка, которого принесли сюда пол десятилетия назад. Крохотный, разбитый и беззащитный. — …Ты молчал. Слезы, которые, казалось, он пролил уже в достаточном количестве, все не заканчивались. Но когда первый шок спал, юноша понял, что ему необходимо делать дальше. — Я хочу встретиться с ним, — желание довольно закономерное. Медис прислушался, чтобы понять, где от него находится Юст, и глянул в ту сторону. — Проведи меня к нему и хотя бы так искупи вину за то, что врал. Несмотря на столь неприятное открытие, он все еще любил мужчину, и не смог бы, пожалуй, даже после такого. Хотел простить, хотел снова поверить, но прежде этого он мечтал снова увидеть отца. Рассказать как жил, узнать то же в ответ, а после разделить общую боль от утраты. Вот только сам с гор он не спустится, приходилось просить вождя, раз тот все равно собирался на охоту. Если Юст любил его, как и говорил, то должен был помочь. — Нет, — голос мужчины даже не дрогнул. Он отвел взгляд, чтобы не видеть лица Медиса, не видеть сколько боли отображено на нём. Мимолетом Юст подумал над тем, как наказать Алану за длинный язык. Но это была секундная слабость. Мужчина прекрасно понимал, что женщина не виновата. Это ему нужно было изначально держать язык за зубами. А сейчас нечего злится. — Я сказал тебе — никто никогда не покинет эту деревню, поэтому я и молчал. Ты никогда не увидишь родных, тогда зачем знать, что они живы? К тому же ведьмоловы засиделись в тех местах. Если хоть один человек узнает о нас, он тут же расскажет другому. А потом вся моя семья будет на грани истребления. Я не позволю этому случиться. Твой отец считает тебя мертвым. Вот и ты продолжай думать так же. Это были последние слова Юста. Он быстро покинул дом парня, уходя как можно дальше. Нужно было взять себя в руки, остыть самому. Мальчишке дать время прийти в себя, успокоиться. Такое сложно принять. Юст не хотел делать ему больно, но безопасность всегда была превыше всего. Он и взобрался так высоко и далеко от остальных людей, только чтобы никто даже не знал о нём, о его способности «видеть», о его зрячих детях. Ещё будучи молодым Юст видел, что ведьмоловы делали с простыми людьми, которых обвиняли в ереси. Видел, как они убивали мужчин, женщин и даже детей, получая от своей «работы» удовольствие. Как они пытали всех, кто обвинялся в ереси, и как издевались над теми, кто был знаком с обвиненными. Нет. Вождь не мог допустить того, чтобы эти люди пришли к нему. Поэтому Медису придется смириться. Так Юст думал, и менять мнение он не собирался, ни через день, ни через два. И мастеру об этом было сказано сразу и ясно. Никаких поблажек. В случившееся едва можно было поверить. Ошеломленный предательством, юноша не нашел слов, чтобы ответить на запрет вождя покидать деревню. За пять лет он хорошо усвоил, как важна безопасность племени, но ведь речь шла о его отце! Одной лишь части некогда большой семьи, о которой Медис помнил каждый день, о которой рассказывал своим сыновьям… Как бы он ни полюбил Юста и всех женщин, родители ему были ближе всех, они были кровинками. Поэтому стоило ночи накинуть свое темное покрывало на мир, парень приступил к действиям. В этот раз мужчина к нему не пришел. Видимо, решил, что им двоим, не помешает остыть и хорошо все обдумать. Но Мед не хотел думать о Юсте сейчас, он хотел только выбраться и проведать отца, хотя бы ненадолго. Так что, такой порядок дел был ему только на руку. Он рассчитывал на путь туда и обратно, пока еще плохо представляя, как будет ориентироваться и искать родной клан, но четко понимая, что обязан попытаться. Но и свою новую семью мастер бросать не желал, планируя все же вернуться. А пока он тепло оделся, взял крепкую сумку для припасов и воды, и, готовый к дороге, вышел из дома. Стояла тихая, морозная ночь. Дети и их мамы уже давно отдыхали внутри теплых построек, укладываясь спать. Медис мысленно попросил у возлюбленного прощения, пообещав скоро прийти, и потихоньку двинулся к единственному относительно нормальному спуску с места их обитания. Юст нашел отличное убежище, которое с трех сторон оберегала сама природа и ее ландшафт, а с четвертой стороны он укрепил защиту сам. «Беглец» знал о ловушках и все равно уперто двинулся туда. Снег поскрипывал под его ногами, но больше шума он старался не производить, чтобы не привлечь внимания. Зная, что нужно сперва аккуратно спуститься со склона, юноша планировал понадеяться на свое природное чутье и некое представление обо всех ловушках, чтобы избежать их. Тихо прошептав молитву, Медис начал спуск, надеясь, что успеет скрыться до рассвета. На столе в мастерской он оставил послание, ловко связав нужные узелки с извинениями за свой уход и обещанием вернуться. В мире слепых «письма» были на веревках с узелками. Простые, незамысловатые фразы, доносящие лишь суть. Хотелось верить, что дорогие ему люди поймут его поступок и так же радостно примут назад, когда он придет сюда вновь. Такова была его надежда и вера, но, увы, они ничуть ему не помогли. Но Медису не повезло. Словно ожидая побега, мужчина вышел на улицу еще до захода солнца, чтобы укрепить «ограду» перед спуском, поставить дополнительную, более безопасную и перепроверить ловушки. Юст надеялся, что это всего лишь «паранойя» и Медис не станет делать ничего глупого, но едва окончив работу, он внимательно посмотрел вверх, где пробиралась фигура. Да, в ночи он бы ни за что не увидел того, кто так тихо ходит, но, к несчастью Медиса, Юст всегда держал рядом факел. Ему без света в ночное время жилось трудно. Мужчина замер, стоя чуть левее от первой преграды. Он внимательно наблюдал за юношей, что добрался с опаской до спуска. Нащупав невысокие ворота, поставленные в последние несколько часов, парень открыл их и двинулся дальше, но Юст наконец подал голос. — Ещё три твоих неуверенных шага и металлический шип вопьётся в твоё бедро. Начнешь падать, и заденешь ещё несколько. Повезет, если одно из них прошьет твоё легкое, умирать будешь не так болезненно, как от следующих ловушек, — да, голос вождя ничего хорошего не предвещал. Он был приглушенным и рычащим, с нотками ярости, скрытыми за напускным спокойствием. — Решил умереть? Я же сказал, забудь о доме. — Юст, умоляю тебя! Он ведь мой отец, — юноша замер еще в тот момент, когда услышал голос вождя. Он мелко дрожал, держась за уступ, чтобы не свалиться и действительно не угодить в ловушки, но голос заставлял звучать увереннее. — Пожалуйста, всего пара недель: я проведаю его, но не скажу, где живу, и вернусь. Клянусь, ни один ведьмолов не узнает! Медис продолжал умолять, надеясь достучаться до любовника, пробить эту защиту разума и воззвать к его чувствам. Юст знал, что такое семья и знал, какого терять самое дорогое. Неужели, он и правда не может позволить ему такую малость взамен на целую жизнь, что мастер проведет подле него? — Прошу тебя, — наконец, спустя несколько минут уговоров, юноша едва не плакал от бессилия. Где-то там, за лесом жил его родной отец, а он никак не мог к нему вырваться, и это буквально разрывало ему сердце. — Юст, прошу, я ведь люблю тебя и всегда буду с тобой. Только разреши мне, всего один раз!.. Дай мне услышать его. Мужчина понял, что ему не достучаться до парня. Потому быстро оторвал от земли парнишку, закинул себе на плечо и отнес в дом, продолжая разговор уже внутри. Там было и теплее, и вероятность быть услышанными остальными жителями деревни, меньше. Отпустив парня, Юст отобрал у него все вещи, принимаясь насильно раздевать. И хоть тот был уже не ребенком, но сравниться силой с мужчиной не мог. Он был словно тонкой тростинкой рядом с могучим дубом. — Ты хоть о нём подумай, — шипел вождь, откидывая парня на постель и несмотря на сопротивление — продолжая раздевать, — Он похоронил тебя. Живёт, доживает свой век. И тут явишься ты! Что ты ему скажешь? Где ты был всё это время? Как жил? Где? С кем? Есть жена и дети? Что ты будешь отвечать? Будешь врать? Конечно же, нет. Ты будешь говорить. А что потом? Придет время уходить, и ты сможешь это сделать? Сможешь оставить старика одного? А он захочет увидеть твоих жён? Твоих детей? Поведёшь всех к нему? Думаешь у тебя одного остались родные за пределами этой горы? Ты думаешь один живешь так, не в силах увидеться с близкими? Я отпущу тебя, а что скажу остальным? Не пройдёт и полугода, вы все, как крысы, разбежитесь по своим деревням, а потом ведьмоловы перебьют вас. Вся моя жизнь окажется бесполезной. Всё, что я создавал исчезнет только, только потому что кому-то захотелось увидеть воскресшего отца. Поэтому я и не хотел тебе ничего говорить! Юст набросил на голое тело одеяло и покинул дом, запирая дверь снаружи. До утра можно спать спокойно, но что делать дальше? Охоту никто не отменял. Решение пришло намного позже. После завтрака, который Медис встретил в своём домике, пришел Юст, позвякивая чем-то металлическим. — Малыш, — мужчине было неприятно подобные вещи делать, но иного выбора он не видел. Его юный резчик был слишком упертым, — Мне нужно уходить на охоту. Жаль, что я не могу тебе доверять… Медису и правда не осталось ничего, кроме как подчиниться и позволить Юсту запереть его в доме. Он даже не попытался больше рваться наружу, зная, что мужчина только этого и будет ждать, а, значит, снова его остановит. Всю ночь он промучился, не зная, что ему думать и чувствовать. Конечно, в словах вождя была правда, но как с тем смириться юноша не знал, и все еще хотел к отцу… или же никогда не узнавать, что тот уцелел и жить, как жил?.. К утру мысли окончательно спутались. Мастер был подавлен и тих, отреагировав только на приход любовника. — Юст?.. — он уже был одет и сидел на постели. А резко звякнувший предмет, точно металлический, заставил его дернуться и повернуть голову к источнику звука. Ни слова, ни намерения пришедшего доверия не вызывали. Как, собственно, и его упрек в том, что веры к парню тоже нет. — Юст, что ты такое говоришь? Ты и так запер меня здесь, думаешь, я рискну идти через твои ловушки? Я ведь пошел сам только потому, что ты не согласился взять меня с собой! То ли предчувствие, то или еще что-то охватило юношу сильной волной страха, что тут же отразилась на его лице. Не зная, что задумал мужчина, он неосознанно отполз подальше, словно бы это помогло отсрочить неизвестную ему участь. — Что ты задумал? — Не волнуйся, всё будет хорошо, — мужчина подошел к парню и сел рядом с ним на кровать. Здесь они провели долгие часы счастья и единения. Здесь мужчина шептал на ушко своему молодому любовнику, как сильно любит его. Здесь он благодарил небеса за такой подарок в виде Медиса. Воспоминаний было много и от того, что собирался сделать вождь — становилось только тяжелее на сердце. — Мой мальчик слишком упертый… Я знаю тебя. А ты знал о ловушках, но всё равно пошёл. Я сотни раз говорил тебе, что они расставлены так, чтобы убивать. Не ловить, не обездвиживать, а именно убивать. И говорил тебе, что пройти сможет только знающий и зрячий. Но ты всё равно пошёл. Не будь меня там, твоё тело уже было бы холодным… Юст притянул осторожно парня к себе, обнимая его. И нежно, с легкой горечью целуя в макушку. — Я не хочу вернутся с охоты и застать твой труп. Поэтому я вынужден обезопасить нас. В первую очередь, тебя… С этими словами мужчина ловко надел на тонкую шею ошейник из толстой кожи ещё до того, как парень успел отпрянуть. А уж потом он прижал хрупкое тельце к постели и застегнул всё окончательно. Мужчина ловко усыплял внимание. Не особо того желая, юноша все-таки отвлекся, доверчиво прильнув к нему, как пес с выработанным рефлексом. До этого дня Юст ни разу не позволил себе причинить вред любовнику, и Меду хотелось верить, что интуиция лжет, а они — наконец помирятся. Но все оказалось иначе. Стоило ошейнику затянутся на шее, а самому парню быть прижатым к постели, он забился под вождем, умоляя его остановиться. Он просто отказывался верить, что с ним это делают. Теперь он и правда походил на пса, посаженный на цепь руками самого дорогого ему существа. Того, кому доверял, кто не раз спасал, а сейчас вел себя как настоящий тиран. — Юст! Остановись, не делай этого! — сил у мастера было немного. В отличии даже от старших детей, он не занимался ни охотой, ни тренировками, потому был практически беспомощен. Ашаад не слушал его, надежно приковав цепями к кровати, и парень тщетно пытался вырваться. — Что ты скажешь Алане? Инги, Церене и остальным? Что скажешь нашим детям?! — Медис не унимался. Цепи позволяли ему подниматься и даже ходить, но легче от этого не становилось. — Заставишь их носить мне еду? А как же моя работа, моя… свобода? Юст, ты не понимаешь, что делаешь! Он рвался к любовнику, тянул к нему руки, упрашивая, умоляя, злясь. Множество эмоций, интонаций и чувств сменялись на лице и в голосе, в глазах закипали слезы. Но Юст был непреклонен и это страшило больше всего. — Это всего на пару дней, пока я не вернусь с охоты. Не переживай, — Юст прижал парня резко к себе, обнимая крепко, чтобы тот успокоился и перестал брыкаться. Эта истерика уже порядком утомила вождя. Не говоря уже о том, что видеть на шее парня ошейник было неприятно. — Цепь прочная и длинная, — продолжая размеренным тоном объяснять всё Медису, Юст вернул его в кровать, — Тебе хватит, чтобы ходить по дому. Алана будет приносить тебе еду. Остальным сказано, что ты заболел. Если кто-то посмеет сюда зайти и уж тем более освободить тебя — будет наказан. Так что, если не хочешь, чтобы кто-то ещё повторил твою участь — не проси себя освободить. Если вернувшись, я обнаружу пустой дом — имей в виду, первой будет наказана Алана. И повезет ей, если я не убью её. Юст говорил серьезно, хоть и мягко. Он не шутил и не запугивал, не кричал, говорил спокойно и четко при этом, поглаживая парня по спине, как делал это ни раз до столь ужасных дней. — Я вернусь, и мы всё хорошо обговорим. А теперь отдохни и прими всё, как есть. Мужчина поцеловал парня в макушку и покинул его дом не прощаясь.