Медные лавки

Чем была Лея для Соломии? Свежей водой, воздушной гимнастикой, горными лугами, чистым небом, лишенным облаков. Казалось, сама девушка звенела: она пела церковным хором и группкой маленьких садовых фей. Ее смех напоминал колокольчики на ветру, а улыбка - маленькую розовую ленточку, которой перевязывают букетики лаванды. Ничего в этой красавице не было от похотливых, жадных самок: она сидела на высоком камне, погруженном в чистое, кристальное море, а те лишь жадно тянули к ее преподобному телу руки. Жизнь Леи была заколдованным сном, и так не хотелось, чтобы она пробуждалась. Пусть бы этот миг стал вечностью, даже ценой самой вечности. Вечером, после занятий, она подолгу сидела в лавке, занимаясь делами или рисуя. Когда сумерки сжимали город, обливая его синими чернилами, девушка одевалась и шла в маленький каминный дом. Эта связь, эти плавные отношения были неразрывны, необходимы, нужны. Они отличались от всех тех, которые были у Соли раньше; лишенные подлости, лжи и лицемерия, омерзительных подробностей, чувства дарили только успокоение и тепло. Радость, чистая и бескорыстная, наполняла их души. И никто больше не становился между. *** Время шло, и вот однажды, в красивый и немного печальный день, на пороге Соломии появилась Флора. Она пришла без предупреждения, и сделала несколько ровных, четких шагов: ее переполняли слова. Когда Ма пожаловала, Соль перебирала старые бумаги: стол и кровать были засыпали ними. Флора села в кресло и начала беседу спокойно и правильно, будто каменная статуя в Горсаду. - Я ничего против Вас не имею, - Ма держалась руками за подлокотники, - но больше времени нет. Лея говорила, что мы переезжаем? Звенящая тишина разбилась хрустальным бокалом: все вдруг перестало существовать. И лавандовый вечер, и треск в камине, и запах лимона, и тепло медной лавки... Соломея встала, выпрямилась, закрыла лицо руками. Она слышала эти робкие слова от самой прекрасной в мире девушки, которая смеялась, словно бог. Но она не готова была услышать это от ее матери. - Ну, наверное, вам надо попрощаться. - Когда? - В субботу. Едем вечером. - А дом? Магазин? - В нашем положении торопиться с продажей не надо. Пока все закроем. Посмотрим. Соломия закрыла глаза: ей представился угрюмый, и без того нелюдимый дом, закрытые ставни лавки, стены и фасад, увитый плющом, с глубокими трещинами, чужими надписями. С уездом Леи и Флоры все разрушится до основания. *** Сейчас, сидя на ковре и перебирая коллекцию маленьких гномиков, вспоминаю один вечер, когда двое заглянули в наш салон. Они казались встревоженными и грустными. Прошли сразу в комнату, не раздеваясь; крепкий чай, пастила и мед - вот все, что попросили Лея и Соломея. Беседа была неровной, на повышенных тонах: кто-то двигал стул, постоянно ходил из угла в угол, скрипя паркетом. Не берусь судить, что там было: никто не видел, да и сквозь голубой дым люди кажутся иными. Помню, что это случилось за пару дней до отъезда Леи. Однако, спустя час (или чуть меньше), мне пришлось услышать хруст металла; звук был ритмичным и немного скрипучим. Иногда он прерывался, но затем возобновлялся снова. Двое попросили курительную трубку, в перерыва между скачками. Я медленно подхожу к двери и заглядываю в замочную скважину. Лея сидит на кровати, ее ноги на полу. Кажется, девушка смотрит в зеркало напротив: черные волосы влажные и спутанные, а руки ровно лежат на коленях. Сзади, словно Будда - Соломея. Она застегивает на шее девушки золотую цепь, прочную и грубую. Позже приставляет нож к собственному горлу, дожидаясь, пока медленный алый ручеек начнет меланхолично течь по лезвию. Лея берет холодное оружие - ей достаточно одного ловкого движения, чтобы надрезать собственную ладонь. Кровь смешивается, и девушка ласково проводит руками по своему лицу, груди, бёдрам; Соль целует каждый багровый островок и кладет раненую руку подруги прямо на... *** Как бы там ни было, а Флора с дочерью и мужем-чемоданом уехали, повесив на двери лавки большой амбарный замок. Вероятно, именно дверь они также закрыли; но серая петля придавала ритуалу прощания какое-то особое значение. Соломия осталась в городе; она больше не гуляла вечером, вообще редко выходила из дома. Ее всю мучила тоска: лежа в постели, наблюдая за движением звёзд, женщина чувствовала Лею где-то очень далеко, под толщей мутной воды. Случалось, тело проростало в кровати: ветви и листья, бледные зародыши цветов, цепкие, но редкие корни - все естество было живым и зелёным. Она даже не сопротивлялась; растения не могут питаться в солёной почве, как только они достигнут сердца, сразу же погибнут. А Лея, кажется, открывала другую страницу. И однажды в ее маленьком городке появилась Ведьма.