Унция веры на бокал любви. Перед подачей — тщательно охладить

      Плик-плик.       Кран на кухне капал, раздражая зудящие нервы. Сон не шёл уже третий час, и Драко лежал ничком, закрыв глаза и стараясь очистить мысли.       Плик-плик.       Он попробовал повторять про себя респонсорий Sicut ovis ad occisionem ductus est*, который всегда действовал на него усыпляюще, но сегодня и это не помогало.       Плик-плик.       Отбросив одеяло, Драко рванулся с постели и прошёл на кухню. Покрутив вентили, он убедился, что кран будет капать всё равно, и застонал от бессилия. Стоять босиком на прохладном плиточном полу было приятно, и Малфой почувствовал, что понемногу успокаивается.       «Наверное, из-за духоты не спится», — подумал он, подходя к окну и отдёргивая в сторону короткую ситцевую занавеску. Ночь уже собиралась сдаваться рассвету: на востоке небо стремительно бледнело, притушив мигающие звёзды.       Плик-плик.       Глаза сами метнулись к той стене, где на узкой полке покоилась длинная деревянная коробочка. Он убрал туда свою палочку больше пяти месяцев назад и с тех пор старался всячески избегать даже взгляда в ту сторону.       Но этот кран буквально сводил его с ума.       Драко встал на цыпочки и стянул коробку с полки. Он торопливо открыл её, вытащил палочку и немедленно почувствовал, как по кончикам пальцев растекается тепло. По телу пробежал ток, рассыпая вдоль позвоночника щекочущие мурашки. «Ты сам лишаешь себя этого удовольствия», — прошелестел в голове порочный шёпот, словно палочка соскучилась по нему, как страстная любовница, о которой несправедливо позабыли. Он погладил гладкое древко из боярышника и облизал пересохшие губы.       Плик-плик.       — Репаро!       Кран жалобно скрипнул, и вода наконец-то умолкла. Тишина обступила Драко со всех сторон, и он замер, наслаждаясь моментом. Катарсис после заклинания походил на оргазм. Тело словно освободили из тугих тисков и позволили ему наконец-то вдохнуть полной грудью.       Чтобы убежать от себя, надо бежать очень быстро...       Малфой вернулся в кровать и растянулся на ней, закинув руку с палочкой за голову.       «Недолго ты продержался».       Сегодня предстоял трудный день. По пятницам на исповедь приходила Аллегра Базиле, красивая смуглая женщина с длинными, стройными ногами. Её муж, Луиджи, практически не бывал дома, и разъездная работа совсем не шла его семье на пользу. Аллегра как-то раз появилась на службе с матерью и двумя сёстрами и с тех пор превратилась в одну из самых преданных прихожанок... Поначалу Малфой не замечал её недвусмысленного внимания, но со временем игнорировать очевидное становилось всё труднее. Она ловила каждое его слово и всю мессу не сводила с молодого пастора глаз. После исповеди Аллегра чуть дольше придерживала его руку во время благословения, прижимаясь к ней пухлыми губами и практически мурлыча вслух. Всё это было абсурдно и бесстыдно, и что самое ужасное — где-то в глубине души ему льстило такое отношение итальянки. Поэтому грядущая пятница, уже начавшаяся слабостью и безволием из-за волшебной палочки, не вызывала в Драко особого оптимизма.       Он выдохнул и попробовал сосредоточиться на молитве, но после слов «Pater noster, qui es in caelis»** в мыслях неожиданно возник профессор Флитвик, который однажды пол-урока с увлечением рассказывал студентам о заклинании Партис Темпорус.       «Идиот», — обругал Малфой то ли Флитвика, то ли себя, и обречённо укрылся одеялом с головой.

***

      Ледяная вода обожгла горящую кожу и немного привела его в чувство. Хотелось выругаться по-магловски, грязно и грубо. Он поднял голову и посмотрел на своё отражение в маленьком зеркале ванной. Сердце гулко колотилось о рёбра, сбивая дыхание, и Малфой глотнул ртом воздух, чтобы прийти в себя.       Кажется, Вселенная, вместе с Мерлином и всеми магловскими богами, не слишком к нему благоволит.       Пятничная служба тянулась непривычно долго, и, вместо обычного лёгкого транса, в который он погружался, читая проповедь или раздавая гостию к причастию, Драко постоянно мысленно возвращался к тому времени, когда учился в Хогвартсе. «Да что со мной, — думал он, глядя поверх склонённых в молитве прихожан. — Наверное, сказывается недосып...»       Поговорив после службы с причастившимися и надеясь как можно скорее скрыться у себя в домишке, он направился к кафедре, но услышал за спиной неуверенный голос Аллегры:       — Святой отец, я бы хотела исповедаться.       — Конечно, синьора Базиле. Пройдите к конфессионалу.       — Я... — замялась молодая женщина, нервно теребя вырез блузки, — собиралась пожертвовать немного, и...       — Тогда я буду ожидать вас там. — Драко слегка поклонился и направился к исповедальне.       Церковь уже опустела, и в ней воцарилась тишина, нарушаемая лишь треском свечей и шорохом его шагов.       Он вошёл в исповедальню, сел и откинулся спиной на стену. Душевная сумятица его настораживала, и Драко решил попозже прибегнуть к испытанному ранее способу — поработать в саду. Тем более пришла пора собирать персики, которые поспели раньше срока и уже начинали опадать. Он усмехнулся собственным мыслям и оглядел свои руки. Тонкопястные, изысканные кисти, при этом довольно крупные и обманывающие кажущейся хрупкостью. Подвижные музыкальные пальцы, которыми он, по настоянию Нарциссы, научился довольно сносно играть на фортепиано. Округлое и вытянутое, как у девушки, ногтевое ложе. Малфой всегда тщательно следил за руками… а вот дон Дарио любил повозиться с растениями. Отец Витторию уверял, что это здорово помогает разгрузить голову от скверных помыслов. Позже старик стал слишком немощен, чтобы возделывать сад и огородик, и ими, поначалу с большой неохотой, занялся молодой пастор... Драко мотнул головой, отгоняя тяжёлые воспоминания. Да, физический труд сегодня был бы очень кстати.       Внезапно дверца в кабинку отворилась, и внутрь шагнула Аллегра. На её лице читалась решимость, граничащая с безумием. Опешив, он привстал, собираясь подняться, но она толкнула его обратно на скамью и, наклонившись, горячо зашептала Драко на ухо:       — Молчите, падре, прошу. Не надо слов. Я хочу исповедаться в том, что люблю вас. Это чувство сжигает меня изнутри... испепеляет. — Смуглые пальцы взлетели вверх к жемчужным пуговкам на груди и принялись их судорожно расстёгивать. — Я не могу больше скрывать от вас... Простите меня...       Она опустилась на его колени, уселась на них верхом и обхватила его за шею руками.       — Синьора Базиле, немедленно встаньте! Что вы творите?!       Драко не узнал собственный голос — до того высоким и чужим он ему показался.       — Я хочу вас, — выдохнула Аллегра и развела полы блузки. — Неужели я настолько не хороша?       Перед лицом Малфоя качнулась большая гладкая грудь с крупными шоколадными сосками. В ушах внезапно зашумело, ноги, на которых сидела женщина, налились свинцовой тяжестью.       — Мне нужна любовь, — хрипло прошептала Аллегра, водя ладонями по его груди. — Вы всегда готовы выслушать меня, вам не всё равно, Дарио, я же вижу... — Её рука проворно скользнула между их телами и нащупала через ткань его затвердевший член. — Я могу дать вам всё, что захотите, только любите меня... Падре... — Женщина со стоном выгнулась, прижимаясь к нему всем телом.       Через секунду она почувствовала на предплечьях жёсткие пальцы, стальными кольцами впившиеся в нежную кожу.       — Синьора Базиле, я велел вам встать.       Она открыла глаза и наткнулась на ледяной взгляд пастора.       — Сейчас же.       Женщина замешкалась, и он спихнул её с колен.       — Падре...       — Плохой из меня, видимо, падре, если я позволил своей прихожанке думать, что вожделею её. Вы настолько ослеплены грехом, синьора, что решили соблазнить священника прямо в доме Божием? И ад вас уже не пугает?       — Я живу в аду сейчас! — выкрикнула женщина и вцепилась руками в свои густые волосы. — Моя жизнь пуста и бессмысленна, и никому нет до меня дела. Даже если я умру...       Драко схватил её за руку и выволок из конфессионала. Аллегра всхлипывала и безуспешно пыталась стянуть на груди распахнутую кофточку. Она выглядела настолько жалко, что гнев, пылавший в Драко, немного утих, и он изо всех сил постарался смягчить холод в своём голосе:       — Я искренне надеюсь, что вами овладело разовое помешательство, Аллегра. Моё участие и отношение к вам ровно такое же, как и к другим женщинам, посещающим нашу церковь. Вам следовало бы поговорить со своим супругом о том, что вы чувствуете себя заброшенной. Муж не должен пренебрегать женой, равно как и она им. Отныне вы единое целое, и возникающие проблемы вам следует решать также сообща.       — Луиджи постоянно нет дома... — чуть слышно произнесла Аллегра, размазывая по щекам потёкшую тушь. – Да и дело не в нём, а в вас! Я люблю вас, дон Дарио, я...       Он жестом заставил её умолкнуть.       — Вы глубоко заблуждаетесь, синьора Базиле. Это не любовь — иллюзия. Вы приходили сюда, поверяли мне свои тайны и душевную боль, а я слушал, не торопясь и не отмахиваясь, как, возможно, по недальновидности делал ваш супруг. Я помогал советом и был внимателен. Этого вам и не хватает, Аллегра, — неравнодушия и тепла. Но мой долг оставаться беспристрастным, ведь я всего лишь посредник между Господом и моими прихожанами. Это Бог переживает за всех нас, заблудших овец. Это Его любовь безгранична и всепрощающа.       — Вам просто страшно ответить мне взаимностью! — выкрикнула женщина. — Спрятался, как импотент, под своей рясой... Вы боитесь женщин, страсти!.. Вы боитесь жить!       Драко вздрогнул, словно от пощёчины, но через секунду его ровный голос зазвучал вновь:       — Я всегда помню о том, что я всего лишь человек. Во мне нет и доли той благости, которой надлежит быть у хорошего священника... Знаете, в чём наше отличие, Аллегра? — Женщина, прерывисто дыша, яростно буравила побледневшего пастора глазами. — Помимо Бога, вы можете обратиться к родным и близким людям. Прямо сейчас вы способны изменить свою жизнь, сделав лишь шаг навстречу тем, кто любит вас. Открыв им душу. Попробуйте, и вы осознаете собственную неправоту. Я думаю, что ваш супруг неплохой человек, синьора, ведь не зря же когда-то вы вышли за него замуж?..       После этих слов по лицу Аллегры снова потекли ручьи слёз. Она зарыдала так самозабвенно, что Малфой, вздохнув, приобнял её и утешающе погладил по голове. Сутана на плече стремительно намокала, и, пытаясь успокоить собственное сердце, бьющееся, как раненая птица в силках, он безостановочно повторял:       — Вы не одиноки. Всё обязательно наладится, непременно...       Он не знал, кого на самом деле пытался успокоить, — её или себя. Чувствуя, как плечи женщины вздрагивают всё реже, он облегчённо подумал, что по крайней мере первая задача оказалась ему по силам.       ...Позже, умывшись три раза подряд и убедившись, что это по-прежнему малоэффективно, он рухнул на небольшую кушетку у окна и сжал виски пальцами. Отчаяние — вот что владело им последние дни. Словно он вернулся назад во времени, только отец Витторио уже не мог ему помочь.       «Что бы он сказал? Что меня топит отчаяние, потому что я гордец, потому что влеком грехами, потому что я считаю, что не заслужил свои испытания. Смирение, надежда, воздержание… смирение, надежда, возде...» Перед глазами предстал образ Аллегры, точнее её груди, — такой сочной и дерзкой... Да она готова была отдаться ему, распластавшись на аналое! Такое мысленное святотатство не отрезвило его, скорее, наоборот. Тело предавало, заполняя голову горячими видениями, и в штанах опять стало тесно.       «Сука!»       Малфой вскочил с кушетки и подлетел к шкафу. Вытащив из дальнего ящика джинсы и старую рубашку, он стал с остервенением стаскивать с себя сутану. Почти раздирая пальцами колоратку***, он скинул одеяния пастора на пол и принялся натягивать джинсы. Они оказались неожиданно узкими, и Драко вспомнил, что не надевал их года два.       «Плевать. — Даже не пытаясь остановить поток мысленного сквернословия, он накинул рубашку и в пару шагов очутился на кухне. Руки тряслись, и он едва не разбил стакан, наливая в него воду. — В чём твоя проблема, Драко? Возбудился как третьекурсник, увидев голые сиськи? Так что насчёт невинности помыслов и духовной чистоты? Теперь тебе сложно умничать и разглагольствовать о спасении, когда брюки рвёт стояк, а? Быть может, всё дело в палочке?» Он сбросил коробку с кухонной полки, скинул с неё крышку и достал свою волшебную палочку. Пальцы снова знакомо потеплели, и, не вынеся этого, Малфой с яростью швырнул палочку в открытое окно.       Разом обессилев, он уцепился за подоконник и крепко зажмурился. Так тяжко ему ещё не приходилось... Даже на шестом курсе, когда он омертвевшими губами пытался выговорить Убивающее, глядя в пронзительные голубые глаза за очками-половинками. Даже когда валялся на полу небольшой комнатушки старого падре, рыдая от жалости к себе. Дон Витторио умел находить нужные слова, и его сочувствующий взгляд таких же, будто по иронии судьбы, голубых глаз по-настоящему придавал Малфою сил. В нём не было осуждения, презрения, разочарования — лишь доброта и искреннее беспокойство. Так на Драко смотрела только мама...       Мама... Это она помогла ему сбежать, хотя всё волшебное сообщество полагало, что за границу Малфоя-младшего сослал отец. Люциус хотел только одного: чтобы Драко сохранял лицо и прекратил «маяться дурью». Он собирался женить его! Срочно запихнуть ошалевшего сына в «правильный» брак с дочерью «нужных» людей, дабы как можно скорее восстановить влияние семьи в магической Британии. Также он постоянно повторял, что Драко необходим наследник, и абсолютно не важно, кто станет матерью будущего ребенка (лишь бы знатной фамилии!), как не важно и то, какие чувства сын будет к ней испытывать. Ведь в роду Малфоев у молодых родителей обычно рождался только один малыш, поэтому Драко должен был продлить династию, не затягивая и «не отлынивая» от столь важной миссии.       «Наше положение никогда не было таким шатким, Драко, сейчас самое время укрепить его, и ты обязан выполнить свой долг». Слушая вышагивающего по гостиной Люциуса, следя за ним пустыми глазами, Драко думал лишь о том, что больше всего ему хочется исчезнуть. Испариться отсюда навсегда, вытряхнуть изнутри весь этот мусор, который, как выяснилось, не стоил и кната. Усталость, словно каменная глыба, придавливала его к земле, и каждое выцеженное сквозь зубы слово отца втаптывало юношу в безысходность всё сильнее и сильнее.       Когда в нём вдруг проявился этот протест против всего, что годами вкладывалось ему в голову? Наверное, с тех пор как Лорд со своими последователями поселился в мэноре... Поневоле становясь свидетелем всех безумств, которые творили Пожиратели, и наблюдая, как напуганные до смерти отец с матерью изображали подобострастное обожание каждый раз при виде Волдеморта, Малфой впервые почувствовал к Люциусу отвращение. Порой ему, со свойственным подросткам максимализмом, казалось, что отец ведёт себя неверно, слишком осторожничает, и у самого Драко получилось бы служить Лорду гораздо выгоднее для семьи. И Волдеморт оправдал его наивные чаяния с лихвой. Горящая адским пламенем рука, ехидно извивающаяся на предплечье змея, выражение непередаваемого ужаса на белом, как бумага, лице матери... И поручение, издевательски торжественное, не как высшая оказанная честь — как наказание, как ещё одна насмешка Тёмного Лорда над этой чистокровной семейкой.       «Что с тобой, Нарцис-с-са? Ты волнуешься за с-с-сына? Драко уже мужч-чина, он прис-с-сягнул мне на вернос-с-ть, и он гордитс-ся оказ-з-занным доверием. Я с-с-читаю, он пораз-з-зит нас-с, — ведь его храброс-с-сть, думаетс-с-ся мне, уже с-с-слишком широко извес-с-стна».       Гогот Пожирателей, и ледяные, слипшиеся в кулак пальцы... Драко было больно от врезавшейся в плоть шинки массивного родового перстня, но он сжимал руку всё сильнее и сильнее, пытаясь этой болью удерживать тонущее сознание на плаву…       Боже, не оставь меня...       Как давно это было, но насколько же отчётливо он помнит то унижение и тот страх. Какое-то время ему удавалось подогревать своё тщеславие попыткой игнорировать очевидное — ему поручили убийство одного из величайших волшебников всех времён, чтобы он не справился. Малфоя тогда безумно раздражала мама, которая тенью следовала за сыном до самого отъезда в Хогвартс. Как много было сказано о Поттере и его матери-грязнокровке, которая пожертвовала собой ради его жизни... И как мало Драко понимал тогда, что его мать, надменная Нарцисса Малфой, урождённая Блэк, не задумываясь сделала бы то же самое и для него, своего единственного сына.       ...Виски противно заломило, и Малфой открыл глаза.       С улицы потянуло терпким запахом скошенной травы. Беатриче и Лука Грациоли, жившие от церкви неподалёку, бодро тарахтели перед сиестой громогласной газонокосилкой.       Драко вспомнил и то, как оказался на Сицилии. Однажды вечером мать вошла в библиотеку, где он сидел уже час, уставившись в раскрытую книгу невидящим взглядом, потихоньку прикрыла за собой дверь и, подойдя к сыну, опустила на кофейный столик рядом с ним его старую палочку из боярышника.       — Но как?! Откуда?! — Тогда Малфоя обожгло чувство вины за погубленную в Выручай-комнате первую палочку матери, но свою прежнюю палочку он уже и не надеялся увидеть.       — Мистер Поттер отдал её мне. Я виделась с ним вчера, он сам попросил меня о встрече накануне последнего суда. — Маленькая, унизанная кольцами ручка миссис Малфой подхватила со столика знакомое древко и вложила его в задрожавшие пальцы Драко. — Мистер Поттер сказал, что хорошо знает, каково это для мага, — остаться без палочки, поэтому он передает её тебе в надежде, что старые размолвки со временем утратят свою остроту.       — Так и сказал? — Драко криво усмехнулся, перекатывая палочку в пальцах. — Или это ты, мама, как всегда, подаёшь всё в наилучшем свете?       — Сынок...       — Я не могу тут оставаться, понимаешь? И не женюсь ни на Виктории Драммонд, ни на Астории Гринграсс — ни на ком, мантикора их всех раздери!..       — Прошу тебя, тише, отец...       — Плевать!!! Хватит говорить мне, как себя вести и что делать! Я устал от этого, устал жить, говорить и срать по вашей указке!       — Послушай меня, — вдруг зашипела Нарцисса и схватила разъярённого сына за рукав рубашки, — приди в себя! Я люблю тебя, Драко, и знаю, что тебе пришлось нелегко... Всем нам! Я хочу помочь! Отец не понимает, что сейчас не лучшее время для твоей женитьбы... По-хорошему, нашей семье следовало бы покинуть Англию на время, но спорить с ним пока бесполезно, — он слишком уязвлён и напряжён. Отец не отступится, Драко.       — Значит, уехать надо мне.       Эти слова оглушили его самого, едва он их произнёс. Уехать отсюда. От всеобщего презрения, позора, скрыться, сбежать, исчезнуть. Какие сладкие слова...       Голос матери вернул его в реальность:       — Это не лишено смысла... Я думаю об этом уже пару недель. Когда ты был ещё младенцем, мы с тобой немного путешествовали по Италии. Я побоялась тогда трансгрессировать, и Летиция Забини, которую мы навещали, организовала нашу поездку на магловском транспорте. Мы полетели на большой железной машине с крыльями…       — Самолёт?       — Да, верно! Было очень страшно, но поездка была полностью приватной, и добрались мы на удивление быстро. Я не хочу, чтобы ты трансгрессировал, сынок. Отец будет в бешенстве, поэтому безопаснее, чтобы твоя магия не оставляла следов.       — Ты предлагаешь мне купить билет на самолёт?..       — Я сама всё организую. Скажешь Люциусу, что согласен с его условиями, но неохотно, чтобы он не заподозрил лишнего. Завтра я дам тебе магловских денег, правда, не уверена, что у меня их много, но на первое время должно хватить. Ну и постараюсь придумать, как преподнести отцу твоё исчезновение...       ...Драко вздохнул. Тогда свобода казалась настолько осязаемой и близкой, что он высидел ежевечерний ужин, слушая тягучие рассуждения отца о восстановлении связей в Министерстве магии, почти ни разу не борясь с искушением встать и выйти из столовой.       Дальнейшие события сложились столь непредсказуемо, что, воскрешая в памяти обстоятельства своего побега, Драко так сильно прикусил губу, что почувствовал во рту металлический привкус крови.       Перед отъездом мать вручила ему пухлую пачку разноцветных купюр, где-то раздобытый магловский документ на его имя и сумку с вещами. Они договорились, что по приезде Малфой постарается как можно скорее сообщить ей, где находится. Сроки исчезновения мать с сыном договорились обсудить позднее, учитывая все нюансы.       Но кое-что оказалось невозможно предугадать.       «Airbus A319 британского лоукостера EasyJet, выполнявший рейс Лондон — Катания, потерял управление, пытаясь проскочить над грозой, и рухнул в Ионическое море недалеко от побережья Сицилии. По предварительным данным самолёт вошёл в плоский штопор. На борту находились 93 человека: 83 пассажира и 10 членов экипажа. Информация о количестве погибших и выживших уточняется».       Драко перевёл взгляд на левое предплечье. Вместо Тёмной метки, опоясывая запястье и разрыхляя кожу, вверх к плечу через локоть уходил большой, чуть выпуклый, уродливый шрам — выразительный след от глубокой резаной раны и одновременно ожога. Череп с выползающей из него змеёй был рассечён рубцом напополам. Татуировка изменилась до неузнаваемости и теперь выглядела как неровные сизые мазки кистью по зажившим тканям то здесь, то там.       «Тёмная метка смывается кровью», — в очередной раз подумал Малфой с горькой иронией.       Внезапно под окном раздался звонкий мальчишеский голосок:       — Дон Дарио, вы дома?       Драко невольно расплылся в улыбке. Орсино Корелли был славным пареньком и очень разбавлял его будни. После признания пастору в способностях к магии и обнаружив, что священник также обладатель похожих «странностей», мальчик, и без того частенько заглядывающий в приход, буквально не отлипал от понимающего падре. Драко не раз советовал ему поделиться своим секретом с бабушкой, но Орсино, храбрясь, как настоящий мужчина, утверждал, что Луиза будет только впустую за него переживать. Малфой понимал, что со временем мальчику придётся рассказать ей правду, но Орсино твёрдо заявил, что окончит обычную школу в Таормине, а там уже подумает, что делать дальше.       Драко нравились эти маглы, как, впрочем, и остальные его прихожане. Люди относились к нему с пиететом и осторожностью, как будто он знал некую истину, недоступную их пониманию. В каком-то смысле это было правдой, поэтому ореол таинственности устраивал Драко, особенно в начале его становления в роли священника. Он не стремился ни с кем сближаться, но по прошествии времени понял, что с итальянцами избежать этого практически невозможно. Они разительно отличались от чопорных, сдержанных англичан, напоминая ему, пожалуй, шотландцев или ирландцев с их неукротимым нравом. Он бесчисленное количество раз пытался отказываться от выпечки, заготовок, бережно упакованных лазаний, которые ему приносили сицилийские дамы, и, в конце концов, сдался, убедившись, что такое упрямство бесполезно и к тому же очень огорчает хозяек. Драко знал, что женщины, приходящие в церковь, за глаза жалели бедного «ragazzo»****, считая его слишком бледным и худым. Замкнутость пастора и его отстранённый вид даже играли ему на руку среди местных. Нет, Малфоя не считали чужаком и не презирали. Наоборот, мнение молодого падре ценили, и он в свою очередь поддерживал, выслушивал, а кого-то даже и воспитывал. Такие возможности были бальзамом для его самолюбия, но, памятуя все наставления и объяснения дона Витторио, прежде всего он старался воспитывать самого себя. Старый пастор часто повторял, что ни одна из страстей не может вырасти до таких пределов, как гордость, и в этом была её главная опасность.       «Помни, Дарио, что наши оценки ближнего очень неполны и субъективны, мы не только не можем заглянуть в его душу, но и часто вообще ничего не знаем о нём. Господь не осуждал явных грешников, ни блудниц, ни прелюбодеев, потому что знал, что земной путь этих людей ещё не закончен, и они могут стать на путь исправления и добродетели. Только суд после смерти подводит последнюю черту всему тому, что ты сделал в жизни. Мы видим, как человек грешит, но не знаем, как он кается...»       Представлял ли Драко хоть когда-нибудь, насколько может измениться его жизнь? Да он бы поднял на смех любого лет десять назад, кто только предположил бы о нём нечто подобное.       — Ты пришёл очень кстати, Орсино. Я собирался снимать персики, можешь мне помочь? Их поспело так много, что... сбегал бы ты домой и спросил у Луизы, не прочь ли она сварить отменного варенья!       Смышлёное лицо парнишки озарилось белозубой улыбкой, и, кивнув, он припустил домой со всех ног.       День начался непросто, но мог закончиться вполне неплохо.       Малфой потянулся, хрустнув суставами, и вышел на улицу.       Он цепко оглядел траву под ногами и увидел свою волшебную палочку, которая воткнулась одним концом в рыхлую землю и теперь жалобно поблёскивала отполированной древесиной среди зелени. Он наклонился, подхватил палочку и сунул её в карман. На душе стало спокойнее, и Драко не спеша пошёл к персиковым деревьям.       Малфой полюбил церковный сад и маленький огородик, которые теперь стали исключительно его вотчиной. Спустя немало лет, хоть и не успев ещё превратиться в умудрённого годами старца, он научился созидать, а не только пользоваться, как привык делать в своей прошлой жизни. Нахождение на воздухе шло ему на пользу — он загорел, посвежел, стал лучше есть и спать. Бо́льшую часть выращенных фруктов, овощей и зелени Малфой, как и его предшественник, отдавал прихожанам и детскому приюту в Катании.       Сочные персики срывались с веток, стоило их только задеть. Драко быстро заполнил фруктами огромную старую бельевую корзину вместе с двумя вёдрами и собирался уже пойти на кухню, чтобы перекусить, как услышал знакомый голосок:       — Святой отец, я вернулся!       Довольный мальчишка появился перед ним, сияя, как начищенный сикль, и Драко с усмешкой спросил:       — Ты придумал, как дотащить фрукты до дома?       Парнишка хитро подбоченился.       — Меня подвезла синьорина, которая сняла у нас комнату. Мы заберём всё на машине. А вёдра я сразу притащу назад.       — Отлично, Орсино. Может, попросишь бабушку оставить и для меня маленькую баночку персикового джема? Я хотел заглянуть к вам на неделе и засвидетельствовать Луизе своё почтение.       Пожилая леди готовила настолько изумительно, что Малфой, впервые попробовав её домашнее тирамису, едва не прослезился.       Услышав шорох за спиной, он понял, что Орсино привёл с собой и гостью. Драко обернулся, чтобы поприветствовать её, и, увидев, кто перед ним стоит, почувствовал, как сердце совершило бешеный кульбит и ухнуло куда-то в живот.       Напротив него стояла Грейнджер. Гермиона Грейнджер, собственной персоной.       Его затопил липкий ужас, руки вмиг похолодели, в голове пронеслись образы из прошлого, заставляя челюсти сжаться. Он прищурился и оглядел её, краешком сознания подмечая, что она шокирована. Возможно, наигранно, но скорее нет, чем да.       Та-а-ак.       Он придал лицу максимально непринуждённое выражение и слегка вопросительно посмотрел на девушку.       Изумление делало её огромные глаза ещё больше. Грейнджер показалась ему невысокой, совсем не такой, как отложилось в памяти. Лучше всего он запомнил её сосредоточенный вид с поджатыми губами и пером наизготовку во время совместных занятий. Ещё... то, как она назидательно тараторила что-то в столовой своим недалёким приятелям, активно двигая бровями то ли для устрашения, то ли для бо́льшей убедительности. Помнил её растерянный и обиженный вид, когда он смачно выплюнул оскорбление ей в лицо, и своё краткое удовлетворение при виде задрожавших губ. Грейнджер всегда хотелось ткнуть, одёрнуть и поставить на место... Противная выскочка.       Драко вдруг ощутил, что закипает от собственных мыслей. Какого хрена она тут делает? Подозрения всё же вытеснили раздражение, и он сконцентрировался.       Нелепая девчонка. Раньше Малфою не приходилось видеть её в шортах и майке, но ему всё равно показалось, что она как-то неуловимо изменилась с седьмого курса. Хотя... такая же тощая, того и гляди в поясе переломится. Птичьи косточки и несуразица на голове.       Он почему-то подумал о синьоре Базиле. Грейнджер никогда бы его не смутила, даже если бы разделась догола, а не просто расстегнула блузку.       Надо выяснить, что она забыла в Кастельмоле...       ...Глядя на то, как от калитки отъезжает маленький потрёпанный «фиат», Драко почувствовал непонятную тоску. Эта девчонка была единственным звеном, связующим его с прошлой жизнью. Их разговор выявил его странную словоохотливость, хоть и был похож на перебранку; первоначальная злость испарилась, и ему захотелось поговорить с ней вновь и подольше. Он смутно удивился тому, как больно его кольнуло упоминание о родителях. Конечно же, Грейнджер была уверена, что сюда его отправил отец. Он не стал её разубеждать... Воспоминания об отчем доме Малфой отодвинул в самые отдалённые закоулки сознания, где они блаженно покрывались пылью и почти не тревожили своего хозяина. Но в последнее время всё шло не так. Он снова терял эмоциональную стабильность... А может быть, то, что спасало его эти годы, — веру?       Орсино вернулся спустя полчаса и помог ему закончить с персиками. Единственным, что Драко умел сносно готовить, были ростбиф и бутерброды, поэтому он на скорую руку соорудил горку сэндвичей и угостил ими мальчика. Они сидели на крыльце с тарелками и молча жевали, наблюдая, как солнце клонится к закату.       Неожиданно для себя Драко спросил:       — Наверное, ты собираешься показать вашей постоялице и деревню, и город?       — Ага, мы с ней уже договорились, падре. Она такая милая! Жалко, что вы не поладили…       — Я не имею ничего против мисс Грейнджер, Орсино. Просто в школе наша дружба не сложилась.       — Постойте-ка, дон Дарио... Вы говорили, что учились в школе для волшебников. — Глаза мальчика заблестели. — Значит, синьорина тоже... она...?       Драко мысленно поморщился. Куда теперь деваться?.. Он решил, что у парня хватит ума и деликатности не приставать к Грейнджер с лишними вопросами без особых на то причин, и неопределённо кивнул.       — Вот это да-а...       — Орсино...       — Да я понял, падре!..       — Кстати у вас с бабушкой в доме имеется библиотека, насколько я помню.       — Н-ну да...       — Покажи её мисс Грейнджер и увидишь, как у неё глаза загорятся. В школьное время она постоянно торч... ходила в библиотеку — очень уж любила читать.       — Так почему она вам не нравится, дон Дарио?       — Ошибочное мнение, Орсино. Просто мы с ней были совершенно разными людьми.       — А сейчас? Вы же стали другим, падре, то время давно прошло. Вдруг теперь у вас больше общего, чем вы думаете?       Малфой засмеялся и встал со ступенек, отряхивая джинсы от крошек.       — Знаешь, Орсино, я думаю, что тебе уже пора. Скоро стемнеет. Я провожу тебя до дома.       — Я же не маленький, — обиженно надулся мальчишка.       — Тогда хотя бы до развилки дойдём вместе. Вот, держи пару артишоков на суп, передашь их бабушке.       Орсино помолчал, словно собираясь с духом, и наконец выпалил:       — Святой отец, а может, вы поможете мне показать синьорине наши окрестности? Помните, тот остров, он бы ей наверняка понравился...       — Нет, — быстро ответил Драко и покачал головой. — Ты прекрасно справишься с этим и без меня. Сам знаешь, как много сейчас дел и в церкви, и в саду.       — Ага, — буркнул мальчик, подхватил артишоки в футболку и раздосадованно побрёл к выходу.       «Вот упрямый мальчишка, — вздохнул Драко. — Да и я не лучше…»       Ночью ему приснилась Аллегра Базиле, гуляющая обнажённой по залитому лунным светом саду. Он окликнул женщину, та обернулась и оказалась... девчонкой Грейнджер. Призывно изогнувшись, она облизала губы острым язычком и прошептала:       — Хочешь вместе поколдуем, Малфой? Зачаруй меня... Покажи мне свою волшебную палочку...       Драко проснулся в холодном поту, с онемевшими конечностями и каменной эрекцией. Он покрутился с боку на бок, накрыл голову подушкой, силясь прийти в себя, но спустя минуту не выдержал и накрыл рукой неистово напряжённый член.       «Грех против своего тела, которое является храмом Духа Святого, — так говорил о рукоблудии дон Витторио. — Трагедия в том, что мы любим и защищаем свои грехи. Сей грех непременно исповедуется, Дарио, и даже после падения необходимо бороться снова! Нужно сражаться с искушениями, а Бог даст на это силу».       Малфой сжал руку в кулак, чувствуя под пальцами настойчивую пульсацию.       «Я хочу упасть… Мне нужно упасть… Необходимо». — И он закрыл глаза, отдавшись ощущениям.       Наслаждение такой небывалой силы накрыло каждый его нерв, что уже после того, как всё закончилось, он лежал, тихо вздрагивая и еле слышно дыша, и чувствовал, как из-под век к вискам тянутся быстро остывающие ниточки слёз. Слёз удовольствия.       Ни опустошения, ни чувства вины... Как насчёт покаяния?       «Не сегодня», — лениво подумал Драко и почти мгновенно провалился в сон.       Он не спал так спокойно и крепко бесконечно давно.       Проснувшись от птичьего гомона за окном, Малфой долго лежал в постели, обдумывая своё грехопадение. Вывод напрашивался сам собой — он не имел права служить мессу без исповеди. Драко встал, содрал с кровати постельное бельё и запихнул его в видавшую виды стиральную машинку. Палочка обвиняюще молчала на обычном месте — в коробке на кухне. День обещал быть жарким, поэтому он долго стоял в ду́ше под прохладными струями воды, будто желая остудить не только тело, но и мысли. Постепенно в голове сложился план действий, и после традиционной утренней чашки крепкого эспрессо, Малфой оделся, нахлобучил на голову соломенное канотье, оставшееся ещё от падре Витторио, запер свой закуток и повесил на дверях собора наспех нацарапанное объявление, в котором просил у прихожан прощения и сообщал, что утренняя месса не может быть проведена из-за возникших у него неотложных дел.       Он отправился в Таормину, на одну из её центральных улиц. Там находилась небольшая церквушка с мраморной статуей Катерины Александрийской — скромный пример сицилийского барокко семнадцатого века. Приходом заведовал отец Франческо, доброжелательный и приветливый падре лет сорока пяти. Местные поговаривали про его нетрадиционную сексуальную ориентацию, но он никогда не давал слухам повод превратиться хоть во что-то мало-мальски значимое.       Драко вошёл в церковь и сразу же направился к рассохшейся старинной исповедальне. Оттуда доносилось шуршание метлы, а вскоре показался и сам дон Франческо, наводящий в церкви порядок.       — Брат мой, не ожидал тебя увидеть, — удивлённо воскликнул священник и приветственно поклонился. — Скоро утренняя месса. — Он взглянул на наручные часы и отставил метлу в сторону. — Что же заставило тебя покинуть собственный приход в столь ранний час?       — Хочу исповедаться, — негромко сказал Драко. — Боюсь, в последнее время искушение оказывается сильнее меня, что не идёт на пользу моей духовности.       — То, что ты осознаешь это, — уже значительный шаг, брат мой, — ободряюще сказал Франческо и указал ему на ряд скамеек перед аналоем. — Мы ведь оба служители Божьи, можешь не переживать из-за моего осуждения и не стыдиться своих признаний.       Драко предпочёл бы более приватный конфессионал, но в итоге махнул на это рукой. Пасторы опустились на лавки, Франческо произнёс молитву Крестного знамения и выжидательно замер.       — Ну что ж, святой отец. Прости меня, ибо я согрешил. Последний раз я исповедался тебе же...       — Душа твоя была чиста и открыта. С тех пор что-то изменилось?       — Я начинаю сомневаться в правильности своего предназначения. В себе... в своей вере.       Малфой покусал губу, помолчал и наконец заговорил как на духу. Он рассказал про вчерашний инцидент с Аллегрой, не называя имён, про обуявшие его чувства, про непристойный сон. Голос звучал глухо, словно сквозь вату, собирая со дна души всю муть и облекая её в горькие, унизительные слова.       Отец Франческо тихо слушал его, не поднимая глаз, рассматривая собственные сплетённые пальцы.       После того, как Малфой умолк, Франческо встал, прошёлся вдоль прохода между сиденьями и спокойно сказал:       — Сейчас, брат мой, ты находишься посреди духовной бури, и я не буду говорить тебе, что есть способ быстро и просто вернуть свою веру. Я даже не могу сказать, что ты когда-нибудь её вернешь, по крайней мере, в прежнем виде. Возможно, тебя ждёт что-то совершенно непохожее на то, что ты переживал раньше... Может, нужно больше молиться или начать более глубоко изучать Библию... А может, и не надо. Ведь Бог — это не просто нечто, непременно связанное с духовностью.       Драко сглотнул, практически не дыша и стараясь не упустить ни слова.       — Может, сегодня тебе следует просто оглянуться вокруг, всмотреться в знакомые очертания, послушать, прикоснуться и попробовать на вкус. Кто знает, вдруг самое лучшее, что тебе необходимо, — просто ещё раз обратиться к так хорошо знакомым вещам и занятиям, и заново принять их с благодарностью.       Драко хотел было возразить, но дон Франческо погрозил ему пальцем и невозмутимо продолжил:       — Ведь когда принимаешь эти прекрасные, чистые, обозримые дары и ценишь их, то не можешь не признать и Дающего. Возможно, это вся вера, на которую ты способен сейчас. Для тебя это, вероятно, пугающе, но на самом деле тут нет ничего настолько страшного. Просто жить и благодарить за жизнь — уже духовное искание; это святое отношение. Ты увидишь, как чувство благодарности поведёт тебя прямой дорогой к потерянному чувству веры. Оно очистит путь к Богу от всякой грусти и разочарований. Не сдавайся, Дарио. Бог достаточно силён, чтобы помочь нам справиться с нашими сомнениями, и Он точно знает, через что ты проходишь, и почему тебе сейчас так трудно верить. Не исключено, что пока ты и правда утратил ту веру, которой обладал, или просто немного изменился сам. В любом случае, это возможность сделать глубокий вдох, посмотреть вокруг и постараться искренне радоваться по пути всему, что видишь.       — Рукоблудие — тяжкий грех, отец Франческо. Я не позволял себе подобного уже много лет.       — Ты молод, Дарио, и долгое время до хиротонии***** был мирянином. Дон Витторио немного рассказывал мне о тебе. Чаще всего в основе современных проблем католического священства видят кризис священнического безбрачия. Большинство случаев оставления служения католическими священниками были так или иначе связаны с нарушением целибата. Не все способны бороться с собой и своим греховным естеством...       — Возможно, и я не способен.       — Сдаться легко. Но прочность веры испытывается не во времена благоденствия, а как раз наоборот. Вот когда наша жизнь становится полна всевозможных неприятностей, трудностей и проблем, когда нам кажется, что всё против нас и что Бог отвернулся, то только тогда и проявляется истинность нашей веры в Него.       — Ты слишком терпим ко мне, святой отец. Я ждал укора и длинной отповеди.       Франческо грустно улыбнулся и покачал головой:       — В ранней юности со мной приключилась очень неприятная история, которая сильно повлияла на мою последующую жизнь. И в конечном итоге стала причиной моего служения. Я понял, что единственные отношения, которые мне нужны и доступны, это отношения с Богом. Я пришёл к Нему за спасением и покоем, движимый своим эгоизмом и желанием спрятаться от мира. Он много раз испытывал меня и продолжает испытывать и сейчас, хоть до Иова мне, конечно, далеко. Спустя все эти годы, посвящённые церкви, я понял, как мал и ничтожен человек, но в то же время, как много при этом он означает для Господа. Я никого никогда не сужу и не обвиняю в слабости духа... Для каждого из нас у Бога уготован свой путь. Кто знает, может, свой ты ещё и не начал?..       В церковь заглянули две пожилые женщины, и Драко, очнувшись, поднялся.       — Я отнял у вас много времени, отец Франческо.       — Но это не было исповедью в классическом понимании, падре Дарио. Загляни ко мне после обеда, мне кажется, тебе не помешает-таки епитимья. — Священник по-доброму усмехнулся и протянул Малфою руку.       Дышать стало проще, несмотря на то что жара сгустилась на узких улочках и горячими щупальцами приникала к чувствительной коже. Обратный путь в деревушку показался легче, чем в Таормину, хоть дорога устремлялась вверх, под горку.       Драко быстро добрался до собора, обогнул его и вышел на площадь. Он проголодался и хотел перекусить, а заодно выпить не меньше пары галлонов холодной воды. Завидев зелёный навес мальчишки-продавца, у которого он обычно покупал прохладительное, Малфой стал протискиваться к нему сквозь плотно расставленные столики, занятые отдыхающими.       Неожиданно у киоска он заметил Грейнджер, которая, едва удерживая в руках несколько тяжёлых пакетов, заказывала себе лимонад. Лёгкий ветерок колыхал батистовую юбчонку на её бёдрах, и он, нахмурившись, задержался взглядом на острых чётких контурах лопаток и узких плечах. Она подняла свою гриффиндорскую гриву наверх, небрежно укрепив пучок заколкой и открыв шею, точнее, выступающие шейные позвонки. Драко вспомнились хрупкие фарфоровые статуэтки на туалетном столике матери. Когда он в детстве, играя в её спальне, случайно задевал ножку или столешницу, фарфор испуганно вздрагивал и тонко звенел, словно грозя рассыпаться на кусочки.       Он подошёл ближе, всё ещё глядя на пушистые завитушки волос у основания шеи, и увидел, как внезапно ручки одной из сумок Грейнджер натянулись и бумага стала стремительно расползаться под тяжестью покупки. Не вполне осознавая свои действия, Малфой подался вперёд и вытянул руки, чтобы подхватить…       «Ого, Грейнджер, да ты никак была в «Мечте монашки».       В ладони упёрлась увесистая бутылка с вином в виде мужского пениса.       Малфой был наслышан о миндальном напитке, его причудливых упаковках и бешеной популярности этого алкоголя у туристов.       Но увидеть своими глазами, как его купила Заучка-номер-один...       — Грейнджер, будь аккуратнее.       Ему хотелось смутить её и как-то едко поддеть, но когда он приподнял голову, то просто от души засмеялся, глядя на багровую физиономию бывшей однокурсницы.       Беседа с доном Франческо мгновенно вылетела у него из головы, и сейчас Драко, как в былые времена, интересовало только одно — смогут ли её щёки покраснеть ещё сильнее. Поэтому он сказал:       — Ненадёжный пакетик для такого весомого приобретения.       И вытащил бутылку из пакета, нарочито любуясь солнечными бликами на стеклянной мошонке.       Взгляд Грейнджер был красноречивее любых слов, поэтому, небрежно махнув в сторону свободного столика, куда, вероятно, и направлялась девушка, он почти ласково предложил:       — Присядем?