Everybody needs somebody to love. Everybody needs somebody to hate. Everybody's bleeding 'Cause the times are tough. Well it's hard to be strong When there's no one to dream on. «Keep the faith» Bon Jovi
Гермиона Грейнджер была не в духе. Конечно, у неё и раньше бывали дни, когда всё шло наперекосяк, — скверные, нудные, выносящие мозг дни, после которых хотелось принять горячую ванную и выпить чего-то покрепче привычного кофе. Но теперь она злилась гораздо сильнее, так как подобные дни выпали на её несчастный отпуск. Нет, море, невозможно вкусная еда, солнце, которое перестало испепелять и стало щедро расцеловывать загаром, — всё это осталось прежним. Она проводила отдых именно так, как и планировала. Причина её дискомфорта была только в одном. Малфой как сквозь землю провалился. Вспоминая свой трусливый побег с ночного пляжа, Гермиона ругала себя на чём свет стоит. Поначалу она наивно полагала, что её, улепетывающую по песку, заметить было сложно, но чем больше проходило времени, тем более бредовой казалась эта надежда. Наверняка он всё видел и, возможно, даже сделал вывод, что она его преследует. Такие мысли очень злили, и Гермионе нестерпимо хотелось дать Малфою понять, что это случайное стечение обстоятельств. Она мимоходом поинтересовалась у Орсино, не видел ли он падре в минувшие несколько дней. — Дон Дарио занят в саду и церкви. Всё как обычно, Гермиона, — пожал плечами мальчик. — А почему вы спрашиваете? Девушка замялась. — Наверное, просто привыкла, что частенько натыкаюсь на него в этой деревушке… Орсино понимающе улыбнулся: — Да уж, тут не получится спрятаться от того, кого видеть не хочется. По себе знаю. Но ей хотелось видеть Драко. Во-первых, конечно же, нужно ясно продемонстрировать, что она не выслеживает его украдкой ночами, пока он купается. Во-вторых, в последнюю встречу между ними установилось какое-то хрупкое подобие взаимопонимания, что само по себе уже казалось удивительным. В-третьих, она думала о Малфое почти постоянно. Это было самое сложное и непонятное. Рядом с ним она едва сдерживала внутреннее волнение, которое то обдавало щёки жаром, то заставляло кончики пальцев холодеть. Гермиона не чувствовала ничего подобного раньше, даже на самых трудных экзаменах, и втайне всегда гордилась своим самообладанием. Что касается мужского общества, то сильного трепета в компании противоположного пола она обычно не испытывала. Долгие годы рядом с Гарри и Роном научили её немного разбираться в парнях. Их мотивы и мысли напоминали Гермионе любопытные задачки по рунам, а этот предмет всегда давался ей легко. Но Драко… Он был тёмной лошадкой. Много лет она испытывала к нему весьма осознанную неприязнь, теперь же, в свете последних событий, Гермиона не могла вывести конечную формулу своего отношения к нему. То, что раньше было очевидно, вдруг превратилось в уравнение с кучей неизвестных… Гермионе нравилось произносить про себя его имя, легко перекатывая сочетания согласных на языке и округляя рот на последнем слоге, словно выдыхая невидимый дым. Её уже не смущало, что она периодически выуживает из памяти то цвет его глаз, то манеру говорить, слегка растягивая слова на гласных. С недавних пор Гермиону настораживало не столько то, что она думает о нём удивительно часто, как то, что прошло почти четыре дня, а он будто в воду канул. Если Малфой избегает её, она должна в этом убедиться. Укладываясь спать после очередного насыщенного дня, Грейнджер внезапно замерла от пришедшей в голову идеи. «Гермиона, ты всё это время искала не там, где нужно…» Она торжествующе улыбнулась и, удобно устроившись на подушках, прикрыла глаза. «Всё гениальное — просто».***
Будильник не подвёл и добросовестно выдернул Грейнджер из сладкого сна следующим утром. Она встала, распахнула балконную дверь, впуская в комнату пока ещё прохладный утренний воздух, и раскрыла платяной шкаф, где аккуратными рядами висели её немногочисленные отпускные наряды. Гермиона перебирала вешалки с таким рвением, словно собиралась — «ну и неуместное сравнение!» — на свидание. Она остановила свой выбор на длинном, до лодыжек, белом платье из тенселя, с буфами вместо рукавов. По бокам юбки красовались длинные разрезы, выразительно оголявшие ноги при ходьбе. Джинни, которую Гермиона потащила с собой за покупками перед отъездом, сказала во время примерки, что такие длинные платья идут обычно только высоким девушкам. Но Гермионе оно так понравилось, что она не прислушалась к подруге. Вытащив платье из недр шкафа и развесив его на изножье кровати, Гермиона быстро сбегала в душ, высушила волосы и уложила их, чтобы не слишком пушились, подкрасила ресницы и принялась одеваться. Захватив солнечные очки и новую сумочку, купленную в Таормине день назад, девушка обула босоножки на тонком каблучке и стала спускаться вниз. С кухни тянуло свежезаваренным кофе. Луиза не торопясь накрывала на стол и не сразу заметила на лестнице Гермиону. — Доброе утро, синьора Корелли! Старушка подняла голову и увидела улыбающуюся постоялицу. — Гермиона, вы так чудесно выглядите, дорогая! Прелестное платье! Правда, я полагала, что вы проснетесь чуть позже, но завтрак уже почти готов… — Не беспокойтесь, Луиза, я не останусь голодной. Сейчас, думаю, мне лучше поторопиться. — Простите мое любопытство, у вас назначена встреча?.. — Можно и так сказать, — усмехнулась Гермиона, подумав о том, куда направляется. Она помахала женщине и вышла из дома. Через десять минут «фиат» уже стоял в густой тени собора святого Николая. Тяжёлая дверь была приоткрыта, и Гермиона, поневоле затаив дыхание, потянула её на себя и проскользнула внутрь. В соборе оказалось немало людей. Все они занимали места на скамейках поближе к возвышению, где располагался алтарь. Служба, вероятно, была уже в разгаре, поэтому Грейнджер потихоньку прошла вперёд и присела на ближайшую свободную лавку. Её глаза были прикованы к человеку в белом, стоящему у алтаря с раскрытой книгой в руках. Вокруг царила почтительная тишина, нарушаемая лишь звучным голосом Малфоя, который неторопливо читал что-то на латыни. Его лицо было сосредоточено и непроницаемо. Робкие, вздрагивающие огоньки от двух больших белых свечей на алтаре освещали склонённую над чтением голову и красивые, точно выточенные резцом скульптора руки. Некоторые из прихожан, благоговейно потупив глаза, повторяли про себя слова псалма, некоторые — смотрели на священника и ловили каждое его слово. Почти у всех на коленях лежали небольшие песенники. Гермиона, чуть вытянув шею, с любопытством оглядела тех, кто сидел к ней ближе всего. Опухшая от слёз пожилая леди в чёрном платье время от времени прикладывала к глазам маленький кружевной платочек; молитвенно сложила руки на груди женщина лет тридцати пяти, с двумя непоседливыми маленькими сыновьями; справа сидела немного странная семейная пара: жгучая, яркая брюнетка с пышными волосами и угрюмым видом, которая не отводила от пастора взгляд, и её, по всей видимости, муж: крупный, усатый мужчина со скучающим лицом. — Dominus vobiscum*, — произнёс Драко и наконец-то поднял глаза. — Et cum spiritu tuo*, — нестройным хором отозвалась община. Его глаза тут же перехватили взгляд Грейнджер, и он продолжил чуть изменившимся тоном: — Sursum corda*. — Habemus ad Dominum*, — снова, уже слышнее пропели прихожане. — Gratias agamus Domino Deo nostro*, — теперь его голос прозвучал чётко и уверенно. — Dignum et iustum est*. Гермиона, как зачарованная, следила за всем, что делает Драко. Происходящее походило на своего рода… волшебство. Молитвы на латыни звучали как некие заклинания, только без немедленного эффекта. Одухотворённые лица людей заставили её вспомнить слова Малфоя, которые он сказал во время их первой встречи в церковном саду. Она задумалась. «Маглы лишены магии, её очарования и свободы. Они не могут творить чудеса и исполнять свои желания, как волшебники, которые не нуждаются ни в Боге, ни в вере в Него; которые в состоянии сами о себе позаботиться благодаря своим необычным умениям. Быть может, вера этих сидящих рядом с ней людей — своеобразная попытка ответить на основополагающие вопросы бытия?.. Конечно, она приносит им и радость, и спокойствие, и цельность, и силы, и надежду, но всё-таки в первую очередь она дарует спасение. Они верят, что этот Бог любит их настолько сильно, что вроде даже пожертвовал своим сыном. Настоящее чудо для тех, кто никогда не держал в руках волшебную палочку…» Погрузившись в свои мысли, Гермиона не заметила, как пролетело время, и, очнувшись, увидела, что прихожане встали со своих мест и направились к алтарю за благословением. Она осталась сидеть на лавке, наблюдая и помалкивая. Малфой аккуратно и быстро раздал гостию, осеняя людей крестным знамением. После окончания службы он задержался с заплаканной старушкой и что-то участливо сказал ей, пожимая сухонькие руки. Женщина слабо улыбнулась дрожащими губами и, перекрестившись, пошла к выходу. Дождавшись, когда толпа вокруг молодого священника поредеет, Гермиона наконец поднялась. Малфой бросил на нее быстрый взгляд, пока она шла к нему по проходу между скамейками, и нахмурился. — Доброе утро, падре Дарио. — Доброе. Должен сказать, что удивлён, встретив тебя здесь. — Надеюсь, приятно удивлён? Малфой промолчал. Он убрал нагар с алтарных свечей и попрощался с четой итальянцев, которую ранее рассматривала Гермиона. Женщина оглядела её со странным раздражением и, не дожидаясь мужа, устремилась к раскрытым дверям. — С чего вдруг такой интерес к мессам, Грейнджер? Да ещё утренним… Неужели отпуск проходит настолько насыщенно, что уже появилась необходимость замаливать грехи? — Я пришла сюда, чтобы встретиться с тобой. Он явно не ожидал такой откровенности и заметно смутился. Скулы слегка порозовели, но губы остались неизменно поджаты. — Не могу представить, для чего я тебе понадобился, — невозмутимо ответил он, кивая и натянуто улыбаясь последним уходящим прихожанам. — Я живу довольно заурядно, а моё занятие едва ли может вызвать какой-то особенный интерес… — А вот тут ты неправ. — Гермиона крутанулась на месте и медленно подошла к скульптуре, изображающей плачущую Мадонну. — Я неплохо знала Драко Малфоя в школе, и духовности тогда в нём было не больше, чем в Филче. От упоминания имени хогвартского завхоза лицо Драко неприязненно дёрнулось. Он не ответил, давая Гермионе возможность закончить свою мысль. — Мне казалось, что у каждого священника имеется вдохновляющая история о том, как же он понял, в чём его истинное предназначение. Может, ты встретил кого-то, кто уверовал в твоё божественное происхождение? — чуть повысив голос, спросила она. — И что только тебе наговорили Луиза и Орсино… — Малфой досадливо вздохнул. — Я бы с удовольствием послушала, почему ты читаешь псалмы, полешь грядки и, скорее всего, забыл даже приблизительное значение слова «квиддич». У Драко заблестели глаза. Он наклонил голову вбок и пристально оглядел стоящую поодаль девушку. Снизу вверх, неторопливо и изучающе. Прошло не меньше минуты, пока он, наконец, не произнёс: — После мессы я собирался прогуляться, чтобы навестить одного дорогого для меня человека. Можешь составить компанию, если моё общество тебя не смущает. — С чего бы мне смущаться? — со старательным удивлением спросила Гермиона, повернувшись к нему. — Я вот тоже задумался об этом после твоего поспешного исчезновения с Ресто Ди Саббия. В любом случае, сегодня на мне будет чуть больше одежды, так что можешь сохранять спокойствие. Он всё же видел ее тогда… Гермиона сглотнула, прикусив губу. Малфой выдержал паузу, затем мягко сказал: — Мне нужно переодеться и выпить хотя бы чашку кофе. — Я тоже ещё не завтракала, — поспешно ответила Гермиона, стиснув в пальцах ремень сумочки. — Не хотела бы тебя стеснять, поэтому… — Сварить кофе для двоих не сложнее, чем для одного. «Ты пришла сюда сама, отнекиваться будет глупо. — Кожаная лямка впилась Грейнджер в ладонь, но она этого почти не ощущала. — Он ведёт себя пристойно, приглашает на чашку кофе… Разве ты здесь не за этим? Прекрасная возможность узнать его получше, не так ли?» Драко тем временем погасил оставшиеся свечи и направился к выходу. Она последовала за ним и, выйдя из прохладного полумрака собора, невольно сощурилась из-за яркого солнечного света. Утро было в самом разгаре, каменное крыльцо успело порядком нагреться, как и массивная дверь. Малфой запер последнюю большим старым ключом, спустился по ступеням и сделал шаг к калитке, ведущей на его личную территорию, — в церковный сад. Слегка обернувшись, он увидел, что Гермиона замешкалась на лестнице и выразительно приподнял брови. — Вечное противоречие, да, Грейнджер?.. Гермиона замерла и непонимающе заморгала. Усмехаясь, он продолжил: — Гриффиндорская пай-девочка… и нарушительница правил. Талантливая колдунья и… маглорождённая. Тебя разбирает любопытство, но в то же время ты спрашиваешь себя: «Уместно ли делать то, что я делаю?» Стараешься всегда поступать правильно? Чем компенсируешь нехватку острых ощущений? Может, поэтому ты отправилась, например, не в тоскливую Ниццу, а на Сицилию, м-м? — Расстояние между ними было существенным, но она отчётливо видела мягкую матовость кожи на его щеках, — там, где её касалась бритва. — Ты знаешь, что здесь могут убить за неверно сказанное слово? — Ерунда. Иначе почему ты до сих пор ещё жив, Малфой? Он широко улыбнулся и небрежно бросил: — Пожалуй, я разделяю твоё недоумение. Кстати, позволь мне реверанс. Признаюсь, я всегда восхищался силой твоего духа. Даже тогда, когда один взгляд в твою сторону вызывал у меня оскомину. Уверен, эти двое, Поттер и Уизли, вышли из всех передряг с небольшими потерями, в основном, благодаря тебе. — Ты говоришь о Хогвартсе, — но с тех пор немало воды утекло. Люди, видимо, всё же меняются. Взять хотя бы тебя… Яркий пример. Он внезапно помрачнел, отвернулся, толкнул калитку и прошёл в сад. Гермиона вошла за ним следом и вновь поразилась буйству зелени вокруг. Тогда, в первый раз, она не знала, кому принадлежит это великолепие. Сегодня она осматривалась, подмечая то тут, то там новые детали. Садовый инвентарь был аккуратно сложен под небольшим навесом. В двух старых бочках поблёскивала вода, приготовленная для полива. Трава была ещё чуть влажной от росы на тех участках, где её не успело выпить вездесущее солнце. Пахло утренней свежестью и чем-то цитрусовым. Малфой преодолел сад за несколько шагов и скрылся в небольшом деревянном домишке, построенном вплотную к храму. Она решила подождать его снаружи. У пристройки стоял небольшой плетёный столик, чуть вкопанный ножками в землю от ветра. К нему прижались два видавших виды стула из ротанга, и Гермиона присела на один из них Её не покидало странное ощущение, что Малфой был в чём-то прав… Порой ей словно хотелось быть другой и вести себя иначе. Это побережье, море, воздух, напоенный сочным летом, — всё вместе складывалось в прекрасную картину, и серая, дождливая Англия совсем ей не вспоминалась. «Я могла бы написать ребятам… но… не буду. Впервые за долгое время мне настолько хорошо. Наверное, на такой волне и начинаются курортные романы, — подумала она про себя и покосилась в сторону домика. — Может, вся привлекательность Малфоя — это тоже не более, чем дурманящий воздух итальянского острова?» Послышался лёгкий скрежет оконной рамы, и Гермиона повернула голову на звук. — Я поставил кофе на плиту, будь добра, пригляди, пока я переодеваюсь. Девушка пожала плечами, поднялась и зашла в дом. Обстановка вокруг была весьма скромной, можно сказать — аскетичной. Минимум мебели, довольно безыскусной на первый взгляд. Слева — крошечная кухонька с рядами разномастных открытых полок на стенах и обеденным гарнитуром у окна; вытянутый узкий коридор уходил от кухни вправо, чуть расширяясь в том месте, где располагалась входная дверь, и образуя тесную прихожую с несколькими крючками для верхней одежды. Коридор оканчивался парой деревянных дверей, где, очевидно, находились уборная и спальня. Одна из дверей была немного приоткрыта. Гермиона наклонилась, сняла босоножки, по очереди балансируя то на одной, то на другой ноге, и босиком направилась на кухню. На маленькой газовой плите чуть потрескивала гейзерная кофеварка. Сама Грейнджер обычно готовила кофе прямо в чашке, либо, если никуда не спешила, например, по выходным, варила кофе в турке со щепоткой любимых пряностей. Она заглянула под крышечку, чуть убавила огонь и снова осмотрелась. Окружающая обстановка абсолютно не вязалась с её представлением о том человеке, который здесь жил. Гермиона невольно вспомнила мэнор, где однажды имела несчастье побывать. Обычно эти воспоминания она гнала прочь, не желая переживать снова испытанный ужас. Но поместье было шикарным, стоило признать этот факт. Масштаб помещений, высота потолков, тяжёлые тканые гобелены на стенах, лестницы, выложенные зеленоватым мрамором… Полная противоположность этому примитивному домишке. Она вскинула голову выше, заметив на полке удлинённую коробочку: продолговатую, деревянную, украшенную по бокам еле заметным орнаментом. Словно футляр для волшебной палочки. С плиты раздалось приглушённое шипение. — А, чёрт! Девушка поспешно схватила кофеварку за ручку и, обжигаясь, кривясь и цокая от боли, переставила её на тумбу. Сзади послышались шаги, и на кухню вошёл Драко. Гермиона уже приготовилась к его язвительным комментариям, но вместо этого услышала только: — Сильно обожглась? — Я… Нет, пустяки. Малфой сменил одежду священника на чёрную рубашку с коротким рукавом и простые тёмно-синие брюки, поэтому выглядел достаточно непринуждённо. Гермиона неожиданно почувствовала, что кухонька для двоих слишком тесная. Высокая фигура Драко заполняла собой всё пространство вокруг, от пола до самого потолка, и Гермионе показалось, что ей не хватает воздуха. — Забавно, если подумать о том, что на этой кухне… да и вообще во всём этом так называемом доме, чёрта вряд ли кто-либо когда-либо поминал. — Здесь жил предыдущий священник? — спросила Гермиона, дуя на обожжённые пальцы. — Этот… дон Витторио? — Да, всё верно. — Драко ловко переставил кофеварку на подставку для горячего, потом пошарил на ближайшей полке и извлёк оттуда небольшой пузырёк с рыжеватым содержимым. — Дай-ка руку. — Что это? — Грейнджер с недоверием оглядела и пузырёк, и Драко. Он нетерпеливо помахал флаконом перед её носом. — Это облепиховое масло с некоторыми добавками. Нужно смазать ожог и немного подождать. — И всё? — скептически спросила Гермиона. — И всё. Маглы широко используют облепиху в медицине: выжимки из ягод хорошо заживляют раны, но я слегка усовершенствовал состав. Добавил немного тысячелистника и — вуаля. — Малфой вытряхнул на палец из пузырька несколько маслянистых капель и посмотрел на Гермиону. Она неуверенно вытянула руку вперёд, и он взял её кисть в ладонь, поднося поближе к своему лицу. Гермиона почувствовала на пальцах еле ощутимое касание его тёплого дыхания. Её сердце сделало взволнованный скачок, и пульс немедленно участился. Девушка нетерпеливо пошевелила рукой, но Малфой только крепче обхватил её запястье и исподлобья взглянул на неё. — Не вырывайся, я не сделаю тебе ничего плохого. Он коснулся пальцем с маслом покрасневшей кожи на её руке и бережно, почти невесомо обвёл им ожоги. — Знаешь, облепиха удивительное дерево. Оно бывает и женского пола, и мужского. Никогда не плодоносит, если на участке нет пары. Год назад женское дерево засохло на корню… Поблизости никто больше эти ягоды не выращивает. Так что это остатки масла, и я стараюсь использовать его в исключительных случаях. Хм-м, смотри-ка… Ты держала кофеварку всего мгновение, но ожог довольно глубокий. Кожа очень… чувствительная. — Длинный палец скользнул по покраснениям ещё раз. — За платье не переживай — средство быстро впитается, поэтому ты не успеешь испачкаться. Гермиона не смотрела на свою руку. Всё это время она пыталась унять дрожь в коленях и отвести взгляд от упавшей на глаза белой чёлки. «Это ненормально, ненормально так реагировать… У меня сердце, как у кролика, молотится… Мерлин, отпусти мою руку…» «Мерлин, только не отпускай». Драко снова посмотрел на неё, всё ещё удерживая тонкое запястье. Его зрачки чуть расширились, он втянул в рот нижнюю губу и очень медленно выпустил её обратно. Гермиона проследила за его движением и невольно сама облизнула пересохшие губы. Он тут же выпустил её руку и отвернулся. Грейнджер подняла кисть выше, глядя на свои блестящие от снадобья пальцы. Которых он касался секунду назад. — Я мало ем на завтрак. — Голос Малфоя в повисшей тишине прозвучал, как раскат грома, и Гермиона испуганно вздрогнула, приходя в себя. Драко, не оборачиваясь, отошёл в угол кухни и открыл низенький шкафчик, похожий на буфет. — Придётся тебе довольствоваться кофе и бискотти… О, тут есть несколько булочек с апельсином! — Я могу помочь? — чужим голосом спросила Гермиона. — Просто присядь. Нам надо перекусить, и уже пора идти. Хочу успеть до полуденной жары. — О, я совсем забыла, что нас ждёт твой друг… Надеюсь, он не будет против, что ты придёшь не один. — Уверяю тебя, не будет, — бросил через плечо Драко. Он быстро расставил на столе аккуратные кофейные чашки, вазочки с колотым сахаром и печеньем, и блюдо с миниатюрными слоёными булочками, посыпанными сахарной пудрой. Гермиона взяла одну и откусила кусочек. Выпечка была свежей, с насыщенным апельсиновым вкусом. В глубине прятался чудесный крем, чем-то похожий на творожный, но во много раз нежнее. — Рикотта, — предупредив её вопрос, ответил Малфой, разливая кофе. — Удивительно, что я не выгляжу как Толстый монах, с этой-то бесконечной едой. Гермиона смерила красноречивым взглядом его стройную талию, которую подчёркивал ремень на брюках, и спросила: — Ты где-то покупаешь еду или тебе её готовят? — То есть, по-твоему, сам я не способен на кулинарные свершения? — Малфой ухмыльнулся и с явным удовольствием отхлебнул крепкий кофе. — Ладно, что греха таить: частично покупаю, но вообще прихожане моей церкви — милейшие люди, и после вечерней службы я почти всегда ухожу домой с очередной запеканкой. — Нелегко, наверное, справляться без домовиков? Малфой поставил чашку на стол и насмешливо посмотрел на Гермиону. — Разве похоже, что мой быт обременителен? — Да ладно тебе, Драко. — Начало фразы вылетело само собой, и Гермиона поспешила её завершить: — Ты ведь раньше, сто процентов, и шнурки-то сам себе не завязывал. — Ты переоцениваешь моё аристократическое безделье, Грейнджер. Я отнюдь не столь беспомощен в подобных вещах. — Он неторопливо допил кофе. — Скажем так: меня устраивает то, как я живу. Такой образ жизни складывался не один год. — Что же всё-таки произошло? — Любопытство кошку погубило, — мягко ответил Драко и поднялся из-за стола. — Но, удовлетворив его, она воскресла**, — упрямо добавила Гермиона, тоже вставая. — У тебя ведь не девять жизней, Грейнджер. — Уверена, что если бы ты не хотел говорить, меня бы здесь не было. Спасибо за булочки, просто объедение. Они смотрели друг на друга около минуты, затем Малфой покачал головой: — Я пожалею об этом… — У каждого из нас есть то, что скрыто глубоко в душе от посторонних. Но всегда появляется тот, кому хочется открыться, рано или поздно. Не глядя на девушку Драко подхватил чашки со стола и поставил их в раковину. — Очевидно, ты полагаешь, что являешься самой подходящей для этого персоной? За скепсисом в его голосе Гермионе почудилась… надежда. Поэтому, собрав всё своё спокойствие в кулак, она деловито сказала: — Почему бы и нет. Но решать это только тебе. Да, так лучше. Она словно аккуратно пробиралась между веток очень колючего и неподатливого кустарника, в центре которого сидела редкая птица. Только бы не спугнуть… Грейнджер взяла с подоконника сложенную в несколько раз салфетку и, встряхнув её, прикрыла тарелку с булочками. Потом прошла к двери и стала обуваться. Они молча вышли на улицу. Малфой запер двери, бегло осмотрел сад и направился к выходу. — Ты срубил их? Он замедлил шаг и нахмурился. — О чём ты? — Я об облепиховых деревьях. Ведь если женское дерево засохло, в мужском нет смысла… — Нет, не срубил, — сдержанно ответил Малфой, выходя из калитки и придерживая её для Гермионы. — Может быть, они однажды зацветут. — Сомневаюсь, — отрывисто бросил Драко, отпуская защёлку, чтобы дверь захлопнулась. — Надежды на это нет. — Надежда есть всегда, — прошептала Гермиона, обхватив руками плечи. — Где умирает надежда, там возникает пустота. Быть может, и устаёшь ждать, но насколько хуже было бы, если бы ждать стало нечего. Она поёжилась от собственных слов, словно не замечая жарких солнечных лучей. — Пойдем, тебя, наверное, уже заждались. Малфой издал странный смешок и показал рукой налево, где в стороне от дороги, между домами змеилась выложенная булыжниками тропка. — Нам туда. Путь оказался неблизким. Дорожка петляла, выводя то к одному домику, то к другому, и, когда Гермиона облегчённо вздыхала, думая, что они наконец пришли, Малфой обгонял её и шёл дальше. Вскоре дома закончились, дорожка превратилась в едва заметную тропинку и стала спускаться вниз, словно с горки, закручиваясь по спирали. Земля выглядела каменистой и иссушенной, но зелени вокруг тем не менее было предостаточно. — Как странно, — после долгого молчания и жары голос прозвучал хрипло, и Гермиона смущённо откашлялась, — здесь такая жара, а растительность обильная и свежая. — Ничего удивительного, Грейнджер. Окрестности Таормины примыкают к Этне, а вулканические почвы очень плодородны. Именно поэтому местные не уезжают отсюда, хотя в последнее время вулкан из дремлющего становится всё более взрывным и непредсказуемым… Здесь осторожнее. — Малфой протянул ей руку, и Гермиона, которой босоножки успели нешуточно натереть ноги, не колеблясь в неё вцепилась. Спуск занял ещё несколько минут, и внезапно они оказались почти на краю обрывистой скалы, которая уходила вниз, к морю. Правее скала расширялась, образуя просторную площадку. В изломах камня то тут, то там проглядывали цветы, и даже росло небольшое искривлённое деревце, отбрасывая приятную тень. — Где мы? — Грейнджер с недоумением огляделась. — Как я и говорил, пришли навестить одного хорошего человека. Драко подошёл к деревцу, и Гермиона присмотрелась чуть внимательнее. Под растением, в каменной стене оказалась вырезана импровизированная скамья, а над ней, приблизительно на уровне глаз, была прикреплена малозаметная табличка из светлого мрамора. Девушка тоже сделала несколько неуверенных шагов и тихо спросила: — Здесь похоронен дон Витторио? — Здесь я развеял его прах. — Синьора Корелли говорила, что старый пастор относился к тебе с большой теплотой. — Он спас мне жизнь. Драко опустился на скамью, облокотился на колени и, глядя вдаль, на линию горизонта, тающую в море, негромко заговорил: — Знаешь, как ни странно, ты оказалась права. Ценность моих слов… важна только для меня. А ты, Грейнджер, поймёшь меня хотя бы потому, что знаешь, о ком пойдёт речь, и неплохо умеешь делать выводы. Поэтому я попробую утолить твоё любопытство. Гермиона уставилась на кружевные переплетения мелких цветов под ногами и не дыша ловила каждое его слово. Малфой немного помолчал и продолжил: — Я солгал, сказав тебе, что оказался здесь по воле своего отца. По правде говоря, я от него сбежал. Тебя это не шокирует, верно? Вы все широко наслышаны про Люциуса Малфоя… Отец шёл к своим целям любыми средствами, используя любимые методы: запугивание, шантаж, разочарование. «Я очень разочарован, Драко», — так он говорил мне. — Малфой горько усмехнулся. — Никто не любит быть на проигравшей стороне. После победы Поттера у него было своё понимание того, как восстановить престиж фамилии. Я не смог… с этим примириться. Поэтому сбежал. И мама мне помогла. — Нарцисса знала?! Но… почему же ты тогда скрываешься от неё? Ведь ты скрываешься?.. Драко встал и подошёл к самому краю обрыва, глядя вниз. — Мама очень многим рискнула, решив мне помочь. Она организовала мой отъезд: все эти магловские документы, деньги. Предполагалось, что я скроюсь на время, и мы будем поддерживать связь. — И что же пошло не так? — Гермиона приблизилась к нему и увидела, как он приподнял руку, рассматривая шрам на предплечье. — Самолёт, в котором я летел, потерпел крушение. Была гроза, и, как я потом уже понял, пилоты не справились с управлением. Эту хренову машину крутило в воздухе, как кленовый лист… Вокруг все орали, стали в панике натягивать спасательные жилеты, а я испытал дикую злость на свою беспомощность, на то, что заперт в этой железной разваливающейся коробке… Помню, что решил воспользоваться палочкой, но… не успел. Удар, когда мы плашмя свалились в море, был такой силы, что самолёт разорвало… Мне зажало руку сплющенным металлом, что-то загорелось, и в салон отовсюду начала вливаться вода… Я не слышал людей и их крики, я был словно оглушён. Рядом плавал жилет. Я схватил его и просунул свободную руку в пройму, чтобы оставаться на плаву, но самолёт стал быстро погружаться в море и потащил меня за собой на дно… Тут, на своё счастье, я всё-таки вспомнил, что я волшебник. — Драко покачал головой и зажмурился, словно стыдясь своих слов. — Смутно припоминаю, как Диффиндо освободило мою руку из плена. Далее — Асцендио, но тут, видимо, я сделал что-то не так… Меня сильно подбросило вверх, но я снова упал в воду поодаль от места крушения, попутно досыта наглотавшись воды. Рану невыносимо жгло, и мне было страшно на неё даже посмотреть. Я думал, что от руки остались одни лохмотья, и отчаянно пытался держаться на поверхности… Плавал я тогда весьма посредственно… На море было сильное волнение, кругом царила темнота. Я совершенно не понимал, где берег, — просто крутился на месте, благодаря тому, что дурацкий, наполовину сдувшийся жилет не давал мне пойти камнем на дно. Не знаю, сколько времени прошло, пока я барахтался там, беспомощный, как флоббер-червь. — Он потёр переносицу. — Но потом вокруг стало светлеть. Наступал рассвет… Течение отнесло меня в сторону от места происшествия, и вокруг простиралась только бескрайняя водная гладь. Сил у меня не было совсем, волны непрестанно заливали лицо… Я перестал даже дёргаться… Видимо, потерял много крови. Но, на мою удачу, здоровой рукой я так крепко сжимал палочку, что не утопил её. Я попробовал сотворить негнущимися пальцами заклинание Головного Пузыря. И мне это удалось. Господь всемогущий, до сих пор не могу понять как, но мне это удалось. Последнее моё заклинание за последующие семь лет… Гермиона издала непереводимый звук, и Малфой посмотрел на неё со снисхождением. — Да, ты не ослышалась. Ну и… Спустя недолгое время после этой удачной попытки я потерял сознание. — Как… Как ты выжил? — Меня подобрал старик, решивший порыбачить в море с утра. Я почти не помню этого… В себя я пришёл голым, лёжа на какой-то кровати в крошечной комнатушке. У постели стояли тот старик, что вытащил меня из воды, и ещё один человек. — Дон Витторио? — догадалась Гермиона. — Да. — Драко развернулся и посмотрел на мраморную табличку на стене. — Они разговаривали между собой по-итальянски, я понятия не имел, кто эти люди и что им от меня нужно. Я тогда вообще слабо соображал… Рука адски болела, но оказалась перебинтованной от пальцев до плеча. Я помню, что попросил воды, увидел, что моя палочка лежит на стуле у кровати вместе с вещами и с облегчением снова потерял сознание. — Почему тебя не отвезли в больницу? Наверняка местные власти были в курсе произошедшей трагедии. — Это самое забавное… Рыбак, выловивший меня в море, был уверен, что я мёртв, — я плавал вниз лицом. Каково же было его удивление, когда он понял, что я дышу. Вытаскивая меня на берег, он заметил рану на левой руке… и то, что осталось от Тёмной метки. Старый пройдоха в своё время знатно покуролесил с местной мафией и сам имел занятную татуировку на предплечье. Поэтому с полицией по старой памяти он не горел желанием связываться и разумно решил скинуть обузу в виде подозрительного полудохлого иностранца на знакомого человека, который всегда знал, что делать. — Но почему же падре не заявил о тебе властям? — Дон Витторио собирался так поступить… Но потом произошло нечто, что повлияло на его планы. Спасённому англичанину привиделись старые кошмары… — Драко хмыкнул. — Не знаю дословно, что со мной происходило, что я там наговорил в бреду и что делал… Но когда пришёл в себя, священник не сводил с меня глаз. Первым делом, очнувшись, я, естественно, хотел воспользоваться палочкой, но обнаружил, что она исчезла. В каком же ужасе я был… Дон Витторио на хорошем английском спросил меня, помню ли я своё имя. Так и спросил: «Ты точно знаешь, как тебя зовут?» и многозначительно на меня посмотрел. Не знаю почему, но я отрицательно покачал головой. Мне казалось, что лучше изобразить потерю памяти. Потом он спросил, ищет ли меня кто-нибудь и нужно ли обратиться в полицию? И я ответил… Я сказал: «Нет…» — Но, Драко, почему?! Твои родители, мама… Малфой тряхнул головой. В его глазах загорелось какое-то безумное ликование. — Я хотел исчезнуть — и я исчез. Всё сложилось как нельзя лучше… Мне было всего восемнадцать, Грейнджер, но я уже успел почувствовать себя настоящим ничтожеством и не один раз. Я прекрасно понимал, что не смогу скрываться долгое время так, как изначально планировалось. Мама предполагала, что мне следует отсидеться, пока отца оставят бредовые идеи, но я… Я решил обрубить все концы, воспользовавшись случаем. Единственными препонами были священник напротив меня и то, что я потерял волшебную палочку. Я был уверен, что этот магл выбросил её, приняв за ветку или что-то в этом роде. Без палочки я стал никем. Средств к существованию не было, так же как и не было никого, кто сумел бы помочь. Моей надеждой на выживание стал старый больной пастор из Кастельмолы… — Ты не должен был так поступать со своей матерью, Малфой, — вдруг со злостью выкрикнула Гермиона. — Ты разбил ей сердце, ты вообще отдаёшь себе отчёт, насколько чудовищен твой поступок?! — Эта жертва была необходима… — Да что ты знаешь о жертвах?! Кому она была необходима, только тебе! Я своими руками заставила родителей забыть обо мне, стёрла себя из их памяти — чтобы спасти им жизнь! А ты… — А я стёр себя навсегда из того мира, к которому принадлежит моя семья. И ты, кстати, тоже, Грейнджер, — процедил он. — Драко Малфоя больше нет. Уже почти восемь лет я сам определяю свою жизнь и то, чем в ней занимаюсь. А мама… Если бы она узнала, что я жив, об этом узнал бы и отец. Всё это не имеет никакого значения… уже много лет. — Но Нарцисса наверняка искала… — Я числюсь без вести пропавшим. Эндрю Фейбер, к вашим услугам. — Малфой издевательски поклонился. — Так, во всяком случае, было написано в моих документах. Витторио говорил, что на следующий день после катастрофы в море разыгрался нешуточный шторм, который очень осложнил работу спасателей. Для моего замысла всё сложилось идеально. — Это… ужасно. — Гермиона сглотнула подступивший к горлу комок. — Значит, падре решил, что ты… ты в бегах? Драко с усилием повёл плечами и снова направился к лавке, чтобы сесть. — Скорее, он решил, что мне требуются помощь и убежище. Я не рискнул выяснять причину такой лояльности к пришлому чужеземцу, не в том я был положении. Стал жить с ним в этом доме, где обитаю и по сей день. О, Грейнджер, в моей голове тогда было столько идей, уверен, тебе бы они понравились. Я хотел приносить реальную пользу, хотел сеять добро и помогать ближним. — Кривая усмешка тронула его лицо. — Тебе знакомо желание начать всё с чистого листа? — Я стараюсь жить так, чтобы потом ни о чём не жалеть, — отрезала Гермиона. — Получается? — Мы говорим о тебе, Малфой. Значит, поэтому ты стал католическим пастором?.. Чтобы начать жизнь с нуля. — Поверь мне, будь Витторио раввином или кришнаитом, и проповедуй он такое же отношение к людям, такую же любовь и терпимость, — я бы уже нарядился в оранжевое и разукрасил себе лицо. Или ходил бы в кипе вместо капелло***. — Малфой улыбнулся и вздохнул. — Мой путь к пасторству лежал через этого удивительного магла. Наблюдая за ним, я понял, что хочу, чтобы люди относились ко мне хоть вполовину так же хорошо. Витторио верил, что у меня получится. Он всячески мне помогал. Тогда он уже знал, что болен неизлечимо и что собор превратится в простой музей для туристов без дееспособного священника. Никто бы не согласился ехать в эту глушь, чтобы регулярно проводить мессы для горстки местных верующих. Я не знал языка, сторонился людей, постоянно жалел себя… Но ему и этого было довольно. Вначале мне доверили уборку собора, потом я помогал падре со службами. Иногда просто сидел и слушал, как он проповедует. Его слова всегда были для меня огромным утешением. Он словно беседовал с Богом, попутно вовлекая в этот разговор и прихожан. Одним словом, я начинал с малого: падре рассказывал мне основы богослужения, я читал его книги, оказывал посильную помощь. Однажды после мессы ко мне подошла маленькая девочка и попросила благословения. Её мама сказала ей, что она ошиблась, и я не пастор. На это девочка ответила: «Разве синьор не дружит с Богом? Он так похож на архангела Рафаила...» — Драко на секунду крепко зажмурился и тихо спросил: — Скажи, тебе когда-нибудь хотелось стать лучше для самой себя, Грейнджер? Без отвращения просыпаться по утрам, без отвращения смотреть в зеркало? Гермиона молчала, и Малфой заговорил снова: — Мне необходимо было круто изменить жизнь. Может, вылечить свою душу, я не знаю. — А тебя не посещала мысль, что ты стал пастором из-за благодарности дону Витторио? Вроде как считал себя обязанным ему, хотел оправдать его надежды… — Ты считаешь, что я далеко продвинулся бы на одной благодарности? Конечно же нет. Просто моя цель полностью соответствовала тому, чем занимался падре. Нет, Грейнджер, я сделал это для себя. После того, как Витторио не стало, — он поднялся и провёл рукой по скромной табличке, обтирая с неё пыль, — люди пришли ко мне, как к проводнику веры, осиротевшие и потерянные. Я не мог их подвести… Витторио, предчувствуя близкую кончину, похлопотал в епархии Катании, чтобы меня произвели в сан без специального образования. Он сам меня рукоположил… Когда кто-то спасает тебя, первое, что хочется сделать, — спасти других. Всех людей. Каждого… — Но пастору придавала силы истинная вера в Бога. Ты… Ты тоже веришь в Бога, Драко? Я совсем не сильна в теологии, но разве вера не может угаснуть, потому что человек решил проблему: он искал помощь, нашёл её, и никакие Бог и церковь ему больше не нужны. Ты же использовал веру для решения личных проблем. — Практическое использование веры — это неправильно, Грейнджер, но… — Ты не думал, что тобой управляет голос совести, а не глас Божий? И… почему ты никогда не называешь меня по имени? Вопрос застал Малфоя врасплох. Он посмотрел на неё и отвёл глаза. — До сих пор не можешь перешагнуть тот давний рубеж неприятия?.. — Если бы не мог, я бы не потащил тебя сюда и уж точно не стал бы рассказывать подробности своей жизни. Гермиона насупилась. Драко достал палочку из кармана и стал задумчиво крутить её в пальцах. — Как ты вернул себе палочку? Ведь она пропала. — Всё это время она находилась у дона Витторио. Когда он окончательно слёг и стал отказываться от пищи, он позвал меня к себе и велел открыть свой личный шкаф. Палочка была там… Падре сказал, что это моя вещь, но я должен быть с ней осторожен. Он спрятал её в свечной ящик в ту ночь, когда я бредил, так как она сама по себе творила пугающие вещи… Тогда старик посчитал, что я какой-то сектант, поэтому и решил спасти потерянную душу… — Ты не сказал ему правду? — Он бы не поверил или решил бы, что у меня по-прежнему не все дома. Нет, я ничего не сказал. Он ушёл с миром и спокойствием за свой приход, как того и заслуживал… Знаешь, что я испытал, когда увидел палочку? — Радость? — Страх. Такой же, какой почувствовал, впервые увидев тебя в своём саду. Гермиону покоробило его неожиданное признание. — Я умею хранить секреты, Малфой. И я не виновата в том, что напоминаю тебе о прошлой жизни своим присутствием. Драко прищурился. — Связанная с тобой проблема не только в этом, Гермиона. Он сказал это легко, будто вовсе не испытывал ранее неловкости. Грейнджер впервые услышала своё имя, произнесённое им: мягко, почти ласково, чуть тягуче. К щекам немедленно прилила кровь, но она нашла в себе силы поинтересоваться: — А в чём же? Малфой подошёл к ней. Чуть склонив голову и рассматривая её полыхающее лицо, он тихо спросил: — Почему ты покраснела? — Н-не знаю. — Честно? «Потому что когда ты произнёс моё имя, я захотела, чтобы ты сказал его ещё раз… Чтобы ты выдохнул мне его в губы, и оно вместе с твоим дыханием растеклось по моей коже, проникая внутрь и заставляя открыться…» Её губы невольно раскрылись чуть шире, и от его слуха не укрылось учащённое, сбившееся дыхание. — Ты знаешь, чего я боюсь теперь, Гермиона? — Он придвинулся ещё ближе, становясь вплотную к ней. — А ты? Чего боишься ты? Она заворожённо смотрела в его потемневшие, ставшие графитовыми глаза, на дне которых бурлило что-то пугающе знакомое. Солнечный свет вокруг словно померк, и они вдвоём оказались в центре безумного водоворота… пьянящего вихря. Каждый нерв в её теле пульсировал, отдаваясь в ушах горячим грохотом. И она, цепеняя от нахлынувшего ощущения дозволенности, почти неслышно шепнула в его склонившееся лицо: — Себя. В его глазах словно взорвалось что-то, заполняя пространство ослепляющими искрами. Он резко выдохнул и коснулся губами её полураскрытого рта. Гермиона потеряла чувство реальности, утратила ощущение собственного тела — остались лишь её бешено, до боли бьющееся сердце и мягкие губы, которыми он коснулся правого уголка её рта, — туда-сюда, нежно, скользяще, побуждая принять его, пойти навстречу. Словно пробуя, словно балансируя на грани обрыва, вроде того, где они сейчас стояли. Словно решая сорваться в пропасть. Гермиона не сдержала стон — тихий, как шелест, скромный и страстный одновременно. И коснулась языком его верхней губы. Выдержка Малфоя, как просмолённый фитилёк, догорела моментально, и он её поцеловал. Поцеловал, обнимая гибкую талию, чувствуя, как тело под тонкой белой тканью отзывается на его прикосновения; как ладони, жадно впитывая тепло, скользят выше по спине, к обнажённым плечам. Он не просто целовал: он упивался её губами, нежными вздохами, податливостью языка. Растворялся в этом моменте, остро ощущая, как тяжелеет голова, отпуская на волю инстинкты, которые он подавлял все эти бесконечные годы. Его руки, подчиняясь царящему безумию, двинулись выше и обхватили небольшую, исступлённо вздымающуюся грудь. Почти теряя разум, Малфой ощутил под подушечками пальцев проступившие сквозь платье затвердевшие соски… — Не-ет! Нет! Помогите, умоляю! На помощь! Оглушительный женский визг заполнил притихшие окрестности у каменного склона. Он отразился от камней и полетел к морю, отдаваясь внизу многочисленными эхо и заставляя сплетённых в поцелуе людей отшатнуться друг от друга.