Trespass

У Юнги дрожат руки, когда чужие коротенькие пальчики зарываются в его волосы и немного оттягивают. — Хён, — звучит как мольба, тихий полустон и Мин просто не может сопротивляться. Мягкая плоть ягодиц в руках, словно тесто, проминается под тонкими пальцами. Юнги сжимает зубы от того, как сильно хочется вгрызться в невинное тело, растерзать на куски, а потом зализать все раны. Он не может терпеть этих губ, что пахнут чупа-чупсом со жвачкой, он не может терпеть этот взгляд из-под коротких, но таких пушистых ресниц. Все это будто предназначено для разрушения, будто Чимин жертва на алтаре, а Юнги жадное божество, и он заберет свое приношение. Его губы на тонкой шее смотрятся правильно, еще лучше бы смотрелись руки, грубо пережимающие кислород. Голос мальчишки звенит в ушах, когда Мин впивается в брата болезненным поцелуем и вдавливает в матрас. Руками шарит по обнаженному телу, сжимает бока, оставляя свои метки. — Хён! — он молит, а Юнги молитвы не слышит: целует острые ключицы и яркие ореолы сосков. Все это — полотно, которое он распишет бордово-красными бутонами. И никто, никто больше не посмотрит на его мальчика, на его брата. Чимин — его маленькая зверушка. Беспомощный, жалкий, но только его. — Хён, — Юнги раскрывает глаза и хмурится, — все порядке? Ты весь вспотел! Чимин сидит в кровати, опираясь на руки, и выглядит взволнованным. День рождения мальчика прошел хорошо, Юнги даже было комфортно дома, особенно если не обращать внимания на надоедливых пожарных. Ближе к вечеру приехала бабушка по отцовской стороне, и все веселье спало. Они с мамой особо не ладили, как и с Юнги. По сути она приехала только к Чимину, который ее единственный не любил. Просто боялся. Она, конечно же, приехала не на один вечер, и спать в гостиной отказалась. Именно поэтому Юнги сейчас с болезненным стояком и мокрым от пота лбом в кровати испуганного Чимина. — Мне позвать маму? — Нет, — хрипло выдыхает Юнги: его голос сейчас совсем другой, и он видит, как брат вздрагивает, и как маленькие зрачки коричневых глазок на секунду расширяются. Мин собирает все силы и быстро ретируется в ванну. Он зажигает свет и прижимается к стене, быстро проскальзывая рукой в пижамные штаны. Он пытается поймать кусочки картинок из сна, плотно сжимая у основания. Ему кажется, что он и так почти на пике — член болезненно ноет, а каждое прикосновение кажется пыткой. — Хён, ты в порядке? — слышится за дверью, и Мин чертыхается, чувствуя, как от писклявого голоска сжимается мошонка, — может, скорую? Хён! Чимин и правда напуган, его голос дрожит, и он продолжает барабанить по двери своими маленькими ручонками. Черт возьми, если кто-то услышит, будет не хорошо. — Все хорошо, — хрипит Мин, прикусывая губу и грубо лаская головку большим пальцем. Он откидывает голову и толкается в руку, — просто страшный сон, Чимин. — Ох, хён, — мальчик, кажется, прижимается к двери, и от этого только хуже. — Да, позови меня еще, — парень плотно стискивает кулак, его ноги подрагивают, а рука мокнет от выделяемой смазки, — давай же, Чимин. — Хён? — он звучит напуганно, но слушается, повторяя. — Хён, хён, я тут, Чимин рядом. Юнги раскрывает губы и вздрагивает: густое семя пачкает ладонь и белье. Он только что кончил от голоса брата. Блять. Через пару минут он выходит уже умывшийся и сталкивается с Чимином. Тот сидит в своей коляске прямо у выхода из ванной и невинно хлопает глазками. — Все хорошо? — Да, пошли спать, — Юнги падает на кровать и следит за тем, как Чимин подкатывает кресло и перелезает в постель, укладываясь рядом. Он ровняет бедра руками, поднимая их по очереди, из-за чего спальные шорты слегка задираются. — Как ты переворачиваешься во сне? Чимин натягивает одеяло и хмурится. — Ну, либо просыпаюсь, либо сплю рулетиком. Ноги в одну сторону, голова в другую. Юнги хочется улыбнуться, он берет в руки игрушку Чимина, и видит, как страх вспыхивает в глазах брата. — Что это? — Мне подарили, — Чимин нервно сжимает руки, видимо, чтобы не выхватить любимца. — Он подарил? — ухмыляется Мин, и трогает черные ушки песика. — Кто он? — Твой папочка, — Мин довольно улыбается, видя, как лицо брата вспыхивает, он резко отводит взгляд. — Это просто шутки, хён. Мы просто так шутим, — он бормочет и нервно сглатывает. — И в ванной тоже были шутки? — Юнги чуть склоняется к младшему и ехидно тянет губы. — Хён! — снова еще сильнее вспыхивает брат и все же отнимает игрушку, — я уже не маленький, что в этом такого? Юнги щурится и наваливается на брата, заставляя его упасть на подушку. — Я же сказал тебе, — он наклоняется достаточно низко, чтобы чувствовать, как тяжело дышит мальчик, — ты умрешь девственником. Чимин на минуту застывает и переводит взгляд в стену. Он сглатывает пару раз, а потом медленно выдыхает. — Ты прав, брат. Юнги видит влажные глаза брата и чувствует себя чертовым монстром.

***

— Небось к любовнику собралась? — бабушка смотрит на маму, что застыла в дверях, еще минуту назад она что-то искала в сумке. Юнги спускается чуть ниже и хмурится, как и Чимин, что у камина читал книгу. — Нет, я в аптеку, а потом заеду в химчистку, — мама оправляет строгое бордовое платье и щёлкает замочком на сумке. — А зря, — пожилая женщина подцепляет петлю спицей, — у муженька твоего там точно шашни есть. Юнги видит, как мама закрывает глаза и делает медленный выдох. Она присаживается на тахту, чтобы надеть туфли, и, заметив Юнги, улыбается. — А что? — не унимается свекровь, — он там по полгода, не с монашками же он служит. — Я вернусь к четырем, — парадная дверь хлопает, и Мин спускается в холл. Он кивает Чимину, и, не здороваясь с бабушкой, проходит мимо гостиной в кухню. — Вот невоспитанный, весь в мать, — слышится с кресла. Парень закатывает глаза и достает пачку сока. Она оказывается пустая. Отлично. Весь день проходит так же. Бабушка бранит мать на кухне, и в итоге та уходит в сад, где нервно курит. Впервые за пять лет. Чимин забивается в угол, держа на коленях книгу, но сам опять сидит в телефоне. Наверное, опять нашел себе папочку. К вечеру предвкушения праздника не остается, Мин даже думает позвонить друзьям и попросить не приходить, но вспоминает, сколько мама наготовила, и передумывает. Это все ради того, чтобы они не отравились всеми этими закусками и морепродуктами. Если гостей не будет, мать заставит питаться ими еще год, как минимум. Юнги правда старается не думать о сне. И у него получается ровно до того момента, пока он не опускается рядом со спящим братом. За окном уже темно, всего через несколько часов Юнги станет совершеннолетним. Чимин лежит на спине, отвернувшись в другую сторону, в его руках зажат несчастный щенок, а губы приоткрыты. Мин не совсем отдает себе отчет в действиях, когда медленно подбирается под одеялом ближе. Он вытягивает руку, и, минуту подумав, укладывает ладонь на чужое бедро, как раз в том месте, где шорты кончаются и открывается гладкая кожа. Чимин, кажется, не просыпается, да и Юнги уверен, что мальчик не чувствует ног, потому смелее оглаживает мягкий изгиб и тяжело выдыхает. Он должен остановиться прямо сейчас, думает он, подбираясь пальцами под ткань. Тело Чимина мягкое и теплое, будто пудинг в рожденственское утро. Юнги сжимает в руке плоть с бедра и удовлетворено прикрывает глаза, он исследует ножку брата, пока пульсация в паху не начинает мешать. Это заставляет его подняться и мысленно дать себе пощечину. У него стоит на брата уже третий раз. Юнги проебался.