Trespass

Мамины блины довольно вкусные, думает Юнги, пытаясь абстрагироваться от шума вокруг. Его бы это, наверное, бесило, если бы не довольная улыбка брата. После завтрака, что по времени скорее был обедом, гости уходят. Даже Тэхён решает этот свой увольнительный провести у Чонгука, точнее, так решает старший. К вечеру приезжает отец, и всё резко становится менее красочным. Он возвращается уже без формы, в костюме, но помятом и уже точно не сегодняшнем. Он даже не целует маму, лишь сухо обнимает, и, махнув сыновьям, заходит в дом. До конца недели Юнги особо не вылезает из комнаты: дома обстановочка так себе. Отец вечно хмурый и кричит без повода, а мама ходит поникшая, и будто резко постаревшая на пару лет. Чимину от отца тоже достается, в конце концов, ему даже запрещают ездить гулять с Тэхёном и Гуком и отбирают телефон. Юнги во все это не лезет, но по ночам плач брата слышит. Вечером воскресенья Юнги выходит на кухню, как всегда за соком, и замечает маму. Женщина стояла у раскрытой двери в небольшую прачечную и гладила школьную форму. — Что делаешь? — Юнги заполнил стакан ароматным соком и сел на край стола. — Чимин завтра в школу идет, — говорит она взволнованно, отглаживая манжеты. — С чего это? — хмурится Юнги, делая глоток, — всю жизнь же дома сидел. — Отец, — грустно выдыхает она, — он думает, что ему надо учиться общаться с детьми и все такое. Юнги эта идея не нравится: он учился в школе и знает, что ждет Чимина. Он этого не заслуживал. Но спорить с отцом у них было запрещено. Проходит около месяца, когда Юнги понимает, что был прав. Все будто рушится на глазах. Мать опять горбатится на работе, хотя, денег достаточно: просто отец сказал, что так у нее не будет времени на любовников, а сам уехал на неделю раньше Тэхёна. А у них увольнительные в один день кончались. Чимин выглядит еще более потерянным и прячется в комнате сразу, как возвращается из школы. — Юнги, сынок, — зовет его мама, стоя опять на том же месте, у гладильной доски. Было уже около часу ночи, и в доме было тихо, Чимин спал уже пару часов, пока старшие Мины доделывали дела. — Да? — Я… — она застывает, опуская утюг на подставку, и вздыхает, — хотела поговорить с тобой. Не знаю, что делать с этим, — она заходит внутрь и из дальней корзины достает рубашку. Это явно рубашка Чимина, на которой красуется большое желтое пятно, — он сначала прятал ее, а потом, когда я нашла, сказал, что облился соком, но… — Это не пахнет как сок, — кивает Юнги, прикусывая губу, — а чего вы еще ожидали? Что он там друзей найдет? Женщина замирает, и Юнги видит, как ее глаза наполняются влагой. — Я не хотела, но отец, он… он думал, что так Чимин исправится. — Исправится? — поднимает бровь парень. — Что он встретит девушку и… — Мам, если Чимин — гей, ему не поможет встретить и тысячу девушек, понимаешь? — Я — да, — кивает, она, откладывая рубашку обратно в корзину. — Кто такой отец, чтобы приказывать тебе? — Мой муж, — тяжело сглотнула она. Все переходит какие-либо границы, когда Юнги приходит домой и видит кровь на полу второго этажа. Маленькие красные капельки, чуть размазанные колёсами, уходят под дверь комнаты брата. Мин врывается без стука и застывает. Чимин сидит на кровати и полотенцем стирает кровь с ручек коляски. Сам он помятый, волосы торчат во все стороны, а бровь рассечена. Но костяшки целы: не защищался. — Хён, — криво улыбается мальчик, сжимая в руках полотенце, — только не говори маме, просто упал. — Упал? — Юнги громко хлопает дверью и подходит к брату, — кому ты пиздишь, Чимин? Кто это сделал? Почему никто не вызвал тебе скорую? Почему они ничего не сделали? — Им все равно, — Чимин отворачивается, и его улыбка исчезает, — отец сказал не обращать внимания на такое. Он сказал, что я должен сам справиться, что… — Заткнись, — Юнги идет в ванну и возвращается с аптечкой. Чимин молча сидит и смотрит в одну точку, то сжимая, то разжимая грязное полотенце. Юнги ловит его щеку рукой и обрабатывает бровь: брат жмурится, но терпит, не издавая звуков. Стянув ранку пластырем, Юнги смотрит на следы ботинок, что красовались на белой рубашке, и поднимает глаза на брата. — Это все? Болит еще где-то? — Нет, все, — врет Чимин, отводя взгляд. — Маленький врунишка, — хмурится Юнги и начинает расстегивать пуговицы на чужой рубашке. Чимин дергается и пытается закрыться руками, но ему хватает одного взгляда брата, чтобы сдаться. С каждой расстегнутой пуговицей Юнги чувствует, как в нем закипает гнев. Нежное тело его мальчика испачкано кровоподтеками и ссадинами. Некоторые из них явно не сегодняшние. — Чимин… — тяжело выдыхает он, осторожно заглядывая в глаза брата, — как давно это началось? — С первого дня, — сипло, еле слышно выдает мальчик, и крупная горячая слеза скатывается по его щеке. Его губки дергаются, а руки сильнее сжимают полотенце. Когда Юнги заключает его в объятья, тело младшего начинает трястись. Все то, что он сдерживал все это время, вырывается, и рыдания душат его. Уткнувшись в шею брата, Чимин обвивает его руками в ответ и плачет. Так горько, что Юнги может прочувствовать эту боль. — Ты как? — Юнги осторожно убирает пряди с опухшего личика, пока Чимин недовольно пыхтит. Он лежит на кровати рядом с братом и шмыгает носиком. — Нормально, — бурчит он, и Юнги просто не может удержать ласковой улыбки. Он оставляет поцелуй на лбу младшего, что вызывает у того удивление и легкий румянец. Осторожно усадив брата, он опять лезет в аптечку и достает мазь, выдавив субстанцию, он греет ее в руках, а потом начинает медленно наносить на синяки. Чимин хмурится и слегка пищит на новых пятнах. Юнги думает уже закончить, но в глаза бросается еще один след от ботинка, который он раньше не замечал. — Твою мать, — Юнги смотрит на ширинку брата и пытается дышать спокойнее, — Чимин, мы сейчас их снимем, хорошо? — Может, не надо? — Чимин кусает губу и ёжится. — Там не болит. — Ты опять мне врешь, — недовольно выдыхает Юнги и расстегивает брюки. Когда штаны откинуты, младший красный и смущенный прижимает к себе руки. Юнги укладывает его на спину, чтобы было удобнее, и снимает белье. Член Чимина опухший и красный, Юнги даже представить страшно, что с ним делали, и что сейчас должен сделать он. Отыскав в аптечке небольшой пакетик, он разламывает металлическую пластинку внутри и жидкость кристаллизуется в лед. Мин прикладывает заледеневшую грелку к плоти, и слышит, как брат давится воздухом и прячет лицо в ладонях. Он бы подумал, что это от боли, но член младшего выдает его, резко дернувшись. Юнги расплылся в довольной улыбке: при всей этой ситуации, если так подумать, ему это на руку. Голенький Мин Чимин в его руках. Делай, что хочешь. А Юнги ой как много всего хочет. Стоит отеку слегка спасть, а грелке начать таять, Юнги выкидывает ее в кучу марли и грязных дисков, а сам наносит мазь. Он делает вид, что просто размазывает ее, слабо водя пальцами по плоти Чимина. Мальчик забавно подёргивается и явно пытается спрятать лицо и отвлечься, но у него не выходит. Чужая эрекция медленно, но верно твердеет в руках Юнги. — Больно? — спрашивает он, совсем наглея, и кольцом из пальцев проводя по всей длине. — Н-нет… — голос Чимина ломается, и он тяжело выдыхает в ладоши, за которыми он прятал лицо. — Хорошо, — сипло выдает Юнги, проводя большим пальцем по головке. Чимин дергается и прогибается в спине. — Хён…