Natsukashi

      ― Вакатоши!       Тендо вихрем врывается в комнату, размахивает руками и не обращает внимания на то, что все на него шикают и косятся с неодобрением. За шаг у кровати, к которой не протолкнуться, он замирает, роняет руки и разом обмякает.       У него ноги дрожат и подкашиваются колени, когда он смотрит на лицо Вакатоши. Оно совсем серое, исчерченное уродливыми полосами-царапинами, покрытое язвами стёсанной кожи и страшно-умиротворённое. Пропала вечная складка между бровей, уголки губ трагично опущены, на скуле грязно-жёлтое пятно, а изо рта торчит трубка.       Тендо всё-таки падает, колени воют от неласкового соприкосновения с полом; кто-то хватает его под руки и пытается поставить на ноги. По ощущениям, это Реон, обеспокоенный, нервный, но всё ещё пытающийся сохранять стойкость. Сейчас он как пружина, скрученная до предела. Он ― далёкий гул густого голоса, требовательные колебания и один сплошной раздражитель.       ― Тендо! Тендо, поднимайся, эй! Ты слышишь меня? ― Сатори медленно моргает и переводит рассеянный взгляд с Вакатоши на удерживающего его Реона. Он закусывает полные губы, и Тендо видит, как они трясутся. Видит, как влажно блестят чёрные глаза, что у нижнего века скапливаются слёзы, мелко дрожат и, срываясь, ползут по щеке. Реон шмыгает и утирает мокроту о собственное плечо, снова кусает губы, пытается улыбаться ободряюще, но где уж там. Он тянет Тендо за руку и тихо зовёт: ― Идём, нас ненадолго пустили…       И правда, уже через мгновение их всех прогоняют из палаты, оглашая безжалостный приговор: «Только родственники и близкие». Команда академии Шираторизава почти в полном составе молча убирается прочь. Тендо неловко топчется на месте, оставаясь без поддержки Реона, который напоследок сжимает его плечо, коротко кивает, желая удачи в неравном бою с нетерпящими непослушания медиками, а сам присоединяется к остальным, обнимая Гошики, содрогающегося от глухих рыданий.       Возле Вакатоши остаются его мать и отец, как два безмолвных и противоборствующих лагеря расположившиеся по разные стороны узкой постели. Руки мужчины и женщины, которых Тендо никогда раньше не встречал, но без ошибки узнаёт, цепко держат спящего Вакатоши за пальцы. Сатори пытается подойти ближе, заявить о своём праве быть рядом, коснуться его, но ноги не слушаются.       Тендо слышит писк приборов жизнеобеспечения — это действует ему на нервы, подкидывает топлива в разгорающееся в груди пожарище негодования и боли. Тендо храбрится, делает шаг, слышит различимый лишь его уху отвратительный чавк. Он смотрит на свой кроссовок, залитый чёрным, нервно трясёт ногой и подходит ближе, не замечая, что на него уже пялятся с испугом и удивлением.       Тело Вакатоши оплетают прозрачной паутиной трубки, их так много, что хочется плакать. На сгибе локтя блестят утопленные в кожу краешки игл, безжалостно прокусившие разлапистые молнии вен, ставшие заметнее из-за неестественной бледности. Пульс медленный; звук прибора, вторящего и высчитывающего его, бьёт по виску, прошибая мигренью. Тендо жмурится, идёт вперёд пока не утыкается коленями в край высокой кровати, и только тогда его замечают. Мужчина вздрагивает, переводит безжизненный взгляд на незнакомого юношу, а потом на застывших у другого края палаты медиков.       ― Вы тоже родственник? ― Сатори трогают за плечо. Он качает головой, но отходить назад не собирается. ― Друг? Если вы из команды, то должны покинуть палату. Только родственники и близкие.       ― Я ― близкий, ― шепчет Тендо, не сводя взгляда со сломанного Вакатоши. ― И я не уйду.       Взрослые переглядываются, шепчутся у него за спиной, и Тендо расплывается в пугающем остром оскале ― им придётся выносить его отсюда на руках, если захотят выгнать, по-другому никак.       Его выводит охрана, больно заламывая руки за спину.       Тендо молчит, не брыкается и не сопротивляется, своё он уже откричал, когда отказался уходить. У двери больницы он рушится на колени, стёсывает их до кровавого месива об асфальт, крючится, будто от судорог, сжимается в один пульсирующий ком боли и негодования на несправедливый мир, и снова кричит. Так, как делают это новорождённые дети, попробовавшие первый глоток жизни ― истошно, дико.       На него все смотрят ― пускай так. К нему бегут стоявшие всё это время поблизости парни из клуба ― пусть идут, пусть попробуют поставить его на ноги. Тендо ничего не видит и не слышит, не понимает ― отказывается понимать. Пеленой влаги застилает глаза; тупая мысль, что это конец, ржавым ножом без анестезии вспарывает черепную коробку ― голова готова разорваться от боли, от нежелания признавать, что его Вакатоши и весь его чёртов мир канул в чернильную бездну, из которой уже не вернуться.       Когда глаза перестают смыкаться от выплаканных слёз, а пальцы не в состоянии держать даже полупустой стакан воды, Тендо молча слушает о том, что произошло и ядовито усмехается. Всё до смешного банально ― произошла авария. Его, лучшего доигровщика во всей префектуре, самого крепкого парня в клубе, сбила обыкновенная машина. Вакатоши отвлёкся на что-то, ― так скажет потом Танджи-сан, ― и не заметил несущуюся на него смерть. Потом, как скажут те, кто взялся изучать произошедшее, виной всему был телефон ― разбитый, он лежал рядом, и узнать, что именно стало причиной, никто так и не сможет, да и не станет.       Тендо слушает вполуха, смотрит на свои длинные пальцы с искусанными до крови ногтями. Неужели этим рукам больше никогда?.. Он напрягает слух только тогда, когда тренер говорит о главном ― о выздоровлении. Ну, как говорит ― опускает голову и скорбно поджимает губы, позволяя себе спрятать за сухой ладонью покрасневшие глаза. Вокруг тишина, кто-то из первогодок шмыгает носом, и Тендо замечает, что мир выцветает, становится серым, будто бы на его жизнь наложили фильтр. Сатори кусает губы, ест себя изнутри и снаружи, и тихо усмехается, разглядывая свои конечности ― ноги по самые колени утонули чёрном парализующем яде принятия неизбежного.       Пробраться в больницу оказывается не так просто, как Сатори думает, одной маскировки явно маловато ― его без труда узнают наматывающие сопли на кулак девицы, пронюхавшие о случившемся и прибежавшие, чтобы… что? Всё равно никого не пускали. Тендо хочет обозвать их как-нибудь пообиднее и прогнать прочь, но на препирательства не остаётся времени. Он бесцветным призраком скользит по стене коридора мимо поста охраны, отвлёкшегося на девиц, спешит убраться подальше, не попасться на глаза никому из персонала, иначе его снова выкинут за порог, а то и полицию вызовут.       Тендо мчится по коридорам, пытается вспомнить то место, куда спрятали от него Вакатоши, ныряет в крошечный закуток, когда слышит голоса и вздрагивает, как только его ловят за руку. Он не отбивается, не говорит ни слова, просто смотрит на поймавшего его медбрата, испуганно отшатывающегося в сторону. Тендо усмехается и качает головой ― неужели всё настолько плохо?       ― К кому вам нужно? ― без слов понимает он и вытаскивает из-за пазухи неопознанного цвета ленту и болтающуюся на ней пластиковую карточку, протягивая её Тендо. ― Возьмите, так не выгонят.       Сатори благодарно кивает и скрежещет, не узнавая своего голоса:       ― Ушиджима.       Лицо незнакомца удивлённо вытягивается и мрачнеет, заставляя крошащееся сердце Тендо в очередной раз дрогнуть и ухнуть вниз. Дрожащими чёрными пальцами Сатори берёт карточку, тянется и накидывает удавку-ленту на шею, выслушивает короткие указания, кланяется в знак благодарности и бесшумно уносится в нужном направлении.       В ответвлении необходимого ему коридора было тихо, словно это место специально придумали для тех, кто собирался бесследно уйти. По дороге не встретилось ни одного человека, может, так даже было лучше ― не хотелось в таком состоянии попадаться на глаза хоть кому-то.       Возле нужной двери Тендо застыл как вкопанный. Руки затряслись, он собрал кулаки и до крови прикусил губы ― снова хотелось кричать, хотелось выть и плакать, будто бы это как-то могло помочь, будто так он сможет докричаться до неба и доказать, что забрать хотят совсем не того.       Собраться с силами и найти в себе храбрость оказалось сложно. Сатори несколько раз с шумом втянул воздух, пропитавшийся запахами лекарств, повернул ручку и толкнул дверь. В палате никого не было, только он, словно ждал, когда Тендо придёт. С трудом сглотнув ком, вставший в горле, Тендо вошёл в палату, бесшумно прикрывая за собой дверь.       ― Вакатоши, ― скрежет голоса резанул по ушам, и Сатори поморщился, не в силах слушать самого себя. Он заставлял себя идти вперёд, выверял каждый шаг, увязая в тормозящем его и удушающем запахе лекарств, горьким послевкусием остающимся на сухом языке. Тендо рвано хватал ртом воздух, никак не мог остановить щемящего чувства боли в груди, не мог справиться с зудом в носу и болящими глазами. Он присел возле кровати, кончиком пальца дотронувшись до руки Ушиджимы. Глаза испуганно метнулись к вяло скачущей линии жизни на экране. Нет, всё в порядке, просто он замёрз, всего-то. Тендо криво улыбнулся, посмотрев на Ушиджиму, и осторожно накрыл его ладонь, бесполезно пытаясь согреть своими ледяными руками. ― П-Привет, Вакатоши, я пришёл тебя навестить, а то лежишь тут совсем один. Ты рад, что я пришёл? Ну, конечно же, ты рад… Я так скучал по тебе, что не мог не появиться. Прости, что так долго, пришлось поиграть в шпионов. Хочешь расскажу тебе? Ты всегда говоришь, что я болтаю без умолку, но никогда не останавливаешь меня… Никогда.       Слова рыбьими костьми застревали в горле, расцарапывая в лохмотья нежное нутро. Слёзы наворачивались на глаза сами собой и Тендо глухо всхлипывал не в силах терпеть больше.       Этого не должно было случиться. Не после всего. Не тогда, когда всё только наладилось, когда сильные руки Вакатоши вытянули его из привычного мира тьмы на обжигающий и опаляющий свет. Его свет.       Никто не знал его так, как знал Тендо. Никто не видел, как он смеётся и забавно морщит нос. Никто не знал какие у него ласковые руки, никто не знал, как он мог бережно касаться, гладить по волосам, целовать и неловко бормотать в макушку разные глупости, кажущиеся ему романтичными или просто приятными. Никто не знал, как они были близки.       Сатори рвано вздохнул, почерневшей и закоченевшей щекой прижался к его едва тёплой руке.       ― Почему всё так, Вакатоши? Почему, когда только всё стало хорошо ты меня оставляешь? Почему… ― он заскрежетал зубами и крепко их стиснул, лицом утыкаясь в пропахшую отчаянием постель.       Тендо мелко задрожал, пальцами вцепился в край покрывала, и так и лежал, надеясь, что не прогонят и дадут ещё немного времени, прежде чем тьма его снова поглотит.       ― Тут снова этот противный мальчишка.       ― Да, пришёл снова. Не прогоняй, пусть остаётся.       ― Ты с ума сошёл? ― возмутилась Ушиджима-сан. ― Оставить его с Вакатоши? Вдруг он что-нибудь натворит!       — Это ты сошла, раз не видишь, что тут происходит, ― мужчина развернулся, зашагав прочь от дверей палаты. Он устало потёр лицо, спрятал руки в карманы и сгорбился. ― Идём, мы здесь лишние. Через час вернёмся, Вакатоши справится, за это время ничего не случится, а побыть с другом для него важнее, чем с вечно грызущимися родителями.       Ушиджима-сан обиженно поджала губы и, гордо вскинув голову, зашагала следом, старательно сдерживая слёзы.       Ушиджима Вакатоши действительно справлялся. Отчаянно боролся четыре дня, а на пятый всё-таки сдался, так и не придя в сознание.       На похороны Тендо не пришёл, не смог себя заставить. После них Ширабу долго на него орал, захлёбывался слезами, и тряс его обессилившее тело, бестолку пытаясь докричаться до Сатори. Тот лишь улыбался, смотрел сквозь кохаев и тренера, которые ничего не могли с этим поделать.       Танджи-сан объявил перерыв для команды, и стало совсем тоскливо.       Тендо навещали все по очереди, словно он был больным. Через пару недель после стычки, Ширабу пришёл с извинениями, притащил корзинку яблок и молча просидел рядом с нереагирующим ни на что Тендо несколько часов. Ещё через несколько недель в комнату Сатори заявились люди из руководящего состава и постаревший на несколько лет Вашиджо. Их слова доносились до Тендо как сквозь толстый слой ваты ― толком ничего не разобрать, но основной посыл он понял и без лишних уговоров забрал свои документы из школы.

***

      ― Привет, Вакатоши, я так скучал, ― по привычке притворно улыбается Тендо, кончиками пальцев касаясь холодного камня.       Рыжевато-красное закатное солнце бьёт ему в лицо, тёплыми лучами, напоминающими чьи-то ласковые прикосновения, касается впалых щёк и заострившихся скул. Улыбка, дрожа, сходит с его лица, сползает маска нормальности, надеваемая изо дня в день для тревожащихся родных. Тендо усаживается на землю, поджимает ноги, укладывает подбородок на заострившиеся колени, тяжело вздыхает и начинает говорить, так словно бы ничего и не изменилось.       ― Мама постоянно выгоняет меня из дому, говорит, что я должен больше гулять, ― жалуется он, недовольно хмуря брови. ― Да и было бы ещё где гулять. В парке рядом с домом постоянно резвятся дети, такие шумные! Они напоминают мне наших кохаев, один там точь-в-точь как наш Тсутому…       Тендо усмехается, поднимает руки повыше и укладывается на них щекой, продолжая рассказывать.       За его спиной чёрная тень. Глубокая и плотная. С каждым днём она растёт, сжирает истончающегося Тендо, который просто ждёт и коротает оставшееся время своими ежедневными походами на кладбище.       ― Уже скоро, ― обещает он и улыбается, как когда-то давно, по-настоящему. Он поднимает голову к небу, прикрывает глаза и тихо шепчет: ― Уже совсем скоро, Вакатоши.