Natsukashi

      Для существа, над которым не властно время, смена сезонов не имеет значения.       Кагеяма практически не видел разницы между лесом, погружённым в предзимнее летаргическое молчание, и затишьем ранней весной, перед порой пения птиц. Незнакомое ему чувство холода не имело значения, а зима напоминала только о том, что найти себе пропитание будет чуть сложнее, чем обычно. Летний зной и жар яркого солнца доставляли лишь толику дискомфорта, изредка заставляя прибегнуть к сокрытию в тени. Многие столетия прожив рядом с такими же, как он, Кагеяма не замечал простых вещей, ставших очевидными с момента знакомства с Хинатой.       Через несколько дней после того, как Кагеяма попробовал людскую еду, мальчишка заявился снова, на этот раз без угощения. На резкий вопрос зачем он «Припёрся», хотя ему наказали не появляться, Хината по-простому ответил, что ему, Кагеяме, тут, должно быть, очень скучно, вот он и забежал ненадолго проведать его, пока бродил по лесу в поисках грибов ― в доказательство мальчик показал корзинку, на дне которой и правда сиротливо валялось несколько сморщенных грибков. Возражений в тот день у Кагеямы не нашлось, и рыжего доставучку он попросту игнорировал всё то время, что он прокрутился возле башни, хотя нет-нет, а прислушивался к его беззаботной болтовне.       Хината действительно был «мелким». Кагеяма, когда натыкался на эту мысль, брезгливо фыркал, прогоняя из головы знакомый язвительный тон, принадлежащий занозе-Тсукишиме. Исподтишка рассматривая Хинату, как ему казалось, делая это незаметно, Кагеяма удивлялся человеческой сущности: как такие маленькие тонкие ноги могут переносить столь долгий путь через дремучий лес? Как его крохотное сердечко, бьющееся суетливой пичужкой в тощей мальчишеской груди, выдерживало всякий раз, не разрываясь от страха при преодолении тёмной чащобы, кишевшей диким зверьём? И самое главное ― зачем он всё это делал? Зачем приносил в студёную пору стёганые домашние покрывала, смущённо, но заботливо, укрывая его колени и присаживаясь рядом, чтобы согреться; зачем делился самой первой, душистой земляникой, пересыпая её из ладоней в ладони? Зачем приходил так часто, хотя путь был неблизким? Кагеяма всякий раз с интересом смотрел на сидящего подле него мальчика, на его солнечную копну волос и запутавшиеся в ней листья и сосновые иголки, и думал о том, что нужно быть по-настоящему «большим» человеком, чтобы так искренне, от всего сердца, делать что-то для кого-то, пусть это и живущее в одинокой башне кровожадное чудовище.       К лету, когда солнце засияло ярче, а кусты бузины покрылись пахучими шапками соцветий, что-то поменялось.       Хината стал приходить к нему каждый день, отыскав самую короткую тропинку через лес к опушке и башне. От солнца его кожа стала темнее, а яркие волосы, словно напитавшись светом, ещё рыжее. На переносице появилась россыпь крошечных веснушек ― острое зрение Кагеямы позволяло видеть всё, подмечать даже такие незначительные мелочи. Его ноги и руки постоянно были покрыты ссадинами и царапинами из-за частой беготни через лес и терновник, и Кагеяма часто ворчал, незаметно пытаясь подлечить его раны, а Хината просто смеялся, отмахивался, к новому дню обзаводясь свежей порцией «боевых» ранений. Бывало, после долгого пути, приходя к старой, понемногу разрушающейся башне, мальчик падал на землю и подолгу молчал. Он слушал шелест травы, вдыхал медвяные ароматы полевых цветов и следил за короткими перебежками тугих мышат, сующими свои любопытные носики к человеку. Хината улыбался чему-то, украдкой смотрел в сторону башни, без ошибки зная, что там, за стеной, прячется в тени его друг, что он смотрит на него, пусть и не показывается. И Кагеяма смотрел, не отрывая глаз.       Внутренний свет Хинаты был восхитительно многогранным. Он жёг пальцы, когда Кагеяма случайно касался его, ловил за руку, чтобы поругать за глубокую царапину или свежий синяк; он слепил его и ненадолго лишал зрения, когда мальчишка злился, в очередной раз отказавшись понимать, почему Кагеяма не хочет пойти с ним, не хочет оставить это место и прогуляться, например, к нему в гости. Его свет мягко обволакивал, когда Кагеяме было нестерпимо тоскливо. Такие моменты Хината словно нюхом чуял ― ему достаточно было взглянуть в холодные синие глаза, чтобы понять, что сегодня нужно просто побыть рядом, молча прижаться плечом к плечу, ребром ладони коснуться холодной руки Кагеямы. И становилось будто теплее, дышалось легче, тонкий человеческий запах Хинаты успокаивал, погружая в дремоту. В такие дни Кагеяме казалось, что он может вновь пережить то, что давно успел забыть, оставить в своей прошлой жизни.       Время пролетело незаметно, сезоны сменяли один другой и с момента их первой встречи минуло шесть зим.       В какой-то момент Кагеяма понял, что знакомого ему мальчишки, которого он когда-то давно спас от волка, уже нет. Из шустрого ребёнка Хината превратился в не менее шустрого юношу, хотя подрос он едва ли.       ― Заткнись, Кагеяма, я правда вырос! ― отчаянно пунцовея, прыгал перед ним Хината, вскидывая к небу кулаки и корча рожи.       ― Ну да, конечно, всё ещё мне по плечо, ― гордо выпячивая грудь, беззлобно оскалил зубы Кагеяма, сверху-вниз смотря на почти рычащего Шоё. Хорошо, что он в такие моменты был прилично взвинчен и сам по себе оказался достаточно недальновиден, раз не замечал за чужим взглядом большего, чем лежало на поверхности.       ― Да ты всегда был меня выше, будто бы и не меняешься вообще! Сколько времени-то прошло, Кагеяма, а ты словно ни на день не изменился! ― в сердцах выкрикнул Хината, поворачиваясь к нему спиной. ― Всё такой же.       В тот день Хината впервые заговорил о нём и том, каким всё стало, а точнее ― что не изменилось ничего.       Кагеяма забеспокоился. О его настоящей сущности Шоё не знал, даже не догадывался, судя по тому насколько бесстрашно всё это время шатался возле него, временами взаправду грозясь стать «едой».       Свет и тепло Хинаты были не только умиротворяющими, но и очень аппетитными. Хината действительно выглядел «вкусным». Иногда, дурачась и доставая его во время игр или приятельской перепалки, Хината забывался и подходил близко. Слишком близко. Запах человеческого разгорячённого тела бил под дых, ноздри трепетали от пряного аромата Хинаты, по коже шли мурашки, к лицу приливало горячечное тепло, в висках громко бухало, разум застилало пеленой и от Кагеямы оставалась лишь оболочка, внутри которой томился прирождённый хищник, истинный охотник, сидящий на вершине пищевой цепочки.       Кагеяма дышал тяжело, чувствуя «вкус» Хинаты на языке, облизывал удлиняющиеся клыки, глотал выступающие слюни и, пока мог себя контролировать, бесшумно взмывал в небо, прячась в своей башне. Там, корчась от желания сигануть вниз и показать себя настоящего, он слышал удивлённые возгласы Хинаты, потерявшего его прямо во время игры. Он звал его по имени, кричал и тоскливо спрашивал «Куда же он подевался», обещал, что больше не станет дурить, не нужно на него злиться, и Кагеяме приходилось впиваться когтями в собственную плоть, чтобы хоть как-то приглушить за болью желание выпить Хинату и сделать его своим.       Ему хотелось стиснуть хрупкое человеческое тело в своих объятьях, губами прижаться к коже, почувствовать дребезжание его сердца, слизнуть языком соль с шеи, жаром своего дыхания и нетерпением выгнать страх из тела и оставить только негу ожидания смерти ― вампиры так могут, им ничего не стоит заставить жертву желать, чтобы её съели. Хината бы смотрел на него, цеплялся за рубашку и плащ, шептал его имя и, прикрывая глаза, подставлялся сам под клыки, позволяя взять его целиком.       В такие моменты Кагеяма себя ненавидел. Стоило ли заводить дружбу с человеком, стоило ли отринуть свою семью, свой титул и ненавистную сущность, чтобы через всего шесть лет вернуться к тому, от чего он так упорно убегал? В такие моменты Кагеяма себя проклинал, раздирал когтями горло, чувствовал струящуюся по коже горячую кровь, заливающую рубашку и штаны, выл от собственной слабости и молился Богам, в которых никогда не верил, чтобы ему хватило сил при всей своей чудовищной сущности остаться «человеком».       После такого Хината обычно не приходил несколько дней, словно чувствовал, что друга стоит на какое-то время оставить в покое. В ожидании Кагеяма обычно тоскливо сидел на крыше, любуясь пушистым лесом, простирающимся на много миль вокруг.       Он втягивал носом холодный воздух и чувствовал лёгкую поступь перемен. На сердце почему-то с каждым днём становилось всё неспокойнее.

***

      Была осень, пора грибов и переспевших подмерзающих за ночь ягод.       Хината теперь приходил реже и постоянно ворчал на матушку, заставлявшую помогать с подготовкой к зиме. Кагеяма слушал его недовольства и чему-то тоскливо улыбался. Он прекрасно знал, что за осенью с нечастыми встречами придёт холодная зима, и видеться они будут ещё реже. В этом краю снег сыплет без жалости и к середине сезона пробраться через сугробы к башне становится практически невозможно. Несколько лет назад Хината пытался пробиться сквозь вьюгу и у него это даже вышло ― мальчишка свалился в руки Кагеямы без сил, стоило только его увидеть. Исцелить человека своей магией он не мог, но зато смог отнести его к людям, пронёс над лесом к краю деревни, оставил у того дома, что сильнее всего пах им, проследил, чтобы мальчика нашли люди, и быстро убрался прочь, боясь остаться замеченным. Остаток зимы Кагеяма провёл в одиночестве, лишь с первой оттепелью вновь встретившись с Хинатой.       После того случая они негласно решили, что будет лучше, если в студёную пору Хината не станет приходить, как бы сильно этого ему не хотелось. И как бы сильно этого не хотел сам Кагеяма.       ― «Чудовище присело на задние лапы и издало громкий рык, от которого у девушки по спине побежали мурашки. Она огляделась в поисках хоть чего-то, что могло бы помочь ей защищиться от кровозадного…»       ― «Защититься от кровожадного», балда, ― усмехнулся Кагеяма, ткнув кончиком пальца в щёку Шоё. Юноша захихикал, поймал его ладонь и уложил на свою макушку, туда, где она и лежала до этого. Кагеяма нахмурил тонкие брови и повернул голову в сторону, пряча дрожащую улыбку. ― Продолжай читать дальше, не для того я тебя учил, чтобы ты отлынивал при любой возможности.       ― Хорошо, ― улыбнулся Хината, удобнее устраивая голову на бедре Кагеямы.       Он поднял повыше книгу, присмотрелся к поблёкшим от времени чернилам, пытаясь прочесть особенно заковыристое слово, и замер, вдруг уронив руки на грудь. С тихим шорохом книга скатилась на землю, захлопнувшись. Шоё потянулся и перевернулся на бок, уставившись на Кагеяму. Он сидел, не шелохнувшись, и как будто бы успел задремать: медленно дышал, глаза держал закрытыми, длинные чёрные ресницы даже не дрожали, а на губах застыла едва заметная полуулыбка.       Кагеяма Хинате нравился, он был самым красивым человеком, которого он когда-либо встречал и, по правде говоря, хоть он и отнекивался, а Шоё до сих пор считал, что он какой-нибудь странный принц ― такие люди «обычными» просто не бывают. Юноша подложил под щёку ладонь, тихо вздохнул и сжался в комок. Земля с каждым днём становилась всё холоднее, будто напоминая о скорой зиме, и лежать на ней было не так уж и приятно, даже несмотря на то, что Кагеяма вечно уступал ему свой плащ и ругался, если он подолгу сидел на холодном. Хината тихо хихикнул, когда вспомнил о том, какое смешное Кагеяма корчит лицо, когда ворчит на него.       ― Долго ты планируешь на меня пялиться?       От вдруг раздавшегося голоса Хината испуганно вздрогнул ― он и правда успел поверить в то, что Кагеяма задремал.       ― Да я… Просто… ― Шоё приподнялся на локте и ладонью растёр задеревеневшую шею ― ноги у Кагеямы были ну прямо как каменные, правда это ничуть не останавливало от того, чтобы валяться на них. ― Просто… Мне кажется, что тебя что-то беспокоит.       Кагеяма медленно открыл глаза с интересом уставившись на человека. Хината подобрался, аккуратно поднял книгу, поправил торчащие страницы, отодвигая её подальше ― сегодня читать они больше не будут, ― и во все глаза уставился на него.       ― С чего ты это взял? ― нарочито безразлично пожал плечами он.       Хината задумчиво почесал макушку, выбирая пожухлые травинки, непонятно как пробравшиеся к его волосам.       ― Не знаю, такое чувство, будто бы ты ждёшь чего-то. Может, тревожишься, что зима близко? ― потёр подбородок он, пододвигаясь. ― Честное слово, я не буду приходить, ну, только если будет совсем мало снега…       ― Нет, ― решительно качнул головой Кагеяма, хотя у самого заныло в груди от слов Хинаты. Тот предсказуемо повесил нос, но практически сразу выдал новую теорию насчёт чужого дурного настроя ― почуял ведь, что что-то неладно, как бы Кагеяма не скрывал этого.       ― Тогда, может, ты чудовищ испугался? ― глаза Кагеямы удивлённо округлились. ― Ну, я угадал?       ― Почему ты так решил?       Хината пожал плечами и обнял свои колени, укладываясь на них щекой.       ― Книга была про чудовищ; ты так внимательно слушал, а когда я дочитал до того момента, когда монстр напал на девушку, мне показалось, что ты забеспокоился.       Кагеяма поджал губы и прищурился. Удивительно, как у него так вышло? Неужели за всё то время, что они были знакомы, Хината научился настолько чутко улавливать его настроение?       ― Забавно, что свои потуги ты называешь чтением.       Хината издал боевой клич и подскочил на ноги, ринувшись в мстительную атаку. Долго держать серьёзной мины он не смог и после того, как невозмутимый Кагеяма, даже не дёрнувшись, схватил его и уложил на лопатки, он засмеялся, взявшись отбиваться от чужих рук, безошибочно касающихся тех-самых-мест, где щекотнее всего.       ― Ну хватит, хватит, я сдаюсь! ― запросил пощады он, откатываясь в сторонку и раскидывая руки в сторону. В спину неприятно впился камень и пришлось откатиться ещё дальше. Кагеяма заинтересованно на него пялился, будто бы что-то хотел сказать, но всё не решался. Хината приподнялся на локте и состроил обиженную мину. ― Лучше бы похвалил, я ведь и правда старался, а книга сложная! Там много сложных слов. Ты всегда меня только ругаешь, Кагеяма.       ― Не правда, книга как книга. Всё это отговорки.       Хината подполз ближе, усевшись рядом.       ― А у тебя не отговорки? Ты ведь так и не ответил, ― прищурился он. ― Что случилось-то? Неужто и правда история напугала? Ну так бояться совсем нечего: ни чудовищ, ни монстров, ни приведений, ни оборотней, ни вампиров не существует — это всё просто сказки.       Кагеяма удивлённо на него уставился, но ничего не сказал. В такие моменты, особенно когда Хината, задыхаясь от восторга слушал или рассказывал сам старинные легенды, в голове теплилась мысль о том, что если он расскажет о себе, то ничего не случится. Хината временами бестолковый, упрямый и практически слепой к необычному ребёнок, но всё же очень добрый, искренний. Вряд ли бы он явился к башне с факелами и доброй половиной деревни, если он расскажет о себе, но всё же рисковать не хотелось.       ― Чудовища существуют, Хината, ― серьёзно сказал он, пристально смотря на притихшего юношу. ― Но не все из них прячутся в лесной чаще.       Шоё растеряно моргнул и склонил голову набок, кажется, не разобрав, что он имеет в виду.       — Вот, значит, как, ― задумчиво протянул он, потерев подбородок. ― Ну и ладно. Это странно, что ты веришь в подобные сказки, пусть уже совсем взрослый, но я не стану тебя высмеивать. Ничего такого в этом нет, правда же? Я буду точно так же любить и эту часть тебя!       ― Что? ― Кагеяме показалось, будто бы послышалось, но нет, такого просто не может быть ― его слух идеален, он услышит писк мыши на окраине опушки, если захочет, а уж расслышать слова человека, сидящего на расстоянии руки от него, вообще не проблема. ― Что ты сказал?       Хината вскочил на ноги и замельтешил руками. Он отчаянно раскраснелся, не зная куда спрятаться от пристального взгляда Кагеямы.       ― А!.. Это… Нет, я не то имел в виду! Вовсе нет, Кагеяма, тут другое! Не обращай внимания, ― скороговоркой тараторил он, всё ещё размахивая руками, как мельница лопастями. ― Просто я это всё к тому, что в случае чего, готов защитить тебя!       Сказать, что Кагеяма удивился ― ничего не сказать. И, по правде говоря, это немного рассмешило. И слегка бросило в жар. Его, отпрыска королевской семьи, едва ли не самого могущественного вампира в здешних землях, собирался защищать смертный. Это было и правда смешно, но в то же время приятно.       ― Интересно, и как такой, как ты… ― Кагеяма поднялся на ноги, в пару шагов оказавшись рядом с Хинатой.       ― Не смей меня недооценивать, ― Хината нахмурился и даже привстал на цыпочки, чтобы казаться выше. Он расправил плечи и выставил грудь, хмуро зыркнув на Кагеяму, как всегда, смотрящего на него сверху-вниз. И дело было даже не в росте. ― Отец выучил меня метать ножи! И я могу стрелять из лука, довольно метко. Конечно, ещё есть чему поучиться, но я смогу тебя защитить, если потребуется. И обязательно отплачу, за то, что ты спас мою жизнь!       Кагеяма смотрел с удивлением, с теплящимся где-то в груди затаённым теплом и дрожащей радостью. Всю жизнь его боялись, его хотели убить, его презирали и ненавидели, называли выродком и лживо улыбались в лицо, его науськивали на то, что люди ― худшие из чудовищ, корм и пыль под ногами. Но ни один из тех, кто был ему равен за все прожитые сотни лет не сказал, что хочет защитить, что дорожит. Ни один не улыбался так, как Хината, знавший его всего несколько зим.       ― Я никогда бы не подумал тебя недооценивать, ― неожиданно мягко улыбнулся Кагеяма, потянув носом. От Хинаты исходил какой-то лёгкий тонкий запах, приятно дразнящий, словно бы заигрывающий с ним, но не пробуждающий прежние знакомые и ненавистные желания. Кагеяма подошёл вплотную и в одно незаметное движение сграбастал Хинату, прижал к себе, носом уткнувшись в его макушку. Человек жёгся, так, словно сунул руку в огонь и тут же вытащил ― сперва обжигающе-больно, потом пульсирующе-горячо. От его запаха кружилась голова, и жжение постепенно исчезало, уступая место всеобъемлющему теплу, очень похожему на то, как когда первые лучи весеннего солнца касаются кожи ― боязливо, заботливо, нежно. ― Спасибо. Спасибо, что готов на такое ради меня, Хината.       Шоё завозился в чужих объятиях и поднял голову вверх, улыбнувшись застывшему в неудобной позе Кагеяме. Они почти столкнулись нос к носу и Хината заметил, как в глазах Кагеямы заплясали какие-то завораживающие огоньки. Он тяжело втянул носом воздух и медленно разжал руки, отходя на шаг от него.       ― Да я всегда рад… ― неловко потирая плечи, смущённо улыбнулся Хината. ― К… Кагеяма, ты точно в порядке?       ― Да, в полном, ― кивнул он, бросив долгий взгляд на друга.       Что-то в этом потемневшем взгляде Хинате не понравилось, но вдаваться в подробности он не стал ― слишком радостно было на сердце. Кагеяма и правда редко хвалил его, а во время второй встречи так и вовсе пытался прогнать и почти взаправду шипел на него. Он почти постоянно сдерживал себя непонятно зачем и подобные сегодняшнему проявления чувств были неожиданными, хотя последнее время случались всё чаще. От этого сердце заходилось, по телу расползалось тепло, но что такое это было Хината не хотел знать, может, уже даже догадывался, но пока вдаваться в подробности всё же не хотел.       ― Может, пойдём прогуляемся? ― беззаботно предложил он. ― Я обещал маме собрать целую корзинку лисичек, но ты и сам видел с чем я пришёл…       Он неловко растормошил волосы на затылке, тихо хихикнув. Кагеяма злодейски оскалился, наконец, вернувшись к своему обычному состоянию.       ― А как же, видел ― два мухомора и горсть старых маслят. И как ты дожил-то до такого возраста? ― усмехнулся он, выставляя руку, чтобы отбиться от полетевших в него кулаков Хинаты.       ― Я бы на тебя посмотрел, все грибы одинаковые же! ― протестовал Шоё, уже начав задорно хохотать и снова безбоязненно липнуть к другу.       Кагеяма мягко хватил его за шиворот и отодрал от себя, подтолкнув промеж лопаток в сторону башни, возле которой Хината как попало раскидал свои вещи.       ― Хватай вещи, дурень, и топай за мной, ― улыбнулся он, кивком указывая в сторону. ― Там дальше есть неплохая поляна, на ней полно грибов. Соберёшь за несколько минут целую корзину.       Глаза Хинаты радостно засверкали. Вереща слова благодарности, он припустил к башне, быстро собирая свои вещи.       Уже поравнявшись с Кагеямой, топающим в нужном направлении, он тоскливо улыбнулся, глядя себе под ноги:       ― Жаль, что скоро зима, правда?       ― Да, жаль, ― эхом откликнулся Кагеяма.

***

      Корзинку они наполнили доверху, соорудив внушительную горку. Кагеяма даже предлагал помочь, на самом деле просто неуклюже пытаясь побыть вместе подольше, но Шоё отказался и, быстро попрощавшись, пообещал, что придёт ещё раз до первого снега. Кагеяме не оставалось ничего другого, как проводить его взглядом и отправиться обратно к башне.       С момента, как звук шагов Хинаты исчез совсем, начиналось томливое ожидание и время скуки, которые Кагеяма обычно проводил за размышлениями или поисками пищи.       Как ни крути, а природа брала своё и ему приходилось разыскивать свежую кровь. Людская еда не приносила насыщения и не давала вкуса, именно поэтому все угощения Хинаты оказывались по вкусу или как земля, или как песок, а в случае с булочками ― пружинящие коробочки хлопчатника. Пить людей Кагеяма зарёкся, поэтому оставались только животные ― косули, олени, зайцы и любые теплокровные, которых он мог поймать. В одну особенно холодную зиму он позарился на заблудшую овцу, ушедшую далеко от людского пастбища, за что потом долго себя корил.       Остальное время он просиживал или на крыше, растянувшись на замшелой черепице, или в оконном проёме, свесив ноги наружу. Оставшиеся до прихода Хинаты дни он так и думал провести ― провожать взглядом солнце и приветствовать луну, желать ей доброй ночи и доброго утра встающему солнцу, и так каждый день, пока не вернётся он. Кагеяма улыбнулся каким-то своим мыслям и снизу-вверх осмотрел свою башню, прикидывая, сколько она ещё сможет простоять, обдуваемая всеми ветрами. Сможет ли она стать свидетельницей чего-то большего, чем уже видела сегодня?       Хината сказал нечто особенное. Не то чтобы он верил во всё, что говорят люди, но произнесённое им «Люблю» и обещание защитить от чего бы то ни было, всколыхнуло что-то внутри.       ― Любит, ― хмыкнул Кагеяма, прикусывая щёку изнутри.       ― От людских слов разит ложью, неужели ты повёлся на это, ваше величество? Тебя не тошнит от подобного?       По спине Кагеямы прошлись мурашки, его передёрнуло от отвращения и настроение в один миг переменилось.       ― Тсукишима, ― прорычал он, без ошибки обращая взгляд туда, где прятался посланник отца. ― Какого чёрта ты тут забыл? Спускайся немедленно.       ― Не приказывай мне, Король, ты мне не начальник, ― издевательски хохотнул Тсукишима, беззаботно покачиваясь на ветке сосны, ближайшей, что была к Кагеяме. Вопреки отказу он всё-таки спрыгнул с ветки, без каких-либо проблем и повреждений преодолев несколько метров. Оправив свой костюм, вампир медленно пошёл в сторону кипящего от злости Кагеямы. ― Прошло уже шесть лет, как ты тут осел…       ― Я прекрасно осведомлён, о том, сколько времени прошло, ― прошипел сквозь зубы Кагеяма. Интересно, что будет, если он его убьёт? Тогда от него отстанут и оставят в покое? Здравый смысл любезно подсказывал, что выходом из положения это точно не станет, а отвяжутся от него только при одном раскладе. ― Я спросил: что ты тут забыл? Ты сказал, что явишься не раньше, чем через два десятка лет.       Тсукишима поравнялся с ним, нагло задрав подбородок. Он был выше, смотрел сверху-вниз, но Кагеяма видел, чуял, что и он его боялся. И, конечно же, ненавидел, как и всё их племя. Ещё бы ― сбежавший принц, трусливый «Король», дитя деспотичного правителя, будущий тиран ― его место подле отца, по правую руку, а никак не в забытом миром лесу.       Лицо Тсукишимы исказила издевательская улыбка. Он показал клыки и раскинул крылья, словно бы говоря, напоминая, о том, кто они есть.       ― А ты и рад был бы, да? Живёшь себе спокойно, растишь этого смешного человечка. Должен отдать тебе должное, Король ― он стал ещё аппетитнее, ты отлично постарался. ― Кагеяма с опаляющей ненавистью уставился на Тсукишиму. Его клыки, вспарывая нижнюю губу, появились сами по себе, как и желание разодрать глотку этому очкастому ублюдку просто за посеянную в его голове мысль о том, что кто-то может коснуться его Хинаты. ― О, только не говори, что ты ещё не понял, почему это происходит? Почему тебя влечёт к нему всё сильнее последние месяцы. Ты настолько толстокож, Король? От его чувства любви к тебе мне подпалило крылья, гляди, ― он выставил вперёд левое крыло, на котором и правда было несколько дырок уже стремительно зарастающих. ― Кто будет за это отвечать? Ты? Или мне спросить с твоего человека? Уж поверь, с него я спрошу сполна.       Кагеяма не выдержал.       В один мощный пружинистый прыжок он ринулся на Тсукишиму и повалил его на землю, усаживаясь ему на грудь, коленом пережимая горло. Занесённый кулак должен был пробить насквозь грудную клетку ― такое ранение для вампира ничего, однодневная неприятность, но боль будет адская, самое то наказание за неумение держать язык за зубами.       ― Твой отец приказал мне вернуть тебя, ― успел сказать Тсукишима раньше, чем Кагеяма ударил. Он смотрел прямо, жёлтые глаза с вертикальным зрачком не моргали, в них теперь не было ни крупицы ехидства или издёвки. Кагеяма медленно опустил руку. ― Я знаю, что ты не вернёшься, а если я применю силу, то скорее мы снесём друг другу головы, чем придём к какому-то решению. Но ты должен знать, что он устал ждать, Король. Он устал терпеть твою неблагодарность. Ему надоело слушать от остальных то, что его сын слабак и хлюпик, который не знает своего места. И… они придут за тобой, Кагеяма.       Тсукишима отвёл взгляд в сторону, наморщился и хлопнул рукой по колену, теперь давящему ему на солнечное сплетение. Кагеяма медленно слез с него, встал на ноги, но руки не подал.       ― Когда?       ― Не знаю. Но в следующий раз, не обессудь, мы будем по разные стороны.       ― Понял. Ты за этим прилетел, Тсукишима? ― бросил Кагеяма, отворачиваясь.       ― Да, ― поморщился он, расправляя плечи и отряхивая одежду от лесного сора. ― Примчался с другого края света, чтобы помочь. Говорят, у людей есть поверье, что гонцу за новости дают… подарок?       ― За плохую новость сносят голову, ― оскалился Кагеяма. Тсукишима уважительно кивнул и пожал плечами.       ― А неплохо. Они кровожаднее нас, оказывается. В любом случае, я не слышу благодарностей.       ― И не услышишь, ― огрызнулся Кагеяма. Он сделал несколько шагов в сторону башни и замер, бессильно опуская голову и плечи. Чёрт! Как же всё это злило! Почему его никто не может оставить в покое!? Он тяжело вздохнул и бросил из-за плеча: ― В следующий раз, когда ты окажешься здесь, я убью тебя.       Тсукишима задумчиво хмыкнул и расплылся в ехидной улыбке.       ― Уж постарайся, Король. Слабохарактерность и нерешимость не дадут тебе того, чего ты так сильно желаешь.       Когда Кагеяма обернулся в надежде спросить, что именно очкарик имел в виду, его уже и след простыл.

***

      Был морозный день, и они грелись у костра ― Шоё поближе, Кагеяма предпочитал держаться от огня на уважительном расстоянии, как и любая «нечисть», не признавая пламени и его очищающих свойств.       Хината молчал, грел руки и задумчиво пялился в огонь, а Кагеяма с треском ломал палки, подкидывая их прожорливому пламени. Он всё порывался спросить у друга что стряслось, раз он пришёл к нему без привычного живого настроя и желания облазить половину леса в поисках приключений, но почему-то было боязно. Хината пах иначе, не так как всегда, непривычно, но волнующе и Кагеяма был слегка в встревоженном состоянии. Добавляли тревожности, конечно, мысли о скором визите вежливости от соплеменников, но рядом с Хинатой думать о таких вещах, о вампирах, вопросах долга и наследственности совсем не хотелось. А хотелось быть рядом, наплевать на свой страх огня, подобраться поближе, обнять за плечи и сказать, что всё будет хорошо и что всё пройдёт, что бы там Хинату не тревожило.       ― Ты сегодня тихий, ― наконец собравшись с мыслями, сказал Кагеяма. ― Что-то стряслось?       Хината вздрогнул и обернулся к нему, устало улыбнувшись. Он выглядел нездорово, но болезнью не пахло, хотя Кагеяма явственно ощущал, что что-то его гложет.       ― А? Да нет, всё хорошо, ― слабо улыбнулся он, носком сапога поддел белое крошево снега, выпавшего всего пару дней назад. ― Я просто немного расстроился, что не смог выполнить обещания ― снег уже выпал.       Кагеяма польщённо улыбнулся. Его радовало то, что Хината так стремился сдержать своё слово, пусть и не смог, и опоздал на несколько дней.       ― Да это ничего, я не в обиде. И тебе незачем расстраиваться, всё ведь в порядке, ведь… так?       Хината неопределённо пожал плечами и всё-таки кивнул, вытягивая ноги.       ― Да, наверное, ― он помолчал и вдруг, решительно кивнув, вскинул голову, уставившись прямо на Кагеяму. ― Скажи, а ты когда-нибудь любил?       Из рук Кагеямы выпала палка, концом угодив ему по левой ноге.       ― Ты… Ты с чего вдруг такое спросил? ― он поднял палку, боковым зрением поглядывая за всё ещё пялящимся на него юношей.       ― Недавно мы с отцом ездили на ярмарку в соседний город, это поэтому я задержался, прости. Там было так много людей, все хорошо к нам относились, многие знакомились с нами, приглашали отца выпить, и там была одна девушка… ― Хината низко склонил голову, пряча взгляд; в руках Кагеямы затрещала палка, рассыпавшись в труху от чрезмерного усилия. ― Пока мой отец и её родители не видели, она зазвала меня в… В одно место. Там никого не было, и она…       Шоё замолчал. Он крепко стиснул кулаки и весь дрожал, не то от холода, не то от одного ему понятного страха ― Кагеяма чувствовал его, но сильнее всего он ощущал злость, исходящую от него самого. Злость и обиду.       ― И что? ― холодно отрезал он. ― Ты пришёл, чтобы только похвастаться мне, что какая-то девчонка утащила тебя в безлюдное место и вы там целовались?       Хината резко вскинул голову и испуганно уставился на Кагеяму.       ― Нет! Ты что такое говоришь! Ничего не было, ― отчаянно замотал головой он, внезапно опять сникнув. ― Ничего не было. Я отказался, но на самом деле убежал. Испугался и убежал, хотя её слова задели меня за живое.       Кагеяма прищурился. Он старался не смотреть на Хинату, потому что от одного только взгляда на него становилось нестерпимо ― внутри всё болело и горело. Царапаясь когтями, настоящий он просыпался, глухо рычал и назойливо указывал что делать, чтобы у этого мелкого человечишки и в мыслях не было никого, кроме него.       ― И что же такого она сказала? ― старательно чеканя каждое слово, Кагеяма игнорировал своё естество, держался как мог, чувствуя, что следующая фраза Хинаты может решить многое.       Шоё улыбнулся и поднял голову, склонив её набок.       ― Она сказала, что наши жизни слишком короткие, чтобы ждать.       ― Чего? ― не понял Кагеяма.       ― Не знаю, ― пожал плечами Хината. ― Чего угодно, наверное.       Кагеяма задумчиво хмыкнул, подбрасывая в костёр ещё одну палку. Их было достаточно, но чем-то занять себя нужно было.       ― И что, это тебя так задело? Вроде же ничего такого.       ― Угу, ничего такого, ― покивал Шоё. ― Но я кое-что понял. Что ты мне нравишься, Кагеяма. Мне кажется, что я давно это знал, с самого первого дня, просто не понимал, что это такое ― ждал, наверное, когда пойму. Но больше не хочу ждать.       Кагеяма молчал. Он, не отрывая глаз, ошарашенно пялился в костёр, не замечая рыжих язычков и не слыша ничего, кроме тихого шелеста голоса Хинаты.       ― Когда я долго не виделся с тобой — тосковал, а когда был рядом, чувствовал себя так хорошо, как… — Хината нахмурился, пытаясь подобрать нужное сравнение. Вдруг он просиял и радостно выдал, счастливо улыбаясь: — Как первым весенним днём, когда солнце ещё не обжигает, а чуть тёплое, но такое ласковое, и дышится легко, и голова идёт кругом от того, как всё-таки здорово. А ещё иногда руки горят после того, как коснусь тебя, словно неостывший уголёк обжёг пальцы, а если ты сам трогаешь моё лицо…       Хината замолчал, низко склонив голову. Он сцепил пальцы вместе, выкручивая их. Кагеяма поднялся на ноги, подошёл ближе, нависая над ним. Будто бы дёрнутый за ниточки, встал и Хината, всё так же не решаясь взглянуть в лицо Кагеямы.       — То, что? — шепнул он, коснувшись пальцами щеки Шоё, чуть румяной от свежего морозца.       — То дышать тяжело, — задохнувшись, вышептал слова Хината. — И сердце бьётся так, словно я бежал через весь лес без остановки. И… Больно, — Кагеяма испуганно отнял руку. Хината исподлобья взглянул на него. — Больно, когда ты вдруг исчезаешь не сказав ни слова, когда кричишь, когда прогоняешь, когда запрещаешь приходить. Глаза жгутся и в носу зудит, слёзы…       Губы Хинаты задрожали, он тихо шмыгнул носом. Кагеяма потянулся вперёд, подушечкой пальца смахивая с ресниц дрожащие капли.       — Болван, сейчас я тебя никуда не гоню, прекрати представлять себе это, — усмехнулся он, хотя у самого всё внутри было не на месте. — Не надо, не плачь.       — Кагеяма, это ведь значит, что ты мне нравишься, правда?       — Да, похоже, что так.       — Это хорошо. Хорошо, что я всё-таки понял это раньше, чем наступила зима, — шмыгнув носом улыбнулся он, отворачиваясь в сторону, чтобы утереть всё-таки потёкшие слёзы. Кагеяма молчал смотрел на его торчащие как попало и трясущиеся волосы. — Мне даже легче стало, чувствую, что с души скала свалилась, прямо такая огромная, целый у… у-утёс…       Он громко икнул и, согнувшись, присел, уткнулся лицом в колени, не удержав слёз.       Даже если бы Хината умел врать, утаить ему то, что легче ничуть не стало, не удалось бы. Не от Кагеямы. Его боль душила. Владеющая им мысль, что чувства не взаимные, выжигала в Хинате всё хорошее, оставляя после себя только чернильную пустоту. Кагеяма стиснул покрепче кулаки, когтями впиваясь в ладони. Боль отрезвляла, заставляла думать быстрее, анализировать произошедшее и искать лучшее решение.       Он не мог сказать ему всё, что хотел. Не мог рассказать о том, что чувствует то же самое, даже больше — ему хотелось заполучить Хинату, не отпускать от себя ни на миг, видеть его глаза, улыбку, касаться его кожи и волос, чувствовать его тепло и бесконечно искать и находить в нём утешение, прятаться от безжалостного настоящего, от своей истиной Судьбы, которой, как ни крути, избежать невозможно.       — Хината, — он осторожно коснулся его дрожащей спины. — Взгляни на меня.       — Зачем?       — Просто посмотри. — Хината громко шмыгнул, рвано вздохнул и поднял зарёванное лицо, рукавом куртки размазав слёзы. Он старательно отводил глаза и смотрел куда угодно, но только не на Кагеяму, у которого сердце щемило от подобного зрелища. — Я… Я не знаю, что нужно сказать…       — Вот как, понятно…       ― Я не знаю, что нужно сказать, чтобы ты понял всё, что я чувствую по отношению к тебе, ― стоически сдержав новую волну чужой боли продолжил он. ― Но я знаю один способ, которым можно сказать больше, чем словами.       Кагеяма присел, придвинулся ближе, впервые за долгие годы ощущая волнение и страх быть отвергнутым. Он протянул вперёд ладонь, коснулся горячей щеки Хинаты, медленно приблизился, касаясь его губ.       Хината обжигал, он словно взорвался мириадами самых разных эмоций: страх, восторг, радость, нежность и счастье. Кагеяма закрыл глаза и отдался чужим чувствам, ощущая, как они смешиваются с его, заполняя тело, наливающееся теплом и головокружительной лёгкостью. Хината снова плакал. Он цеплялся за его рукав, другой искал ладонь, а когда нашёл, без стеснения сплёл свои пальцы с пальцами Кагеямы, вцепившись в него так крепко, как только мог.       Поцелуй вышел простым и быстрым, потому что Хината не знал, что делать дальше, а Кагеяма, наверное, сошёл бы с ума и потерял контроль, если продолжил. Но даже этого хватило, чтобы раз и навсегда прояснить отношения.       Костёр догорал. Рядом с ними возвышалась приличная гора топлива, но греться иным способом было приятнее, чем жечь палки. Дрожавшего не то от холода, не то от пережитых эмоций Хинату Кагеяма усадил себе на колени, крепко прижал и укутал плащом. Он долго возился у него на руках, но всё-таки обмяк и уснул, спрятав лицо у него на груди.       Глухую тишину не нарушало ничего, кроме свистящего дыхания Хинаты и звука его ровного сердцебиения. Прислушиваясь, Кагеяма мог различить далёкий шёпот ветра, заплутавшего в чаще. Он нёс дурные вести. И Кагеяма, как никогда раньше, чувствовал приближение опасности.