Natsukashi

      ― Да ты что, он ведь сама невинность, ― весело рассмеялся Куроо и разворошил и без того пугающее гнездо забранных как попало волос лучшего друга. Парни из Фукуродани предсказуемо оскалились, сразу на несколько пунктов повысив своё самомнение против нецелованного Кенмы. Куроо между тем продолжал изгаляться: ― Сколько себя помню, он от обычных-то людей метался как от огня. Девчонки и подавно ― не было у него ни одной.       Волейболисты гадливо захихикали, скашивая взгляды в сторону угла, где расположился кошачий выводок в полном составе. Где-то там, подперев собой бок скалящегося Тетсуро, мечом и пикой, не жалея стамины, побеждал пиксельных врагов «мозг» Некомы, свежепровозглашённый мистер Невинность, Козуме Кенма, которого тема разговора будто бы ни на секунду не заинтересовала ― и как такое вообще было возможно?       ― Куро, убери руки, ― Кенма шлёпнул наглую тетсурову лапу, портящую ему причёску и мешающую играть. Приставка в руках ярко засветилась и проиграла раздражающую мелодию для неудачника, в очередной раз профукавшего уровень. Козуме выразительно цокнул языком, нахмурил тонкие брови и обернулся к мерзавцу Куроо, уже знающему, что сейчас он получит по шее: ― И ещё, я был бы тебе очень благодарен, если ты не распространялся о моей частной жизни. Особенно, если ты о ней ничего не знаешь.       На лице Куроо оскорбление отпечаталось слишком явно, не нужно было даже притворно хвататься за сердце и корчить рожи. Остальные некомовские игроки заинтересованно зашебуршились: запахло, кажется, их любимым, жареным ― пылкими препирательствами Куроо и Кенмы, которые ой как не любили уступать друг другу.       ― Это я-то не знаю? ― нарочито беззаботно ощерил зубищи Куроо, снова потянувшись к чужой макушке, но руки не донёс. Кенма пялился на него так, что, чего доброго, отгрыз бы не только эту руку, но и полтулова в придачу. ― Да ладно тебе, дружище, мы ведь с тобой вот с такого возраста знакомы, ― ладонью подлючий Тетсуро очертил ужасающую воображение отметку, которая могла бы заставить остальных подумать, что в детстве они оба были не больше садового гнома. ― Я же знаю о тебе всё.       Наблюдающие заинтересованно перекинули взгляды ко второй стороне ― чем, интересно, ответит? Блоком ― отбрешется, что не хочет обсуждать это и уползёт в угол потемнее? Или рискнёт провернуть финт и задаст трёпки обнаглевшему кошаку? Судя по пугающему оскалу, Козуме задумал что-то ужасающее, и одним финтом там точно не обойдётся.       ― Ты так в этом уверен? ― Кенма бросил такой многозначительный взгляд, что засомневаться в тихоне-связующем должны были все до единого, и ведь засомневались. ― Я бы на твоём месте…       ― Уверен! ― обиженно поджал губы Куроо. Он отчаянно храбрился, выставлял вперёд подобие могучей груди, не собираясь сдаваться так просто, а уж тем более отваливаться с пустыми руками. Раз Кенма не побоялся впихнуть в свой тон неприкрытое ехидство, то пусть и отвечает за него, своей же осветлённой головушкой. ― А если это не так, то давай, порадуй остальных и расскажи о своём бесценном опыте. Первый поцелуй-то хоть был?       ― Был, ничего особенного, ― пожал плечами Кенма так, словно его спросили, а не заглядывал ли он намедни полюбоваться на киношную новинку, о которой столько трёпа вокруг было.       Притихший в углу кошачий клубок из сокомандников спешно распался, зашумев на разные голоса: Яку, вооружившись «мамским» тоном, запричитал что-то о том, что их Кенма уже совсем вырос; Ямамото привычно заголосил о том, что «Друган у него не промах, выкусите, совы ощипанные!»; Лев заинтересованно подёргал за рукав и попросил поделиться для одного важного дела своей «целовательной техникой» как будет время. Со стороны Фукуродани тоже было неспокойно. Только было сычи решили, что они победили в дурацком и негласном соревновании на меньшее количество девственников (разного толка) в команде, как тихушник Козуме сделал такой финт ушами.       Куроо, наконец переварив и приняв как данность слова друга, недовольно замычал, совершая ответный выпад.       ― Что, вот так просто? А подробности, ― жадно засверкал глазами он, с удовольствием разглядывая скуксившегося связующего. ―Ты думал, что достаточно просто сказать, что было, и всё? Хрен бы там! Кто это был, когда и как? Рассказывай давай, мы тут, как бы, за этим и собрались!       Козуме поморщился, быстро стрельнув глазами в потёмки на другой стороне класса, который они облюбовали с сычами для «мужских» полуночных разговорчиков. Фукуродани, все как один, даже флегматичный Акааши, с интересом ждали развития событий. Что-то подсказывало, что его вряд ли отсюда выпустят живьём: откажется говорить, так сволочь Куроо расскажет про то, что рёбра ― его слабое место, стоит их тронуть и всё, он уже задыхается от щекотки и готов выдать любую информацию, начиная от кода своего шкафчика и заканчивая самыми грязными подробностями своей личной жизни и сопутствующих ей вещей.       Делать было нечего, и Кенма с явной неохотой вырубил приставку, лишив комнату последнего, за исключением тусклого света ущербной луны, источника освещения. Хотя, такой полумрак был даже лучше, чем если он мог видеть своих парней или ребят из школы-соперницы. Он лениво повёл плечами, делая всё нарочно медленно, спрятал свою игрушку в кармане толстовки на два размера ему большей, отодвинулся от Куроо, почти что трясущегося в нетерпении, и вперил свой кошачье-жёлтый взгляд в напряжённую темноту.       ― Кто ― не скажу, я не хочу проблем, ― сразу предупредил он, игнорируя недовольное шипение, посыпавшиеся сразу с двух фронтов, против которых он стоял в одиночестве. ― Я не хочу переходить на личности, и чтобы этот человек пострадал от ваших нападок.       ― Стоп, мы его знаем? ― удивлённо спросил кто-то из сов, кажется, коротышка Коми.       Кенма загадочно повёл плечами, усмехнулся и обнажил крохотные клыки, отвечая на вопрос:       ― А было это во время прошлого тренировочного лагеря.       Волейболисты молчали; Кенма бы, если постарался, услышал, как со скрипом вертятся шестерёнки у особо одарённых личностей, пытающихся догнать, что за информацию он только что слил.       ― Но во время прошлого лагеря, ― подала голос одна из «личностей» ― Тора, кажется, просто не поверил своим ушам. ― Были только мы и Фукуродани. И они тогда…       ― Широфуку тогда приболела, ― подал голос Акааши, решив развеять сомнения однокашников, вдруг засомневавшихся в том, а правильно ли они всё поняли. Судя по всему, склерозом никто не страдал, а вот подумать о том, что с вероятностью в девяносто девять и девять, и девять ― и так до бесконечности уходящих вдаль девяток, ― процентов, Козуме мог отхватить поцелуй парня, они и подумать не могли. ― А Сузумеда ещё не участвовала в клубной деятельности. Во время прошлого тренировочного лагеря девушек с нами не было, только мы и тренера, верно ведь, Козуме-сан?       Кенма прищурился и нашёл в темноте лукаво блестящие глазища Акааши. Он мысленно отдал сопернику всё, что отдать полагалось: дань уважения, честь и всякое в таком духе, и быстро кивнул.       ― Да. Именно так. И сразу скажу, что территории школы я не покидал.       В классе повисло молчание. Даже Лев перестал дёргать его и откатился под крылышко Яку-семпая, ошарашенно хлопающего глазами и, как самая настоящая мать, прижавшего к своему боку ищущего утешения и защиты двухметровое дитятко в лице Хайбы. Все смотрели на Кенму ― ТАКОГО вот точно никто не ожидал.       ― И что дальше? Я же просил подробностей!       Голос подал Куроо. Кенма повернулся к нему, испытав что-то вроде благодарности. По своей дурости ли, вредности или неосмотрительности, но он только что совершил свой второй в недолгой жизни каминг-аут, ― первый был перед всё тем же Тетсуро, когда он сознался, что его любимая Сейлор ― Марс, а не Венера, как он всегда ему говорил, ― и то, что лучший друг пусть и так, но всё же поддержал его, грело сердце. Козуме расплылся в клыкастой улыбке.       ― Уверен, что хочешь знать?       ― Ещё бы нет! ― надулся кошак, выпячивая искусанные от нетерпения губёшки. ― Да и на остальных посмотри ― эти рожи так и просят сальных подробностей, особенно если учесть, что круг подозреваемых не сильно-то и широк.       ― Молодо ― зелено, ― вдруг поддержал Коноха, расслабленно плюхаясь на живот и подкладывая под подбородок кулаки со сбитыми костяшками. Ему не хватало только начать брыкать ногами в воздухе. ― Давай, Кодзукен, жги! А мы попробуем угадать…       ― А тренеры в счёт идут? ― заинтересовался Лев, жалобно ойкнув, когда получил затрещину от вдруг озверевшей «матери-мачехи». ― Яку-сан, ну за что!..       Кенма тихо усмехнулся. Эти парни… Он качнул головой и тихо начал:       ― Имени я не скажу, но раз Куро так сильно хотел, то… ― он сцепил пальцы в замок, откинулся на стену и поднял глаза к потолку, вспомнив тот вечер: ― Была ночь. Духота стояла ужасная, я никак не мог заснуть, ещё и Тора храпел («Эй!») так что стены тряслись, поэтому по-быстрому выскользнул из комнаты и решил прогуляться…       ― Та-а-ак, парни, а ну-ка вспоминайте, кто у нас любит полуночничать? ― по-лисьи прищурился Коноха, бросив своим сокомандниками через плечо долгий изучающий взгляд. ― Акааши, я как-то видел, как ты бродишь по коридорам…       ― Я страдаю сомнамбулизмом, ― со скучающим видом признался Кейджи.       ― О, правда, что ли? ― вдруг заинтересовался Куроо, бросив на чужого связующего какой-то слишком неправильный взгляд. Кенма, разглядевший это, подумал было, что друг будет совсем не против, если Акааши-сан какой-нибудь особенно холодной ночью просомнамбулирует прямиком к ним в комнату, а то и на футон Куроо.       ― Тш-ш-ш, ― рассерженно зашипел Яку, ― дайте уже ему сказать, сами же допрашивались, а теперь что?..       ― Да, продолжай Козуме, ― подбодрили совы, укладываясь рядом с Конохой, чтобы получше слышно было. И видно. Кенма хоть и был с виду заморышем, но заморышем оказался интересным ― кто знает, что ещё в нём скрывается? Такое лучше видеть с первых рядов, чем вытягивать шеи с последнего, как их дорогой капитан, сегодня почему-то притихший.       ― Мы столкнулись с этим человеком случайно, я его, кажется, немного напугал, ― улыбнулся Кенма, выискивая в своих воспоминаниях то удивлённое лицо и по-девчачьи низкий, недостойный сильного мускулистого парня, визг. ― Он сказал, что не спится, и что пока возвращаться обратно в комнату не хочется ― там храпели.       ― Ага, так это всё-таки кто-то из Некомы! У нас никто не храпит, ― обрадовались за отсутствие в своих рядах «голубого» цвета совы. Сарукуи весело рассмеялся, прикладываясь на плечо Конохи, всё-таки начавшего болтать ногами: ― Ну, кроме Бокуто, но мы сами обычно его выпинываем.       — Это точно не наши! ― взревел Ямамото, оскорблённый гадкими намёками.       ― Да тише вы будьте!       Все и правда притихли. Маленького, но смертоносного как бразильский блуждающий паук Яку боялся не только Лев и почти все здесь присутствующие, но и пол-Токио, Кенма готов был на это ставить карманные, не переставая искренне радоваться тому, что с самого первого взгляда подпал под невероятных размеров (для такого маленького тела) любовь Мориске.       ― Мы вышли на улицу, ночь была тёплой и светлой, так что дышать наконец свежим воздухом, а не киселём, было одно удовольствие. Если честно, то этот человек тогда меня удивил. Мы были знакомы давно, и я знал только одну его сторону, всегда считал его раздражающим, слишком шумным и несдержанным…       ― Позволю себе ремарку, ― быстро встрял Куроо, жестом останавливая уже готовых заголосить и своих, и чужих насчёт личности тайного любовника некомовского связующего, ― Кенма такими считает всех, кроме нашего Фукунаги, наверное. Это всё. Продолжай.       Козуме благодарно кивнул, показав в ответ большой палец Фукунаге, польщённого тем, что он попал в круг избранных.       ― Разговаривать с ним оказалось приятно. И он не такой глупый, как я думал… Да, Куро, я думаю, что они поняли, можешь оставить свои ремарки, ― фыркнул Кенма. Он посмотрел на парней, окруживших его и ждавших только одного, обратил свой взгляд к концу комнаты, чему-то улыбнулся и тихо проговорил: ― Мы сидели рядом, просто разговаривали о какой-то чепухе, мне стало холодно и я поёжился, а он это заметил и спросил не замёрз ли я. Я ответил, что собираюсь возвращаться к своим, пока не закоченел, чего и ему советую, а он вдруг ни с того ни с сего схватил меня за руку и набросился.       ― Укусил? ― с замиранием сердца переспросил Хайба, пересмотревший вампирских фильмов.       ― Поцеловал, ― отвесил ему очередного подзатыльника Яку. Он смутился и, будто Кенма был единственным в своём роде источником информации, этакая гейская версия Википедии, с затаённым интересом спросил: ― И как оно? С парнем?       Остальные молчали, смотрели с любопытством, Кенме или послышалось, или и правда зашелестела бумага.       Он уставился в пол, вспоминая о том, как случился его на самом деле не первый поцелуй ― Куроо убил бы его, если узнал, что Кико-чан, его тогдашняя зазноба, купилась на милое личико Кенмы и как-то раз «по-взрослому» засосала его, затащив под детскую горку, ― но первый их поцелуй с Бокуто.       В ту ночь он и правда его удивил. Он действительно визжал, испугавшись его и выдав что-то грубое на тему, будто решил, что это Садако; он действительно оказался приятным собеседником, всё ещё слегка простоватым, но искренним, чуть-чуть романтичным ― «Какая лунища, Кенма, ты только глянь, как будто бы кто-то отъел от неё огромный кусок!» ― и тихим. Последнее Кенма оценил сильнее всего.       Бокуто сидел рядом и понемногу сокращал между ними расстояние. Он думал, что Кенма этого не видит, а потому и действовал так, своими поползновениями даже сумев заинтересовать. Козуме ждал до того момента, как они соприкоснутся плечами, и когда это произошло, его окатило жаром чужого тела, телесным запахом Котаро, немного отдающим его гелем для душа с тяжёлыми древесными нотами. Почему-то голова начала кружиться, сердце всколыхнулось и забилось, как птичка в силках, тут Кенма и не выдержал: вскочил на ноги, сказал, что пора бежать, ― как же они там ребята, без него, не спят поди, потеряли, испереживались все! ― и только было он собрался уходить, как Бокуто вцепился мёртвой хваткой в его руку.       Он всё ещё сидел, смотрел на него снизу вверх так жалобно, что казалось, будто главный филин на деревне прямо сейчас разревётся, ткнувшись милейшей ― почему она вообще начала казаться ему милой? ― физиономией ему в коленки. Сердце Кенмы дрогнуло и не выдержало. По доброте душевной и собственной же глупости он нагнулся, чтобы узнать, что не так, и вляпался в расставленную ловушку, как утренний бегун в неожиданный сюрприз на асфальте.       Бокуто схватил его за плечи и рывком, практически укладывая на свою могучую грудь, прижал к себе. Как они не впечатались друг в друга лицами осталось загадкой, но такая близость была именно тем, что потребовалось, чтобы первый поцелуй наконец-таки случился.       Разрешения Котаро не спрашивал, на всякий случай держал крепко, чтобы Козуме, которого он последние несколько месяцев вожделел и видел во всякого рода развратных снах, начиная считать себя взаправдашним извращенцем и фетишистом до кучи, не сделал ноги. Он целовался не то чтобы очень умело, сказывалось возбуждение, тянущая боль внизу живота и упирающийся в резинку узких плавок вставший член, нетерпение, страх быть отвергнутым и получить изящной ступнёй Кенмы прямо туда, и всепоглощающее счастье. Он мечтал об этом так долго, что будет касаться тонкого тела Козуме, целовать его, гладить и обнимать, и страшнее всего было вдруг понять, что мечтал он об этом напрасно. Но этого не произошло.       По воле ли богов или мистического провидения, но Кенма отвечал ему. Тяжело дышал, слепо шарил по воздуху руками, только когда Бокуто ему помог, отыскал его ладонь и протянул к себе ― вцепился в волосы у него на затылке, сжимая стоящую торчком шевелюру между пальцами. Кенма послушно открывал рот, позволяя горячему скользкому языку Котаро проникать в него, ласкать и заставлять плавиться от необычных ощущений. Он глухо постанывал, суетливо отгоняя от себя мысли о том, что делает это как в каком-нибудь дешёвом порно, тёрся грудью о грудь Бокуто, практически усевшись ему на колени. Правой ногой, впихнутой между ног Бокуто, он ощущал его стояк, от этого заводясь ещё больше.       Сколько они так простояли, грязно вылизывая друг друга, не вспомнил ни один, ни второй, но зато момент остановки запомнился отлично: пальцы Бокуто, поддевшие его шорты, почему-то сработали как триггер ― Кенма ладонью пихнул его в грудь, отталкивая от себя. Его колотило, воздуха ни черта не хватало. Бокуто затуманено пялился на него, языком жадно проходясь по губам, собирая с них вкус Кенмы, который мучительно поморщился, не удержав вздоха сожаления. Хотелось ещё. Внутри всё тянуло, в паху зудело так, будто бы последний раз он трогал себя ну, положим, никогда, и теперь, возбудившись так сильно, мог кончить от одного только прикосновения Котаро к нему.       Только было Кенма собрался сказать, что он уходит, вот теперь совсем и правда-правда, как Бокуто поднял на него свои жёлтые гипнотизирующие глазища и выдохнул только одну фразу:       «Завтра после полуночи встретимся в душевой?»       Кенма не заставил его задавать один и тот же вопрос дважды.       «Встретимся», ― пообещал он и ещё раз ненароком опустил глаза, заценив масштаб надвигающейся на него катастрофы.       ― С парнем, Яку-сан, ― Кенма шумно сглотнул слюну и посильнее натянул вниз свою ― на самом деле бокутовскую ― толстовку, чтобы скрыть появившееся возбуждение, ― то же самое, что и с девушкой, я думаю, ― быстро добавил он, увидев интерес в глазах Куроо. Та клуша Кико-чан и рядом с Бокуто не валялась, но даже тогда смогла произвести впечатление, а заодно навсегда отвадить Козуме от особей женского пола. ― Если человек тебе нравится, то не важно кто это будет, девушка или парень.       ― Так он тебе нравится, Козуме-сан? ― с лёгкой усмешкой ― вот же зараза! ― уточнил Акааши. Кенма не сомневался, что Кейджи уже догадался, о ком шла речь, из всех в команде ему больше прочих отсыпали извилин.       ― Да, нравится, ― с небывалой лёгкостью признался Кенма. Волейболисты оживлённо зашептались. Теорий они больше не строили, но и отпускать его, судя по заинтересованными дальше некуда минам, явно не собирались, готовясь вывалить новую порцию вопросов.       Кенма собирался было уже всё это прекратить, в конце-то концов, он сидел, говорил о Бокуто, когда настоящий и живой, из плоти, крови и перьев Котаро находился в паре метров от него, и уже хотелось затащить его куда-нибудь в укромный уголок и дотронуться до всего, что он позволит потрогать, как вдруг…       ― А вторая база?       Гомон мгновенно стих. Куроо поджал губы и сложил руки на груди с видом матери, застукавшей своё несовершеннолетнее дитя со следами засосов на шее.       ― Ещё что-то было? Ведь было же? Я по лицу твоему вижу, что было.       ― У тебя что, с собой прибор ночного видения, Куро? ― огрызнулся Кенма. Он неприятно поморщился. Не то чтобы после такого он не мог рассказать о большем, но ведь если расскажет, то и сидеть на месте будет проблематично. Не хотелось бы потом всем продемонстрировать то, как его член соорудил из его же шорт весёленькую палаточку. ― Ты не отстанешь, я так понимаю?       ― Нет, ― решительно заявил этот подлый тип, которого он считал своим другом и которому завещал все тома Ван Писа, что успел скопить за свою жизнь. ― Сказал «А», говори и «Б», «В», «Г» и «Д».       Кенма усмехнулся и покачал головой. Пожалуй, на «Б» расщедриться можно было.       ― Мы трогали друг друга.       Со стороны Фукуродани кто-то подавился чипсами, открытыми во время его монолога.       ― Чего? Прямо ТАМ?       ― Да.       ― Врёшь! ― резко заявил Куроо.       ― Какой резон мне врать? ― пожал плечами Козуме, пытаясь приглядеться к темноте и различить в ней лица друзей. Больше всего, конечно, его интересовало лицо Котаро, но сейчас было даже лучше, что весь вечер он словно бы притворялся спящим и сидел дальше остальных. ― Вы спросили, а я ответил. Если это всё, то я пойду…       ― Нет-нет, рассказывай, ― Куроо предусмотрительно схватил его за руку, потянув обратно. ― Чем вы там занимались, грязные извращенцы?       ― Воровать бельё из чужой раздевалки — это извращение, Куро, ― осадил его Козуме, и уязвлённый кошак мигом прикусил язык. ― А мы… Трогали друг друга, ― снова повторил он.       ― Каким образом? ― подал голос Акааши. Кажется, это от него слышалось шуршание бумаги, неужто и правда записывал?       ― Через одежду или прямо так? ― подал голос Яку, пунцовея и отпихивая от себя Хайбу, захотевшего нежностей.       Кенма смотрел на этот цирк, примой которого внезапно оказался, и не верил в то, что сам эту кашу и заварил, но деваться уже было некуда:       ― По-всякому. И в одежде, и без неё. ― Кто-то уважительно присвистнул. ― Но по большей части в одежде.       ― Расскажешь? ― попросил кто-то из своих, кажется, внезапно, Тора.       ― Ага, и нам интересно, ― пробасил хмурый здоровяк Вашио.       ― Про умственные способности мы уже наслушались, теперь хочется послушать, что ты думаешь о нашей физической форме, Кодзукен, ― подмигнул Коноха.       Кенма наморщил нос и мысленно прикрыл глаза, представив себе тело Бокуто. Без малого он считал его идеальным, может, слишком много мышц, но в целом ― идеально. Такое тело хотелось трогать постоянно, чем они и занимались в те моменты, когда удавалось побыть вдвоём. Обычно это случалось в общих душевых и Кенма готов был восславлять тех, кто до этого безобразия додумался, а ещё больше тех ― кто оставлял их на ночь открытыми.       Они встречались глубокой ночью, когда все уже спали. Заранее уславливались за ужином и как только отпевали колыбельные своим товарищам по команде, утекали из выделенных им классных комнат, на цыпочках летя возбуждёнными призраками к месту встречи, почти с порога накидываясь друг на друга.       Кенма никогда бы не подумал, что в нём может быть столько желания и покорности одновременно. Он бросался на Котаро так, словно он был заветной частью Халф Лайфа 3, и только для него одного. Он хотел взять всё без остатка и хотел, чтобы Бокуто забрал его себе целиком. Он позволял ему целовать себя глубоко и так долго, что сознание почти уплывало из-за нехватки кислорода, он подчинялся его касаниям, вторил движениями сильного языка, давая без стеснения изучать себя, приручать и плавить в то, что хотел Котаро.       Бокуто любил кусать его шею, оставлять на тонкой коже следы своего права владения, а Кенма без конца шипел и ругался сквозь зубы, хотя сам до боли и звёзд в глазах, как признавался Бокуто, стискивал его волосы в кулаке, направляя голову туда, где хотел ощутить касание губ, зубов или языка. Бокуто любил его тело, выцеловывал и вылизывал каждый сантиметр, как он сам говорил: «Идеального Кенмы», терзал соски, злодейски прикусывал и сосал, кончиком языка дразня нежнейшую кожу. Оставлял следы зубов, позже превращающиеся в страшные синяки на тех местах, где было не видно ― под грудью и на ягодицах. После такого Кенме приходилось надолго забывать о совместных помывках с ребятами или желании переодеться при всех. За это Кенма мстил. Кусался, царапался в ответ, однажды истерзав «до смерти» бёдра Бокуто, покрывшиеся маленькими синячками от засосов.       Когда Кенма сказал о том, что они касались друг друга, он не имел в виду только то, что оставалось между ними. Даже во время игр, во время совместного обеда, то он, то Бокуто пытались дотянуться друг до друга, втянуть другого в забавную игру-дразнилку, к вечеру только разжигающую интерес и желание. Поцелуев постепенно становилось мало и когда дело дошло до тихого: «Давай подрочим друг другу» они действительно сделали это, страшно смущаясь, теряясь, пунцовея и мысленно жалея только о том, что не поняли раньше того, как это классно. В такие моменты потолок юлой кружил над головами, волейбол, душевые, сопящие сокомандники и тренера, весь чёртов мир ― всё уходило на второй план. Оставались только они, жаркое дыхание в губы друг друга, миллионы поцелуев и сотни укусов, медленно, но верно подталкивающие к большему.       ― Я… ― Кенма покраснел, стыдливо пряча лицо за ладонями. Щёки пылали, в голове блаженная пустота, сердце стучало как ненормальное и сейчас желание оставалось только одно: подойти к Бокуто, сцапать его за ворот футболки и утащить из класса. ― Простите, это я, кажется, рассказать не смогу.       По классу на десять с лишним голосов разлетелся недовольный стон.       ― Да как же так?! Ты чего? Боже, парни, да он весь покраснел! Кодзукен, а ты шалун! ― сыпалось на него со всех сторон. В воздухе витал терпкий запах возбуждения. Им уже даже было плевать, что разговор вёлся мало того, что не о девчонке, так ещё и об одном из них, гипотетически, разумеется. Всем было просто весело, хотелось, как здоровым ребятам, попошлить и пошутить, и не важно, каким оттенком отдавали рассказываемые истории. ― Ну хоть намекни на то, кто это, ну пожалуйста!       ― Я не буду говорить, сказал же уже, ― упрямо покачал головой Козуме.       Среди парней пролетело недовольное «Бу-у-у!». Впрочем, затихло всё быстро. Раз интересного больше не намечалось, все уже начали подумывать о том, чтобы разойтись по койкам и там, под надёжным покровом ночи и ещё более надёжным одеялом футона, как следует, и каждый на свой лад, закончить историю Козуме. Но не тут-то было.       ― Тогда последний вопрос и расходимся, ― припечатал Куроо. ― Вы трахались?       Пачка с чипсами выпала из чьих-то рук с грохотом шара для боулинга.       Кенма закусил губу и снова почувствовал тяжесть внизу живота. Этот вопрос был уже не так прост, потому что ответ на него был слишком постыдный.       По правде говоря, они пытались, раза два пока что. В один раз не сошлись во мнении насчёт ведущей позиции, а второй раз, когда наконец решили, познали страдания трёхлеток, пытающихся засунуть весёленький пластиковый цилиндр большего диаметра в дырку ему совсем неподходящую.       Сказать, что Бокуто это обескуражило ― ничего не сказать. Он натурально выл, без конца извинялся и, наконец, сказал, что свою невинность будет хранить для Кенмы до тех пор, пока они не придумают, что сделать со своей проблемой. А если так и не придумают, то он согласен всю жизнь прожить лишь целуясь с ним и передёргивая.       ― Ну…       ― Так, ну всё! С меня хватит!       Бокуто взревел, подскочил на своём месте, грозно зыркнул в сторону токийских кошаков, обиженно шмыгнул носом и затопал на выход, не сказав больше ни слова. Снова зашуршал злополучный пакетик чипсов. Коми, сыпля картофельными осколками на пол, заинтересованно пялился на только что закрывшуюся и чудом лишь не снесённую Котаро дверь.       ― Чой-то с капитаном?       ― Небось, побежал дрочить, ― пожал плечами Коноха. ― Слушай, Кодзукен, а ты не так плох. Знаешь, если поднатаскаешься, то можешь стать писателем. За такие штуки хорошо платят.       Кенма быстро кивнул, точно так же, как и Коми, пялясь на дверь. Кажется, нежная душа Бокуто всё-таки не выдержала подобных измывательств. Придётся сегодня расстараться, чтобы выпросить прощения, ведь несчастный Бокуто равен несчастному же Кенме, такая вот занятная арифметика.       ― Ладно, пойдём и мы, ― кряхтя, как столетний дед, со вздохом сказал Куроо, поднимаясь на ноги.       ― Тоже дрочить? ― выдав ангельскую улыбочку, спошлил, как ни в чём не бывало, Акааши. ― Удачи с этим непростым делом, Куроо-сан.       ― Ты бы лучше… ― наставил на него палец Тетсуро, уже собравшись предложить укрепить отношения между членами команды, скрестив оные на брудершафт, но в бок ему вонзилась ребром острая, как заточка, ладошка Мориске. Куроо согнулся очень удачно, чтобы Яку мог подцепить его за ухо и выволочь к выходу.       ― Пошли, ― потянул капитана Яку. За край его футболки держался громадина Лев, сонно потирая огромными лапами бирюзовые, голодно сверкающие в сторону семпая, глазёнки. ― Наш детина уже успел дважды задремать, пока ты тут устроил допрос с пристрастием, тебе ли не всё равно, что там у Кенмы с личной жизнью, а? Лучше бы порадовался, что она вообще есть! Я, если честно, думал, что он после сорока заведёт себе сорок кошек!..       Пока Некома медленно выкатывалась из класса, активно обсуждая отступившую судьбу Кенмы-кошковладельца, сам Козуме пытался нашарить на полу приставку, каким-то чудом выскользнувшую у него из кармана. Отыскав мерзавку в углу, он вежливо поклонился, простившись с заинтересованно пялящимися на него совами.       ― Козуме-сан, ты так и не ответил, ― тихо позвал Акааши.       Кенма обернулся, взглянув на уже догадавшихся обо всём соперников.       ― Нет, мы не занимались сексом.       ― У капитана не стоит, что ли? ― фыркнул Сарукуи.       ― Да нет, ― Козуме усмехнулся, засовывая руки в карманы толстовки, которую он пару дней назад бессовестно утащил у Бокуто. ― Просто этот человек, в отличие от меня ― сама «невинность».