***
Трибуны ревели, зрители галдели как ненормальные, топали и выкрикивали их имена, убыстряя темп и без того бешеной игры. Все устали, вымотались, у семпаев было видно как трясутся ноги, что некоторые из них уже готовы с воплем выбежать из зала, лишь бы скрыться куда подальше от этого ужасающего позора. Их раскатывали в пыль, раскидывали как детей, и что самое смешное, делал это какой-то хмурый на вид первогодка, постоянно зыркающий в сторону Ойкавы, в первый раз вышедшего в официальный матч в стартовом составе. Матсукава, Ханамаки и Иваизуми со скамейки запасных как могли поддерживали товарища, но толку утопающему крики с берега, когда он уже по самые ноздри в ледяном плену, из которого не вырваться. — Ханамаки! Замени подающего, — крикнул тренер, — попробуем повернуть ход игры. — Вы уверены, Ирихата-сан? — Мизогучи привстал со своего места, обеспокоенно осмотрев с персиковой макушки до пяток, обряженных в новенькие кроссовки, подбежавшего к ним первогодку. — Мы ещё можем… — Против такого, — кивок в сторону пробивного первогодки соперников, — не можем. Ханамаки, просто попробуй. Ты же тренировал подачи, да? — Да, но… — засомневался Ханамаки, бросив из-за плеча взгляд на оставшихся первогодок. — Иваизуми подаёт лучше меня, так что... — Не волнуйся, — улыбнулся тренер. — В будущем ты, Иваизуми и Ойкава, Матсукава — вы станете опорой команды, в вас есть потенциал, и его нужно развивать. После свистка иди. Почувствуй игру, почувствуй то, что в твоих руках находятся судьбы твоих товарищей, а после этого, забьёшь или нет, сделай выводы сам. — Сенсей, что вы такое!.. — зашипел Мизогучи, испуганно пялясь то на Ирихату, коварно оскалившегося, то на Ханамаки, белого как виниловая лента, обрамляющая сетку. — Понял, — быстро кивнул Ханамаки и встал на изготовку. Прозвучал свисток, один из семпаев-второгодок, перешедший на подачу, быстро пересёк поле, хлопнул его по ладони и шепнул сквозь зубы: — Попробуй промажь, будешь до нашего выпуска драить полы в зале в одиночку. Ханамаки вскинул голову и бодро побежал к краю площадки. Бояться семпаев — в клуб не ходить, напугал он его, как же. Другое дело, что тренер сказал нечто такое, что заставляло задуматься. Клуб, волейбол, Матсукава, истеричный Ойкава и его верный вассал Иваизуми — Матсукава, кстати, тогда проиграл спор, хотя особо против и не был — всё это делало его новую школьную жизнь лучше. Не сказать, чтобы он был таким уж усердным, филонил, как выдастся время, часть тренировок так вообще просто болтал с Матсукавой, только когда выгоняли на поле начиная заниматься в полную силу. Но волейбол ему нравился, нравились новые друзья и чувство, когда подпрыгиваешь, чтобы над сеткой провести удар, нравилось играть, пусть он и не прилагал достаточно упорства и силы. Наверное, именно это и пытался донести сенсей. Ханамаки задумчиво хмыкнул, пару раз ударил мячом об пол, нашёл взглядом дикие глаза Ойкавы, явно охреневшего от всего происходящего, улыбнулся ему, показал кончик языка, дождался свистка, — одна секунда, две, три, — подбросил мяч и ударил, следя за траекторией полёта и слушая скрип подошв спортивных кроссовок. Сердце, всколыхнувшись, быстро забилось. После игры Матсукава нашёл его в одном из ответвлений коридора, таком уютном месте, где всегда можно было или пореветь, или поорать всласть. Ханамаки не занимался ни тем, ни другим, сидел в углу печальным комочком, поднявшим на него глаза только когда Иссей присел рядом, дотронувшись до его плеча. — Сенсей попросил тебя найти и забрать, — улыбнулся он, другой рукой касаясь складок между бровей. — Ты не виноват. Матч сам по себе был ужасен. Этот их первогодка, как его там? Помню, что что-то связанное с коровами… Он просто монстр. Я думал, что нашим блокирующим оторвут руки. Хэй… Ну что ты? — Мы проиграли из-за меня. Из-за моих тупых подач, из-за того, что я недостаточно старался, из-за того, что веду себя как кретин. — Мы проиграли из-за того коровьего парня, и того, что семпаи слишком самоуверенные. Видел на каком расслабоне был капитан в самом начале? — наморщился Матсукава. — Это только потом, когда мы отстали так сильно, что становится стыдно, он понял, что мы просрали матч. Но хоть бы что. Знаешь, ты пропустил забавное зрелище: Ойкава ревел, я тебе клянусь, за всю команду, не знал, что в человеке может быть столько слёз. Ханамаки слабо фыркнул в своём обычном подобии улыбки. Лбом он боднул ладонь Матсукавы, будто бы большая кошка, напрашиваясь на то, чтобы его погладили. Иссей удивлённо вытаращился на него, но руки отнимать не стал, кончиками дрожащих — чего это они вдруг? — пальцев дотронувшись до макушки Ханамаки. Волосы были мягкие, тонкие, как пух, такие только у детей и бывают, а цвет у них и правда до жути странный. — Я не хочу проигрывать, — глухо признался Ханамаки. — И не хочу играть вместе с теми, кто за твой проигрыш грозится заставить вкалывать за всю команду. Не пуганный, так легко не проймёшь, но… Мы слабые, Матсукава? Он поднял голову, и гладящая его ладонь Иссея оказалась на щеке, горячей, влажной после игры и всё-таки пролитых слёз. — Не знаю, — честно пожал плечами он, медленно отнимая ладонь. Она горела от прикосновения к другому человеку, в груди становилось как-то нехорошо тесно. — Но нам точно есть куда стремиться. — Да, есть, — задумчиво согласился Ханамаки, тыльной стороной ладони потерев глаза. — Ладно, пойдём. Хочу напоследок глянуть на зарёванного Ойкаву. Спорим, что он опухнет от слёз, а после этого будет ещё больше причитать, что «красивое лицо Ойкавы-сана стало таким ужасным»? — А Иваизуми точно скажет: «Оно таким всегда и было», — подыграл Матсукава, слушая, как тихо смеётся Ханамаки, цепляясь пальцами за его плечо, чтобы подняться. Иссей улыбнулся. — Ну что? Забились? Ханамаки расплылся в зубастой улыбке и с охотой кивнул: — Забились, на что спорим?***
— Маки! Ойкава половину матча орал как ополоумевший, наверное, к вечеру сорвёт голос и опять изноется об этом. А может, на это у него просто не останется сил: они разыгрывали чёртово двадцать седьмое очко, отыграв полных три сета, и сил уже не было никаких. Ситуация напоминала прошлый раз, когда они были разгромлены в пух и прах Шираторизавой, которую Ойкава при всех официально объявил их врагом. Капитан дал ему затрещины и сказал, что нос у него ещё не дорос до того, чтобы что-то подобное заявлять. С того дня Ойкава был как сам не свой, нудел больше, тренировался ещё больше, доставал всех просто без перерыва на отдых и обед. Иваизуми по секрету сказал, что он нацелился на Национальный, но только в отличие от семпаев, для которых такие слова были вроде обязательной для команды присказки, он это сделать собирался любым путём, даже если придётся порвать для этого связки. И по нынешней игре это чувствовалось сильно. Они хотели победить, хотели растерзать соперника на клочки, во время первого сета это даже удалось, второй продули по неосмотрительности, а вот третий… — Ханамаки! — Да! Волнение зашкаливало. В этот раз ни одна зловредная зараза не посмела говорить под руку, никто не мешал, и всё шло гладко. Подача просвистела над сеткой, мяч должен был нырнуть под неё, либо за блокирующими, но шустрый либеро соперников успел бросить себя на площадку в пугающем прыжке и подобрать мяч, возвратив его к связующему. Розыгрыш привычной связки, ошибка противника, появившаяся из-за усталости, шанс-болл и прекрасная игра либеро, мяч возвращён в руки Ойкавы, который в очередной раз орёт, срывая связки, да только вот совсем не те, которые планировал — точный пас, удар доигровщика, свист мяча и его стук о площадку. Секундная тишина и свисток судьи. Зал взорвался свистом и улюлюканьем, успевший привыкнуть к поражениям Мизогучи орал как ненормальный, радуясь, наконец, случившемуся выигрышу. Семпаи трепали по голове Ойкаву и своего одногодку, забившего последнее очко. — Молодец, — Ханамаки в спину ткнулась горячая ладонь. — Хорошая была подача. — Маттсун! — в вихре чувств Ханамаки кинулся на него, стиснув руки на спине. — Победили!.. — Победили, — согласился Иссей, даже не став упрекать его за то, что подцепил навязанное Ойкавой прозвище. Ханамаки потрясывало, ноги не держали, и он цеплялся за чужую спину и плечи, не решаясь попросить помощи. — Довести до скамейки? Или пойдём отдирать Ойкаву от семпаев? — Пойдём отдирать, — гаденько хихикнул он ему в плечо. — Эй… Я хочу, чтобы ты тоже играл. Со мной, на одной площадке. Я хочу… — он замолчал, глухо признаваясь: — Хочу, чтобы мы и правда прошли дальше. Матсукава осторожно взял его за плечи, поддерживая, отодвинул от себя, взглянув на счастливую, но усталую физиономию друга. — Всё получится, — он не удержался от того, чтобы потрепать Ханамаки по голове. Это было странно приятно и хотелось делать подобное почаще. — Идём, а то я уже слышу задушенные хрипы. Ханамаки, счастливо хихикая, поплёлся к свалившимся в кучу товарищам по команде и, судя по его виду, собирался к этой самой куче присоединиться. Спасти Ойкаву паршивец вовсе не хотел. Иссей шёл следом, думая о том, что он всегда хотел бы видеть только счастливое его лицо.***
— Маки прям цветёт, — с завистью протянул Ойкава, надкусывая булочку. — Прямо-таки светится от счастья. Люди с личной жизнью бесят! Иваизуми усмехнулся, на секунду отвлёкшись от спортивного журнала, где пытался читать статью о Ушиваке, вновь нарвавшегося на очередную медаль. — Не согласен с тобой, — качнул головой он. — Это ещё почему? — нахмурил тонкие брови Ойкава, с его губ полетели крошки и сахарная пудра. Иваизуми вздохнул и отложил журнал, на всякий случай закрывая его. Если Ойкава увидит ненавистную ему физиономию, то точно порвёт его на кусочки — жалко же!.. — Как только у него появилась девушка, он перестал крутиться возле Матсукавы, постоянно подбивая его на всякую дичь, — пояснил очевидное Иваизуми. — Как следствие, их идиотский дуэт распался, команда может спать спокойно. Тот первогодка, Яхаба, я слышал, как он недавно сказал Ватари, что впервые за три месяца не видел кошмаров с участием этих двух демонов. Ойкава прыснул, закашлявшись. Иваизуми с тяжёлым вздохом потянулся к нему, любезно соизволив постучать по спине. — Это, конечно достижение, ага, — просипел Ойкава, как только откашлялся и запил пытавшуюся убить его булку. — Только вот Маттсун… Он вздохнул, грустно качнув головой. — Чего? — Ты что, не заметил, Ива-чан? — удивился Ойкава, убирая в сторону свой третий по счёту завтрак. — Насколько же ты толстокожий, хотел бы я знать! Очевидно, что он скучает. Ест теперь в одиночестве, уходит раньше с тренировки, если Маки задерживается, а если уходит первый, то задерживается он. Маттсун сказал, что терпеть эту девку не может, она вечно зубоскалит в его сторону. Мне она, кстати, тоже не нравится. Ойкава наморщил нос и надул губы. Иваизуми заинтересованно проследил за ним, инстинктивно облизнувшись, будто бы сладкая пудра была у него, а не у замарашки Ойкавы. — Тебе она и не должна нравиться, она же не стейк, — одёрнул он друга, вновь возвращаясь к своему журналу. — Да и в принципе никому кроме Ханамаки. А в своих отношениях они как-нибудь уж разберутся, не маленькие. — Не маленькие, — эхом повторил Ойкава, доставая из сумки салфетки. — Но это не отменяет того, что они всё равно бестолковые. Новый год его школьный жизни начался с удара двери по лицу, фигурально выражаясь — только он вошёл, как прилетело оттуда, откуда не ждал. На одной из перемен, собрав друзей вместе, Ханамаки, распираемый от возбуждения и удовольствия, как фокусник, вытаскивающий кролика из шляпы, вытащил за руку прятавшуюся за стеной девчонку. Девица училась в каком-то из классов на параллели, но раньше её никто не видел: то ли перевелась, то ли за каникулы окуклилась и успела вылупиться бабочкой к новому учебному году. Её он представил как свою девушку, сказал, что у них всё серьёзно, что они поженятся после выпуска, заведут щенка бульдога и нарожают свою волейбольную команду. На явно опьяневшего от «любви» Ханамаки друзья смотрели с большим сомнением. Ойкава и Иваизуми сдержанно пожелали удачи, а Матсукава… Что ж, он просто улыбнулся, ничего не сказал и ушёл, весь следующий урок проторчав на крыше школы. Руки тряслись тогда так, что страшно было. Грешным делом, он даже решил, что это всё — навсегда, кончилась его клубная жизнь, как с такими ручищами-то блокировать? Глаза неприятно жгло и в носу зудело, как только он слышал гул голоса Ханамаки, вставший на репит в его мозгу. Девушка. Как гвоздь в крышку гроба. Девушка! Как подача в лицо. Девушка… Как приговор и осознание. Иссей сразу понял, что что-то не так. Обманываться он не хотел и не любил — какой смысл врать самому себе, так ведь только хуже станет. Сердце после знакомства с этой Момо-чан — какое дурацкое, прости господи, имя! — будто бы кто-то покрыл цементом: оно заметно потяжелело, стиснутое бетонной коркой болезненно трепыхалось, а потом, осознав, что всё это тщетно, что не вырваться из этого каменного кокона, стало биться медленнее, чтобы функционировать хоть как-то. Иссей смог выдавить из себя тогда только улыбку, кивнуть, и сбежать на негнущихся ногах. Что было дальше, он толком не помнил, но через какое-то время обнаружил себя что-то механически пережёвывающего, кажется, бумажную обёртку от давно сгрызенного печенья. Глупо было скрывать, что ему не больно. Глупо было говорить, что ему всё равно. Глупо было пытаться принять это, а приняв — сделать ноги и бросить лучшего друга трепыхаться в розовых соплях и слюнях, которыми его облепила эта богомерзкая девица. «Так будет лучше», — считал он, в очередной раз отказываясь сходить с ними поесть блинчики. «Не хочу ему мешать», — думал Матсукава, уходя раньше из клуба, чтобы не возвращаться домой с ним и этой курицей с персиковым именем. «Не хочу это видеть», — скрежетал зубами Иссей, делая стратегический разворот на сто восемьдесят, когда случайно застал их обжимающимися в углу коридора. На тренировках было сложно. Он всегда рядом, искренне верящий, что всё, как и прежде, вешающийся на него, обнимающий, треплющий кудри, улыбающийся, восхищающийся и считающий своим лучшим другом. За последнее время он касался его непозволительно много и это в равной степени бесило и заставляло его сердце, всё ещё скованное, болезненно шоркаться о свою злую клетку. В такие моменты Матсукава пытался сбежать, уйти в другое место, спрятаться, и желательно до того, как Ханамаки соберётся домой. Это был один из таких вечеров. Тренировки отменили, и вся команда пребывала в подавленно-радостном состоянии — вроде и хочется попрыгать в блоке, а вроде и здорово, что появилось свободное время. Странное чувство. Матсукава остался в школе, устроившись в одном из свободных классов. Он пялился в окно на рыжий закат, смотрел на уходящих из школы людей и ждал, когда прошмыгнёт мимо ворот знакомая макушка, но Ханамаки или блуждал где-то в коридорах, или уже убрался, пока Иссей не видел. Он планировал задержаться ещё минут на десять, не больше, потом идти домой — возвращаться по темноте не хотелось, да и, наверное, нужно было наконец ответить Ханамаки, который ещё вчера написал ему сообщение с банальным «Как дела, чувак?». Ответить он собирался точно такой же банальностью вроде «У чувака всё хорошо, не тревожься» и какое-то время оставлять лучшего друга в неведении. Поток школьников заметно поредел и Матсукава, спрыгнув с парты, поплёлся к двери. Наверное, он уже ушёл, милуется где-нибудь со своей девчонкой… Дверь в классную комнату шумно отъехала в сторону. Матсукава одёрнул руки и на автомате сделал шаг назад, врезаясь в чью-то парту. — Ой, а тут кто-то… — услышал он мерзейший девчачий писк, а потом и увидел её обладательницу. — Ой, Маки-Маки, это же твой приятель, тот хмурый тип. Матсукава шумно втянул носом воздух, застыв истуканом. В класс, мягко посмеиваясь, вошёл Ханамаки. Как только он увидел товарища по команде, глаза его удивлённо расширились и тут же радостно прищурились. — А я только о тебе думал, — беззлобно оскалился он, явно намекая на старую шуточку. — Привет, старина, чего тут забыл? — А вы? Иссей поджал губы, опустил взгляд. Глаза наткнулись на ладонь Ханамаки, которая сжимала маленькую ладонь девчонки, нагло липнущей к нему и цепляющейся за джемпер на груди. Ну, конечно, они пришли сюда, чтобы уединиться, искали местечко поукромнее, а нашли его. Глупо как вышло. — Мы с Маки-Маки пришли полюбоваться закатом, — визгливо, как прищемленная болонка, подала голос девчонка. — Тут, вообще-то, самое лучшее место. Постоянно влюблённые парочки сидят. Даже странно, что ты был тут один. Иссей задумчиво хмыкнул и не побоялся улыбнуться этой бесячей заразе своим любимым людоедским оскалом. — Ну да, куда мне до вас, — девица обиженно поджала губки, вздёрнула нос и отвернулась. Матсукава раздражённо скрипнул зубами — и что он нашёл в этой курице? Типичная бестолковая девчонка, дорвавшаяся до парня из популярного клуба. — Ясно, не стану вам мешать. Он сделал шаг в сторону и по дуге обошёл их, даже не взглянув на застывшего Ханамаки. Дверь за спиной Иссея закрылась с жутко громким звуком, таким, который раз и навсегда разрывает дружеские узы. Идти удавалось с трудом, и с каждым новым шагом внутри него что-то трескалось и крошилось, с хрустальным звоном осыпаясь где-то в глубине. В душе было пусто, только обида и боль, зависть, что он не может сделать то, что могла она — быть рядом, коснуться, обнять, поцеловать. Матсукава закусил до крови губы, усмехаясь своим мыслям: докатился, завидует девчонке! Вот это уже точно не нормально! Нужно что-то делать… Нужно что-то… — Эй, Маттсун, подожди! Эй, ты чего? Обиделся, что ли? По телу прошлась дрожь. Иссей думал, что ему делать: дать дёру или подождать? Лучше всего, конечно, было первое — разговаривать в таком состоянии не хотелось, но тело успело просигнализировать о том, что лучше всё-таки остановиться, вряд ли он сейчас сможет совершить привычный марш-бросок и не закончить его, сползая носом с последней ступеньки на лестнице. — Ты бы не заставлял девушку ждать, «Маки-Маки» — это ты так попросил называть или она сама додумалась? — огрызнулся он, останавливаясь. Ханамаки недовольно загудел, наконец, замирая за его спиной. — Ну точно — обиделся, — разочарованно протянул он. Иссей нехотя обернулся, затравленно на него взглянув. — Ну ты чего, чувак? Последние дни сам не свой. Я что-то не так сделал? Или сказал? Так ты скажи прямо, нечего устраивать мне тут Ойкаву, который не получил на Валентинов день шоколада от Иваизуми. — Ханамаки грустно усмехнулся — Иссей даже не улыбнулся, а ведь это была его любимая история, когда капитан неделю дулся на лучшего друга, пока тот голову сломал, что сделал не так. — Эх, ну что не так? Это из-за Момо, да? Мы теперь мало времени проводим, только на тренировках… Мы ведь лучшие друзья, могу понять твои чувства. Матсукава снова оскалился, правда Ханамаки таким фиг проймёшь — даже не дрогнул, но напрягся, почуяв неладное. — Нет, не можешь, Ханамаки. Ты — не можешь. Брови Маки сошлись на переносице. Он рывком подступил к нему, схватил за запястье, будто боялся, что друг сейчас уйдёт. — Да что с тобой не так? — в сердцах крикнул он, зло скрежеща зубами. — Какого чёрта происходит вообще? Я ничего не понимаю! Ты ведь меня по фамилии давно перестал звать! Даже в худшие времена было лучше, чем сейчас. Что не так? Это из-за Момо, да? Ты завидуешь или что? Я не понима… Матсукава молча смотрел на него, чувствуя, как его разрывает на части. Внутри, отходя поближе к сердцу, чтобы захватить всё, собиралась волна злости, боли и желания прямо здесь и сейчас высказать этому идиоту всё. Завидует? Да, пожалуй, он завидовал, да вот только не ему, а этой чёртовой курице, его охомутавшей! Наорать на него? Схватить за грудки и надавать по лицу? Или лучше… Озарение пронзило внезапно, ослепило и Матсукава понял, что это то, что нужно — «Хиро», так он стал его называть, тихо шепча на ухо, когда он задремлет на коленях или на его плече, поймёт его только если он покажет. Иссей коротко усмехнулся, протянул руку, сграбастав в кулак его джемпер. Он рывком притянул его к себе и прижался губами к его губам, прямо смотря в расширяющиеся от ужаса глаза Ханамаки. — Вот что не так, Хиро. А ты и не заметил, правда? — губы горели, сердце, наплевав на стискивающую его корку бетона, в кровь билось, разрушая свою клетку. Хватит молчать. — Матсукава… — он быстро отступил на шаг назад, прижав ладонь к губам. Иссей кивнул, понятливо улыбнулся и сунул руки в карманы, стискивая их в кулаки. — Не надо ничего говорить, мне не нужен твой ответ, — он развернулся, сделав первые несколько шагов. — Иди. Некрасиво заставлять кого-то так долго ждать. Девушки — капризные существа, лучше тебе это хорошо запомнить.***
— Привет. — Привет. — Я… Ты вообще как? — попытался улыбнуться Ханамаки. — Слышал, недавно по школе слушок прокатился, что… Матсукава поднял на него голову, взглядом заставив прикусить язык. Ханамаки обиженно надулся, втянул голову в плечи, грузно плюхаясь рядом. Он сидел поодаль, не то опасался его после произошедшего, не то решил, что их ссора дала трещину в дружбе и пока лучше иметь побольше личного пространства. — Я не собираю сплетни, ты же знаешь, — качнул головой Матсукава, подпирая кулаком подбородок. Ханамаки прищурился, сделал вид, что его это вовсе не задело, и развёл руками. — Но всегда слушаешь, когда я их рассказываю, — отбил выпад он, всё-таки расстроившись. Как оказывается, было много подобных вещей, которые любил он, Ханамаки, и ненавидел Матсукава, но ради него терпел. — Значит, тебе это никогда не нравилось? Ты жесток, Матсукава, так легко крутил мной… Иссей задумчиво хмыкнул, отвернулся в сторону и потянулся, разминая натруженные мышцы. — Ага, жесток, — лениво согласился он, всё ещё не глядя на друга. — Ты что-то хотел? Не подумай, что я не хочу разговаривать, просто сейчас предпочитаю общаться только по необходимости. Ханамаки открыл было рот, но так и не смог ничего сказать. Это было больно, обидно и неприятно. Но, очевидно, заслуженно. — М… Ясно, понятно… Я просто… — он почесал макушку. — Просто сказать кое-что хотел. Мы с Момо расстались. Матсукава едко усмехнулся, наконец обернувшись к нему. Радости в его глазах не было, только злость и какое-то по-дурацки отчаянное чувство, которое сложно было понять: он сжимал и разжимал кулаки, весь напрягся, будто бы собирался дать по морде, и удерживал себя из последних сил. — Поздравляю, — выдохнул он с таким тоном, словно пытался проклясть между строк. — Теперь вероятность стать лысым к двадцати пяти уменьшилась до десяти процентов. Ханамаки оскорблённо схватился за слегка всколыхнувшееся от радости сердце. Шутит. Пусть зол на него, но всё-таки шутит, а это хорошо. — Эй, я не буду лысым! То, что ты однажды встретился с моим батей и дядей ещё не означает того, что я стану таким же, как и они! Мои волосики, никому вас не отдам, — он пригладил свою жиденькую шевелюру, обиженно надув губы. — Но вообще, это не всё. Я всё думал о том, что произошло тогда в коридоре… Только было появившаяся на губах Матсукавы улыбка спешно сползла с лица. Он нахмурил свои венценосные, в прямом смысле, брови — они как-то раз устраивали соревнование на звание лучших бровей в команде, и Матсукава с большим отрывом сделал всех погодок, семпаев и тренера с сенсеем заодно. — Ханамаки, давай не будем об этом, — глухо попросил он, — я же сказал, что всё в порядке и… Маки подскочил на ноги так резво, что Матсукава даже не уследил за этим стремительным движением, став свидетелем уже того, как этот дурень упал на колени, сложил руки перед ним и склонил голову: — Пожалуйста, встречайся со мной! Сказать, что Иссей обалдел от такого — ничего не сказать. Он пялился на этого бьющего лбом площадку болвана и даже не знал, что сказать. К лицу прилила краска, вдруг стало как-то жарко, а трепетно хранимые в груди чувства попытались расправить побитые и слипшиеся от засохшей крови крылья. — Я и подумать не мог, что ты после такого станешь надо мной прикалываться… — Ханамаки медленно поднял голову, зло скрипнув зубами — ему не верили. — Да ты что! Я ведь серьёзно! Я… Я хочу… — Я не хочу… — покачал головой Матсукава. — Ты просто не представляешь, что предлагаешь мне. И не представляешь, какую ошибку совершаешь. Ты… — он поджал губы, тяжело вздохнув. Ханамаки уселся перед ним на колени и внимательно смотрел, не смея перебивать. Он ждал ответа, и этот ответ просто обязан быть обоснованным. — Тобой движут не чувства, это просто страх потерять меня как друга. Мы дружим с первого дня, как вступили сюда, и без малого два года были постоянно вместе, неразлучно, каждый день, а теперь меня в твоей жизни не стало, и понятно, что ты чувствуешь пустоту. Но это не значит, что ты должен предлагать подобное мне. Я не перестану быть тебе другом, Хиро, — Иссей попытался улыбнуться, но получалось из рук вон плохо. Глаза Ханамаки странным образом блестели. — Не перестану, правда. Я злюсь и расстроен, но пройдёт какое-то время, и всё вернётся на круги своя, так что потерпи ещё немного. И не доставай меня этим. Сейчас я не хочу с тобой обсуждать подобное. Ханамаки долго сидел молча и не двигаясь. На его лице отображался какой-то мучительный мыслительный процесс, и когда он закончился, Такахиро всё-таки поднял голову и попытал счастья снова: — Я понял тебя, но всё-таки хочу, чтобы ты меня выслушал. Пожалуйста. Это очень важно, — он состроил такое лицо, что выбора просто не оставалось. К тому же, они и правда давно не разговаривали. — Валяй, — просто махнул рукой Иссей, прислоняясь к стене. — Иваизуми с Ойкавой скоро закончат, у тебя есть минут десять, не больше. Он кивнул в сторону резвящихся на площадке друзей, пробующих повторить острый резанный кросс, который подглядели у недавнишней команды-соперницы. Ханамаки понятливо кивнул, шумно втянул носом воздух, выдохнул, сел ровнее и начал: — Что ж. Я — дурак. Матсукава не удержался от смешка и улыбки. — Очень свежее начало, далеко пойдёшь. Ханамаки надул щёки и только было потянулся к нему, чтобы щёлкнуть по лбу, но в последний момент передумал и опустил руку. — Я так и знал, что ты станешь меня перебивать!.. Впрочем, ладно, делай что хочешь, только не уходи, — попросил он ещё раз, с надеждой взглянув на Маттсуна. — Ладно… Ты ведь понимаешь, о чём пойдёт речь, да? Думаю, что да, в полной мере. Я поступил некрасиво, извини. Она была моей первой девушкой, и я немного ну… как бы так сказать… Крыша у меня поехала, что ли. Забыл обо всём, учёбу запустил, забил на клуб, на друзей, на тебя. Перед ребятами и тренерами я уже извинился, там обошлось всё довольно мирно. По учёбе вроде тоже всё схвачено, но вот ты… Знаешь, когда ты поцеловал меня, я ведь не вернулся в тот класс. Собственно говоря, это и стало причиной нашей ссоры. Я полвечера просидел возле дома, думал, вспоминал обо всём, что было. И знаешь, абсолютно в каждом моменте этих двух лет присутствуешь ты. Мы вместе плакали, когда проигрывали, вместе смеялись, вместе спали и ели, вместе делали всё, что случалось за два года старшей. Ты и я. — Никого не забыл? — с трудом совладав с заплетающимся языком, кивнул на раззадорившихся Ойкаву и Иваизуми, звонко давших друг другу «пять». — Эти придурки идут с нами по умолчанию, — махнул рукой Ханамаки, заговорщически подмигнув другу. — Но я к тому, что настолько привык, что теперь не знаю, как жить без тебя. Мне нравилось быть с Момо-чан, она красивая, маленькая, у неё мягкая кожа, она приятно пахнет, но я не понимал её совсем. Матсукава зло скрежетнул зубами, попытавшись скрыть это за кашлем. При упоминании этой вредной девахи, скалящей ему своим мелкие собачьи зубки, у него по спине мурашки пошли, а тело обдало жаром. — Знаешь, если бы все встречались только с теми, с кем им комфортно и кого они понимают на сто процентов, то все были бы геями, — выдохнул он, стараясь успокоиться. — Парням, само собой, легче общаться с парнями, а девчонкам с девчонками, исключения бывают, но в основном это так. — Ты не понял, — покачал головой Ханамаки. — Я не понимал её в каком-то, ну… глобальном плане, что ли. Чего она хочет, что ей нужно от меня, от мира, чего она хочет добиться — она рассказывала об этом, но это всё походило на какой-то пустой трёп, если честно. Ойкава с Иваизуми сказали мне, что я просто выбрал не того человека, пусть так, но что, если окажется так, что и следующий будет таким же? — Ханамаки подполз чуть ближе. — Что, если я всю жизнь буду находить только таких людей — с пустотой? Встречаться с теми, с кем «правильно», но при этом не быть счастливым? Не быть понятым? Нет уж, я так не хочу. Матсукава удивлённо таращился на него, не понимая, что это только было. Ханамаки, что — признал только что, будто ему плевать с кем встречаться, с парнем или девушкой, но лишь бы найти того, с кем он будет счастлив? Так, что ли? — Молодец, я рад. Но от меня-то ты чего хочешь? — как можно более небрежно отмахнулся Матсукава. Его слегка потряхивало, в голове, кружа под радостные вопли тамтамов, всё явственнее проступала мысль о том, что, может, не всё потеряно. Ханамаки расплылся в кошачьей ухмылке. — А ты не понял? Я тут для кого распинаюсь? — он скосил к нему взгляд, смущённо улыбнувшись. — Ты меня делаешь счастливым, Иссей. Говорю же, мы с тобой и в горе, и в радости, уже как парочка женатиков. Ты меня понимаешь лучше всего на свете, лучше матери родной, честное слово, только ей не говори, она меня поколотит. И знаешь, после того как ты показал мне, что не боишься своих чувств, что ты не побоишься пойти против всего мира, я понял то, как ты крут. Я и раньше знал это, но сейчас — особенно. Ты не побоялся, а я струсил. Ты с самого начала видел всю картину, а я лишь её смутные очертания. Это не любовь, сразу скажу, для меня всё ещё это дико — встречаться с парнем, но я полностью тебе доверяю. И хочу, чтобы ты доверился мне и показал то, что ты чувствуешь. Я готов идти за тобой до самого конца, куда угодно, только позови. И если у нас получится, если мы сможем, то станем самыми свободными на всей земле. Матсукава молчал. Он начинал задыхаться, в глазах защипало. Слова Ханамаки были чудесными, пожалуй, лучшими, что он когда-либо слышал, но было лишь одно «но», всё, как всегда, портящее. — Знаешь, это так на тебя похоже, — хрипло произнёс он. — Наговорить кучу слов, а что на деле? Ты понимаешь, что именно я имел в виду, когда целовал тебя? Ты хоть представляешь, чего я могу от тебя потребовать? Такахиро предсказуемо отвёл от него взгляд. Ну да, как он и думал. Это вовсе не была любовь. — Ну, лягу на спинку и послушно задеру лапки кверху, — с готовностью задрал одну из «лапок» Ханамаки. Матсукава нехотя усмехнулся, прикрывая болящие глаза. Он всё-таки очень сильно скучал по этому балбесу, пусть и чувствовал, что его присутствие делает только хуже. Ханамаки, пронюхав чужое настроение, подобрался ещё ближе, коленками ткнувшись в колени Матсукавы. Ему было жаль. Он всё понимал, и ему было чертовски жаль того, что он не может, не умеет чувствовать то же, что и его лучший друг. Такахиро протянул руки, нерешительно погладив буйные чёрные кудри. — Влюблённый мужчина опасен, правда? — Правда, — согласился Иссей. Он подставлялся под его прикосновения, не стесняясь вздрагивал, давя в себе жгучие и горькие эмоции, продирающиеся наружу. — Меня уязвляет то, что из нас двоих только я что-то чувствую. Тебе не удастся понять этого… Ханамаки резко вцепился в его волосы, потянул, поднимая его голову. — Хэй! А ну-ка прекратил! Я тоже чувствую, — обиженно заявил он. — Чувствую необходимость того, чтобы быть рядом каждый день!.. Мне тоскливо без тебя, вечерами хочется лезть на стену, когда я знаю, что ты не напишешь и мы не заспамим общий чат дурацкими приколами. Мне не по себе. Я будто бы не я. Будто бы это ты делаешь из меня Ханамаки, которого все так любят и ценят… Матсукава потёрся щекой о его запястье, тайком втягивая запах его кожи. Персиковый, чёрт бы его побрал. — Ойкава и Иваизуми с тобой бы поспорили... — беззлобно фыркнул он. Звуков удара мяча уже давно не было слышно. Друзья благоразумно оставили их, дав время разобраться в своих отношениях. Ханамаки поджал губы, отнял руки и развёл ими. — Да фиг с ними. Просто… — он нахмурился, почесав макушку. — Мне нравится быть рядом с тобой, и это чувство я хотел бы продлить как можно дольше. Что скажешь, Иссей? Согласен стать мистером Ханамаки? Гадёныш расплылся в лучшей из своих улыбок. Ну вот и как такого не любить и не хотеть придушить в какой-нибудь из подворотен за то, что он такая идеальная, но всё-таки зараза? — Не раньше, чем ты согласишься стать мистером Матсукавой, — ответно уколол Иссей. Он с трудом поднялся на ватные ноги, сделав первые несколько шагов в новом для себя амплуа, по уши погружённого в мутировавшую версию френдзоны. — Идём домой. Заскрипели кроссовки Ханамаки — он тоже поднялся, но догонять не спешил: — Это «да»? — Это «посмотрим» — не гони лошадей, Хиро, — качнул головой Матсукава, так и не обернувшись. — У нас ещё есть время.***
— Отстойная вечеринка, зря пришли, — скучающе прикусывая коктейльную трубочку, пробубнил Ханамаки, оглядывая почти пустую барную стойку. — И девчонок нормальных нет! — согласно закивал Ойкава, задирая нос. — Тебе-то зачем они, Ойкава? — подал голос Иваизуми, даже не отвлёкшись от своего телефона. — Не ты ли недавно орал на весь спортзал, что девушки тебя теперь в жизни не заинтересуют? Капитан Сейджо оскорблённо схватился за грудь, едва не пролив на себя стакан с початым напитком. — Не орал, а громко говорил — это раз. А во-вторых, я в кармане пальцы крестиком держал. — Ханамаки хрюкнул, подавившись колой. — Зря смеёшься, удобно же. Матсукава и Иваизуми понимающе переглянулись — то ли тоже были приверженцами подобного способа открещиваться от нежелательных обещаний, то ли просто мысленно послали друг другу донельзя похожие сигналы, мол, капитан-то у нас идиот, но как ни крути, идиот забавный. — Ну, удобно или нет, — потянулся Ханамаки, утирая с лица липкие капли, — а ты хитровыдуманный засранец, капитан. — Какой есть — весь ваш, — высокомерно заявил раскрасневшийся от удовольствия Ойкава. Он снова оглядел бар, в который они заявились, решив покутить по-взрослому со студенточками, и расстроенно вздохнул. — Не думал, что будет так тоскливо. Давайте ещё немного посидим, а потом по домам? А то тут скука смертная. Ханамаки задумчиво покачался на стуле, тоже подняв голову, чтобы оглядеться: на танцполе два-три калеки, диджей крутит что-то похожее на звуки совокупления десептиконов, да и народу не так уж и много. Лучше бы в караоке завалились, ей-богу. Хотя бы посмеялись над не умеющим петь Тоору, который вечно строил из себя суперзвезду, хотя хорош он был постольку-поскольку. — Так сессия скоро, они задолбанные, наверное, вусмерть, — вдруг подал голос Матсукава. Он полез в сумку за кошельком. — Пойду возьму что-нибудь пожевать. Кому-то что-то нужно? Парни дружно замотали головами. Только Иваизуми тяжело вздохнул и недовольно буркнул: — Новых друзей, можно? Ханамаки с Матсукавой злодейски захихикали. Ойкава, в очередной раз сообразив на лице оскорблённую невинность, недовольно надулся: — Боюсь, такое блюдо в местном баре не подают, Ива-чан! — огрызнулся он. — А если бы оно и продавалось, то тебе было бы не по карману. — Старые же обходятся в три стакана колы и пиццу, — невозмутимо откликнулся Иваизуми, — довольно дёшево. Не думаю, что новые запросят что-то другое. Пока Ойкава и Иваизуми привычно препирались, Матсукава ринулся на осаду барной стойки и скучающего молодого парня за ней. Успело пройти немало времени, капитан и его «правая рука» поругались, помирились, обсыпали друг друга колкостями, изобилующими компрометирующей информацией родом из детства, а Матсукава всё не возвращался. — Да куда он подевался? — Возле стойки, — скучающе отозвался Иваизуми. — Треплется с какой-то девушкой. Ойкава и Ханамаки удивлённо уставились друг на друга и как по команде повскакивали со своих стульев. — Чего? — горячечно зашептал Ойкава, цепляясь за плечи Маки. — И правда девчонка. Вот это номер! Не вижу… Чёрт, Ива-чан, хоть красивая, скажи, а? Я только волосы и вижу. — Ты хоть раз в подобных барах некрасивых видел? — хмыкнул Такахиро. — Грубо, Ханамаки, грубо, — вздохнул Хаджиме, но на девушку посмотрел тоже. Высокая, тоненькая, черноволосая, как и Матсукава, она заинтересованно смотрела на него, хлопала глазами, вытягивая в улыбке намазанные красным, хищным цветом, губы. Матсукава не отставал: смеялся, улыбался, нервно ерошил кудри, достал телефон, когда она, видимо, спросив номер, протянула свой смартфон. — Зато правда. Чёрт, хорошенькая… — едва слышно шепнул Ханамаки, почему-то почувствовав себя брошенным. Матсукава вернулся с пустыми руками, но раскрасневшийся от внезапного флирта и с телефоном красотки, забитым в мобильник. Решено было не сидеть почём зря в этом болоте, а лучше прошвырнуться в раменную за углом и проглотить по порции тонкоцу или сею-рамена. В знакомой забегаловке только их будто бы и ждали. Старый хозяин с удовольствием усадил гостей к себе поближе, без ошибки «угадав» их предпочтения в еде. Когда перед ними возникли глубокие миски, наполненные доверху упругой лапшой со свининой — «Бонус для старшеклассников — дополнительный ломтик!» — парни занялись едой, на время отложив разговоры. Ханамаки выглядел каким-то странным, Матсукава сразу заметил это, как только они вышли из бара. Он непривычно молчал, пялился в пол, лишь изредка позволяя себе поднять голову и бросить беглый взгляд. Спрашивать Иссей не стал: у них было холодное молчание в радиоэфире, мёртвый штиль, посреди которого так и остался не решённым вопрос о чувствах. Они, как всегда, дурачились, прикалывались, играли, даже оставались друг у друга с ночёвками, как и раньше, но что-то будто бы надломилось, треснуло и теперь эта вроде бы безобидная трещина начала расти. — Ойкава, не ешь так много, ты же в прыжке подавать не сможешь, — с трудом прожевав кусок мяса, поддел капитана Матсукава, пытаясь ущипнуть тянущуюся к его тарелке лапу. — Это будет самое триумфальное поражение команды: продули, потому что капитан ужрался раменом. Ойкава рассмеялся, утащив-таки из чужой чашки хрустящий листик нори. — Но-но, не наговаривать на прекрасного Ойкаву-сана, — с набитым ртом бубнил он. — И от двух порций ничего не будет, я последнее время такой голодный, что сил нет. Ханамаки тихо хмыкнул, угрюмо оставив в миске китайскую ложку для бульона. — Что, молодецкая удаль Иваизуми спать ночами не даёт? — съехидничал он. Ойкава и Иваизуми одновременно побагровели до состояния кайенского перца — сколько бы они ни пытались, а шила-то в мешке не утаить. — У-у-у, грязно шутите, любезный, — Матсукава подставил Ханамаки кулак, но тот только криво улыбнулся, быстро отвернувшись в сторону. После такого даже капитан и его «удалой» источник постоянного голода всерьёз забеспокоились. Иссей осторожно тронул его за руку: — Всё в порядке? Ханамаки рассеянно кивнул, поднялся на ноги и отодвинул стул. Он полез в карман, достал пару купюр, плюхнув их на столешницу. — Да, в порядке. Это за мою порцию, — указал он на деньги, запахивая куртку. — Простите, парни, я, пожалуй, пойду домой. Ойкава обеспокоенно приподнялся на стуле, сощурился, ощупав взглядом друга. — Маки, у тебя ничего не болит случайно? — Ни случайно, ни специально — ничего не болит, — махнул рукой Ханамаки, поднял воротник, направившись в сторону выхода. — Не парьтесь, я просто устал. Давайте, до завтра, отстойная была вечеринка. В след ему послышалось вежливое прощание хозяина раменной. Ойкава плюхнулся на свой стул, удивлённо захлопав глазами. — Что это с ним? Взъелся вдруг ни с того, ни с сего, — надуто ворчал капитан, пялясь прямо перед собой в тарелку. — Сперва так грязно шутит, а потом сбегает, даже не получив того, что ему причитается, правда, Ива-чан? Иваизуми выразительно смотрел на Матсукаву, которому теперь и кусок в горло не лез. — Пойдёшь за ним? — только и спросил Хаджиме. Матсукава вместо ответа сложил палочки, достал деньги и поднялся со стула. Иваизуми улыбнулся, выдохнул и сложил руки на груди: — Я благодарен тому, что в прошлом году вы смогли разобраться, но та неделя, которую команде пришлось сносить пока вы отказывались играть друг с другом как трёхлетки, не поделившие совочек в песочнице, была не сахар. Постарайся сделать так, чтобы нам не приходилось снова наблюдать за вашими стенаниями друг по другу. Матсукава показал большой палец. — Постараюсь, а ты проследи тут чтобы капитан не слупил лишнего — бока ему не пойдут. И под гневное верещание Ойкавы, что он «не толстый», Иссей быстро выскользнул из раменной. Ханамаки он нашёл там, где и думал обнаружить — на небольшой детской площадке, совсем рядом с его домом. Такахиро сидел на качели, скучающе покачиваясь вперёд и назад, собирая носками кед пыль — из-за роста и длинных ног детское развлечение ему было заказано. Матсукава заходил со спины, двигался он не то чтобы очень бесшумно, наоборот, топал и шумел посильнее, чтобы выдать своё присутствие, но всё равно не удержался от того, чтобы встать позади и прикрыть чужие глаза широкой горячей ладонью. — Угадай кто? — спросил он, чувствуя, как ресницы Такахиро щекочут его пальцы. — Хатсуне Мику? Матсукава рассмеялся. — Ну, почти, — он обошёл качели, встал перед Ханамаки, полез в карман и протянул другу то, за чем забегал на минутку в комбини. — Я принёс тебе сладенького, как раз с яблочным вкусом. Такахиро слабо улыбнулся, но с благодарностью принял из чужих рук «Чупа-чупс» в вырвиглазно-зелёной обёртке. Он задумчиво пялился на конфету, не то боясь, не то стесняясь поднять глаза на Иссея. — «Отсоси, Ханамаки-кун», да? — Маки покрутил между пальцами леденец и спрятал его в карман куртки — сейчас, при всей его бесконечной любви к сладкому, ничего такого не хотелось. — Спасибо, Маттсун. Ты, как всегда, знаешь лучше других чего я… — Что произошло? Иссей присел на корточки прямо перед ним, вперив глаза в его лицо. Теперь просто так не отвертишься, только если заваливаться на спину и обрушиться с чёртовой качели в пыль. Падать Ханамаки не хотелось, так что он решил действовать, как всегда, в таких случаях — идиотничать. — Ну, — расплываясь в широкой улыбке, явно нервной, начал он: — Сначала ничего не было, а потом случился Большой взрыв… Матсукава хмыкнул, улыбнувшись уголками рта. Нет, с ним подобный фокус точно не прокатит. Только не с ним. — Я не о теории возникновения Вселенной. Ханамаки вздохнул и опустил голову. — И я не о ней, — он посмотрел на свои сложенные на коленях руки. — Я и правда готов был взорваться, там в баре. Не знаю, как усидел на месте. Та девушка… Ты станешь с ней общаться? Матсукава удивился, но ответил: — Не знаю, может, и стану. А что? — Нет, ничего, — с притворной улыбкой выдохнул Ханамаки, поднимаясь на ноги. — Ничего, — он обошёл его, затопав в сторону дома. — Ни-че-го-ше-нь-ки. — Хиро, — позвал Матсукава. Он так и не сдвинулся с места, стоял и смотрел ему вслед, различая только страшную злость, затаившуюся на самой поверхности. — Ты можешь по-человечески объяснить?.. Такахиро скрипнул зубами. Он крутанулся на пятках, в три чудовищно-широких шага преодолел расстояние и почти нос к носу встал с Матсукавой, зло заглядывая в его глаза. — Хорошо, я объясню, — с напускным равнодушием почти пропел он, ни на секунду не прекращая сверлить его взглядом. — Пока ты там миловался с этой девицей, на меня обрушилось, пожалуй, сразу столько откровений, сколько я в жизни не испытывал. Если не вдаваться в подробности, то основными моими желаниями тогда были подойти и вылить на эту профурсетку стакан колы. Потом взять тебя за руку и выволочь на середину чёртового танцпола, чтобы все видели, а потом засосать так, чтобы ни у одной живой души в том баре не оказалось сомнения, что ты — мой. Он выпалил это так быстро, несколько раз запнувшись на особо волнующих его моментах, замолчал и стоически ждал ответа, хотя сам был пунцовый от смущения. Матсукава выслушал этот чудовищный скетч, не моргнув и глазом. Такое они уже проходили, правда в прошлый раз в словах Хиро не было такого желания обладать им, такого обжигающего чувства собственничества. — Сильное заявление, — Матсукава облизнулся. — Есть чем подкрепить слова? Ему всё это до чёртиков надоело. Посчитай больше года они жили, точнее, Такахиро жил, зная о его чувствах. И раз теперь он так запел, то почему бы ему не помочь и не саккомпанировать немного?.. — А я мало доказал? — предсказуемо вскипел Ханамаки. — Ты помнишь, что я тебе говорил? Этого было мало? Ты… — его накрыло осознанием, очередным за этот вечер. Только это больно ударило под дых, разом выбив весь воздух из груди. — Ты не поверил мне тогда? Хоть я и сказал, что ты — единственный человек, который меня понимает, которого я понимаю? Который делает меня счастливым? Тебе, чёрт возьми, этого мало? Матсукава нервно хохотнул. Он смотрел на бушующее пламя в глазах напротив и думал только о том, как ему прямо сейчас сдержать себя в руках и не ухнуть туда, не сунуться в самое пекло, устроив самосожжение. — Мало? И ты ещё спрашиваешь? — в издевательской улыбке оскалился он. — Знаешь, Такахиро, если ты до сих пор думаешь, что у меня к тебе просто дружеские чувства, то ты глубоко ошибаешься. Мне хочется затащить тебя при случае в кладовку, запереть за собой дверь, уложить на маты и трахнуть так, что ты ходить не сможешь несколько дней. Но знаешь, в чём наша с тобой разница? В том, что я это реально могу сделать. И сделаю это потому, что тебя, дурака, по своей тупости умудрился полюбить чуть ли не с первого взгляда, — быстро выплюнул признание Иссей. На Ханамаки страшно было взглянуть, прямо как в тот вечер, когда он его поцеловал. — И знаешь кто был действительно жесток в тот момент? Ты. Ты пришёл ко мне сразу после разрыва с девушкой, сразу же, мать твою!.. Но даже не это важно, ты сказал мне то, что я действительно хотел услышать от тебя, я был счастлив, но ты в конце произнёс одну фразу и всё как отрезало. — Про то, что для меня это дико? Встречаться с парнем? — тихо спросил Ханамаки. — Зря я это сказал. — Да, зря, — безжалостно подтвердил чужие слова Маттсун. — А может и нет. Я хотя бы не совершил ошибку, безмозгло доверившись тебе. Ханамаки поджал губы и хмыкнул. — «Ошибку», да? — он снова скинул на него горящие глаза. — Значит, я для тебя… — Я этого не говорил, Хиро, — попытался успокоить его Матсукава и поймать за руку, чтобы хоть как-то удержать от очередной порции глупостей. Ханамаки вырвался, отскочил на шаг назад. — Нет-нет, продолжай! Мне интересно. Матсукава покачал головой. Снова они всё испортили, снова наворотили дел, а ведь он пообещал Иваизуми, что второй раз подобное не повторится. Ханамаки был сейчас взвинченнее и горячее сверхновой, он действительно мог взорваться и наговорить лишнего. Проще всего было закончить всё это здесь и сейчас. — Нечего продолжать, пойдём лучше домой, — он попытался улыбнуться, — холодно. Если мы сейчас продолжим, то разругаемся окончательно. Осталось меньше полугода, скоро всё закончится, и я перестану мозолить тебе глаза… — Да какой же ты придурок, Матсукава! — всплеснув руками, прорычал Ханамаки, подцепляя его за куртку и подтягивая к себе. — Может, я только и мечтаю, чтобы ты мозолил! — Не надо, не выводи меня. — А то что? — с вызовом бросил Ханамаки, заглядывая в его потемневшие глаза. — А то я тебя поцелую, — угрожающе прорычал Иссей. Глаза Маки засветились от восторга. Он пакостливо улыбнулся и прежде, чем друг успел что-то сказать, выпалил: — А вот хрен тебе, я сделаю это первым! И ведь правда — сделал. Привстал на цыпочки, рывком сократил расстояние между ними и впечатался губами в губы Матсукавы. Прижимался, крепко зажмуриваясь, трясся от страха быть отвергнутым, словно снова стал среднешкольником, дышал тяжело и быстро и только когда воздуха перестало хватать, открыл рот, выдыхая в чужие губы. Матсукава не стал упускать случая, протянул руки, обнял Такахиро за плечи одной, ладонь другой руки устроил на его затылке, притягивая к себе. Он прижался к нему, закрыл глаза и целовал как в последний раз, будто бы они собирались сразу же после этого расстаться. Они неумело стукались зубами, кусали губы друг друга, зализывали чуть кровоточащие ранки, ласкали друг друга, постепенно сбавляя темп и делая всё нежнее, бережнее. Ханамаки жадно хватал ртом воздух, смотрел на блестящие губы Маттсуна — чертовски хотелось продолжить, но у него было что сказать: — Дай руку. — Матсукава повиновался, ошарашенно распахивая глаза, как только Ханамаки уложил его ладонь на свой пах. Не нужно быть экспертом в области анатомии, чтобы понять, что именно произошло. — Ты чувствуешь? Я никогда такого не испытывал, ни к кому. Маттсун, я дрочу на тебя. Думаю о тебе, представляю тебя, как ты смеёшься, как улыбаешься, как забиваешь, как тейпуешь пальцы, как хмуришься — я могу представить что угодно, — ты заводишь меня. Я не знаю, как мне ещё доказать то, что я хочу быть с тобой во всех смыслах? Я… я не знаю, как это описать. Не знаю, как объяснить, что это такое со мной. Если это твоя чёртова любовь, то я отказываюсь от такого, потому что это дико больно. Раньше мне было тоскливо, грустно, а сейчас я буквально чувствую, как каждый день разлетаюсь на части, как взрываюсь и как на кусочки меня раздирает от эмоций. Говорят, что самый пик пубертатного периода и всей этой романтической ерунды в пятнадцать лет, а меня накрыло почти в восемнадцать — ну это нормально, скажи? Голос Ханамаки надломился, в нём появились плаксивые нотки. Он тихо хлюпнул носом, вдруг нервно рассмеявшись. — Я ведь дурак, скажи? — Всё нормально, — качнул головой Матсукава, подушечками пальцев гладя его по щеке. — Идём домой. — И это всё? — раздражённо усмехнулся Ханамаки. — Это всё, что ты можешь сейчас сказать? Матсукава протянул руку. — Давай, — Такахиро недоверчиво протянул ладонь, гадливо захихикав, когда Маттсун повторил его жест — приложил его ладонь к своему паху, где очень отчётливо прощупывался крепко стоящий член. — В этом месте — это всё, что я могу тебе сказать. Дома скажу гораздо больше. И знаешь ли, трогать член парня, которого ты любишь, даже через одежду — это слишком возбуждающе, так что мне уже становится некомфортно. Шевели задницей, мистер Ханамаки, пока не нашёл на неё приключений прямо за той симпатичной горкой.***
— Ты уверен? — Да. — Только посмей потом пожаловаться… — предупредил Матсукава. — Не стану, — решительно закрутил головой Ханамаки. — И Ойкаве с Иваизуми тоже… — Да знаю я! — рявкнул Такахиро, дрожа всем телом. Они добрались до дома Ханамаки в рекордно короткие сроки. Бросив матери, что сегодня у них гость и лучше их двоих не беспокоить ненужными попытками напоить чаем и накормить печеньем, Маки потащил Иссея за руку на второй этаж, к себе в комнату. Как только они оказались внутри, Матсукаву прижали к двери, прильнув к нему всем телом. Ханамаки впился, буквально вгрызся в его шею, оставляя на ней след своего владения. «Теперь ты мой, точно-точно мой, Маттсун… Матсукава… Иссей…» — шептал он ему на ухо, потираясь о его тело, словно он мог умереть, если прямо сейчас не касался бы его, если не дышал запахом его кожи, не ловил губами задушенные стоны, в обмен отдавая свои — несдержанные, бесстыже-громкие. Матсукава как мог затыкал его, взаправду начав опасаться, что зайдёт обычно лояльная к выходкам отпрыска тётушка. Ханамаки сходил с ума, увлекая за собой Матсукаву, который с огромным удовольствием падал за ним в чёрную бездну сумасшествия, имя которой было любовь. Такая сладостная, запретная, желанная и первая. Настоящая. Не спалиться было трудно, но каким-то чудом им удалось отлепиться друг от друга, по очереди отправившись в ванну. Маки выскочил мокрый, всклокоченный, завёрнутый в полотенце лишь на половину. Матсукаву он выпнул мыться, а сам забрался под одеяло на своей жутко узкой односпалке, многообещающе кинув, что «Ждёт его». Иссей отмокал долго, думал, размышлял о том, нужно ли всё это, правильно ли. Мысли путались, в голове стоял плотный туман, в котором он слепо бродил, когда пытался найти ответ. И в конце концов он нашёлся. Протянутая рука, которую он узнал без труда, была им, этим самым ответом. Ханамаки ждал его, наконец-то, спустя столько времени, спустя боль и тоску, ревность и недопонимание. И теперь дураком бы он был, если не принял очевидное. Ханамаки посмотрел на него исподлобья, прикусил губу и тихо выдохнул, горячим шёпотом обжигая кожу склонившегося над ним Матсукавы: — Ты будешь меня трахать или нет? Иссей рассмеялся. — Как грубо, Хиро, как грубо. — Зато правда, — нетерпеливо выдохнул он в горячие губы Матсукавы, притягивая его в очередной поцелуй. Было сложно, непонятно и страшно. Матсукава без конца боялся сделать Ханамаки больно, боялся поспешить и ранить его. Портить этот момент хотелось меньше всего, но получалось из рук вон плохо. Он много раз смотрел гей-порно, много раз мастурбировал, представляя себе Такахиро, стоящего в коленно-локтевой и выстанывающего его имя. Он представлял, как будет брать его и спереди, и сзади, но лучше всего спереди, чтобы видеть его лицо. Представлял, как будет держать его за ногу, подтаскивать к себе и медленно выходить в его тело, дурея от жара. Он представлял многое, но только не то, что Ханамаки будет морщиться, когда он лишь чуть-чуть вставит головку и сделает первое движение, не войдя и до половины. Он не думал, что окажется для него настолько большим, хотя до этого тщательно подготовил его, израсходовав без жалости половину флакончика со смазкой, который они купили, стыдливо пряча глаза, когда расплачивались с молоденькой кассиршей. Он не думал, что всё будет так. — Матсукава, полегче… — прошипел Ханамаки, цепляясь за простыни. — Дыши поглубже, — посоветовал Иссей, мысленно послав себя на хер с такими-то советами — не ему в зад засовывали член. — Чёрт… Узко, Хиро… Хиро… Не могу больше. Давай вытащу? Продолжим в другой раз? Тебе же больно. — Да счас! — рявкнул Ханамаки, грозно засверкав на него глазами. Он стиснул зубы и подался бёдрами к Матсукаве, мазохистки насаживаясь на него. — Гадство. Ну и отрастил ты себе член, Маттсун! — В такой момент ты ещё шутить можешь? — горько усмехнулся Иссей, слегка качнув бёдрами. Ханамаки снова сжался, и он чуть было не кончил от этого; перед глазами всё поплыло. — Я… Ты прости, я не могу. Последний раз и всё. Такахиро зашипел, но выдохнул с облегчением, когда его перестали терзать. — Прости… — шепнул Матсукава, стягивая презерватив. — «Прости» к раскалённому заду не приложишь, — огрызнулся Ханамаки, руками закрывая глаза. — Чёрт, обидно-то до чего. Он громко шмыгнул носом, тяжело выдохнул. Матсукава сел на кровати, потянул его к себе, заставляя сесть. Ханамаки поморщился от неприятного ощущения, но всё-таки сделал, что от него просил Маттсун: сел перед ним, завёл ему за спину ноги, прижался грудь к груди, чувствуя, как в ней, вторя его собственному, бьётся сильное сердце Иссея. Он коснулся его щеки, костяшками провёл по влажной коже, ладонью скользнул на шею, притягивая к себе для нового поцелуя. Медленно, неспешно, он целовал его, изучал, узнавал новые стороны Ханамаки Такахиро, о котором, как он думал, знал всё. Маки заводился, медленно поддавался плавному течению нежности, начал снова, как и тогда, жарко отдавать ему себя, дышать тяжелее, касаться откровеннее. Боль, видимо, отступала, у него снова стояло, не так как на детской площадке, но полученное второй раз за вечер доказательство кое о чём говорило. Матсукава опустил руку, свёл вместе свой и его член, осторожными неспешными движениями лаская его и себя заодно. Ханамаки задрожал, всхлипнул, прикусил его губы и перекинулся на шею, цепляя зубами терпкую кожу. Он оставлял на нём метки, кусал и вылизывал, согревая, собирал кончиком языка мурашки, начиная дышать всё более рвано. — Маттсун, быстрее… — дыша в его плечо, попросил он, сильнее сжимая бёдра и прижимаясь к нему крепче. С его губ срывались тихие стоны, тело трясло от дрожи, и он был ужасно горячим, вертелся, ёрзал, пока, наконец, не вскинул голову, сильно закусывая губы, чтобы не застонать в голос. По пальцам Матсукавы стекали горячие капли их с Ханамаки спермы. Маки судорожно сглотнул, опустил голову, бросив затуманенный томный взгляд на раскрасневшегося Иссея. Он потянулся вперёд, целомудренно чмокнув его в уголок рта. — Теперь мы с тобой братья по сперме. — Иди к чёрту, Ханамаки, — Матсукава боднул его лбом в плечо, но и сам рассмеялся, с расползающимся по груди счастьем обнимая это чудовище. — Надо же было испортить момент. — Прости, не устоял. Иссей, — стыдливо позвал он, поднимая лицо Матсукавы. — Люблю тебя. Прости, что… Матсукава быстро накрыл его губы своими. — Никаких извинений, — разрывая поцелуй, шепнул он с удовольствием жмурясь, когда пальцы Ханамаки забрались в его волосы. — Сегодня — никаких.***
― Эй, Хиро, вот ты где, — Матсукава опустил коробку, хлопнув ладонью о ладонь. Ханамаки, сгорбившись, сидел на краю только привезённого и ещё не распакованного дивана, что-то увлечённо перебирая. — Чем занят? Такахиро вскинул голову, радостно подняв в воздух свою добычу — потрёпанный альбом для фотографий, пара штук из которого тут же выскочила, на радостях забравшись под новый диван. ― Гляди какую древность нашёл. — Матсукава подошёл ближе, уселся на ручку дивана, заглядывая через плечо. С фотографии улыбались они — молодые, совсем «зелёные», счастливые. Они только-только поступили в старшую школу, познакомились с Ойкавой и Иваизуми, и ещё даже и не подозревали, какая жизнь им предстоит. — Помнишь эту штуку? Вместе же собирали. Тут столько фоток: и с того дня, как мы поспорили, кто самую дикую выходку вытворит — смотри, тут Хаджиме в костюме Годзиллы, ой ну умора! А ещё с тренировок, Ойкава там ну чисто порнозвезда со своим этим «я-тебя-трахну»-взглядом. С экскурсии, горячих источников, выпуска, с универа… Помнишь? — Само собой, — вздохнул Иссей, обнимая его за плечи. — Прекрасно помню, как ты вечно доставал меня этим своим «Отгрызи скотч, Матсукава» ― свои зубы он жалел, а мои-то, конечно, зачем жалеть? ― Да, было такое, — повинился Ханамаки, кончиками пальцев погладив одну из фотографий — там они вчетвером на втором году старшей, только-только вошли в полуфинал отборочных. — Столько воспоминаний… Хороших и не очень. ― Сколько бы их ни было ― все наши, — потряс его Матсукава. — Хэй, не вешай носа. ― А? Да я и не собирался, в общем-то, ― вдруг шмыгнул Ханамаки. ― С годами становлюсь всё сентиментальнее. Матсукава улыбнулся, наклонился к нему, мягко сминая его губы в поцелуе. Говорить о том, что Маки всегда был чересчур сентиментальным и эмоциональным, он не стал. ― Учту на будущее и начну запасаться бумажными платочками, — злодейски хихикнул Иссей, чмокнув его в персиковую макушку. — Этак лет через десять ты будешь реветь постоянно. ― Ты думаешь, что мне они понадобятся? Через десять лет? — вдруг спросил Такахиро. В альбоме была открыта страница с фотографиями с выпуска и первой встречи «старой гвардии». ― Если только я не прибью тебя раньше за подобные мысли, ― Матсукава щёлкнул его по лбу. ― Я с тобой навсегда. Хватит с нас тупых поступков. Так что тут я на всё оставшееся время. Пока дом престарелых не разлучит нас. ― Чего?! Я думал, что в дом престарелых мы попадём один и тот же и в одно время! И не думай избавиться от меня так просто, ― возмутился Ханамаки, подскакивая на ноги. Альбом с его колен сполз и захлопнулся. ― Я так надеялся разыграть с тобой «Спасите, у моего мужа приступ!» ― если контора не выделит отдельную строчку в своих расходах на краску для волос для персонала, то считай, что и старость зазря прошла. Матсукава фыркнул и рассмеялся, поднимаясь за ним следом. ― Ты будешь ужасным стариком, Хиро. ― Ну уж какой есть! — надулся Такахиро. ― Какой есть ― весь мой, — согласился Иссей, обнимая его. — Идём, скоро придут парни, а мы тут с тобой как чинные барышни, разве что слёзы друг у друга на плечах не льём и не стонем. У нас тут, как бы, вечеринка намечается! ― И то верно, — согласился Ханамаки, озорно подмигнув и не удержавшись от того, чтобы ущипнуть благоверного за крепкий зад. — К тому же, стонать я предпочитаю в другом месте и в другой ситуации. ― Лучше и не скажешь, ― Матсукава потянулся, чмокнув задорно загоготавшего Такахиро в висок. ― Идём, попробуем ещё на пару страниц пополнить этот альбом, чтобы в старости было что вспомнить.