Natsukashi

      Летние каникулы ― лучшее, что мог придумать мир! Можно спать всласть, нагоняя то, что отняла школа за весь год; можно проваляться хоть весь день в кровати и никто не погонит делать уроки, а единственным, что станет мешать, будут солнечные зайцы, жмущиеся и щекочущие лицо. Летом по утру дышится легко, звенящий тишиной, напитанный запахом цветов воздух так хорош, он расслабляет и с самого начала дня задаёт отличный настрой, который, как ты думаешь, никому не по силам разрушить, но...       ― Кенджи, скажи, а ты полил вчера спатифилумы?       Прелесть позднего утра ломается вместе со звонким голосом матери, прорезающим дом насквозь с первого этажа до второго. Футакучи поморщился, хлопнув себя по лбу ― ну как же так? У него ведь каникулы, он должен был отдыхать, играть в своё удовольствие в волейбол, а тут матушка со своими этими спатифилумами, будто в обычные дни ему не хватает!       ― Да, мам, поливал, ― ответил Футакучи, немного подумал, а потом добавил: ― И подкормку не забыл.       Мать задумчиво хмыкнула, замолчала, давая сыну возможность слететь с лестницы, подцепить сумку с формой, которую вчера он закинул за кресло в гостиной и благополучно о ней забыл ― удивительно, как нагоняя ещё не получил! Кенджи, стащив с кухни кусочек тоста, уже приготовился повторить привычный подвиг любого японского школьника и начал обуваться, как благоговейную тишину снова прорезал голос Футакучи-сан:       ― А гибискусы?       Кенджи тихо зарычал, перекусив хлебную мякоть, тост безжалостно шлёпнулся на пол, разумеется, вниз той стороной, куда тонким слоем был намазан джем.       ― Да! Я полил всё, что можно, ― цокнув языком, крикнул он; послышался шелест перегородки, разделяющий их дом на жилую часть и небольшой цветочный магазинчик, принадлежащий семье Футакучи уже несколько поколений. ― Твои цветы увлажнены до следующего года! Было бы о чём волноваться!       В проёме, недовольно топая маленькой ножкой, появилась Футакучи-сан ― маленькая, едва достающая сыну до плеча, с виду добродушная женщина, сейчас напоминающая разгневанную тигрицу. Кенджи поёжился и невольно вытянулся в струнку: он-то как никто другой знал, что бывает, если разозлить маму. Аямэ и той меньше доставалось, хотя она такой же языкастый «чертёнок», как и он ― семейная черта, навеянная фамилией, надо полагать.       ― Ты как с матерью разговариваешь, неблагодарный ребёнок? ― нахмурилась Футакучи-сан, пристально оглядев сына. Её глаза нехорошо сощурились и блеснули. ― И куда это ты намылился, Кенджи? Никак на волейбол?       ― Само собой на… ― Футакучи прикусил язык, лицо его удивлённо вытянулось, когда он смог различить нехорошую улыбку на лице матери. Вот теперь упавший тост и пятка, проехавшаяся по нему, казались сущей ерундой ― кажется, он влип по-крупному. ― Нет!.. Только не говори, что мне нельзя и придётся присматривать за этими твоими цветами!       ― Это всего-то на один день, дорогой, ― притворно ласково протянула эта ужасная женщина, демонстративно навешивая на плечо ремешок сумочки. Только сейчас Кенджи заметил, что на ней не было привычного передника, изгвазданного в земле, а волосы уложены во что-то вполне симпатичное и заколоты цветком недавно распустившейся в саду плюмерии. ― Я обещала, Рико-сан, что приду на её день рождения! Кенджи, не заставляй меня отпрашиваться у тебя на встречу с подругой!..       ― Почему Аямэ не может присмотреть за магазином? ― тяжело втягивая носом воздух, сквозь зубы процедил Футакучи. Уже в тот момент он знал, что согласится, если уж не сам, то мама заставит, надавит на больное, снова скажет, что девятнадцать лет неусыпно делала для них с сестрой всё, а теперь тоже хочет развлекаться. Вот так и живи с двумя женщинами-вымогательницами ― чертовка Аямэ такая же, последний пудинг готова увести у младшего братишки, и глазом не моргнёт.       ― У неё сегодня встреча в колледже, ― с важным видом ответила Футакучи-сан, поправляя опрятное нарядное платье, конечно же, в цветочек ― самое ужасное, что Кенджи даже знал в какой именно цветочек. ― Она говорила, что не сможет приглядеть…       ― Но я тоже не могу! ― вспылил Футакучи, решив биться до конца. ― Мы с парнями собирались тренироваться до полуобморочного состояния все каникулы, специальные усиленные тренировки, мне даже пришлось этого чёртового Камасаки просить помочь с ними!.. Я же теперь капитан команды!..       ― А я мать капитана команды, и что? Будем сейчас меряться кто круче? ― вдруг выпалила она, весело хохотнув. Футакучи удивлённо вытаращился на неё и рассмеялся ― всё-таки это у них и правда семейное, языкастость, в смысле. ― Послушай, это только на один день, к тому же я вернусь уже к четырём, поэтому…       ― Ладно, ― быстро согласился Кенджи, опуская голову. Сумку он бросил на полочку для зонтиков, развёл руками, всем своим видом показывая, что никуда не собирается. По правде говоря, внезапная отмена тренировки странным образом его порадовала ― была одна проблемка, решить которую он бы предпочёл позже, а не прямо сейчас, когда мысли должны быть о игре и новой стратегии, а не о чём-то совсем отстранённом. ― Ладно, я пригляжу, иди, развлекайся. И передавай мои пожелания Рико-сан!.. Парням я скажу, что начнём завтра с утра, ну или встретимся вечером…       Футакучи-сан радостно всплеснула руками, широко заулыбавшись. Щёки её раскраснелись, глаза заблестели и невольно Кенджи подумал о том, какая у него чудесная мама, хотя временами ну демон-демоном!..       ― Надо же, я даже и не думала, что ты согласишься так быстро! ― лучась удовольствием, выпалила она. ― Даже мой «План Б» не потребовался…       Футакучи заинтересованно поднял голову, уставившись на неё.       ― Какой ещё?..       ― Давай, дорогой, заходи, ― она обернулась, выглянув в цветочный, кому-то махнув. Сердце Кенджи испуганно дрогнуло, когда он заметил в проходе громадную тень, и ринулось в бег, гулко отзываясь грохотом в ушах, когда понял, кому она принадлежала. Мать подвинулась, пропуская на порог гостя. ― Я позвала Таканобу-куна, чтобы тебе не было скучно, здорово же? Раз уж тренировка ваша откладывается, то посидите вдвоём, мальчики. Как тебе моя задумка, Кенджи? Я же молодец?..       Она радостно улыбалась, даже и не догадываясь почему её сын, покрасневший и слегка взмокший, сейчас пялится в пол, не решаясь поднять глаза на своего друга, который замер на месте так, словно бы палку проглотил.       ― Привет, ― глухо позвал Аоне, нерешительно поднимая глаза на Футакучи. ― Твоя мама…       ― Я слышал, ― огрызнулся Кенджи, старательно пряча взгляд. Нет, его мать всё-таки настоящий демон! Ну вот как она могла додуматься до такого?! Конечно, она думала, что они с Аоне друзья чуть ли не с пелёнок, а потому подобное стечение обстоятельств должно было вызвать уж точно не смущённые переглядывания и тахикардию у двух подростков, а хотя бы радостные вопли и обнимашки. ― Если ты не хочешь, то тебе не обязательно оставаться тут…       ― Я хочу остаться, ― густо пробасил Аоне, заставляя Футакучи снова вздрогнуть и ощутить холодок, волной проскользнувший по спине. ― Футакучи, я…       Кенджи поднял глаза, бросив сноп грозных молний ― не хватало, чтобы этот балбес начал объясняться с ним прямо при матери!..       ― Та-а-ак, мальчики, ― положение спасла сама Футакучи-сан, взглянувшая на наручные часы, ― мне уже пора, так что вы тут пока за главных. ― Она обернулась к Аоне, сильно задрав голову. ― Чувствуй себя как дома, дорогой, если захочешь чего ― пинай своего капитана, он сегодня главный по кухне, ― Футакучи-сан проказливо подмигнула, ласково похлопав Аоне по руке. ― Кенджи, в холодильнике есть несколько пудингов, только учти, что Аямэ тебя не простит, если вы ей ничего не оставите. О, и там были остатки рагу, можете им пообедать. Пожалуй, это всё. Не скучайте! Оу, ещё кое-что, Таканобу-кун, дорогой, держи, это тебе, ― она нырнула за дверь, что-то загрохотало, и через секунду в руках Аоне оказался небольшой чёрный горшок с ярко-зелёным пучком резных листьев. ― В благодарность за помощь и что не отказался прийти! Кенджи объяснит тебе что это, а я убежала!..       И она и правда убежала ― выскочила в распахнутую дверь, протиснулась сквозь заставившие магазин горшечные растения и довольно бодро припустила по улице в сторону станции, быстро скрывшись из вида.       Аоне и Футакучи оставались на своих местах, несколько минут молча пялясь друг на друга.       Кенджи вздохнул, пошёл вперёд, минуя застывшего на пороге Аоне, скользнул за дверь, сразу же начиная жмуриться от солнца, проникавшего в помещение сквозь стеклянную крышу. Эту комнату, сделав из неё что-то вроде павильона, давным-давно перестроил из части дома ещё прадед Кенджи, обустроив полки, витрину для цветов и что-то вроде небольшого зимнего сада, главным украшением которого стала привезённая им плюмерия, обычно не растущая в их широте. По-настоящему разросся магазин только при его матери, которая обожала растения, возилась с ними как с детьми, попутно прививая эту любовь ему и Аямэ. Они с сестрой поддавались неохотно, но всё же смогли за столько лет проникнуться и научиться находить в растениях успокоение, а сейчас Футакучи оно бы не помешало.       Аоне молчаливой грозной тенью топтался у него за спиной, и Кенджи готов был поспорить, что вид у него удручённый, жалобный, насколько, конечно, у такого парня может быть подобный вид. В руках он всё ещё держал подаренный ему горшочек и явно не знал, что с ним делать. Футакучи шумно выдохнул, крутанулся на пятках и раздражённо протянул:       ― Поставь ты его уже, ― бросил он, указав на одну из полок. ― Если так и будешь мять в руках, то ничего хорошего не случится. Когда домой пойдёшь, заберёшь.       Аоне подчинился, осторожно пристроил свой подарок на полке рядом с бархатными благоухающими фиалками, распустившимися совсем недавно и теперь раскупаемыми со страшной скоростью. Аоне заинтересованно осмотрел полки, но всё равно вернулся к своим зелёненьким листочкам, с удивлением обнаружив, что от них идёт приятный лёгких запах свежести, что-то очень напоминающий.       ― Мята? ― догадался он, обернувшись к Футакучи, который затравлено пялился в его спину, а как только их взгляды встретились, отвернулся.       ― Да. Мама, видимо, считает, что тебе нужна защита от такого демона, как я, ― едко фыркнул он, на вопросительный взгляд решив пояснить: ― Считается, что мята уберегает от демонов. А ещё успокаивает, приносит мир, покой, доверие и понимание… ― последнее слово он практически выплюнул, не решившись смотреть на Аоне, лицо которого наверняка скривилось. С этим делом последнее время у них было плохо, отсюда все и проблемы. ― Зачем ты согласился прийти?       ― Нам нужно поговорить, ― бесцветно заметил Аоне. ― В школе этого не сделать, на тренировке тоже, а ещё все смотрят и постоянно охают, как я начинаю говорить.       Футакучи рассмеялся.       ― Ну, не удивительно, ты же у нас такой «болтливый» парень, ― усмехнулся он, тяжело выдыхая. Плохо, что Аоне пришёл ― они сейчас опять натворят кучу всякой ерунды, а потом будут мучатся, ночами не спать и ежесекундно проверять телефон не пришло ли сообщение, не пропущен ли звонок от кое-кого важного. Хотя, может, это только у него так было последние недели... Футакучи поднял глаза. ― Говори, раз хотел. Я слушаю.       Аоне подошёл поближе, протянул ладони, всем своим видом говоря о том, что хочет получить в своё распоряжение его. Кенджи недоверчиво прищурился, огляделся: на улице перед их магазинчиком было пусто, никаких курьеров они пока не ждали, если верить записям мамы, разве что покупатели зайдут, ну так из-за прилавка они могу и не увидеть их. Футакучи нахмурился, смущённо потянув вперёд свои руки, заметно напрягшись, когда пальцы Аоне вплелись в его, лишая и шанса на побег ― теперь поговорить придётся в любом случае, ведь даже уши закрыть нечем в случае чего.       ― Мне стоит извиниться, ― с ходу и без предупреждения начал он с самого главного, нахмуриваясь и опуская голову. Футакучи захотелось приподняться на цыпочки и боднуть его белобрысую бестолковую головушку, ― ну кто вообще извиняется после того, как набрасывается с поцелуями на лучшего друга, да ещё и ответ на это получает? ― но он сдержался, решив сперва послушать, что ещё скажет это чудо природы. ― Я не должен был целовать тебя без разрешения…       ―…но я разрешил, ― натянуто улыбнулся Футакучи. Что-то ему подсказывало, куда дует ветер и о чём будет «разговор», ― и только подумай сказать, что это не было тем, чего хотели мы оба.       Аоне поджал губы, замотав головой с таким видом, будто бы его раскрыли и он теперь спешно искал другую стратегию. Футакучи тяжело вздохнул. Вот именно поэтому он и не хотел разговаривать.       Поцеловались они случайно, конечно, если такое может быть «случайностью» и это после вопроса: «Можно я тебя поцелую?», и последовавшего за ним согласия. Поначалу это было шуткой, не больше чем любопытством, ― Кенджи списывал всё ещё и на переизбыток сахара в крови, давшего ему в голову: они в тот день как раз наелись конфеток из сладкой бобовой пасты, ― но потом ситуация вышла из-под контроля, и пятый поцелуй Футакучи воровал уже вполне самостоятельно.       Стыдно вспомнить: они шли домой, когда Таканобу, пялившийся на него весь день и вечер больше обычного, предложил нечто подобное. Футакучи сперва расхохотался, потом спросил серьёзно ли он, но когда не нашёл и тени улыбки на лице друга, понял, что всё серьёзнее, чем он думал, и за каким-то чёртом согласился. Аоне поцеловал его быстро, лишь коснувшись губ губами, при этом раскраснелся так, словно сделал нечто очень развратное. Футакучи так понравился его вид, что он попросил ещё, на этот раз получая касание, продлившееся чуть дольше. В третий раз, снова попросив, он попробовал лизнуть губу Аоне, удивив его этим так сильно, что бедолага отшатнулся в сторону, страшно вытаращился на него и стало казаться, что он вот-вот завопит, дескать, насилуют, спасите-помогите. Страх и остолбенение прошли быстро, и четвёртый поцелуй оказался слаще предыдущих: Аоне не шугнулся, когда Футакучи попробовал сделать снова то же, что и в предыдущий раз, терпеливо ждал, стоял согнувшись, жмурился и морщил нос, но всё ещё не мог расслабиться и поддаться своему желанию ― странно, что вообще на него напало?.. Кенджи на секунду, самую малость, задумался о том, что может зря они это затеяли, но передумал быстро, когда в наглом жесте притянул его за ворот футболки, закинул руки на шею, прижался и сделал всё так, как хотел сам ― неторопливо смял его губы, не словами, языком тела, подсказав что следует сделать, скользнул языком в рот Аоне, целуя его так, словно бы делал это каждый день по несколько раз. Было сладко до дрожи, и дело вовсе не в бобовых конфетках ― поцелуй оказался волнующим, будоражащим и нестерпимо хотелось, чтобы он не заканчивался. Никто их не видел, и темнота развязывала руки, может, они бы продолжили, кто знает насколько низко смогла бы сползти широкая ладонь Аоне с его поясницы, но не дать совершить «что-то» ― глупость или лучшее, на что они были способны ― помог всплеск рассеянного света, лизнувшего тротуар вдалеке. Они отскочили в разные стороны, тяжело дышали, пялились друг на друга, не решаясь сказать хоть что-то. В такие моменты Футакучи любил молчаливость Аоне больше, чем когда-либо, и в тот день он, уподобившись его привычке, откликнулся только в момент прощания, пожелав доброй ночи, но не сказав, что не жалеет ни о чём.       С того дня началась их странная молчаливая война. Аоне держался поодаль, словно бы боялся или его самого, или того, что может накинуться ― то, что ему понравилось случившееся, было очевидно, прижимавшийся к нему Кенджи понял всё без каких-либо подсказок. Сам он тоже не спешил обсуждать поцелуи: как раз наклёвывался конец семестра, свалившееся на него капитанство изматывало, как и без конца пытающийся его наставлять Камасаки, уже сидевший в печёнках. И так незаметно начались каникулы, а они всё молчали. Теперь стена должна была рухнуть, но что-то пошло не так. Футакучи знал, что Аоне даст заднюю: это он только с виду грозный гризли, а на деле милее плюшевого мишки. Он знал, что в пресловутом «разговоре» услышит, что этого всего не должно было быть, что они погорячились и поспешили ― да, может, и так, но за всё время, за все бессонные ночи и неотправленные, скапливающиеся в «черновиках» сообщения, Футакучи кое-что успел понять. Осталось только донести это до Аоне.       ― Это было неправильно, ― потупив взгляд, протянул он. Вид у него был такой трагичный, что хотелось прямо сейчас подтянуть к себе его бестолковую голову и заверить, что всё совсем не так, как он думает. ― Если кто-то…       ― Я тебе нравлюсь?       Аоне удивлённо моргнул, чуть отшатнувшись в сторону. Футакучи кровожадно улыбнулся ― фиг ему, а не побег, теперь его же оружие, их сцепленные пальцы, сыграли против него и никуда от вопроса не деться.       ― Нравишься, ― после недолгого молчания, кивнул Аоне. Кенджи прикусил щёку изнутри, чтобы не начать улыбаться до ушей. Был, конечно, ещё один момент, наверняка, не играющей роли, но стоило прояснить всё, прежде чем разговаривать дальше.       ― Ты уверен, что это не потому, что мы знакомы с самого детства? ― тщательно подбирая слова, спросил Футакучи. Аоне с готовностью помотал головой. ― Ладно. Скажи, может, есть что-то ещё? Чего ты хочешь ещё, кроме как очернить лучший поцелуй в моей жизни, назвав его ошибкой?       Аоне удивлённо моргнул, недоверчиво уставившись на смущённо разрумянившегося Кенджи.       ― Правда?       ― Про ошибку ― точно не правда, ― буркнул Футакучи. ― Про поцелуй правда. Я удивился, когда ты сделал это, сперва даже испугался, но неприятно мне не было, ты и сам это понял, я думаю. Не ожидал ничего подобного от тебя, но в тот момент почему-то обрадовался, что твой первый поцелуй украл я, а не какая-то девчонка ― довольно эгоистично звучит...       ― Девчонки меня боятся, ― смущённо буркнул Аоне. Футакучи умилённо прыснул. Он огляделся по сторонам, привстал на цыпочки, потянув его руки вниз.       ― Они глупые, совсем не знают тебя. Но мне же лучше… Поэтому ты решил попробовать поцеловаться со мной? Потому что я тебя не боюсь? ― он снова воровато присмотрелся к улице, проверяя идёт кто-нибудь или нет, плюнув на всё, потянулся вперёд, делая то, что хотел повторить с того раза на улице. Аоне отпустил его руки, обнял, прижимая к себе бесстыдно прижавшегося к нему Футакучи. Он целовал не так, как в последний раз, делал это скованнее, боязливо, готовый в любой момент отстраниться и сделать вид, что ничего не было. Его тело под ладонями отзывчиво плавилось, не желая, чтобы всё заканчивалось, но выбранное время и место не было лучшим ― с улицы послышался шелест автомобильных шин, унёсшийся дальше по дороге, но этого хватило с лихвой, чтобы Аоне с Футакучи отскочили друг от друга. Не удачная, конечно, мысль: целоваться в таком месте, но это, пожалуй, было нужно, чтобы расставить всё по своим местам. Кенджи облизнулся, сделав это специально, чтобы Аоне обязательно за ним проследил, и негромко спросил: ― Теперь понятно, что я обо всём этом думаю?       Аоне молча кивнул. На его лице Футакучи заметил лёгкую расслабленную улыбку ― целое достижение по его меркам, а ещё довольно милое зрелище.       ― Я поцеловал тебя не потому, что ты не боишься, ― ответил он. ― А потому, что хотел сделать этого с тем, кто мне нравится. По-настоящему, и уже давно.       Кенджи удивлённо приоткрыл рот, почувствовав, что лицо его начинает пылать. Аоне смотрел на него с такой убивающей нежностью, что даже не верилось в то, что это действительно происходит. Становилось не по себе, почему-то воздух вдруг потяжелел и стало совсем уж жарко. А ещё захотелось поцеловать его снова, стереть эту странную улыбку с его лица и в отместку заставить тяжело дышать, вздрагивать, когда он залезет ему под футболку и станет касаться кожи. Футакучи быстро замотал головой, прогоняя все неуместные сейчас мысли.       ― Так, всё, хватит! Это уже слишком смущающе, все эти сахарные разговорчики, ― пряча пылающее лицо за руками, взмолился он, делая быстрый разворот на месте. ― Посиди-ка тут, я сейчас вернусь. Чая принесу, и ведь так до сих пор не написал парням, что с тренировкой не выйдет. Надо исправить, а то потом устанем слушать нытьё.       ― Хорошо, ― согласился Аоне, взглядом найдя небольшой стульчик аккурат среди крошечного островка зелени растущих по соседству мирта и пока не зацветшей гортензии. Футакучи весело фыркнул, подумав о том, как такому соседству подходит Аоне ― тишина и спокойствие, а вместе с ними преданность и признание, удивительное совпадение. ― Я подожду тебя здесь.       Кенджи согласно покивал, выбираясь обратно в дом. Долго заставлять его ждать он не собирался: было ещё несколько вещей, которые стоило бы узнать до возвращения мамы домой, а уже вечером, раз уж вечер свободен от волейбола, сделать так, чтобы только начавшиеся летние каникулы стали самыми лучшими в их с Аоне жизнях.