***
Последнее время дома слишком тихо: не шумит соковыжималка, не пыхтит плита, создавая совершенно космические пышные блинчики, не щёлкает тостер, подбрасывая, как на батуте, загорелые тосты-прыгуны. Последнее время дома пахнет по-другому: таблетками, жжёными спичками и пахучим алкоголем. Атсуму всякий раз морщится, жалуется Осаму, тот только безразлично разводит руками и говорит, что нужно подождать ― что или кого, Атсуму не знает, но терпеливо ждёт, ведь так сказал Осаму. ― Посмотрим сегодня фильм про рейнджеров? ― прикусывая кончик карандаша, лениво тянет Атсуму. Домашняя работа всё никак не хотела решаться. ― Посмотрим, ― соглашается Осаму, крутя в пальцах линейку. ― И попкорн сделаем? ― Много будет, ― как всегда холодно, парирует Осаму. ― Да, ты прав, как полежит он невкусный становится, ― соглашается Атсуму, приглядываясь к тому, что делает Осаму. Часть задач решена, осталось немного, всего три, те же, что и в его тетради. ― Папа сегодня задержится? Осаму пожимает плечами, поднимает голову и смотрит на стоящие в бумажном пакете бутылки у входной двери. Он коротко вздыхает, качает головой и смотрит на брата, усердно выводящего рожицу на полях учебника. ― Нам хорошо вдвоём, ― тихо, словно боясь, что за это его накажут, говорит он, смотря прямо в глаза брата ― точь-в-точь как у него, только немного светлее. Атсуму поднимает голову, любуется своим рисунком, довольно скалится и смотрит на брата. ― Ага, хорошо. Я всегда буду рядом с тобой, Саму. Осаму улыбается, щурится и кивает, уже предвкушая вечер с фильмом про рейнджеров и миской попкорна, которого будет слишком много для него одного.***
― Дай вытру, ― Осаму достаёт из аптечки антисептик, бинты, укоризненно смотрит на расквашенный нос брата, цокает языком и качает головой. ― Как умудрился? ― А то ты не знаешь? ― огрызается Атсуму, недовольно охая и закатывая глаза, когда по рассечённой брови, слизывая остатки запёкшейся крови, скользит смоченный бинт. Антисептик щиплется, бровь кровоточит, Осаму кривит лицо. ― Он сказал, что я псих. ― Ты не псих, ― безэмоционально парирует Осаму, берясь за его нос и разбитую губу. ― Мы это уже обсуждали. Как и то, что ввязываться в драку с теми, кто сильнее тебя в одиночку не стоит. ― В том-то и дело, что я был не один! ― практически закричал Атсуму. ― Ты же был со мной, ты сам всё видел! Чёрт… Ненавижу. Всех их. Никто мне не нужен. Кроме… Он смотрит на брата, кусает губы ― настроение портится само собой, если он не видит, как улыбается Саму. Сейчас он слишком зол на него, слишком расстроен и болен. Раны Атсуму ― его раны. Боль Осаму ― боль Атсуму. Они связаны слишком тесно. ― Не горячись. И не заводись, больше не лезь в драку, ― просит, нет ― умоляет Саму, с горечью разглядывая изуродованное лицо, теперь так не похожее на его. ― Прошу. Это просто слова, ты же знаешь. Мы вместе навсегда. ― Знаю, ― качает головой Атсуму, прикладывая ладонь к лицу. Осаму наконец-то улыбается ему; щёки брата горячие, пылающие краской, словно его хлестали по лицу. ― Мы с тобой… В дверном замке щёлкает ключ, слышится тихий скрип. Вернулся отец; Атсуму быстро закрывает аптечку, лишнее сметает под диванные подушки, падает лицом вниз на диван ― его накажут, если увидят, что он пытался подлечить разукрашенную физиономию. ― Сын? Спишь? Отец постарел, его глаза, как и в тот день ― мертвы. Он стоит у дивана, смотрит на вытянувшегося Атсуму, на оставленные на журнальном столике таблетки в пузырьке с рыжей этикеткой, на ленту бинта, выкатившегося из-под диванной подушки. Он скорбно вздыхает, чешет залысины, скользя на кухню. В принесённом им пакете стеклянный гром бутылок и шелест упаковок с готовой едой. ― Опять будет пить, ― презрительно фыркает Осаму, выглядывая из-за стены. ― Ему тяжело, ― сухо хрипит Атсуму. Саму удивлённо вскидывает брови, словно бы спрашивая, а легко ли им. ― Столько лет прошло, ― бесцветно выдыхает он. Атсуму кривит губы в усмешке, переворачивается на спину, пялясь в грязный пятнистый потолок. Он закрывает болящее лицо рукой, глаза прячет в сгибе локтя, погружая себя в густую темноту из которой слышится голос ―точь-в-точь как его, только тише: ― Я рядом, Тсуму, не бойся, я всегда буду рядом. Ты не один. Атсуму с трудом сглатывает, кивает и проваливается в забытьё. Он знает, и временами именно это ненавидит больше всего.***
Последнее время Осаму скучно. Их жизнь, словно свернув не туда, стала идти в гору: новая школа, новые знакомые, новая женщина в доме. Исчез запах гари, солнечные зайцы съехали, отправившись следом за горой пустого стекла, куда-то подевалась вся пыль, заиграло радио, обещающее по воскресеньям рецепты лимонных тарталеток. Атсуму всё чаще задерживается где-то, а когда возвращается ― сияет, как зеркальные лезвия ножей на их чистенькой кухне. Осаму это не нравится. ― Саму, Саму, где ты? ― Атсуму заглянул в их комнату, уставился на кровать, не заправленную им с утра, задумчиво хмыкнул, пожал плечами. На всякий случай он проверил ванную, наконец, обнаружив брата там. ― А вот и ты! Слушай, чумовая новость просто! Осаму смотрит безынтересно, сдувает с ладони пену, разглядывая брата, увлечённо ёрзающего на бортике, пытающегося достать из рюкзака что-то и показать ему. ― Что ты принёс? ― бесшумно, схлапывая пузырьки пены, он погружается в пену по самый нос. ― Наш клуб устраивает вечеринку! И я приглашён! Мглистые глаза Осаму щурятся. ― Ты приглашён, ― с нажимом повторяет он, кажется, немного обиженно. ― Да, но это не помешает мне взять тебя с собой, ― улыбнулся Атсуму. ― Прикинь как ловко мы с можем разыграть ребят! Приду вроде бы я один, а тут ты, вот смеху-то будет!.. Осаму холодно смотрит на брата. ― А ты уверен, Тсуму? ― его голос звенит; шуршат пузырьки пышной пены, медленно тая. ― Твоя жизнь только стала налаживаться, ты не боишься?.. Губы Атсуму кривятся, он нервно ведёт мокрой ладонью по волосам, смахивая с пальцев пену и капли воды. ― Н-нет, боятся нечего, ― твёрдо сказал он. ― Давай появимся там, уверен, нам понравится! Ну, что скажешь, Саму? Осаму молчит, нехотя жмёт плечами ― решение уже принято, что толку спрашивать. Атсуму расплылся в счастливой улыбке ― Осаму это не нравится.***
― Эй, ты зачем позвал этого? ― А ну… Он же вроде как в клубе, почему нет? ― Да он же чокнутый, вообще не в своём уме! Сам с собой разговаривает постоянно! ― Ну-у-у, не будь так строг, у парня с детства жизнь не заладилась: сперва мать померла, потом батя всё время пил, лупил его так, что живого места не оставалось, потом вроде как одумался, с бабёнкой какой-то сошёлся, ну и жизнь у паренька наладилась, так что чего бы его немного не порадовать, а? О, тихо, он идёт. Давай тему сменим, и очень тебя прошу: давай без всего этого, ага? Ты ничего не знаешь, я ничего не говорил! Эй, Тсум-Тсум, как жизнь? Атсуму улыбается, косит глазом на Осаму, скучающе смотрящего сквозь всё вокруг. ― Привет, спасибо, что пригласили! ― жмёт руки приятелям Атсуму. ― Ничего, что я не один пришёл? Не очень люблю, знаете ли, оставаться в одиночестве. С детства привычка такая… Несколько взглядов, одинаково удивлённых и колких, смотрят на пустое место рядом с Мией Атсуму, указывающим на пространство подле себя. Хозяин вечеринки локтем поддевает остальных, приветливо скалится, кивает и пихает в руки гостя стакан ― один, потом второй, точь-в-точь как первый. ― Да вообще не вопрос, ― Атсуму хлопают по плечу так, что выбивает дух. ― Веселитесь… Гремит разномастная музыка, у бассейна в бикини танцуют девчонки, в воде развернулась нешуточная битва за резиновый мяч. Мия Атсуму, зажимая два стакана в руках, сидит на краю клумбы, зачарованно пялясь на происходящее. Его губы безмолвно шепчут что-то, на два голоса ведя диалог, негромкую перепалку, как и обычно, оканчивающуюся одной и той же фразой: ― Я всегда буду с тобой, Тсуму. Всегда, ничего не бойся. И Атсуму не боится.