Счастливая жизнь.

Глава 10. Розовая жизнь. (Ань Юмин — Ковен Бен, актёр, Гонконг). Несколько раз в году Ань Жюле навещал свою семью. Раз в несколько месяцев вся семья собиралась вместе, и Ань Жюле, как самый младший, не мог не присутствовать на семейных сборищах. Его родной дом находился в Тайбэе, совсем недалеко от центра, однако, он предпочитал жить отдельно… И причина была предельно проста: вся семья, от мала до велика, давно знала, что он гей, мало этого, знала так же, что когда-то он из-за мужчины пытался покончить с собой. Конечно, это было давным-давно, в далёком прошлом… По той же причине и отношения с отцом были как огонь и вода, полный антагонизм и взаимное неприятие. Однако, в последнее время отношение к нему несколько поменялось, потому что в семье появилась ещё одна паршивая овца. Выяснилось, что и его тан-гэ (двоюродный старший брат по отцу) Ань Юмин тоже предпочитает долбиться в очко. Ну долбится, и ладно, разве сейчас легко найти хорошую женщину? Но кто бы мог ожидать, что он склонит к однополой связи бармена, похоронившего жену и оставшегося с малолетней дочкой на руках. Когда дядя узнал, с ним удар случился, а двоюродный брат вдобавок бесстрашно раздувал огонь: — А ты считай, что ту девочку родил я, она станет частью нашей семьи и родит тебе много внуков, разве это плохо? И дядю прихлопнуло во второй раз. Говорили, что у него был и третий удар, и четвёртый. Ань Жюле не знал, должен ли он одобрить упорство старшего кузена, но надо отдать должное, всё-таки дядя обладал удивительной волей к жизни. Сначала старший кузен скрывал свою ориентацию, теперь, когда всё открылось, он стал дерзким и вспыльчивым. Говорили, что он никогда не одобрял своего старого отца, порицавшего младшего кузена за неподобающую ориентацию, и гордившегося собственными хорошими генами, которые, как мост между поколениями, послужили доброму делу рождения нормальных сыновей… Гордый отец не ожидал, что в конце концов его собственный сын безжалостно всадит ему такой вот нож в спину, застигнув врасплох. Ань Жюле пытался разузнать, зачем старший кузен всё-таки «раскололся» и расстроил старого отца, но тот легкомысленно отмахнулся: — В его почтенном возрасте небольшие потрясения полезны, они стимулируют сердечно-сосудистую деятельность и продлевают жизнь. Ань Жюле тоже посмеялся: — Тогда, не должен ли я по твоему примеру сознаться и рассказать обо всех своих прошлых делах? Старший кузен неожиданно стал серьёзным: — Не вздумай, это коснётся непосредственно четырёх жизней зрелых людей в двух семьях. Под двумя семьями подразумевались семья Ань и семья Ли, не из местных, в которую сестра матушки Ань вошла после замужества. Две семьи… — Забудь об этом, ты слышал о проблеме в прекрасном семействе Ань — Ли? Вообще-то, после того, как старший кузен вырвался вперёд на порочной дорожке, Ань Жюле надеялся, что теперь визит в семью будет проходить не столь тягостно. Он не ожидал, что как только он войдёт в гостиную, его встретит такая мрачная атмосфера, словно в семье кто-то умер. Две семьи, Ань и Ли, присутствовали в полном составе. Среди них была и госпожа Ли, сестра-близнец матери Ань Жюле, и выглядела она так, будто враз постарела на много лет. Припав к сестре, госпожа Ли безудержно рыдала на её груди, рядом сидели в креслах трое почтенных мужчин и мрачно курили. Что это за спектакль? Ань Жюле замер в оцепенении, к нему подошла служанка, тётушка Сюй: — Добро пожаловать, молодой господин. — Да. Семья Ань имела небольшой торговый бизнес, приносивший стабильный доход. Это было одной из причин, почему Ань Жюле не был стеснён в средствах и мог с юности безрассудно своевольничать и делать всё, что в голову взбредёт. Семья Ли была намного беднее, и судьбы сестёр-близнецов, одинаково вышедших замуж, сложились совершенно по-разному. Увидев Ань Жюле, матушка Ли просияла и тут же встала, протягивая руки ему навстречу, как будто увидела любовь и надежду всей своей жизни: — Сяо Ле, как давно мы не виделись, позволь твоей тёте полюбоваться на тебя… — … Он никогда не был близок с семьёй Ли, откуда вдруг взялись такие бурные родственные чувства, просто непостижимо? Что-то тут нечисто. И что стоит за всем этим? Ань Жюле сдержанно улыбнулся тетушке Ли и послушно ответил: — Здравствуйте, тётушка. — Мы так давно не виделись, чем дальше, тем лучше у вас идут дела, ах, совсем не так, как в нашей семье… В такой на редкость благоприятной семейной атмосфере ему совсем не хотелось выслушивать её проблемы, и он прервал её тоном, как в костюмированной драме: — Почему же? Ведь у брата Яна тоже всё хорошо. Кто его дёрнул за язык, как только тётушка Ли услышала это имя, она вновь разразилась такими рыданиями, какими обычно в восьмичасовых вечерних сериалах преданные дочери оплакивают своих безвременно почивших родителей: — О, я несчастная! Я вышла замуж за нищего, бессильного мужа, который не может заработать денег, родила единственного сына, и он сбился с пути, попал в тюрьму, а теперь, о-о, теперь он вышел с больной печенью… Он всё, что есть в моей жизни, если бы я могла, я вырезала бы всю свою печень и отдала ему, но как назло… — … «Кто-нибудь объяснит мне, что происходит?» К счастью, старший кузен был в курсе событий, он подошёл к Ань Жюле и тихо объяснил: — У твоего бьяо-гэ Яна (старшего двоюродного брата по матери) обнаружили цирроз печени, ему нужна пересадка, но у тётушки гепатит Б. (Гепатит В (Б) — это вирусная инфекция, преимущественно поражающая печень и приводящая к хронической прогрессирующей форме заболевания, носительству вируса, развитию цирроза и рака печени). — Вот оно что. Цирроз печени? Ань Жюле никак не мог представить себе этого… Надменного? Разнузданного? По отношению к этому мужчине он мог употребить только одно определение: «несгораемый мусор», «нетонущее дерьмо»; теперь он докатился до того, что ему требуется пересадка печени. «Эх, Ли Яоян, Ли Яоян, *вот и пришёл твой час». Он внутренне застонал, как же не хотелось расспрашивать о подробностях болезни. Семья Ли состояла из двух почтенных человек. Отец Ли, всегда относившийся к сыну с презрением, пропыхтел: — Умрёт, и ладно, он все эти годы только и делал, что грешил. Не в бровь, а в глаз. Ань Жюле сразу захотелось поставить лайк этому образцовому отцу. Матушка Ли взвыла: — Это мой ребёнок, которого я вынашивала под сердцем девять месяцев и родила в муках! Если бы не этот бесполезный отец, разве он опустился бы до преступления… «Нет, нет, нет, конечно, таков его характер, я вот от рождения тоже должен был стать злодеем». Ань Жюле сжал своё левое запястье. Из всей семьи только его старший кузен по отцу знал, какие «особые отношения» связывали его с Ли Яояном. Ань Юмин оттащил Ань Жюле в сторону и напомнил: — Подожди, о чём бы тётушка ни попросила, ты не должен соглашаться, понял? Ань Жюле в общих чертах понял, в чём дело. Для донорства печени требовалось обследовать пять кровных родственников или родственников по браку. Видимо, в семье Ли никто не подошёл, и это заставило задуматься о семье, с которой прежде не хотели иметь ничего общего, о семье жены. Матушка Ли и матушка Ань — сёстры-близнецы, это самое близкое родство, следовательно, высока вероятность, что именно печень Ань Жюле подойдёт. При условии, что он не будет трахаться днями и ночами. Разумеется, матушка Ли завыла с новой силой: — Сяо Ле, твой брат Ян с детства тебя любил, ты же не допустишь, чтобы он болел? Ты не мог бы пройти обследование, подумай об этом… Ань Жюле пожал плечами: — Хорошо, я выберу день и обследуюсь, если моя печень подойдёт, нет проблем. Все были потрясены, как легко и быстро уладилось такое серьёзное дело, как будто в закусочной взяли и заказали порцию свиной печёнки. У матушки Ли от волнения подкосились ноги, и она едва не упала перед Ань Жюле на колени, он поспешил поддержать её. — Не надо, не надо, — проговорил он вслух, а про себя продолжил: «если бы ты знала, какие «особые» отношения связывали меня с твоим сыном, ты бы сейчас не падала передо мной на колени, а отвесила бы мне хорошую оплеуху». Матушка Ань, конечно, была привязана к своей сестре, но Ань Жюле её родная плоть и кровь. — Сяо Ле, ты хорошо подумал? — Это всего лишь предположение, что у меня всё нормально с печенью, возможно, после обследования мне самому придётся искать донора, — отшутился он. (Печень запускает процесс выработки тестостерона в организме, который и является основной движущей силой потенции мужчины. Подробнее гуглите). Матушка Ань рассердилась: — Какой же ты ещё ребёнок! Как бы то ни было, но матушка Ли обрела надежду, а отец Ань, хоть и был против, но надеялся, что у его сына достаточно здоровья, чтобы трансплантация** не погубила его. Всё-таки этот ребёнок любит сестру-близнеца его жены, даже если у них не сложились отношения, нельзя сбрасывать это со счетов. Раз сын согласился, теперь не поддержать его было бы совсем не по-человечески. Зато Ань Юмин сильно расстроился, он никак не мог повлиять на старшее поколение, он только снова оттащил Ань Жюле в сторону и проговорил: — Да ты просто святой, тебе мало того, что он разбил тебе сердце, теперь ты отрежешь ему кусок печени, потом ему понадобится твой желудок, лёгкие, почки, может, ты позволишь ему всего тебя выпотрошить? Ань Жюле остановил его жестом руки: — Моя печень все эти годы страдала, поэтому трудно сказать, подойдёт она или нет. Что касается того… что происходило тысячи лет назад, дорогой мой брат, то у тебя слишком хорошая память, а я вряд ли начну каждый день принимать «Гинго Билоба». (Гинго Билоба — реликтовое дерево, на основе которого изготавливают препараты, улучшающие память и вообще мозговую деятельность). Ань Юмин смотрел, как он то и дело ощупывает своё левое запястье, и думал: «хорошо бы так и было». Через N-ное количество лет имя Ли Яояна снова вошло в его жизнь, и это не могло не огорчать Ань Жюле, а больше всего огорчало то, что… За столь долгое время он даже забыл, как выглядит Ли Яоян, только некоторые не слишком приятные воспоминания ещё сохранялись где-то там, глубоко, где заканчиваются кровеносные сосуды, в самых крошечных и дальних уголках нервной системы; но стоило только слегка задеть один корешок, и болью отзывались все остальные. Ёбаная боль, кто бы мог подумать, что он до сих пор способен страдать по этому подонку. А может быть, ему просто было больно за себя, боль-но за свою потерянную юность, за лучшее время своей жизни, потраченное впустую на единственного возлюбленного, который этого не стоил. С тех пор в его жизни нет места любви. Слишком тяжёлый опыт. Порезав себе левую руку, он будто отрезал всё, что имеет отношение к сердцу. И говорить об этом он не хотел. *** Нельзя сказать, что донорство печени такое уж большое дело, но нельзя сказать и что маленькое. Когда пришли результаты обследования, неожиданно оказалось, что печень Ань Жюле в полном порядке. Ань Жюле думал, что за все те годы, что он трахался ночами напролёт, он уже давно прохлопал свою печень, но не предполагал, что его печень составит неожиданную конкуренцию ебливой барыне хризантеме и окажется более выносливой. Его дядя обрадовался и сразу подписал письменное согласие на трансплантацию: «Хорошо, пусть будет донором». Но став донором, Ань Жюле не хотел, чтобы Ли Яоян узнал, что это его печень пересадят ему, что это он спас его жизнь. Поэтому он потребовал от всей семьи, чтобы этот факт был скрыт от реципиента (получатель донорского органа). Все восхваляли его за то, что он совершает благодеяние, оставаясь безвестным, это так благородно, и он достоин звания настоящего мужчины; даже отец Ань на сей раз закрыл глаза на нетрадиционную ориентацию своего сына и отныне изменил своё отношение к нему. В конце концов, мужчины семьи Ань обладают настоящим мужеством. Из всей этой семьи только кузен Ань Юмин знал, что Ань Жюле просто не хочет иметь никаких отношений с тем человеком. Ань Юмин не любил матушку Ли, мать-неудачницу, которая только и смогла, что произвести на свет эту мразь Ли Яояна. Он не любил ни её, ни всю нищую, алчную семью Ли, да и за что любить людей, способных ради копейки довести до смерти мужа, не говоря уже о жене? Время от времени она просила помощи у сестры, на этот раз вот даже печень попросила пожертвовать. Вся проблема в том, что Ань Юмина до жути бесила вся эта ситуация, но он не мог ни на что повлиять; вся семья одобрила, и что он мог поделать? Ань Юмин буквально лопался от негодования и целый день бранил Ань Жюле за его чрезмерную отзывчивость, «эх ты, святой идиот, ты хоть сто раз умри ради них, никто тебе спасибо не скажет!» На что Ань Жюле только безразлично посмеялся: — Ай, брат, ты не понимаешь, меня это совершенно не напрягает. Тётушка присосалась к нашей семье, как рыба-прилипала, и это длится не день или два. Полагаю, одной просьбой о печени дело не ограничится, впереди долгий период реабилитации, так что покоя никому не будет. Какая мне разница, помогать ли чужому человеку, или моему двоюродному брату? Опять же, тут есть и некие чувства. Пусть даже потом возникли неприятные моменты, но в детстве они играли вместе втроём, вместе проказничали, влипали в истории. В этом разговоре Ань Юмин так и не смог найти достаточных возражений. Его младший кузен внешне казался бессердечным, а на деле был крайне ласковым и всегда защищал свою семью. На самом деле, когда матушка Ань тоже всё обдумала, она не раз спрашивала Ань Жюле: — Сяо Ле, если ты всё-таки передумаешь, ничего страшного, мама пойдёт и скажет им… — Успокойся, это пустяки. Он действительно считал всё происходящее несущественным и не волновался о предстоящей операции, как пройдёт, так и пройдёт. Единственное, что заставляло его просыпаться посреди ночи от рвотных позывов, это то, что он приносил себя в жертву дрянному человеку. Он не хотел знать, как возникло заболевание Ли Яояна, как его диагностировали, как он проходил обследование и готовился к операции, и прочие трали-вали. Менее, чем за месяц Ань Жюле устроил все свои дела, чтобы войти в операционную и выйти в общей сложности через семь часов. Он был наслышан о Чжи Дао, как об известном в авторитетных кругах враче, и после уик-энда примчался, чтобы отрезать кусок печени и тем самым одним ударом подтвердить своё чувство долга. Он очнулся в отделении восстановительной терапии, наркоз ещё не прошёл, и он пока не чувствовал боль. Медсестра подошла к нему с улыбкой и сказала: — Врач сказал, что у Вашей печени прекрасный розовый цвет. Должен ли он поблагодарить доктора за комплимент? Ань Жюле частенько слышал приятные слова в свой адрес, но в большинстве случаев люди хвалили его соски, член, анус и так далее, но печень… Впервые в жизни. Пожалуй, розовая жизнь звучит не так уж плохо. Что же касалось положения реципиента, оно ему было глубоко безразлично, он только спросил у врача: — Теперь у меня на животе шрам, можно будет потом найти профильного врача, чтобы убрать его? И что я раньше об этом не подумал, вот я дурак, и зачем я это сделал! А-а, теперь раскаиваюсь до смерти. Врач: — … За неделю, что он провёл в больнице, Ань Жюле все уши прожужжал об этом персоналу, сводя всех с ума. Но зацикливаться на этой проблеме бесполезно, остаётся только подождать, пока шрам сам собой зарастёт и побледнеет, а потом можно попробовать сделать лазерную шлифовку и посмотреть, что от него останется. Обследование Ань Жюле, больница, выписка, вся эта канитель заняла больше месяца, от бесконечного нытья уже дышать было больно, и он, наконец, вернулся домой. Он попросил мать вернуть ему телефон, и как только включил, непрерывной чередой пошли похабные рингтоны входящих сообщений. Отец позеленел, будь это раньше, он бы в злобе схватил палку и выгнал бы его из дому, теперь же с небывалой терпимостью сказал только одну фразу: — Наведи порядок в телефоне, хоть немного, прости, но рингтон у тебя ни к селу, ни к городу. В присутствии отца обычно дерзкий Ань Жюле нахамить в ответ не осмелился. Он вернулся в свою комнату, открыл раздел сообщений, где был целый ряд SMS от Сяо Гампа вперемешку с рекламными рассылками. Он лежал в больнице примерно десять дней, его телефон был конфискован матушкой Ань, и связи с подростком не было. В нескольких первых посланиях содержались обычные вежливые приветствия, но последующие шли непрерывной чередой, и в них всё больше проявлялось волнение и беспокойство… Он с улыбкой просматривал одно сообщение за другим. Интересно, это из-за того, что у него теперь не хватает куска печени, его сердце, прежде покрытое железным панцирем, не успело снова натянуть треснувшую броню и стало способно на умиление? И в этот момент он увидел сообщение с незнакомого номера, его содержание гласило: «Я знаю, что это ты. Ян». «靠». «靠靠靠». Ань Жюле немедленно закрыл сообщение, а номер отправил в чёрный список, потом ринулся в туалет, промыл глаза и только после этого вышел. Он перезвонил Ду Яньмо, сигнал не успел пройти и двух раз, как на том конце подняли трубку: — Господин Хризантема! Тигриный рёв, донёсшийся из трубки, взрывной волной сотряс субтильное тело Ань Жюле, и он решил без предисловий перейти к сути дела: — Я попал в больницу. На том конце словно подпрыгнули от испуга и спросили: — Ты заболел? — Нет, я пожертвовал кусок печени одному несчастному бедняку. — В какой ты больнице? Ань Жюле улыбнулся: — Я давно уже выписался, теперь буду отдыхать дома, наверное, месяц. Упомянув об этом, он невольно вздохнул, впереди целый месяц воздержания, а он даже не взял с собой никаких личных вещей, подумав, что занятия самоудовлетворением всё равно вызывают в нём отвращение к такому «недосексу». На этот раз Ду Яньмо молчал очень долго, так долго, что Ань Жюле даже подумал, что возникли неполадки со связью. — Алло, алло! — Почему ты мне ничего не сказал? — несмотря на прежнюю, ровную интонацию, от его фразы исходила такая печаль, что в голове Ань Жюле сразу возник образ грустного коня, взволнованно потряхивающего гривой. «Странно, кто ты такой, и почему я должен тебе говорить об этом?» Меньше секунды длился бунт, и сейчас же пришли на память многочисленные тревожные SMS-ки, накопленные в отделении переписки его телефона. Его стальное сердце вновь наполнилось умилением. Он вздохнул и ответил: — Ситуация экстренная, у одного моего родственника возникли проблемы с печенью, и я стал донором. Он сказал это так легко, как будто рассказывал о том, как увидел у дороги кого-то голодного и бросил ему кусок булки, так, мимоходом, и у него от этого не болит и не чешется. Тем не менее, это печень, он отдал часть внутреннего органа, одного из пяти, от которых зависит жизнь человека. — Господин Хризантема. — Да? — Пожалуйста, цени себя немного больше. Что? Как? Ань Жюле в полном замешательстве ответил подростку на несколько вопросов о своём самочувствии, после чего Ду Яньмо сразу отключился. Ань Жюле недоуменно уставился на разогретый в руке телефон и подумал: как это он себя не ценит? Он очень и очень любит себя, все вокруг это знают. Он — Ань Жюле, самый бессердечный эгоист. Но когда он поделился недоумением со своей «любимой дочкой», разумеется скрыв, что Ду Яньмо его любовник, Цяо Кенан сразу ответил: — Он правильно сказал. Ань Жюле: — Как! Цяо Кенан: — Даже донором крови не каждый человек решится стать, а тебе, как так и надо, сказали «дай печень», ты и дал, и даже не поинтересовался, какие потом могут возникнуть осложнения. Если так легко можно отрезать кусок печени, тогда нечего бояться заболеваний печени. Ань Жюле почесал в затылке: — Ну, для меня так и есть, что печень, что кровь, никакой разницы, что кровь восстановится, что печень снова отрастёт. Цяо Кенан на другом конце закатил глаза: — Для тебя, вероятно, жертвовать жизнью нормально, но это жизнь, ей свойственна цикличность, через восемнадцать лет появится ещё один хороший парень, которому потребуется твоя помощь. Ань Жюле был потрясён: — Дорогой, ты умеешь читать мысли? Цяо Кенан недовольно цыкнул языком: — Я не умею читать чужие мысли, я просто слишком хорошо знаю, что ты за человек. Ты слишком легко к себе относишься, как к какой-то дешёвке. Ты боишься боли, и сам же ходишь рядом с болью. Даже я, когда узнал, что ты ложишься в больницу… А-а, ладно, что с тобой говорить, давай, поправляйся побыстрее, да наращивай кожу поплотнее. «О как» … — Joke, ты злишься? Цяо Кенан глубоко вздохнул: — Я злюсь? Разве я могу злиться на сучку? Кто я такой? Ань Жюле рассмеялся: — Ты святой, ты даже такую сучку, как я любишь. Цяо Кенан ещё более сердито: — Блядь, да я просто дурак! Ань Жюле грустно улыбнулся, за этот вечер уже два человека подряд пытались его перевоспитывать, он чувствовал себя странно и неприятно. Ань Жюле написал Ду Яньмо: «Рана не выздоравливает, болит и чешется, так мучительно». Ду Яньмо ответил: «Терпи». Ань Жюле постонал, поохал и снова написал: «Жопа тоже чешется, что делать?» Прошло довольно много времени, пока от Ду Яньмо пришёл ответ, опять только одно слово: «Терпи». Ань Жюле изобразил презрение, но тут же вслед за этим сообщением пришло следующее: «Нельзя играть «в пистолет», и фаллоимитатор тоже не годится, ты привык во время оргазма напрягать живот, вдруг шов разойдётся, тебе будет плохо». — … Ань Жюле подумал, что вот Цяо Кенан умеет читать чужие мысли, так это ещё что, тут есть кое-какие знатоки, разбирающиеся в тонкостях человеческого организма. Как бы то ни было, но в эти три недели Ань Жюле в родительском доме получил такой высокий уровень комфорта и ухода, какого не получал, наверное, никогда в жизни. Даже строгий отец проникся к нему небывалой доброжелательностью и зная, что его сын очень трепетно относится к своей красивой внешности, приобрёл для него коллаген, и вдобавок к нему свиные ножки, распорядившись, чтобы тётушка Сюй регулярно давала их ему в качестве укрепляющего средства. Ань Жюле возмущался: — Интересно, если бы раньше знали, что я могу стать донором печени, стали бы меня так бесчеловечно избивать в прошлом? — Твоя плоть страдает в любом случае, какая разница? — отвечал Ань Юмин, закатывая глаза к потолку. «О да, это точно». Ань Жюле поднял чашку с чаем, и Ань Юмин, увидев, что ногти на его руках покрашены ярко-красным лаком, невольно поморщился: — Опять? Ань Жюле раскрыл все десять пальцев и принял кокетливый вид a’la Сейлор Мун: — Ага, правда, красиво? — Почему бы тебе не объяснить своей уважаемой маме чётко и ясно, что гей — это не трансвестит? Ань Жюле рассмеялся и рассказал, что как-то раз он попытался объяснить, но бесполезно, мать только плакала в три ручья и лепетала: — Сяо Ле, перед своей матушкой ты можешь быть самим собой, для меня это не имеет значения. Ведь в самом деле, нельзя отрицать самого себя. И мне не важно, сын ты мне или всё-таки… дочь, мама всё равно любит тебя. — … Святые небеса, он что, должен растрогаться? Ань Жюле запрокинул голову и посмотрел в небо, в этот момент он мог только ответить: — … Хорошо. Он навсегда запомнил, как в те годы отец жестоко избивал его, и мать, всегда почитавшая супруга, решительно закрывала его своим телом, и надрывно кричала: — Ты бьёшь! Снова бьёшь! Это я родила сына! Он мой сын! Убей нас обоих и найди себе другую женщину, пусть она родит тебе другого сына… Вполне в духе ежевечерних сериалов, в то время матушка как раз увлекалась какой-то «Любовью» и тому подобными мыльными драмами, все её слова и жесты производили впечатление какой-то игры. Тем не менее, для матери это было совершенно искренне, в конце концов, Ань Жюле это понял. Его матушка была из тех невинных барышень, «глупость» которых Ань Жюле расценивал как идиотизм, врождённую ущербность, которую уже не исправить. Выйдя замуж за отца, она не знала даже, сколько стоит фунт риса — если нет риса, можно же есть булочки? *** Она на полном серьёзе говорила такие вещи. Ань Жюле в свою очередь был воспитан почти таким же. Гомосексуальность, гетеросексуальность, мать совершенно не разбиралась в этом, она только знала, что её сын не сможет жениться, и в который раз спрашивала его: — Сяо Ле, ты… может, ты выйдешь замуж? Маме так жаль, ах-ах… Ань Жюле: — … В то время была популярна другая историческая, костюмная дорама, и матушка Ань, естественно, была её преданной зрительницей. Однажды Ань Жюле попытался загримироваться в духе дорамы, а мама Ань увидела на его лице макияж и была так потрясена, что долго не могла прийти в себя. Потом она вдруг схватила его за руку и потащила в свою комнату, дрожа, раскрыла перед ним свой кейс с косметикой: — Сяо Ле, бери всё, что тебе нужно… Ань Жюле не знал, что сказать: — Не надо, я… Он не успел ничего объяснить, а мать расплакалась, кейс упал, вся косметика рассыпалась, и никто не стал её подбирать. Матушка Ань сжимала руки сына, а слёзы всё капали и капали из её глаз… Ань Жюле весь дрожал, мать, до этого момента не понимавшая наклонностей своего сына, очень огорчилась, ей было очень трудно, возможно, невыносимо… Однако, она старалась не показывать своих страданий. Несмотря на его неправильную ориентацию. Он тогда улыбнулся сквозь слёзы и подобрал флакончик розового лака для ногтей: — Мама, покрась мне ногти во этим. — Хорошо. Мама Ань вытерла слёзы и стала делать ему маникюр. Она красила ему ногти, сдерживая слёзы и постепенно успокаивая дрожь. Это заняло до-вольно много времени. Закончив, она улыбнулась, и на её щеках появились ямочки: — Красиво? Ань Жюле тоже улыбнулся: — Да, очень красиво. Таким способом мать показывала свою любовь к сыну, возможно, она делала это неправильно, но Ань Жюле принимал это. Хотя, в дальнейшем она несколько утратила связь с реальностью… Ну и пусть, мать уже не так молода, и он не хотел нагружать её излишними знаниями. Многие геи перед каминг-аутом готовят кучу объяснений и аргументов, изо всех сил доказывают семьям свою нормальность. Конечно, всё это правильно. Что касается Ань Жюле, он всегда говорил, что он не нормален, и этот факт незачем кому-то доказывать, так было и есть, и это правда. Он также не хотел, чтобы родители переваривали и осмысливали этот факт, ему нужна была только их любовь, потому что независимо от ситуации, они его родные люди, именно это и есть нормально. *** Всё тоскливое время реабилитации Ань Жюле проводил дома, в праздности и бездействии. Безвкусная диетическая пища, из специй был позволен только соевый соус, но Ань Жюле боялся, что рана от него потемнеет, и не осмеливался даже дотрагиваться до него. Он целыми днями рассматривал себя в зеркало и сокрушённо ахал: — Ах, ах, ай, ай… Тётушка Сюй как-то увидела и обеспокоенно спросила: — Молодой господин, что случилось? Ань Жюле только отмахнулся рукой с наманикюренными матерью ногтями: — А-а, ничего особенного, мне кажется, что жизнь в этом доме настолько монотонна, что член может просто исчезнуть от скуки, я вот хотел попросить посмотреть, есть он там или уже нет. Тётушка Сюй молча ушла. По мысли молодого человека, она просто старая и ничего не понимает. Однако, тяжелее всего была не пресная пища, а непереносимый зуд в заживающей ране; чесать он боялся из опасения повредить, нарушить красоту и потом сожалеть об этом всю жизнь. И ради красоты Ань Жюле непоколебимо терпел, отчаянно терпел, и поскольку над словом «похоть» тоже висел нож (в образном значении «похоть влечёт трагические последствия»), он тоже терпел. Когда терпение иссякло, он позвонил Ду Яньмо и как безумный закричал в трубку: — Трахаться, трахаться, я хочу, трахаться… Ду Яньмо с неистощимым терпением, снова и снова напоминал ему: — Ты должен быть осторожным, избегать инфекций, сбалансированно питаться, соблюдать режим работы и отдыха, больше спать, делать физические упражнения… И ещё тебе нельзя поднимать тяжести. Ань Жюле сердито фыркнул, это звучит так, словно он беременная женщина! — Откуда ты всё это знаешь? — Я гуглил. Отлично, снова Гугл, этот маленький негодяй так любит Гугл, ничего не признаёт, кроме Гугла. — Кстати, насчёт тренировок, уже скоро два месяца, как мы этим не занимались, как ты терпишь? Ты не завёл никакой интрижки? Глупое слово «интрижка». Ань Жюле шутил, ведь их связывает только секс, в конце концов, парень так молод, он только что лишился невинности, наверняка не вытерпел и нашёл себе кого-нибудь, иначе и быть не может. Однако, Ду Яньмо ответил: — Я сам это делаю. Как только Ань Жюле услышал, его озарило: — Как ты это делаешь? Дай мне послушать. — … Ду Яньмо не откликнулся, но Ань Жюле так скучал всё это время, еле-еле появилась возможность для сексуальной игры, неужели он так легко его отпустит? — Ну, сделай это для меня, я хоть послушаю, дома так тоскливо, я целыми днями только пью воду да хлебаю жидкие супчики, даже капли соевого соуса не добавляю, боюсь, что рубец потемнеет. А ты отказываешься, подожди, я вернусь и тоже сделаю это для тебя, ну, давай, не жмись. Ду Яньмо потеребил член через штаны, то мягко, то жёстко, получалось не очень, разве такое дело делается по заказу? И тут он представил перед собой мужчину, раздвинувшего ноги и ласкающего свой член, и мало-помалу смазка потекла из устья, делая ствол скользким, жаль, что рядом не было отверстия между ягодиц… Сфинктер Ань Жюле очень чувствителен, удовольствие спереди вызвало трепет сзади, словно его отверстие поглощало член; кожа на его теле раскраснелась, анус нестерпимо сжался, что означало близкую кульминацию… Ань Жюле: — Алло? Рука Ду Яньмо, держащая телефон, дрогнула, он опустил взгляд, гульфик штанов натянулся так, что вот-вот порвётся. Он много лет занимался спортом, иногда для закалки воли подавлять телесные желания было обычным делом. Но с тех пор, как он встретил одного человека, он постоянно находился в «приподнятом» настроении. Это ужасно. Ду Яньмо поспешно прервал звонок. Ань Жюле разочарованно цыкнул, потирая пальцем мерцающий дисплей и пошло усмехнулся: — Вот негодяй, наверняка у него встал. Непонятно, почему ему было приятно думать об этом. Словно каждое движение другого человека, каждый его нерв, все его чувства и ощущения он держал в своих ладонях. И ничего не утекало между пальцев. Больше половины месяца он ел один коллаген и бульон со свиными ножками. Операционная рана, наконец, заросла настолько, что можно было снять швы. Во время снятия швов он не утерпел и посмотрел на рану. И громко воскликнул: — Оу, май гад! Врач испугался: — Что, неужели больно? Ань Жюле скрипел зубами: — Если бы я раньше знал, ни за что не стал бы донором, если бы знал, ни за что не стал бы донором, если бы знал, ни за что… Врач принялся успокаивать его: — Потерпите, если не можете терпеть, я сделаю анестезию… Ань Жюле закрыл лицо руками и расплакался: — Какой безобразный рубец! Моё прекрасное тело! А-аа, о-оо, у-уу… у-уу… у-уу… Врач и медсестра только развели руками. Впрочем, врач быстро взял себя в руки: — Ну-с, тогда я продолжу. Ань Жюле заливался слезами, а врач между тем вынул все нитки, наложил лекарство и спрятал шов под марлевую повязку; как говорится, глаза не видят, и сердце спокойно; слёзы Ань Жюле высохли. Он сказал Ду Яньмо: — Вот увидимся, я покажу тебе шрам, он похож на сколопендру, безобразный до ужаса. (Сколопендра — членистоногое насекомое, другое название «многоножка», «мухоловка», бывает ядовитая, иногда живёт в человеческих жилищах). Ду Яньмо только и сказал: — Когда мы увидимся? Ань Жюле прикинул: — Мне уже сняли швы, если не возникнет проблем, думаю, на следующей неделе будет можно. Уверен, что рана не разойдётся. — Угу. Непонятно почему, оба вдруг замолчали, словно связанные переживаниями, которые невозможно выразить словами. Ду Яньмо первый нарушил молчание: — Я очень скучаю по тебе. Эти слова, как стремительно выпущенный из пращи снаряд, раскололи твердокаменную броню на сердце Ань Жюле и заставили его ответить: — Я тоже. Это были его мысли или всё-таки желания? Возможно, и то, и другое вместе, но в тот момент никто не смог бы определить точно. Ань Жюле: — Подожди, я выздоровею, и сразу приду к тебе. — Хорошо. Через несколько дней Ань Жюле был на осмотре, рана, при снятии швов выглядевшая как жуткая многоножка, теперь стала всего лишь розовой полоской; очевидно, что мастерство хирурга было превосходным. Врач в свою очередь был очень доволен собой, а ещё больше тем, что сберёг свою честь и репутацию. Он вздохнул с облегчением: — Во всяком случае, мы оправдали доверие господина Ли. Он говорил, что Вы очень любите быть красивым и не захотите, чтобы на теле остались шрамы. Ань Жюле холодно усмехнулся. Да, он очень любит свою красоту и больше не потерпит ни единого шрама на своём теле, потому что каждый в отдельности и оба вместе, эти шрамы связаны именно с этим человеком. В детстве он очертя голову бегал за ним, но не был принят, споткнулся и получил ранение, глупый шрам на левом запястье; тогда же постоянно терпел злобные избиения ненавидящего его отца. Теперь ещё один шрам поперёк живота. — Я хотел бы найти время и запланировать операцию лазером. Врач спросил: — На животе? — Да, — ответил Ань Жюле, — И на левом запястье. *Итак, немного о родственных связях Ань Жюле. Его мать и тётка — сёстры-близнецы. Их мужья не являются родственниками между со-бой. В китайском языке двоюродные братья по отцовской и по материнской линии называются по-разному: старший брат по отцу堂哥 (tánggē) — тан-гэ; старший брат по матери表哥 (biǎogē) — бьяо-гэ. Со стороны отца у него есть старший двоюродный брат Ань Юмин, со стороны матери тоже старший двоюродный брат Ли Яоян. Кроме того, упоминается младшая родная сестра Ань Жюле, которая вышла замуж за «не местного». Китайские семьи уже давно не такие многодетные, как раньше, один, максимум два ребёнка, такова политика государства. **Печень способна самостоятельно восстанавливаться, но это не означает, что для донора нет никакого риска, могут возникнуть осложнения, вплоть до летального исхода. В более благоприятном случае примерно через год орган полностью восстанавливается. Для больного также существует риск отторжения. Если пересаженный орган приживётся (при условии хорошей совместимости, а это воз-можно у ближайших родственников), он может вырасти в полноценную печень и человек может прожить до 20 лет. Но это будет жизнь с определёнными ограничениями. Подробнее в примечании. ***Здесь напрашивается параллель с французской королевой Марией-Антуанеттой (казнённой на гильотине во времена Французской революции). Она прославилась знаменитой фразой «Если у народа нет хлеба, пусть ест пирожные». Т. е., человек совершенно далёк от реальной жизни и живёт в иллюзорном мирке собственного благополучия.