Счастливая жизнь.

Наказание из прошлой жизни. Ко вскрытию вен можно отнестись двояко. Самоубийство кажется ужасным на первый взгляд, но в реальности это просто рана, через которую утекает кровь. Рана зашивается, человек просыпается, как ни в чём не бывало, и даже может сразу покинуть больницу, потому что есть пациенты с более серьёзными проблемами, ожидающие свободной больничной койки. Ань Юмин очень беспокоился и приложил максимум усилий, чтобы сохранить это событие в тайне. Он не мог допустить, чтобы Ань Жюле вернулся домой с такой травмой, поэтому пришлось забрать брата к себе домой. Ань Юмин: — Ну что ж, я тебя прикрою, у меня есть место, где ты сможешь отлежаться. — … Ань Юмин учился на факультете дизайна, вся его квартира была завалена его работами, эскизами, набросками. Распинав всю эту шнягу по сторонам, он освободил достаточное пространство, чтобы брат мог расположиться. Ань Жюле присел, огляделся и от нечего делать взял разбросанные вокруг него листы и стал рассматривать. А посмотрев, поделился с братом своими впечатлениями. Ань Юмин вступил с ним в полемику, и чем больше они обсуждали его работы, тем больше он убеждался, что у его брата определённо есть талант. — Ты ведь учишься в колледже, на каком из пяти факультетов? — Бухучёт. В то время Ян-гэ как-то в шутку сказал, что он мог бы в будущем вести его «бухгалтерию» и управлять его счетами, ну вот, он и пошёл. Ань Юмин выслушал эти причины, помолчал и резюмировал: — Ты идиот. Ань Жюле согласился: — Да, я идиот. Ань Юмин вздохнул: — В любом случае ты выбросил это время псу под хвост. Твоя правая рука здорова и вполне может держать мышку, твой тан-гэ обучит тебя пользоваться компьютерными программами, пока не научишься, не выйдешь отсюда, хватит перед людьми позориться. Ань Жюле отозвался: — Брат. -? Ань Жюле очень искренне вздохнул: — Хотя ты и не в моём вкусе, но у тебя такое доброе сердце, я мог бы влюбиться в тебя. Ань Юмин снова отвесил ему пиздюля: — Твой тан-гэ не такой безбашенный, как ты, не втягивай меня в инцест! Ань Жюле рассмеялся, конечно, он шутил, не то, чтобы он был против инцеста, но он просто никогда в жизни не рассматривал Ань Юмина как объект любви. Любовь… Любовь, которая принесла только потерю всех надежд и мечтаний, любовь, от которой он смог освободиться только нанеся себе увечье. Если каждый раз так забавляться, рано или поздно тан-гэ останется только поднять его труп. Нет, такие смертельные забавы не стоят того, чтобы платить за них жизнью. Предоставьте это тем, кому это нравится, Ань Жюле больше не собирается участвовать в таких делах. Ань Юмин обучал его компьютеру, и это явилось реальным обоснованием его проживания на квартире у старшего кузена до тех пор, пока рана на его руке не затянулась. По правде говоря, условия жизни в родном доме были нисколько не хуже, но в доме брата ему было комфортнее, все материальные средства были к его услугам, только руку протяни, поэтому он не хотел уходить. В этот день Ань Юмин уехал на занятия, Ань Жюле остался дома. Он сидел в гостиной на диване, ел и смотрел телевизор. Внезапно дверь распахнулась, Ань Жюле обернулся, увидел Ли Яояна и не знал, следует ли ему испугаться или сказать ему, «что так долго шёл, чай уже остыл, видимо, новоявленная невестка хорошо пасёт тебя и далеко от себя не отпускает». — Ян-гэ, ты без спросу проник в чужое жилище, тан-гэ будет недоволен. Мрачный Ли Яоян без слов бросил перед Ань Жюле какую-то вещь, выражение его лица было неописуемо. — Что это? Ли Яоян глубоко затянулся сигаретой и выпустил струю дыма, казалось, он с трудом держит себя в руках: — Это мизинцы Мин Цая и А Синя. — … «Однако, он скор на расправу». Ань Жюле с омерзением смотрел на пластиковый пакет, заполненный каким-то кровавым месивом, очевидно, пальцы были отрезаны буквально только что и ещё кровоточили. — Забери их обратно, это я их соблазнил, я сам просил их трахнуть меня… Точно так же, как раньше соблазнил тебя. Ли Яоян выкатил глаза, не смея поверить. Смяв сигарету, он шагнул к Ань Жюле и с размаху влепил ему пощёчину. — Шлюха! Он не приложил особой силы, но лицо Ань Жюле мгновенно опухло. Он прикусил губу, «блядь, однако, больно». — Да, я шлюха, а не хочешь посчитать, сколько раз ты трахал эту шлюху и сколько денег ты потратил на проституток? Конечно, я обходился тебе дешевле, хуйло ты отмороженное! И он без церемоний заделал брату хук справа. — Тварь ты ебучая, а на тебе самом сколько грязи, ублюдок? Пощёчина? Да это я раньше должен был тебя выебать! Ли Яоян не предполагал, что он может дать сдачи, этот удар, пусть не сильный, но дерзкий, нанёс ощутимый урон его достоинству. Он разозлился донельзя, но тем не менее продолжал выслушивать, как Ань Жюле, рыдая, поно́сит его: — Ну, ты хорош! Теперь, когда ты ебёшь богатую бабу, меня можно отбросить одной пощёчиной? Твою блядскую совесть собаки сгрызли? Я проклинаю тебя, пусть все твои внутренности сгниют без остатка! В то время он и не предполагал, что случайно вылетевшее проклятие сбудется, и Ли Яоян впоследствии действительно лишится печени. Гнев Ли Яояна сразу поутих, он не мог отрицать, что многое задолжал своему младшему брату, особенно после того, как начал трахать его; он проявил себя по отношению к нему безнравственным и аморальным типом. Замолчав, Ань Жюле шмыгнул носом и махнул рукой: — Ладно, будь добр, забери их. Если ты действительно хочешь сыграть в эту игру, то знай, того, что я хотел бы увидеть больше всего, здесь нет. — … А где оно? — Ань Жюле злобно рассмеялся: — Я хочу кое-чей левый безымянный палец. * Я хочу, чтобы все три фаланги были отрезаны под корень, чтобы на нём невозможно было носить даже кольцо, сделанное из шёлковой нитки. — … (*В Китае молодожены надевают обручальные кольца на противоположные руки, невеста, становясь женой, как правило, носит свое кольцо на правой руке, а ее супруг — на левой). Ли Яоян ушёл. У Ань Жюле не было ни желания, ни сил на церемонные слова прощания, он только что ударил человека, и это было слишком больно, больно до слёз. Ли Яояну всё как с гуся вода, а он доигрался, только зажила левая рука, как он вывихнул кисть правой об его непрошибаемую морду. Как выразился по этому поводу Ань Юмин: «… Что дальше? Свихнёшь из-за него голову?» Повредив обе руки, Ань Жюле лёг спать. Его мозг совершил перезагрузку. Он задумал взять академический отпуск в учёбе и пожить какое-то время просто для себя, независимо от всех. Из-за этого он поссорился с отцом. И отец, и сын имели вспыльчивый характер, и эта ссора, помимо ссор из-за его связи с Ян-гэ, всколыхнула в Ань Жюле всё, что можно, включая попытку самоубийства. Итогом было жестокое, кровавое избиение. Ань Юмин только успевал менять ему повязки с мазями и вопрошать: — Ну и отец у тебя! Когда ты, наконец, перестанешь его провоцировать и пощадишь твоего тан-гэ? Сколько мне ещё лечить твои раны? Ань Жюле, весь с ног до головы в ссадинах и кровоподтёках, только морщился и улыбался. Он снова стал жить в доме брата. Впоследствии он повторно сдал экзамены и перевёлся на факультет дизайна. Колледж находился в южной части столицы, достаточно далеко от дома, и он устроился в студенческое общежитие. Довольный и радостный, оттого что вырвался, наконец, на свободу, он буквально парил в небесах от счастья. Впервые придя погулять в гей-бар, он познакомился с каким-то парнем, и когда тот спросил его имя, Ань Жюле на ходу придумал себе прозвище: — Чёрная Хризантема. — Хах! — недоверчиво хохотнул партнёр, — У тебя правда чёрный анус? — Чёрный он или не чёрный, если ты не возражаешь, то можешь сам по-смотреть. После того, как он охмурил этого парня, тот всё-таки рассмотрел его: — Ну и где ты, блядь, чёрный? У тебя даже волосы на лобке светлые! Ань Жюле усмехнулся; он назвал себя Чёрной Хризантемой не потому, что его анус действительно чёрный, а потому что его трахал бандит, разве после этого его дырка могла быть не чёрной? Отныне и впредь это прозвище стало его персональным кодом для посторонних. Кажется, в тот год он должен был окончить колледж? Он как раз возвращался с занятий в общежитие, когда перед ним снова предстал Ли Яоян, обнищавший, усталый, словно загнанный зверь, и сообщил ему: — Я собираюсь на отсидку. Погрязшие во зле сами обрекают себя на гибель. Ань Жюле едва не захлопал в ладоши: — Попутного ветра. Ли Яоян горько усмехнулся, сколько лет прошло, сколько пережито и выстрадано, но он, как и прежде, ненавидел эту прямоту своего маленького кузена. Ненавидел и любил. — Знаешь, я хочу оставить тебе одну вещь. -? Потом Ань Жюле пожалел о своей короткой памяти. Сказанные прежде слова были блефом, просто пиздёж и злобная бравада, давно исчезнувшие из памяти без следа. По глупости он взял предмет, но когда развернул толстый платок, в который он был завёрнут, едва не упал в обморок. «Почтеннейший, Вы не могли преподнести мне что-то более стоящее?! Лучше бы это был анальный вибратор!» Это был левый безымянный палец Ли Яояна, отрезанный под корень, как он когда-то и требовал; даже пол фаланги не осталось. Это никогда не закончится! Ань Жюле возмутился: — Забери его назад и верни на место, полностью! Он бранился и не знал, куда деть этот ещё тёплый, свежий палец, если бы он знал, что Ли Яоян так всерьёз воспримет его пожелание, он бы заказал средний палец, по крайней мере, это было бы прикольно, можно было бы высушить его и превратить в забавный сувенир. Ли Яоян крайне редко видел своего маленького кузена таким рассерженным. Он рассмеялся: — Я отрезал это ради моего босса, в знак того, что возьму на себя его преступления и буду сидеть за него. Обычно в таких случаях отрезают одну маленькую фалангу мизинца, **а я взял и автогеном отрезал целый безымянный палец, теперь я в банде буду в авторитете, разве можно вернуть его на место? Ань Жюле закатил глаза, столько времени потратил на «выполнение его заказа», а оказалось, что он просто одним действием достиг двух целей, и ему угодил, и своему боссу. — Тогда выброси его. Ли Яоян настаивал: — Я хочу, чтобы ты сохранил его. (**Значение мизинца в криминальных структурах Дальнего Востока: зацепиться мизинцами равносильно рукопожатию и означает верность клятве (как у детей — мирись, мирись и больше не дерись); нарушение клятвы ведёт к наказанию — отсечению фаланги мизинца. У японской криминальной организации Якудза известен обычай отрезания мизинца и преподнесения его авторитету в знак того, что этот воин, подобно самураю, способен сделать харакири, если боссу будет угодно. В криминальные структуры Тайваня этот обычай пришёл из соседней Японии, в подражание Якудза. Источник: http://www.sohu.com/a/231775719_157309). Ань Жюле: — Ладно. Раз уж он начал это дело, он и доведёт его до конца, он подошёл к мусорному контейнеру и бросил туда палец вместе с платком: — Он ведь сгорит вместе с мусором? — … Радостное выражение лица Ань Жюле не обмануло Ли Яояна: — Ты очень сердишься? Ань Жюле и сам не мог бы объяснить, что он чувствует: — Нет. Ли Яоян продолжил: — Хоть он и отрезан в знак того, что я беру на себя чужие преступления, но я всегда помнил, что ты этого хотел. Ань Жюле вздохнул: — Я слишком молод и несведущ, а что касается тебя, что бы ты ни говорил, это всё пиздёж. Если бы я знал, что ты всерьёз воспримешь моё пожелание, я бы велел тебе отрезать хер. Договорив, он повернулся к брату спиной и вошёл в общежитие. В ночь после этой встречи Ань Жюле дал себе три зарока: первый — больше никогда не трахаться с преступниками; второй — ни единой копейки не тратить на любовников; и третий — ни за что в жизни не связываться ни с натуралами, ни с бисексуалами. Лучше сразу сдохнуть, чем нарушить эти три клятвы. Он вдохнул ночной ветер: «Ли Яоян, Ли Яоян, ты моё вечное наказание». *** Ли Яоян — это наказание в его жизни, несправедливое наказание, но как бы это ни было обидно и некстати, он вернулся. Вернулся, сам не зная, зачем, и тем не менее, не даёт ему ни капли покоя… Наверно, хочет уморить Ань Жюле головной болью. В то время, когда Ань Жюле хотел уйти от него, этот мужчина опутал его смертельной сетью. Ли Яоян всеми доступными способами удерживал его при себе, не гнушаясь угрозами, используя и достойные, и недостойные приёмы, принуждение и посулы. Ему доставляло удовольствие заставлять Ань Жюле трахаться с ним. Все эти годы он никогда не задумывался о моральной стороне дела (в этом было его личное, абсолютное наслаждение). Ань Жюле не ожидал, что в кои-то веки сделает доброе дело, пожертвовав кусок печени, и человек сразу вспомнит о нём и захочет вернуть обратно. Ань Жюле реально хотелось выколоть себе глаза, как же он был слеп в детстве, насколько же он не разбирался в жизни, почему ему так не повезло встретить на своём пути этого грязного типа? Ли Яоян донимал его практически ежедневно, у Ань Жюле уже не осталось ни сил, ни терпения; сейчас тот был в хорошем настроении и казался безвредным, но Ань Жюле боялся разозлить его по-настоящему, ибо тогда в мире станет очень неспокойно. И пусть сам Ань Жюле не боится ни земли, ни неба, но в конце концов, есть же какие-то основополагающие нравственные тормоза, которыми должен обладать любой человек. А Ли Яоян — это безнравственная скотина, которая позорит даже животный мир. В прошлом он смог во всём признаться отцу, хотя боялся, что таким образом даёт ему в руки рычаги воздействия на себя, но он предпочёл стерпеть позор один раз, зато предотвратить дурные последствия. Впрочем, все трудности в жизни в конечном счёте проходят, и он определился с датой операции по удалению шрамов. Врач заявил, что шрам на животе зажил очень хорошо, после лазерной шлифовки он практически не будет заметен, а вот шрам на левом запястье слишком глубокий и слишком давний, его конечно можно зашлифовать, но окончательно он не исчезнет. Ань Жюле подумал и сказал: — Тогда забудем о нём. Нет — значит, нет. Только следуя прямым путём можно избежать падений, и не нужно затягивать боль. Пусть это зверский рубец, но его совесть чиста. Потому что этой бритвой он в конце концов отсёк свою неизлечимую глупость. На этот раз он сообразил сообщить Ду Яньмо о дате операции и добавил: — Врач сказал, что шрам на запястье слишком давний, его невозможно убрать. Ду Яньмо спросил: — А есть разница? — В чём? — Уберётся или не уберётся, какая разница? Ань Жюле пожал плечами: — Никакой разницы. Ду Яньмо кивнул головой, соглашаясь: — Тогда это не имеет значения. Его, как и прежде, волновало только то, что волнует Ань Жюле, а то, что для Ань Жюле не имело значения, для него тоже не имело значения. От его слов Ань Жюле сразу стало спокойно, то, что было и раньше несущественным, стало вовсе безразлично. Что случилось, то случилось, лишь бы только оно не лезло в глаза. И Ли Яоян подобен этому шраму. Его невозможно уничтожить совсем, и Бог с ним, лишь бы не лез в глаза. В своё время, прекрасно понимая, что Ли Яоян никогда его не полюбит, Ань Жюле тем не менее последовал за ним и жил так, как жил. Печень он ему подарил тоже по доброй воле. Этого не изменить, надо просто жить дальше. Когда однажды глупыш Ду Яньмо в очередной раз пришёл к нему с кучей вопросов по поводу послеоперационного ухода, Ань Жюле снисходительно улыбнулся и подумал: «ты умеешь гуглить, думаешь, я не смогу?» И он стал медленно, слово за словом, внимательно вчитывался. Оказывается, чтобы полностью свести один шрам, следует разделить процесс на несколько процедур и выполнять их медленно и последовательно. Сразу после первого этапа операции лазерной шлифовки рана на животе покраснела из-за повышения температуры и болела при малейшем усилии. Врач предложил сделать перерыв, а когда симптомы смягчатся, примерно через час продолжить. Ань Жюле согласился. Он тихо лежал в лечебной палате, погрузившись в глубокую задумчивость, когда кто-то вошёл к нему, и резкий запах табака заставил его сморщить нос, но даже глаза повернуть в ту сторону было неохота. — Вы настолько свободны от своих тёмных дел? А как же борьба за передел влияния, грабежи, делёжка жрачки и баб? Ли Яоян присел с другой стороны: — После того, как я вышел из тюрьмы, я уже не занимаюсь такой мелочёвкой, я теперь стою на более высокой ступени. Кроме того, наша группировка пригласила на службу нового адвоката… Хе-хе, очень компетентный, умеет работать. В его словах отчего-то прозвучало недовольство, а Ань Жюле всегда интересовало всё, что вызывало его недовольство. Кто-то сказал, что враг твоего врага — твой друг. — У тебя разногласия с этим адвокатом? В голосе Ли Яояна прозвучало презрение: — На что он рассчитывает? Разве только на два своих рта, верхний и нижний. «Ого, какие ревнивые слова», Ань Жюле не удержался от упрёка: — А разве ты не рассчитываешь на свой хуй, который ты вставляешь высокопоставленной бабе? Очень грубые слова, однако, истина имеет право быть грубой. Ли Яоян чуть не умер на месте от злости, но крыть было нечем, осталось только сменить тему: — Врач сказал, что шрам на твоём левом запястье очень похож на след, какой остаётся после вскрытия вен. Ань Жюле молчал, не опровергая. — Из-за чего ты резал вены? Ань Жюле демонстративно занялся прочисткой ноздрей: — Потому что я глупый, безмозглый, тупой идиот, я дешёвка, только и всего. Кстати, Ян-гэ, моя печень точно тебе подошла? Ли Яоян улыбнулся: — Отторжение минимальное. Ань Жюле, наконец, выковырял из носа козявку, быстро скатал её в плотный шарик и зажал в щепоти: — Ты ведь многое задолжал мне, верно? Ли Яоян на мгновение задумался: — … Да. Ань Жюле взвесил скатанную в шарик козявку на пальце, вес показался ему не достаточным, и он снова принялся ковыряться в носу: — Тогда я, ничтожная, *** имею одно страстное желание, не знаю, сможете ли Вы, бьяо-гэ, выполнить его для меня? (***в тексте употребляется местоимение妾身 (qièshēn) — уничижительное я, женщина о себе; дословно妾, qiè — второстепенная жена, наложница; я, ничтожная; 身, shēn — тело, бренная оболочка). Ань Жюле тщательно и педантично выговаривал слова, это «я, ничтожная» звучало и серьёзно, и непристойно, а ещё ему было сложно называть его «бьяо-гэ» (старший кузен по матери), тем самым признавая своим родственником. Ли Яоян замер в приятном предвкушении, уже готовый пообещать луну и звёзды с неба: — Чего ты хочешь? Ань Жюле щелчком пальцев запульнул плотно скатанную козявку в Ли Яояна и сказал: — Сделай так, чтобы я больше никогда тебя не видел. «Есть, попал». На такую безделицу, как козявка, повисшая на лацкане его пиджака, Ли Яоян и внимания не обратил, а вот сказанная фраза заставила его резко измениться в лице. Ань Жюле оторвал кусок туалетной бумаги и вытер руки, а затем уже спокойнее продолжал: — Я отдал тебе своё сердце — ты его растоптал; я отдал тебе свою задницу — ты трахал её и наслаждался; я давал тебе деньги — ты относил их проституткам, покупая самых дорогих; теперь я отдал тебе печень — ты что, считаешь, что я святее самой Богородицы? На самом деле, это то же самое, что кормить бездомного пса на обочине, сколько ни дай, всё будет мало. Когда-то я отдавал тебе всего себя, и ты принимал это, как должное. Больше я не дам тебе и сотой доли того. У меня не столь большое сердце, ты растоптал приличный кусок, и теперь его осталось совсем мало. Сожалею, но того, что от него осталось, мне хватит лишь на любовь к себе. Ли Яоян холодно усмехнулся: — Значит, ты не любишь того маленького чертёнка? -? — Я проверил, с тех пор, как ты с ним, у тебя не было других мужчин. Ань Жюле слишком хорошо знал его характер, всё, что мог ему предложить Ян-гэ, это очередной режим чётных и нечётных дней недели, с перезагрузкой очерёдности по воскресеньям. Невозможно всерьёз верить, что он каждый день будет с одним и тем же человеком. Когда они были вместе, каким бы дрянным и негодным ни был Ли Яоян, Ань Жюле никогда не нарушал верность ему, за исключением того случая… с Мин Цаем и А Синем. За это разгневанный Ли Яоян и отрубил им мизинцы. Если бы они в течение многих лет не были его доверенными людьми, он забрал бы не мизинцы, а их жизни. Ань Жюле пришлось признаться: — Ты просто не знаешь, на что он способен. У него здоровенный член и выносливость, как у жеребца. После него у меня уже не остаётся сил ни на кого другого. Ли Яоян интимно улыбнулся: — Ну, я тоже неплох. — У тебя короче на 1 сантиметр и диаметр меньше на 3 милиметра… О, это же устаревшие сведения, ведь мышцы с возрастом усыхают, так что не факт, что у тебя всё на прежнем уровне. Це-це, но я могу предположить, что ты вживил под кожу члена шарики? Посмотри на свой нос, на нём кость выступает, как шишка; какова верхняя балка, такова и нижняя. А ещё меня тошнит от членов с шариками, если ты не боишься инфекции, то я боюсь. Пока Ли Яоян выслушивал его, на его лице синие пятна чередовались с белыми. Внезапно зазвонил его телефон, он со злостью нажал на соединение и вышел из палаты. Ань Жюле вызвал медсестру и попросил: — Если не затруднит, принесите мне соль. (Соль несет мощный позитивный заряд, который способен поглощать вредную энергетику. Далеко не каждый человек приносит с со-бой положительную энергетику и позитивные мысли. Считается, что все негативное отступает перед очищающим воздействием соли. Источники: http://tridevatoecarstvo.com/226-tematicheskaya-magiya/10224-magiya-soli; https://poleznosti.mirtesen.ru/blog/43398150283/MAGICHESKIE-SVOYSTVA-SOLI.) *** Как говорится, хорошее не эффективно, а вот плохое очень действенно. Услышав вылетевшие изо рта Ли Яояна слова «маленький чертёнок», Ань Жюле внутренне содрогнулся. Хотя он и отозвался об отношениях с подростком очень поверхностно, мол, они просто трахаются и всё — и это соответствовало действительности — однако, он опасался, что Ли Яоян, не получив от него того, чего добивался, развернётся и побежит искать кого-то, чьими руками можно искоренить эту проблему. Хотелось надеяться, что этого не случится. Если смотреть фактам в глаза, то в криминальном мире мужеложство достаточно распространённая вещь, причём, без всяких взаимных симпатий. Когда люди находятся в тюрьме, у них просто нет выбора; если у кабанов нет свиноматок, с которыми можно соединиться, приходится, закрыв глаза, искать отверстие, в которое можно долбиться. И совсем другое дело, если выйдя из тюрьмы, человек будет продолжать искать забав с парнями. В этом случае, если об этом прознают, человека за это могут реально убить. Вы можете себе представить, что в мире, полном воинствующих гомофобов, кто-то может соглашаться с призывами к убийству и в то же время втайне поддерживать симпатию и дружелюбие к геям? Вот и Ли Яоян не мог позволить себе слишком выделяться из этой толпы, в противном случае ему бы не поздоровилось. Ань Жюле анализировал ситуацию, стараясь успокоиться. Он уже покинул больницу, когда получил звонок от Ли Яояна с телефона Ду Яньмо, не сдержался и разразился отборным матом: — Блядь, твою грёбаную башку дверью прищемило? В трубке раздался смех Ли Яояна: — Угадай, где мы? Ань Жюле лопался от ярости: — Угадай, где голова моей тётки! Ли Яоян сказал только одну фразу: — Встретимся на старом месте. И сбросил звонок. Ань Жюле, холодея, смотрел на телефон в своей руке, что он чувствовал в этот момент, невозможно описать словами. Он боялся, что его мальчик попал в беду. Но в конце концов он успокоился, даже в преступном мире не убивают просто так, из прихоти, там тоже существуют свои законы, тем более, если Ли Яоян действительно хочет возобновить с ним прежние дела, значит ни в коем случае не посмеет оскорбить его или вызвать его неудовольствие, и никогда не переступит эту границу — он и так зашёл слишком далеко. Ли Яоян сумасшедший, Ань Жюле тоже далеко не нормальный, в их смертельной схватке либо рыба умрёт, либо сеть порвётся, но тот, кто хочет войны, добром не кончит. (鱼死网破, yú sǐ wǎng pò, идиома «либо рыба умрёт, либо сеть порвётся» в образном значении: смертельная борьба, схватка; не на жизнь, а на смерть). Ань Жюле вызвал такси, назвал адрес, одновременно набирая номер в телефоне. Холодный пот струился по его спине. Под «старым местом» Ли Яоян имел в виду старый, полуразрушенный дом, в котором он снимал квартиру в тот год, когда ушёл из семьи. Почти совсем развалившийся, с растрескавшимися стенами; говорили, что этот дом попал в план под снос в ближайшем будущем, а вместо него хозяин мог получить жильё для переселения либо денежную компенсацию. Приют грязи и разврата, действительно, хорошее место, чтобы убить и спрятать труп… Ань Жюле, нерешительно оглядываясь, поднялся по лестнице, остановился перед дверью и нажал на звонок. Сипло дребезжащий звонок ещё больше выдавал старость помещения. Ли Яоян почти сразу открыл дверь: — Сяо Ле. На нём была белая хлопковая майка и джинсы, простая и лёгкая одежда. Ань Жюле как будто окунулся в прошлое: когда он прибегал к брату после школы, Ли Яоян встречал его в этой квартирке, одетый точно так же. А он бросался ему на шею, и они вдвоём входили в двери вот так, доходили до гостиной вот так, или до кровати в номере гостиницы, вот так… по пути избавляясь от одежды. Ли Яоян поклонился, приглашая его войти. В комнате было довольно чисто, обстановка была немного обновлена, особенно бросался в глаза огромный телевизор с ЖК-экраном, на котором крупным планом сиял кусок плоти; это было его, Ань Жюле, тело, которое пользовал некий мужчина, бодрым аллюром, со звонкими шлепками вбиваясь в его задницу… Ли Яоян с улыбкой наклонился к его уху: — Он наверняка не знает тебя прежнего, насколько вкусным ты был в то время, я решил показать ему, пусть знает. Перед телевизором сидел Ду Яньмо с заткнутым ртом, на щеке красовалась ссадина, из которой медленно сочилась кровь; его руки были связаны за спиной и привязаны к стулу. Когда он увидел Ань Жюле, его глаза расширились, словно он спрашивал: «зачем ты сюда пришёл?» Жив и не слишком ранен. Ань Жюле перевёл дух, матерясь про себя последними словами: «грязный извращенец, ёбаный, блядь, пидорас, сука — да простит меня тётушка, но она родила морального урода». — Зато ты наверняка не знаешь меня нынешнего, который может возбудить тебя так, что ты кончишь меньше, чем за минуту, но которого ты, как бы ни бесился, никак не сможешь заполучить. Ли Яоян и не рассчитывал на симпатию при таких обстоятельствах, но Ань Жюле неожиданно повёл себя так провокационно, что у него вдруг возникла эрекция. — Сяо Ле, подойди, — он поманил его рукой, совсем как раньше. Но Ань Жюле уже давно не воспринимал его влияние, он плюнул и отшатнулся: — Отвали, я не ебусь с мертвецами. Ли Яоян зловеще прищурил глаза: — Ты думал, я не трону твоего маленького любовника? — Я думаю, что у тебя отсутствует сердце и вдобавок сгнила печень, неужели это ты его избил? Ду Яньмо опять вытаращил глаза и задёргался, пытаясь освободиться. Неожиданно Ань Жюле подошёл к нему ближе, делая знаки глазами, чтобы он успокоился, а затем вынул свой телефон. Ли Яоян достал пистолет и без колебаний направил его на Ду Яньмо: — Сяо Ле, не вынуждай меня. — Спокойно, я уже давно сообщил в полицию, если она сработает оперативно, тебя уже сегодня здесь не будет. Он набрал номер и как только соединился с абонентом, громко проговорил в трубку: — Адвокат Сюй, не хотите переговорить с вашим партнёром? Мне кажется, он утратил связь с реальностью, так не может продолжаться. Ли Яоян, вытаращив ошалевшие глаза, увидел, как Ань Жюле нажимает кнопку громкой связи на телефоне и оттуда раздаётся ехидный смех: — Ян-гэ. Только сейчас до него дошло, и Ли Яоян испугался: — … Откуда ты его знаешь? — Мой друг — адвокат, его муж — адвокат высшей категории, он очень давний и сильный соперник адвоката Сюя. Они не занимаются криминалом, но ответить на вопрос могут вполне компетентно, хотя бы в общих чертах… Упомянутый мой друг работает вместе с младшим братом адвоката Сюя, с которым, как ты вроде говорил, у вас не заладились отношения? — Ань Жюле разложил информацию как по полочкам, — Это называется теория шести рукопожатий. **** Ли Яоян молчал, не находя слов. (****Теория шести рукопожатий — социологическая теория, согласно которой любые два человека на Земле разделены не более чем пятью уровнями общих знакомых и, соответственно, шестью уровнями связей. Википедия. Данную поправку внёс читатель drunk__cherry, Wattpad, спасибо). Адвокат Сюй между тем тихо и размеренно продолжал: — Ян-гэ, ты же понимаешь, что такие неприятности не обрадуют босса. Его дочь беременна, тем не менее, ты где-то носишься, бегаешь за задницей какого-то мужика, а если эти слухи распространятся? Но ты можешь не беспокоиться, босс сказал, если мелкие неприятности не станут серьёзными, можно всё замять. Ли Яоян: — … Ань Жюле печально вздохнул: — Ну, посмотри на себя, у тебя жена-красавица, скоро сына тебе родит, а ты бегаешь за своим братом, вместо того, чтобы заботиться о ней. Тебя осёл в голову лягнул? Или скудные тюремные харчи истощили твой мозг? Ань Жюле заранее обдумал эту ситуацию, как верно сказано, враг твоего врага — твой друг. Как только он услышал о новом партнёре-адвокате, он сразу поднял все свои знакомства и связи, и без особых усилий получил необходимую информацию. В преступном мире свои разборки, его Ян-гэ — человек, сердцем которого владеют страсти, он сумасшедший, но не настолько, чтобы переть напролом, всерьёз пренебрегая всем, чего достиг. Если бы брат осознал это раньше, чем связался с ним, он бы улетел, куда подальше, к чему здесь путаться с такими делами? Слишком долго и трудоёмко. — Ян-гэ, давай сделаем так, и не говори, что я не дал тебе шанса. Теперь ты поговоришь с адвокатом Сюем, объяснишь, что ты ничего не хочешь, он со своей стороны подготовит документ, и ты его подпишешь. А когда ты подпишешь, я сразу последую за тобой и согласно твоему желанию буду трахаться с тобой до конца своих дней, ну как? Ли Яоян: — … В глазах Ду Яньмо появилась паника, он знал, что бы ни говорил Ань Жюле, в шутку или всерьёз, он никогда не притворялся. Он изо всех сил замотал головой из стороны в сторону, он хотел умолять Ань Жюле ни в коем случае не делать глупостей. Ань Жюле не смотрел на него, это дело только между ним и Ян-гэ, колокольчик у тигра отвяжет только тот, кто привязать ухитрился. (Идиома解铃还须系铃人, jiélíng hái xū jìlíngrén, дословный перевод, в образном значении: узел развяжет тот, кто его завязал; кто совершил ошибку, тому ее и исправлять; вопрос должен разрешить тот, кто его поднял; кто кашу заварил, тому и расхлёбывать). — Брат, давай решим это дело мирно. Они долго смотрели друг на друга, наконец, Ли Яоян покачал головой и беспомощно улыбнулся: — Сяо Ле, ты действительно хорошо знаешь своего брата. Он убрал пистолет. В трубке снова раздался голос адвоката: — Ян-гэ, давай остановимся на этом, и будем считать, что ничего не произошло. «Как это ничего не произошло?» Но сейчас каждому придётся только отступить. Ли Яоян: — Хорошо. У противной стороны тоже имелись свои приёмы, в большинстве случаев адвокатам было позволено записывать разговоры с клиентами. Ань Жюле было уже всё равно, он быстро подошёл к Ду Яньмо, чтобы развязать его. Ли Яоян покорно сидел на месте, не препятствуя ему. Как только руки и ноги Ду Яньмо были развязаны, он, не обращая внимания на боль, схватил Ань Жюле за плечи: — Зачем ты пришёл? Ань Жюле даже не посмотрел, есть ли раны на его теле, а сразу принялся ощупывать засохшую кровяную корку на его голове — это явно дело рук Ли Яояна. — Как ты здесь оказался? Совершенно ясно, что Ли Яоян действовал в одиночку, и учитывая превосходящую физическую силу Ду Яньмо, несомненно имела место драка, однако, на его теле не было связанных с нею повреждений. — Он угрожал тебе пистолетом? Ду Яньмо опустил глаза: — Он сказал, что у него есть некие… видеозаписи с тобой, и если я не пойду с ним, он их обнародует. Ань Жюле уже имел удовольствие видеть «впечатляющие кадры» на экране телевизора, по правде говоря, он уже и не помнил, когда это снималось. «Це-це, эта грудь, эта талия, эта задница», в те годы он был прямо-таки непревзойдённым дарованием, его только ущипни — и он изольётся, как же хорошо быть молодым. Ли Яоян поднял голову: — Сяо Ле, если ты вернёшься ко мне, я никогда не опубликую эти записи. У него никаких слов не осталось, всё это было похоже на какую-то агонию. Старые уловки, слишком старые уловки. Презрение Ань Жюле достигло предела, и он показал Ли Яояну средний палец. — Да хоть сейчас можешь их обнародовать, мне по барабану, лучше сдохнуть сразу, чем терпеть твои угрозы. Ли Яоян искривил губы, пытаясь изобразить улыбку. Из телефона снова послышался голос адвоката: — Мне неудобно вмешиваться в это дело, однако, ты можешь привлечь адвоката Лу, чтобы подать иск в суд, я ему не соперник, он никогда не проигрывает. Ань Жюле фыркнул и расхохотался, он хотел бы, чтобы барристер Лу услышал эти слова, определённо, там какие-то чёрные тучи сгущались над головой бедного юриста. — Адвокат Сюй, ты мне нравишься, давай будем друзьями? Адвокат Сюй тоже засмеялся: — Конечно. Ли Яоян горько усмехнулся, его Сяо Ле всегда был таким бесстрашным. Он вспоминал, каким был в детстве Ань Жюле, как всем сердцем был привязан к нему, как жаждал его любви и не получал её, как хотел его… очень-очень, но всё давно скрылось в тумане. Сколько раз в огне своего беспутства он невольно представлял, как сейчас живёт его маленький кузен? Во всяком случае, хорошо, что он исчез, их отношения в его жизни были, как большая злокачественная опухоль, которая по мере роста делала его позиции уязвимыми; вырезать её было трудно, и он считал, что Ань Жюле будет мучиться из-за него всю жизнь. И не ожидал, что тот давным-давно удалил у себя эту опухоль без остатка. Даже ошмётков не осталось. Он в изнеможении уронил голову, в глазах как будто сверкнула влага. Он спросил: — Сяо Ле, ты правда больше не хочешь своего Ян-гэ? Ань Жюле даже не снизошёл до ответа, видимо, вопрос показался ему таким же глупым, как «сколько будет один плюс один?». Он зевнул и обратился к Ду Яньмо: — Император желает вернуться во дворец на отдых. Попутно он выразил признательность адвокату Сюю, пообещал как-нибудь на досуге пригласить его выпить рюмку-другую, и разъединился. Внезапно за спиной произнесли: — … Этот ребёнок не мой. Эти слова заставили Ань Жюле остановиться, и он невольно обернулся: — Да? Ли Яоян вымученно улыбнулся, его лицо стало некрасивым: — Она забеременела, когда я валялся в больнице с циррозом печени, до этого и после я несколько месяцев не прикасался к ней, тебе рассказать, чьё это семя? Вот это да. — Иеговы? (одно из имён Бога в иудейской религии). И Ань Жюле запел, сочиняя на ходу: — Посмотри, кругом бескрайние прекрасные поля, Посмотри, кругом роскошная зелёная трава, Столько зелени, что даже зеленеет голова… Только шляпа, только шляпа… Зеленеет эта шляпа красивее, чем трава… (Зелёная шапка, шляпа — образно о рогах, якобы наставленных обманутому мужу). Он напевал себе под нос, так тихо, что Ли Яоян не мог его слышать, зато Ду Яньмо прекрасно слышал. И если до этого у него были подозрения, что между Ань Жюле и этим человеком «старая любовь не заржавела», то теперь он избавился от сомнений. Так переделать простую детскую песенку в издёвку над обманутым мужем, это действительно жёстко. Допев, уже у порога Ань Жюле вздохнул: — Ты гулял, и она гуляла, всё по-честному. Ли Яоян воскликнул: — Да… Сяо Ле, он же школьник, думаешь, он с тобой надолго? Последние слова задели Ань Жюле, заставив его остановиться. Левое запястье болезненно заныло, он развернулся и подошёл к Ли Яояну, прямо и пристально глядя в его глаза. Его губы приподнялись: — Ян-гэ, я тогда тоже был школьником, и я думал, что мои чувства — это на всю жизнь. Ли Яоян вздрогнул. Ань Жюле сощурил глаза: — Видимо, ты не знал об этом. «Не знал, поэтому не дорожил». Ань Жюле говорил очень тихо, чтобы его мог слышать только Ли Яоян, он хотел позволить ему сохранить лицо: — Ян-гэ, я знаю, что ты несчастлив, но не надо было приходить ко мне, это твоя большая ошибка. И я уверен… Ты больше никогда не будешь счастлив. Договорив, Ань Жюле развернулся и пошёл к выходу. Ду Яньмо шёл следом, не отставая и держась немного позади; юноша всем видом показывал, что готов защищать своего мужчину. Как на беду, Ли Яоян неожиданно с грохотом упал со стула. Его лицо пожелтело и покрылось холодной испариной, ладонью он держался за живот. Ань Жюле и Ду Яньмо синхронно застыли, а Ли Яоян прохрипел: — Сяо Ле… помоги твоему Ян-гэ, дай лекарство… там, в ящике… Вероятно, это была реакция отторжения. Потрясённый Ань Жюле смотрел, как этот мужчина, когда-то доставивший ему величайшие страдания, теперь ползает перед ним, как полураздавленный таракан. Он не мог двинуться с места, левое запястье тянула непрерывная боль, она становилась невыносимой. Как минимум 11 миллионов раз он представлял себе подобную сцену, бесчисленное количество раз ожидал, как этот человек с самым жалким, самым униженным видом будет обращаться к нему и молить о сострадании, и вот теперь его мечта сбылась… Отчего же это для него так непереносимо? Отчего через это жалкое, страдающее лицо он словно видит свою юность и чувствует при этом невыносимый стыд? — Сяо Ле… Ань Жюле очнулся, будто выныривая из тяжкого забытья, а Ду Яньмо уже суетился рядом, спрашивая: — Где ты держишь свои лекарства? Ли Яоян только поднял глаза, и перед его взором мелькнул слабый свет, который потихоньку рассеивался и исчезал… исчезал, словно он погружался в безразличие и даже в смерть, он понимал это. Ли Яоян указал на шкаф: — Считая справа… второй. Побитый Ду Яньмо нашёл лекарство, потом пошёл по квартире в поисках воды. Ань Жюле провожал его взглядом, «и смех, и грех, кто-то считал себя Богородицей, а Богородица-то здесь, вон она, занимается лечением». Они с Ли Яояном молча посмотрели друг на друга, и возможно, именно в этот момент та слабая ниточка, что связывала ещё их в этом мире, окончательно разорвалась. Ань Жюле не собирался искать этому объяснения, пусть брат считает, что он его ненавидит. Жаль, конечно, что он не умер, но не важно, будет он мёртвым или живым, лишь бы никогда больше не видеть его. Ду Яньмо вернулся со стаканом воды и упаковкой таблеток, и положил всё это перед Ли Яояном. Ли Яоян выколупнул таблетку, закинул в рот, разжевал её вместе с водой и наконец, успокоился. А затем осипшим голосом бросил короткое слово: — Убирайтесь. Убирайтесь подальше, убирайтесь вон из его жизни, чтобы больше ни разу не видеть и не страдать. Ань Жюле потащил за собой Ду Яньмо к выходу, и уже на лестничной клетке позвонил тётушке, чтобы пришла и приглядела за сыном. Он с любопытством спросил Ду Яньмо: — Почему ты не предоставил его самому себе, пусть бы умер? Раненная щека Ду Яньмо слегка припухла, наплывая на глаз, на лице проступили и другие синяки, но он подавил обиду и твёрдо ответил: — Ты отдал ему печень, у тебя уже не хватает куска, я не хочу, чтобы он умер и оставил в твоём сердце сожаление о напрасной жертве. Ань Жюле остолбенел и пребывал в ступоре довольно долго, потом рассмеялся. Со смехом он приподнялся на цыпочки и поцеловал Ду Яньмо в губы: — Только ты меня понимаешь. Это правда, смерть Ли Яояна его бы не обрадовала, как-никак, они кровные родственники, так или иначе, он поделился с ним печенью, а это значит, что в глубине его сердца этот человек по-прежнему имеет вес. Но Ли Яоян не знал этого… и никогда не узнает. Наконец-то два человека родили окончательную точку в их чувствах, больше ничего не осталось. К счастью, рано или поздно, кто-то обязательно это поймёт. Ду Яньмо помялся и осторожно спросил: — Это… господин Хризантема, те видеозаписи… Ты хотел бы вернуть их назад? Ань Жюле надел на лицо самую безразличную мину из своего арсенала: — Нет, пусть это будет для него гарниром для мастурбации. Брось беспокоиться, основное блюдо — это я, но я скорее зашью наглухо свою жопу, нежели подпущу его к себе снова. Неожиданно Ду Яньмо перевернул его левую руку запястьем вверх. Только что оно невыносимо болело, но под рукой Ду Яньмо вся боль прошла. Как будто рану обволокла мягкая оболочка. И защитила. — Ты из-за него порезал вены. Он уже много раз видел этот шрам, но лишь сегодня понял причину его возникновения. На первый взгляд кажется, что этому человеку всё безразлично, но если отношения пойдут на спад, именно ему будет тяжелее, чем кому-то другому. Даже сам Ду Яньмо смог добиться его нежности, что же говорить о человеке, которого он когда-то любил? Ань Жюле покачал головой: — Я порезал себя не из-за него. Он жестом провёл линию между ладонью и запястьем: — Разрезать руку вот здесь означает разрыв. Он разрезал не просто запястье, но связь между двумя людьми, он осознанно поднял ту бритву и отсёк от себя Ли Яояна, восстановить их связь больше невозможно. Ду Яньмо долго смотрел на него и вдруг смиренно наклонил голову и поцеловал его запястье, в самую середину. Ань Жюле вздрогнул, его сердце беспорядочно затрепетало… Так быстро, словно его подстрелили. Прохладные губы Ду Яньмо прижались плотно, поцелуй был долгим. Юноша не знал, через что ему пришлось пройти, но ему не обязательно было спрашивать. Даже того, что он узнал в общих чертах, было достаточно, чтобы вызвать в нём любовь и сострадание. Запястье Ань Жюле жгло, он хотел освободить его, но безуспешно. Ду Яньмо отпустил его руку только когда счёл, что поцеловал достаточно. Он был заметно избит, но повреждения на его лице нисколько не затмевали дрожащее на дне его глаз сияние. Ань Жюле стал гладить его синяки. Он гладил и ласкал долго, потом надавил на ссадину. Ду Яньмо стало больно, и он вскрикнул: — Господин Хризантема! Ань Жюле со смехом ущипнул его за раненную щёку: — Так тебе и надо, считаешь, что влюбился до безумия, а твоя мама не учила тебя, что нельзя ходить куда ни попадя с незнакомцами? Ду Яньмо крепко перехватил его руки и только сейчас заметил, что они мелко дрожат, совсем не похоже на его обычное спокойствие. В нём самом рождалось чувство расслабленности от того, что он спасся, ведь он только что был под прицелом настоящего пистолета. Ду Яньмо ответил: — В тот момент я об этом не думал, но я чувствовал, что человек, которого ты любил, не может быть слишком плохим. «Удивительно, откуда у него такая уверенность». Ань Жюле замолчал, сначала он хотел отругать его, но вместо этого задумался: Ли Яояну вполне по силам было справиться с Ду Яньмо, однако, он никогда не был безжалостным и не сделал бы ничего, что заставило бы пожалеть о содеянном… Ян-гэ никогда не бил женщин и не обижал детей. Совершенно непредвиденно статус Ду Яньмо, как ученика средней школы, защитил его. Ань Жюле улыбнулся: — Возможно, ты прав. Но для него это уже не имело значения. Наше время, как река, течёт непрерывно и безостановочно — хотим мы того или не хотим. Когда-то он надеялся разделить с этим человеком всю свою жизнь, но теперь даже думать не мог о том, каково это, жить с кем-то. Он думал, что всё это осталось в прошлом. Навсегда.